скачать книгу бесплатно
Мы умели верить
Ребекка Маккай
В 1985 году Йель Тишман, директор по развитию художественной галереи в Чикаго, охотится за необыкновенной коллекцией парижских картин 1920-х годов. Он весь в мыслях об искусстве, в то время как город накрывает эпидемия СПИДа. Сохранить присутствие духа ему помогает Фиона, сестра его погибшего друга Нико.
Тридцать лет спустя Фиона разыскивает в Париже свою дочь, примкнувшую к секте. Только теперь она наконец осознает, как на ее жизнь и на ее отношения с дочерью повлияли события 1980-х. Эти переплетающиеся истории показывают, как найти добро и надежду посреди катастрофы.
Культовый роман о дружбе, потерях и искуплении, переведенный на 11 языков. Финалист Пулитцеровской премии и лауреат National Book Award.
Содержит нецензурную брань.
Ребекка Маккай
Мы умели верить
«Мы умели верить, как никто другой.
И никто не волновал меня сильнее, чем эти ребята – они встретили свою первую весну в одно время со мной и увидели перед собой смерть, и были помилованы, а теперь гуляют этим долгим бурным летом»
Ф. Скотт Фицджеральд, «Мое поколение»
«…мир – это чудо, но порции малы»
Ребекка Хейзелтон, «Убойное чтиво»
REBECCA MAKKAI
THE GREAT BELIEVERS
Copyright © 2018 by Rebecca Makkai Freeman
© Дмитрий Шепелев, перевод на русский язык, 2021
© ООО «Издательство Лайвбук», оформление, 2021
* * *
«Не оторваться! Затягивающая и переворачивающая душу книга»
– Майкл Каннингем, писатель,
лауреат Пулитцеровской премии,
автор романов «Часы» и «Дом на краю света»
«Маккай пишет о потерях, предательстве, дружбе и выживании. Мощная история о людях, которые изо всех сил пытаются сохранить свою человечность в ужасных обстоятельствах»
– People
«Роман дает возможность увидеть первые годы эпидемии СПИДа одновременно ностальгически и откровенно»
– Library Journal
«Верить во что-то – значит иметь веру, и Маккай яростно отстаивает это вопреки нигилизму и отчаянию – веру в хорошее в других, в способность времени если не исцелять, то создавать что-то новое»
– National Book Review
«Сильное, незабываемое размышление не о смерти, а, скорее, о силе и даре жизни. Этот роман, несомненно, затронет сердца и умы читателей»
– Publishers Weekly
«Эмоциональная, захватывающая история о том, каково жить во время кризиса»
– The New York Times Book Review
1985
За двадцать миль отсюда, двадцать миль на север, начиналась заупокойная месса. Йель взглянул на свои часы, когда они шли по Белдену[1 - Район Чикаго, штат Иллинойс (Здесь и далее прим. пер.).].
– Как думаешь, – спросил он Чарли, – сколько наберется человек в той церкви?
– Давай не будем, – сказал Чарли.
Чем ближе они подходили к дому Ричарда, тем больше встречали друзей, направлявшихся туда же. Кто-то нарядился в парадное, как на настоящие похороны; другие были в джинсах, кожаных куртках.
В церкви, по всей вероятности, собрались только родственники, друзья родителей, священник. Если там выложили сэндвичи, в какой-нибудь общей комнате, большая часть останется нетронутой.
Йель нашел в кармане брошюрку со вчерашней вигилии и сложил ее во что-то наподобие бумажной гадалки, которые в детстве делали его друзья, коротая время в школьных автобусах – ты открывал лепестки и читал свою судьбу: «Слава!» или «Смерть!» Эта получилась без лепестков, но со словами на каждом квадратике, иногда перевернутыми, исчезавшими за краями: «Отец Джордж Х. Уитб»; «любимый сын, брат, покойся»; «Все создания прекрасные и»; «вместо цветов пожерт». И все эти предсказания, как казалось Йелю, относились к судьбе Нико. Нико был ясным и прекрасным. Цветы будут лишними.
Дома на этой улице были высокими, нарядными. На каждом крыльце все еще стояли тыквы, но в основном без рожиц – антураж по большей части создавали бутылочные тыквы и кукуруза. Кованые заборы, распашные ворота. Когда они свернули на дорожку к дому Ричарда (шикарный особняк из бурого песчаника, стеной к стене с шикарными соседями), Чарли сказал шепотом:
– Декором занималась его жена. Когда он был женат. В семьдесят втором.
Йель рассмеялся в самый неподходящий момент, как раз когда они входили в дом, мимо горестно улыбавшегося Ричарда, державшего дверь открытой. Это была идея Ричарда – вести жизнь гетеросексуала в Линкольн-парке с какой-нибудь любительницей декора для отвода глаз. Йель представил фарсовую сцену: Ричард заталкивает в шкаф любовника, когда жена возвращается за клатчем от Шанель.
Йель подобрался и повернулся к Ричарду.
– У тебя прекрасный дом.
За ними вошла группа людей, выталкивая Йеля и Чарли в гостиную.
Внутренний декор громко намекал не столько на 1972-й, как на 1872-й: ситцевые диваны, бархатные кресла с резными подлокотниками, восточные ковры. Йель почувствовал, как Чарли сжал его руку, когда они погрузились в толпу.
Нико ясно дал понять, что хотел вечеринку: «Если я тут зависну призраком, думаете, мне захочется видеть рыдания? Я вам устрою. Будете лить слезы, запущу лампу через комнату, окей? Засуну кочергу вам в жопу, и не по-доброму».
Если бы он умер пару дней назад, они бы не решились выполнить его наказ. Но прошло уже три недели, как Нико не стало, а семья все откладывала вигилию и похороны, ожидая, пока его дед, которого никто не видел двадцать лет, прилетит из Гаваны. Мать Нико была продуктом скоротечного брака между дочерью дипломата и кубинским музыкантом – еще до эпохи Кастро – и вот теперь похороны застопорились без этого древнего кубинца, а между тем любовника Нико, с которым он прожил три года, даже не желали видеть в церкви. Стоило Йелю подумать об этом, и он закипал, а Нико не хотел бы этого.
В любом случае, они его оплакивали три недели, а теперь дом Ричарда искрился вымученным весельем. Здесь были, кроме прочих, Джулиан и Тедди, махавшие из-за перил второго этажа, опоясывавших зал. А выше поднимался еще один этаж, и над всем возвышался круглый купол неба в изысканной оправе. Этот дом больше походил на собор, чем сегодняшняя церковь. Кто-то резко рассмеялся над ухом Йеля.
– Полагаю, – сказал Чарли, – от нас требуется хорошо провести время.
Когда Чарли говорил с сарказмом, его британский акцент – Йель был в этом убежден – проявлялся сильнее.
– Жду не дождусь танцоров на разогреве, – сказал Йель.
В доме Ричарда было пианино, и кто-то играл «Fly Me to the Moon»[2 - Унеси меня на Луну (англ.) – классическая джазовая песня, написанная в 1954 году.].
Какого черта они все тут делают?
Тощий тип, которого Йель впервые видел, крепко обнял Чарли. Заезжий, подумал он, из тех, кто жил в городе раньше, а потом переехал, еще до того, как нарисовался Йель.
– Как ты, блин, умудряешься молодеть? – сказал Чарли.
Йель ждал, что их познакомят, но этот тип затараторил какую-то историю о ком-то, кого Йель не знал. Чарли был связующим звеном многих компаний.
Голос в ухо Йелю:
– Мы пьем кубу либре.
Это была Фиона, младшая сестра Нико, и Йель повернулся обнять ее, вдохнуть лимонный запах ее волос.
– Правда ведь нелепо?
Нико гордился своими кубинскими корнями, но если бы он знал, какую суматоху вызовет прибытие его деда, он бы наложил запрет на этот коктейль.
Хоть Фиона и сказала всем еще прошлым вечером, что не пойдет на похороны – что она будет здесь – но все равно она вносила какой-то диссонанс, словно в этом было что-то нарочитое. Правда, она порвала со своей семьей так же кардинально, как семья порвала с Нико за годы до его болезни. (Только недавно они заявили на него свои права, настояв, чтобы он умер в убогой пригородной больнице с веселенькими обоями.) Макияж у Фионы был смазан. Она сбросила туфли, но покачивалась, словно еще была на шпильках.
Фиона вручила Йелю свой бокал – полупустой, со следами помады. Она коснулась пальцем ямки на его верхней губе.
– Никак не могу поверить, что ты сбрил их. То есть тебе так идет. Ты выглядишь как бы…
– Мужикастей.
Она рассмеялась, а затем сказала:
– Оу. Оу! Они ведь не принуждают тебя, нет? В Северо-Западном?
Фиона сделала одно из самых сочувственных лиц, какие он видел – брови домиком, губы втянуты в рот – и он удивился, что у нее вообще остались силы на какие-то эмоции.
– Нет, – сказал он. – Это… То есть я же отвечаю за развитие. Я общаюсь со многими старшими выпускниками.
– Чтобы достать денег?
– Денег и картины. Это странный танец, – Йель устроился в Северо-Западный университет, в их новую галерею Бригга, в августе, в ту же неделю, когда заболел Нико, и он все еще не очень четко понимал, где начинались и кончались его рабочие обязанности. – То есть они знают о Чарли. Мои коллеги. Все путем. Это галерея, не банк.
Он отпил кубу либре. Неуместный напиток для третьего ноября, хотя вечер был необычайно теплым, и ему нужно было что-то именно такое. Может, кола его даже растормошит.
– Ты был реальный Том Селлек[3 - Томас Уильям Селлек (род. 1945) – американский актер, типичный мачо, наиболее известный главной ролью в телесериале «Частный детектив Магнум».]. Терпеть не могу, когда блондины отпускают усы; это цыплячий пух. Вот темноволосые ребята – это моя тема. Надо было тебе оставить! Но все окей, потому что теперь ты выглядишь как Люк Дюк[4 - Герой американского телесериала «Дюки из Хаззарда» (в русском переводе «Придурки из Хаззарда»), про двух разудалых братьев и лихую сестричку.]. В хорошем смысле. Нет, как Патрик Даффи![5 - Патрик Даффи (род. 1949) – американский телеактер, наиболее известный ролью в мыльной опере «Даллас».]
Йель не смог рассмеяться, и Фиона склонила голову набок и взглянула на него серьезно.
Ему хотелось разрыдаться ей в волосы, но он сдержался. Он весь день работал над тем, чтобы заставить свои чувства онеметь, и теперь держался за это умение, как за спасительную соломинку. Если бы эта встреча случилась три недели назад, они могли бы просто поплакать вместе. Но рана уже затянулась, и все теперь помешались на этой вечеринке, вознамерившись так или иначе быть окей. Веселыми.
А кем был Нико Йелю? Просто хорошим другом. Не родственником, не любовником. На самом деле, Нико стал первым настоящим другом Йеля, когда он сюда переехал, первым, с кем он сел просто поговорить, и не в баре, не перекрикивая музыку. Йель обожал рисунки Нико, он приглашал его сходить поесть оладий, помогал закончить курсы на школьный аттестат и говорил ему, что у него талант. Чарли не увлекался искусством, как и любовник Нико, Терренс, поэтому Йель водил Нико в галерею на выставки и лекции, знакомил с художниками. И все же, если младшая сестра Нико держалась настолько хорошо, разве Йель не должен был быть в лучшей форме?
– Сейчас всем тяжело, – сказала Фиона.
Их родители порвали с Нико, когда ему было пятнадцать, но Фиона тайком носила ему еду, деньги и лекарства от аллергии в квартиру на Бродвее, которую он снимал с четырьмя ребятами, и сама добиралась туда на метро и надземке от Хайлэнд-парка. В одиннадцать лет. Когда Нико знакомил Фиону с друзьями, он всегда говорил: «Эта леди меня вырастила».
Ничего из того, что Йель мог выразить в словах, не стоило озвучивать.
Фиона предложила ему посмотреть верхний этаж, когда появится возможность.
– Там прямо Версаль.
Йель не мог найти Чарли в толпе. Хотя Чарли казался на редкость высоким, его рост был ненамного выше среднего – и Йель всегда удивлялся в таких ситуациях, когда не видел поверх остальных голов его «ежика», аккуратной бороды, флегматичных глаз.
Но теперь рядом с ним возник Джулиан Эймс, спустившийся сверху.
– Мы пьем с самого ланча! – сказал он. – Я вдрабадан!
Было пять часов, небо уже выцветало. Он привалился к Йелю и захихикал.
– Мы обшарили ванные. У него ничего, или он что-то прячет. Ну, кое-кто нашел немного старых попперсов[6 - Ненаркотические препараты сосудистого действия, применяются для расслабления сфинктера, вызывают головную боль.] в глубине холодильника. Но какой смысл в попперсах, если ты не трахаешься?
– Да ну. Боже. Попперсы?
– Я серьезно спрашиваю!
Джулиан подтянулся. Со лба у него свисал темный локон, отчего Чарли утверждал, что он выглядит как Супермен. («Или единорог», – добавлял Йель.) Он смахнул локон с глаз и надул губы. Джулиан был слишком безупречен, это точно. Уехав из Атланты, он подправил себе нос – для своей актерской карьеры – и Йель считал, что зря. Он предпочитал небезупречного Джулиана.
– Я серьезно отвечаю. Нет совершенно никакого смысла принимать попперсы на поминках.
– Но это же не похороны, это вечеринка. И это как… – Джулиан снова к нему прильнул, шепча заговорщицки на ухо. – Это как в том рассказе По, про красную смерть. Смерть где-то рядом, но мы намерены чудесно провести время.
– Джулиан, – Йель осушил кубу либре и сплюнул в бокал кусочек льда. – Рассказ не об этом. Там другой конец.
– Никогда не доделывал домашку.
Джулиан положил подбородок на плечо Йелю – он вечно так делал – и Йель всегда опасался, что Чарли их увидит в такой момент. Последние четыре года Йель старался убедить Чарли, что он не сбежит с кем-нибудь вроде Джулиана или Тедди Нэпплса, который сейчас рискованно перевесился через перила, оторвав ноги от пола, и звал друга внизу. (Тедди был таким маленьким, что если бы и свалился, кто-нибудь наверняка поймал бы его, но Йелю стало не по себе, и он отвел взгляд.) У Чарли не было причин для неуверенности, не считая того, что оба парня были красавчиками и любителями пофлиртовать. Не считая того, что Чарли никогда не чувствовал себя уверенно. Даже притом, что это Йель предложил им моногамные отношения, Чарли все время искал какой-то подвох. И он выбрал двух самых красивых мужчин в Чикаго, чтобы подпитывать свою тревожность. Йель стряхнул Джулиана с плеча, и тот отчалил, дурашливо улыбнувшись.
В помещении стало громче, звук рикошетил от верхних этажей, появлялось все больше людей. Двое смазливых, совсем молодых парней лавировали с подносами с кусочками киша и фаршированными грибами и яйцами. Йелю казалось странным, что еда не кубинская, под стать напиткам, но у Ричарда, вероятно, был один расклад на все вечеринки: открыть двери, открыть бар, нанять мальчиков с кишем.
В любом случае, это было бесконечно лучше, чем та странная и бесчестная вигилия прошлым вечером. В церкви приятно пахло ладаном, но в остальном там было мало такого, что одобрил бы Нико.
Чарли тогда сказал, что Нико до смерти не понравилось бы это, и, услышав себя, попытался рассмеяться.
Родители Нико осторожно пригласили любовника Нико на вигилию, сказав, что это «подходящее время для друзей отдать дань уважения». Имея в виду: не показывайся на главную мессу сегодня. Имея в виду: лучше не показывайся и на вигилию, но признай, что мы великодушны. Но Терренс пришел прошлым вечером, а с ним еще восемь друзей. В основном, чтобы быть рядом с Терренсом и поддержать Фиону, которая, как выяснилось, как раз и вынудила родителей написать приглашения; она им сказала, что, если они не пригласят друзей Нико, она встанет во время службы и объявит об этом во всеуслышание. Но все равно немало друзей отклонили приглашения. Эшер Гласс заявил, что он физически не сможет ступить ногой в католическую церковь. («Я стал бы орать про резинки[7 - Католикам запрещается пользоваться презервативами.]. Богом клянусь»).
Восемь друзей Нико сидели плечом к плечу на задней скамье, когорта пиджаков вокруг Терренса. Было бы лучше, если бы Терренс мог анонимно смешаться с толпой, но они и рассесться еще не успели, когда Йель услышал, как одна пожилая женщина говорит своему мужу: «Вон тот. Черный джентльмен в очках». Словно бы в церкви был другой черный парень, с идеальным зрением. Та женщина была не единственной, кто периодически оглядывался во время службы, движимый антропологическим интересом увидеть, когда же – если вообще – эта черная гомоособь начнет скулить.
Йель держал Чарли за руку, незаметно для других – не в знак нежных чувств, а потому, что Чарли испытывал аллергию в церквях: «Только увижу подколенники и гимтарии[8 - Сборник церковных гимнов.], – говорил он, – и на мою шею опускаются пять тонн англиканской вины»[9 - Здесь ирония: выражение anglican length (англиканская длина (англ.)) на сленге означает длинный член.]. Так что Йель украдкой потирал своим широким большим пальцем костлявый палец Чарли.
