Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж

Короче говоря, мне поручено как самому главному «следопыту», поскольку у меня есть сеть моих «шпионов» в области старой эмиграции, провести уточнения. Я звоню старожилам и по телефону читаю весь список, и они мне говорят, кого они помнят, а кого они никогда не помнят. Сегодня я прояснил многое, но мне нужно обзвонить еще трех-четырех людей, а потом, уточнив список, напечатать и послать.

Это работа добровольная, я ничего из этого не буду иметь, я даже думаю: может, он напишет мне «спасибо», а может и не напишет. Мне это интересно самому, потому что я знаю, что это для будущего важно. Потому что если я сегодня не спрошу, они все уйдут в другой мир, и никто это не сможет спросить. А если я даже дам им адреса этих людей, они будут бояться к ним обратиться. «А как я им напишу? А что они мне скажут? А если они мне не ответят?» Знаете, русские очень не уверены в себе.

Например, когда я работал над своей книгой, я работал достаточно планомерно. Потому что я вообще не представляю, что за архивы эмиграции есть. В Париже их нет. Такого архива эмиграции нет как такового. Нет такого места, я имею в виду, место, где есть личные бумаги, письма, такого централизованного архива нет. Есть в Америке два очень важных архива: один, который называется Архив Бахметьева. Другой, я боюсь соврать, но кажется, он называется Грубберовский архив. Я не был ни в одном, ни в другом. Они принадлежали к американским университетам, которые собирали вещи, связанные с русской эмиграцией. Они очень важные, эти архивы, один, кажется в Вашингтоне, другой, кажется, в Калифорнии. Я не был ни в одном, ни в другом, я не списывался ни с одним, ни с другим. Во-первых, моя книга была сделана на коленях, между контрактами. У меня не было возможности прервать всю работу, поехать в Америку на три недели не из-за денег, а из-за времени. И я не знал, что я там найду, потому что у меня было такое изобилие информации здесь. В России есть очень важный архив, который передали из Праги в Музей революции, если я не ошибаюсь. Но, как мне сказали тоже через третьих лиц, во главе – мегера, мегера не пускает. Не знаю этого человека, не встречался, не знаю, что есть там. То есть, если покопаться в этих архивах, возможно, будут добавления к моей теме.

Мои источники были французские библиотеки, японские библиотеки, китайские библиотеки, турецкие, английские библиотеки общественного доступа, где было много документов по прессе двадцатых – тридцатых годов. Не русскоязычные. Например, в Латинской Америке это была испаноязычная пресса, которая мне дала огромное количество вещей, связанных с резонансом того или иного явления русской эмиграции в глазах другой страны.

Это очень важно. Далее, около тридцати процентов моего исследования – это устные воспоминания, мифы и предания, которые я получил из первых источников. Часто они точные, а часто они субъективные, как воспоминания всякого человека: что-то хотелось вспомнить, а что-то нет. Я их включил. И большая часть связана с фактологическим иллюстративным материалом.

Визуальный материал мне очень много дал материала научного. Вот эти три главных источника – библиотечные фонды, устные материалы и иллюстративные материалы были очень важными для меня. Но многие из документов имеют коммерческую ценность. Многие из фотографий я купил за деньги на блошиных рынках, в частных коллекциях или даже в архиве французской фотографии. Есть специальный такой архив, где много фотографий одного эмигрантского фотографа Лепницкого. Они стоят очень много, одна фотография стоит от ста долларов и выше. У меня немного фотографий из этого фонда, только те, которые мне были очень нужны. Моя работа была связана со значительными финансовыми затратами. Например, фотографирование в музее музейным фотографом стоит около пятисот долларов. Я выступал как собственный спонсор, потому что никакого другого у меня не было. Это очень важно. Если бы у меня не было этих копеек, я не смог бы создать такую симпатичную книгу. Финансовая сторона была очень важна.

Далее, очень много материала было собрано не во Франции, а за границей. Как я уже сказал, в Гонконге, в Харбине, в Токио, в Сантьяго, в Буэнос-Айресе, в Аргентине, в США, в Англии, в Испании, в Италии, в Испании, в Бельгии. Перемещения я сам оплачивал. Или это было связано с моей театральной деятельностью, в таком случае театр платил, и я использовал мое пребывание за границей для исследования. Или я платил сам в случае, когда мне надо было поехать, например, в Харбин. Я понял, что, если я там не побываю, я не смогу ничего сделать. Или там, в Константинополе.

Для меня было очень важным не только общение с живым свидетелем, но и с другим носителем информации, например, потомками, свидетеля, которые были носителями преданий. Или с людьми, которые не имели прямого семейного отношения, но были близки, например соседи. Они были мне необходимы, потому что никого другого я бы не смог найти.

О.М.: Ну чтобы перепроверить данные.

А.В.: Да! Задавайте ваши вопросы, а то я запутаюсь.

О.М.: Вы замечательно говорите. Возникает образ исследователя, который готов был пойти на огромные внутренние и внешние затраты. Внешние – это деньги…

А.В.: И время…

О.М.: Да, и время. А каких еще особых способностей потребовало это многолетнее и кропотливое исследование?

А.В.: Терпения, огромного терпения! Например, некоторые героини книги не хотели меня принять в течение шести лет. И если б не мое упорство под их дверью… Одна из них, я просто назову, манекенщица Монна Аверьино, шесть лет не открывала мне дверь. Говорила, что с тридцать второго года она сильно изменилась. Вы можете себе представить? И когда она мне открыла, я понял, почему она не хотела показать этого. Но если бы я бросил эту затею, то я никогда бы ее не увидел. Многие дамы сначала сказали, что они хотят меня увидеть, а потом по какой-то причине отказывали. А некоторые говорили, что не хотят, а потом хотели очень бурно!

О.М.: Но это все так по-женски…

А.В.: Да, по-женски. Потом это было связано с болезнями очень многих, с их перемещением, с болезнью родственников. А также с тем фактом, что я родился в Советской России. Что мне очень помогало, потому что я смотрел со стороны, и очень мешало при встречах. Потому что дама, например, которой я посвятил книгу[12], думала, что я советский шпион. И, разведывая это, я хочу дать повод для новой главы в деле КГБ. Объяснить, что это будет для книги, было невозможно.

Вы прочли ее, вы мне сказали. Она написана, на мой взгляд, очень грамотным, красивым языком. Несмотря на это, некоторые участницы этой книги из первой волны эмиграции жалуются на язык этой книги, говорят: «Она была написана, видимо так, как говорят «советчики»; мы на таком языке не разговариваем». Я сказал: «А какие же основные ошибки?» Они говорят: «Вы называете манекенов манекенщицами, это большая ошибка». Но в России манекен это – деревянное, недвижимое, или гипсовое. А манекенщица – это та, кто ходит по подиуму. Но форма «манекен» у нас сейчас никому ничего не говорит, несмотря на то, что я привожу здесь стихотворение «Манекен Наташа» для того, чтобы объяснить, как это слово употреблялось.

Потом, конечно, огромная работа была связана с поиском настоящих платьев. Эта работа была длительной, и, как бы я сказал, не приносившая больших плодов. Я написал во все музеи мира, в которых были коллекции платьев. И я нашел только в трех музеях мира платья с грифами русских домов. В музеях их почти не сохранилось. Но больше всего мне помогали парижские музеи, потому что они давно меня знают и относятся ко мне с большой симпатией. И самое большое, как ни странно, сопротивление, я получил в американских музеях, которые, казалось бы, всем помогают. Они мне очень сильно помогали с диапозитивами, а с платьями просто вредили. Например, музей «Метрополитен» в течение полугода не хотел мне сказать, какие платья дома Феликса Юсупова у них есть, хотя бы какой у них номер хранения и есть ли у них фотографии, чтобы увидеть. И когда я сказал, что я хочу купить у них новую фотографию, они так и не ответили, могут ли они мне это сделать, за сколько и так далее.

О.М.: У меня был небольшой опыт общения с эмигрантами, мне посчастливилось побывать в семье Ельчаниновых.

А.В.: Александра Ельчанинова, того, который на пюсе[13] торгует?

О.М.: Нет, у его отца Кирилла Александровича Ельчанинова, сына известного священника и мыслителя в эмиграции отца Александра. Разговаривать было трудно, хотя встретили нас чрезвычайно радушно. Я привезла из Москвы словарь русской философии со статьей про отца Александра. Я чувствовала, что не могу задавать все вопросы, не все из них могут быть приятными…

А.В.: Это всегда неприятно. У всех жизнь здесь была связана с тяжелой работой. Люди из Советской России хотели бы услышать миф: и вот они жили, и вот они продали брильянты, купили дом в Париже, она музицировала в кабаре, а он был таксистом, они прожили счастливую жизнь, и они потом уехали в Уругвай. Это – и да, и нет, потому что это было связано с тяжелыми буднями в очень враждебной стране. Потому что Франция – это враждебная страна для иностранца, несмотря на то, что все иностранцы здесь живут. Видите, они даже не хотят признать, что дети, рожденные во Франции, могут быть квалифицированы как французы. Сейчас это как раз дискутируется…

Ах, ну у вас красивые ботинки, очень идут к вашему платью…

О.М.: Спасибо. Вот вы упоминали о том, что не всякий человек из нынешней России сможет установить контакт на этом начальном этапе. Чего не должно делать?

А.В.: Чего нельзя делать? Опаздывать. Это сразу начинается скандал. Спрашивать личные вещи, задавать слишком много вопросов, не давать возможности сказать человеку. Многие люди, как ни странно, боятся фотоаппаратов и магнитофонов. Многие боятся, что это будет использовано против них или что они как-то не так будут выглядеть.

О.М.: Насколько успех ваших встреч зависел от личной контактности?

А.В.: От личной контактности, от того, от какого лица я пришел, от протекции. Но некоторые связи появились совершенно случайно, через совершенно случайных третьих лиц. Например, когда я разыскивал живых манекенщиц, одна русская актриса кино, которая здесь играет или жертв или убийц на телевидении, сказала мне, что снималась как-то в эпизоде с французским актером. Он курил мундштук и сказал: «Я это делаю так, как моя бабушка, русская манекенщица». Она дала мне его телефон, у него был всегда автоответчик, я много раз оставлял ему записки, пока он не перезвонил мне и на мой автоответчик сказал: «Телефон бабушки такой-то». Я позвонил бабушке, и она сказала: «Вы мне звоните, очевидно, по просьбе моего внука». И она мне назначила встречу. Это совершенно случайная встреча. А другие встречи были скорее закономерными. Например, я часто бывал в русских старческих домах, и писал в русские старческие дома, спрашивал у директоров, есть ли там манекены. И некоторые говорили, что есть, но они не в своем уме. «Она уже не узнает собственного сына». Иногда это было правдой, а иногда и совсем неправдой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Так называется уникальная книга известного у нас в стране и за рубежом историка моды, работающего и живущего в Париже Александра Васильева. Он является собирателем и обладателем уникальной коллекции историй жизни русских «манекенов» (как тогда называли манекенщиц) за рубежом и, думаю, одним из непревзойденных интерпретаторов мифа о русской красавице. Об это немного позже

.

2

В это трудно было поверить, имея в виду уровень цивилизованности французского общества, высокую культурную артикулированность первой волны эмиграции, глубину и пронзительность эмигрантских мемуаров, указывающих на высокую отрефлексированность переживаний и состояний человека в условиях вынужденного и внезапного разрыва с родиной. Единственная диссертация по русской эмиграции во Франции на французском языке Катрин Гусев никак не касается эмиграции современной. (Gouseff, C., Immigrés russes en France (1900–1950). Contribution à l’histoire politique et sociale des réfuges, Ecole des Haute Etudes en Sciences Sociales, Paris, 1996).

3

В категорию российских детей за рубежом попадают сейчас не только дети российских эмигрантов, но и дети сотрудников дипломатических ведомств, фирм, аккредитованных за рубежом, научных сотрудников, находящихся в длительных командировках.

4

Многочисленные мемуары, в том числе и женские, воспоминания, в которых все трагично и жертвенно, особое внимание к судьбе русской литературы и искусства и полный бардак в биографиях, жестокие изломы в отношениях между людьми, жизнь на грани нормы, демонстративное небрежение к нищете и реальным проблемам, за всем этим просматривается бездна между жизнью и языком ее описания, панический страх перед правдой, детский страх наказания за бездарно потраченные и заболтанные годы.

5

Эта метафора не является надуманной, поскольку помимо смерти физической есть еще и смерть эмоциональная – когда ребенок перестает адекватно реагировать на окружение. Депрессии, раздражение, суицидальные попытки, побеги из дому у детей – все это проявления затянувшейся асфиксии, нехватки любви, уважения, поддержки, которой мы недодаем друг другу. Добавим сюда еще и апатию – равнодушие ребенка к происходящему, покорность и управляемость, которые так часто путают с послушанием родителям.

6

Теме соблазна как философской категории посвящена работа: Бодрийяр Ж. Соблазн. – М.: Ad Marginem, 2000.

7

Воронков В., Чикадзе Е. Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ. – СПб., 1997; Померанц, Г. С. Записки гадкого утенка. – М., 1998. Балабанова И. Говорит Дмитрий Александрович Пригов. – М.: О. Г. И., 2001.

8

Иванова Е. Ф. «Феномен внутренней эмиграции», рукопись любезно предоставлена автором. Впервые проблема психологии внутренней эмиграции была поставлена в неопубликованной статье Дж. Верча и Е. Ивановой «Reflection on «Internal Immigration»», 1998.

9

В кросс-культурной психологии этот феномен называется шоком возврата. Он описывает психологические переживания людей, которые по разным причинам вынуждены проживать вдалеке от родины в течении длительного времени, а потом возвращаются домой. См.: Ward C., Bochner S, and Furnham A. The Psychology of Culture Shock. Routledge, 2001

10

К досаде автора, ни одно из эмигрантских изданий не ведет рубрику о психологической жизни в эмиграции. Это своего рода табу. Нет даже детской страницы или страницы о воспитании детей в современной эмиграции.

11

Васильев А. Красота в изгнании, – М.: «Слово/Slovo», 1998. В настоящее время книга переведена на английский язык – «Beauty in exile».

12

В посвящении книги указано: «Посвящаю памяти Натальи Петровны Боговоловой, русской портнихи, первой принявшей меня в Париже и подсказавшей мне идею этой книги».

13

От «les puces» (фр.) – блошиный рынок.