Секрет девятого калибра

– А давно вы с Кариной стали жить вместе?

– Да скоро год уже.

– И бабушка ни разу вам не рассказывала о том, что, например, они с Кариной что-то не поделили, поспорили? Может быть, вы пропустили мимо ушей? Забыли?

– Да не было ничего такого! – воскликнул Женя, но его слова прозвучали как-то неуверенно.

– Жень, тише, – попросил сына Петр Егорович и посмотрел на Гурова. – Я подтверждаю его слова. Все так и есть. Все так, как он говорит. С мамой мы созваниваемся довольно часто, она от меня редко что скрывает. Рассказала бы и о конфликтах, но она никогда не поднимала эту тему. Да и я не могу представить, чтобы такая милая девушка, как Карина, могла сказать что-то поперек.

– Иногда люди молчат о чем-то очень долго, – произнес Гуров. – Они запуганы, им угрожают. Не ваш случай?

– Да о чем вы говорите?! – вскочил на ноги Женя.

– Сядь, сын, – попросил Петр Егорович.

Но Женя уже ничего не слышал. Он вскочил на ноги и сделал шаг вперед.

– Мы видели Карину, – громко заявил он, нависая над Гуровым. – Пришлось чуть ли не перешагивать через нее. Это у вас работа такая – плевать на чувства людей? И бабушку в другой комнате держите – зачем? Она старый человек, здоровье уже не то. Что вы там с ней делаете?

Гуров даже и не думал вставать со стула.

– Возьмите себя в руки, Евгений, или мне придется пригласить коллег для того, чтобы вас проводили в отдел полиции, – холодно произнес он. – Полагаю, там разговор будет происходить в более спокойной обстановке.

Женя отступил, уперся руками в бедра и задрал лицо к потолку, шумно дыша через нос. Казалось, пытался справиться с яростью.

– Я же могу закурить? – спросил он наконец.

– Можете, – разрешил Гуров.

Женя подошел к окну, отворил створку. Вытащил из кармана электронную сигарету и глубоко затянулся. Выдохнул мощное белое облако, но его затянуло сквозняком обратно в комнату. Гуров почувствовал сильный химический запах ванили. Ароматом это никак нельзя было назвать.

Он обернулся. Солнце светило Жене в спину, и лица его не было видно. Но и того, что услышал и увидел Гуров, хватило для того, чтобы понять, что парень на серьезном взводе.

– Сынок… – упавшим голосом пробормотал Петр Егорович.

– Да помолчи ты, – раздраженно перебил отца Женя. – Сколько мы тут сидим? Чего ждем? Почему нас не пускают к ней? Почему вообще разрешили остаться в квартире, а не сказали, чтобы мы подождали на улице? А теперь все эти тупые вопросы, ответы на которые вам вообще не нужны. Зачем вам знать, во сколько проснулся отец и в каком часу заявился? И про мое алиби спросите. Только теперь что это даст? Так я вас обрадую: у меня алиби есть, о чем я очень жалею. Может быть, останься я этой ночью дома, то и не случилось бы ничего. Но вы же все уже поняли и решили, верно? Убийца в соседней комнате. Чего вы ждете? Заломили бабке руки за спину и увезли. Делов-то.

Дверь из соседней комнаты приоткрылась, на пороге появился Стас.

– Лев Иванович? – коротко обозначил он свою позицию.

Гуров едва заметно качнул головой. Стас ждал.

– А, Лев Иванович? Скажете хоть что-нибудь? – издевательским тоном спросил Женя.

Гуров поднялся со стула, сложил руки на груди.

– Вы правы. Вам не следовало приходить в квартиру. Я поговорю со своими коллегами. А насчет тупых вопросов могу сказать одно: важную часть моей работы составляет сбор информации, которую я смогу раздобыть только в процессе допроса. Вы покурили?

Из-за спины Стаса показался хмурый Дроздов.

– Я все, – сообщил он и пошел в сторону выхода.

– Домой?

– Ну а куда еще? На Петровку.

– Подождите, пока мы закончим, а потом запускайте экспертов, – попросил Гуров. – И… разберитесь там. В коридоре.

– Понял, – бросил через плечо судмедэксперт.

– Вы ее увезете сейчас? – спросил Женя.

Гуров посмотрел на Дроздова. «Отвечай ты, – читалось в его взгляде. – Вы-то уезжаете, а мы остаемся». Дроздов в ответ неприязненно дернул нижней губой. В его служебные обязанности не входило общение с родственниками жертв преступлений. Он бы с удовольствием их вообще обходил стороной, чтобы не видеть. Вот чтобы никогда и ни одного.

– Не будем терять времени, – спас его Гуров и взглянул на Женю: – Вы сказали, что ночевали у друга. Он как вообще, на звонки с неизвестных номеров отвечает?

Судмедэксперт неслышно прикрыл дверь. Петр Егорович и Женя растерянно посмотрели ему вслед, после чего Женя вернулся к отцу, сел на диван и, откинувшись на спинку, закрыл глаза. Петр Егорович нарочито бодро потрепал его по колену. В его глазах блестели слезы.

«Отец переживает больше, чем сын? – подметил Гуров. – За кого или за что?»

Стас Крячко, все это время стоявший в другом конце комнаты, вернулся к Лигуновой.

Елизавета Ильинична, которой по паспорту было почти восемьдесят, совершенно не выглядела на свой настоящий возраст. Вот есть такие люди обоих полов, которые, достигнув определенного уровня физической слабости, в некотором роде замирают на этой точке. Некоторые достигают ее, находясь в самом расцвете осени своей жизни, и потом, даже спустя десятилетия, внешне уже не меняются. С Елизаветой Ильиничной произошел именно такой случай. На вид ей можно было дать шестьдесят с небольшим, и черт его знает, как ей удалось так хорошо сохраниться.

Первым делом Лев Иванович посмотрел именно на руки Лигуновой: их тремор был незначительным, но удержать оружие в том положении, когда ты можешь точно прицелиться, они вряд ли смогли бы. Ствол бы гулял из стороны в сторону, что заставило бы «мушку» ходить ходуном.

– Елизавета Ильинична, здравствуйте, – с осторожностью произнес Гуров, зайдя в комнату, где его ожидали подозреваемая и Крячко. – Как вы себя чувствуете?

Лигунова прищурилась, всматриваясь в лицо Гурова. Очки она при этом держала в руках.

– Спасибо, мне оказали помощь, – ровным тоном ответила она. – Подскочило давление. Сейчас все в порядке.

Это была ее спальня. Сама Елизавета Ильинична сидела на краю двуспальной кровати, застеленной пестрым шелковым покрывалом с длинной бахромой из красных нитей. Рядом с ней на покрывале лежал электрический тонометр.

– Садитесь, – указала Лигунова на кровать. – В спальне один стул, его занял ваш коллега. Если вы захотите присесть, то придется выбрать для этой цели мою кровать. А я не могу подолгу стоять, поэтому придется вам делить со мной ложе.

Она холодно улыбнулась. Гуров притворил дверь и остался стоять у порога.

– Ничего страшного, я вполне могу постоять, – ответил он.

– Другого ответа я и не ждала. Не знаю, зачем вы здесь. Я все уже рассказала Станиславу Васильевичу, а до этого какому-то другому следователю. Слишком много суеты ради меня, не находите?

– Мы полицейские, нас сюда отнюдь не праздное любопытство привело.

– Кроме вас, в доме полно других людей в форме, – отчеканила Лигунова. – Я помню те времена, когда на место преступления пускали только следователя, эксперта-криминалиста и фотографа. Иногда были кинологи. Еще реже появлялись сотрудники уголовного розыска или участковые оперуполномоченные. Понятые – и те жались к стенке. И сразу все через порог не переступали, а ждали своей очереди. Таких толп, как сейчас, не было и в помине. Поэтому следы не затаптывались, никто впоследствии не путался в отпечатках пальцев, а уголовные дела раскрывали исключительно с использованием своих умственных способностей, а не с помощью электроники. Странные времена наступили, бардак во всем. Чем мощнее нас прижимает к своей груди научно-технический прогресс, тем больше возникает спорных вопросов, не так ли? Не кажется ли вам, Лев Иванович, что давным-давно, когда вы заезжали поздравить моего мужа с праздником, все было немного… немного более правильным? М?

Гуров покосился в сторону Стаса. Тот тут же отвел взгляд.

Лигунова посмотрела на свои очки, которые держала в руках, но не надела их. Лишь повертела в пальцах, как бесполезную вещь.

– Я очень плохо вижу вблизи, а то, что находится вдалеке, могу рассмотреть в мельчайших деталях. До сих пор, представляете? Зрение стало падать двадцать лет назад. С тех пор я постоянно наблюдаюсь у офтальмолога Зуевой Зои Владимировны. Просто рядовой врач, который работает в обычной государственной поликлинике и прекрасно знает свое дело. Именно она отметила, что я являюсь уникальным в своем роде экземпляром. На расстоянии вытянутой руки слепа как курица, но смогу прочитать мелкие буквы на небольших вывесках в витринах на противоположной стороне улицы. Проверять будете? Следственный эксперимент все еще в силе, правда? Вряд ли ему когда-нибудь найдут замену. Сколько преступников на нем погорело – ужас!

– Проверим, если вы так настаиваете, – ответил Гуров.

– Человек, находясь в сильном стрессе, способен на многое, – спокойно продолжила Лигунова. – Это я застрелила Карину. И даже рука не дрогнула. И даже несмотря на то что я уже с трудом поджигаю газовую конфорку на кухонной плите, потому что не с первого раза могу попасть спичечным огоньком в нужное место. Но этой ночью у меня вдруг все получилось. И прицелиться, и нажать курок. Мне все это надоело. Меня довели до ручки – и я убила. Чистосердечное признание. Думайте что хотите. С сыном и внуком видеться не хочу. И к соседу зачем-то пошла, а не нужно было никому говорить, о чем-то просить. Ах, глупая старая баба! Не надо было. Сын слабый, увидит меня, заплачет еще… Стыдно. И видеть ненавидящий взгляд внука я тоже не хочу. Он любил эту мерзавку.

Лев Иванович растерялся. Лигунова вспомнила его с такой легкостью, что он не мог в это поверить. Мало того – она сама предлагала проверить ее показания, а ведь именно они и вызвали сомнения у Орлова. Все это выглядело как вызов. Или самой себе, или ему – Гурову.

– Насчет родственников вы можете передумать, Елизавета Ильинична. Я разрешу им поговорить с вами.

– Не беспокойтесь.

– Ну тогда приступим. Расскажите мне все, что рассказали до этого Станиславу Васильевичу. Возможно, на этот раз вы вспомните какие-либо детали, которые могли упустить. Стас?

Крячко сразу все понял и поднялся со стула, уступая его Гурову.

– Поеду с Дроздовым на Петровку, – объявил он. – До свидания, Елизавета Ильинична.

– Всего доброго, Станислав Васильевич, – улыбнулась Лигунова. – Было очень приятно с вами познакомиться.

Крячко слегка поклонился в ответ и вышел. Гуров и Елизавета Ильинична остались одни.

Глава 2

Генерал-майор Петр Николаевич Орлов ждал возвращения Гурова и Крячко с большим нетерпением. Звонками не дергал, прекрасно понимая, что если задержались, то тому всегда найдутся веские причины. Его секретарь Вера старалась утихомирить нервную систему начальника и заодно свою, предложив Орлову кофе с маковыми баранками. Эти самые баранки с маком генерал-майор почитал со времен своей голодной студенческой юности, и Вере оставалось лишь следить за тем, чтобы баранки всегда имелись в наличии. Орлов мог не вспоминать о них неделями, а потом щелкать их как семечки целыми вечерами, несмотря на то что врачи бы такое излишество не одобрили.

Но в этот раз баранки Орлова, казалось, совершенно не интересовали. Кофе был подан ему дважды, но оба раза благополучно успел остыть до того момента, когда о нем вспоминали. Просматривая суточную сводку происшествий, генерал-майор раз за разом перечитывал скупые строчки с минимальным информационным наполнением и с нетерпением ждал Гурова, который все никак не проявлялся.

Сам Петр Николаевич не смог выехать на место происшествия по банальной причине: он был вызван к вышестоящему начальству, которое вдруг затребовало список нераскрытых дел аж за одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Прям вынь да положь, без вариантов и проволочек, и непременно лично, а не с посыльным. Отправив Гурова в бой, Петр Николаевич был вынужден расстараться. Секретарь Вера, конечно, справилась, свои люди в архиве тоже не подкачали. Оказалось, что документы, которые необходимо было предоставить, давно находились в полной боевой готовности, но благодаря уже делопроизводителям. Толстая папка, оцифрованное содержимое которой почему-то руководству не понадобилось, была вскрыта, а каждая бумажка проверена согласно описи, и все это время Орлов терпеливо ждал непонятно чего, стоя по струнке ровно на пороге начальственного кабинета. После, правда, ему объяснили, что именно из запрошенных криминальных эпизодов растут ноги недавнего двойного убийства в гостинице «Космос», и если все сойдется, то получится убить сразу двух зайцев: одного из двадцатого века, а другого из двадцать первого…

Орлов поглядывал на часы. Из-за стенки слышалась невнятная речь – это Вера разговаривала по телефону. В окно било солнце, отбрасывая кружевные тени на пол и темную столешницу широкого стола. О ночном дожде напоминали местами потемневший асфальт и лужа размером с озеро Байкал, раскинувшаяся в одном из переулков недалеко от здания под номером тридцать восемь, которое уже более двух веков украшает центр Москвы.

– Окна в квартире выходят на север, – задумчиво произнесла Елизавета Ильинична. – Солнца здесь много не бывает. Но это очень хорошо. Я не люблю солнце, а муж принимал любую погоду. Мне очень нравилось, когда летними вечерами в дом приходил совершенно иной, чем днем, солнечный свет. На закате он не мучает, а будто бы гладит лучами все, до чего может дотянуться. В такие вечера комнаты заливало оранжевым золотом. Это очень красиво. Женя в десятом классе увлекся фотографией и сделал несколько снимков в комнате, где мы обычно принимали гостей. Там солнце было поймать легче всего. Женя знал, как запечатлеть потрясающие моменты именно на закате. Где-то даже сохранились фотографии, но сейчас и не вспомню, куда их положила.

Гуров проследил за ее взглядом и вспомнил, что с начала мая только и делал, что мучился во время ясной погоды. И не только он один.

– Елизавета Ильинична, давайте уже начнем, – предложил он.

Лигунова тут же забыла про окно, надела очки и сложила руки на коленях.

– Я уже все рассказала вашему коллеге, – повторила она. – Станислав Васильевич, да? Славный он. Понимающий.

– Знаю, – улыбнулся Гуров. – И дело свое знает хорошо. И все же я не Станислав Васильевич.

– Сколько еще раз будете спрашивать об одном и том же? – нахмурилась Лигунова.

– Столько, сколько понадобится, – со вздохом ответил Гуров. – Вы же в прошлом сотрудник МВД. Понимаете, что к чему.

– Понимаю. – Лигунова снова отвернулась к окну.

– Так в чем же дело? – мягко, но настойчиво спросил Гуров. – Вот, например, мне не очень понятен один момент. Вы заявили, что были жертвой домашнего насилия. Утверждали, что проживавшая с вами Карина занималась рукоприкладством. Вас осмотрел наш судмедэксперт, а перед этим вы пообщались с врачами «скорой помощи», но никто не обнаружил ни единого намека на то, что над вами физически издевались.

Лигунова даже бровью не повела.

– Следы, знаете ли, долго не держатся, – ответила она. – Особенно те, которые остались в душе.

– Но сейчас-то ни одного синяка не имеется, – уточнил Гуров. – Вы врачам ведь не про душу говорили, а про тело?

– Сейчас следов нет. Рассосалось. Но были.

– В каких местах?

Елизавета Ильинична прищурилась.

– Она могла схватить меня за руку. Прямо за запястье. И дернуть. Сильно. Каждый раз после такого плечо болело несколько дней, а пальцы у нее были как когти. Или могла толкнуть с такой силой, что я влетала в стену.

– Почему же вы не обращались в полицию? – поинтересовался Гуров. – Можно было снять побои, привлечь Карину к ответственности.

Елизавета Ильинична нервно фыркнула, закатила глаза:

– На мой взгляд, это очевидно. Все было бы списано на случайность, неосторожность. Скажите мне, кто будет слушать старуху? Потому и не обращалась.

– Что же так раздражало Карину? – удивился Гуров.

– Я. Я ее раздражала. Своим присутствием. Тем, что в этом доме настоящая хозяйка именно я, а не она. Тем, что никак не умираю, по-доброму даю советы, прошу тишины. Я, например, практически не общаюсь с соседями. Мои бывшие соседи были интересными людьми, а сейчас в доме живет всякая нечисть типа обеспеченных богатеньких детишек, которые врубают по ночам дикую музыку. Не знаю, как бы отреагировала Карина на кого-то, кто мог бы заскочить ко мне в гости. Наверное, сразу бы заплевала нас ядом. Так что я, считай, даже подарок ей сделала – в доме давно не бывает чужих людей.

– Что же, и даже слесарь ни разу не забегал?

– Нет, – твердо ответила Лигунова. – У внука Жени золотые руки. Он и сантехник, и электрик, и стены сам красил, и мебель собирал. Весь в деда. Мой муж тоже все в доме делал сам.

Гуров уже заметил, что окна в квартире были довольно старыми. С деревянными рамами и двумя ручками на каждой створке. Никаких тебе новомодных сеток и стекол во всю стену. И так было везде, даже на кухне. Интересно, почему Женя не поменял окна в доме? Бабушка была против или денег не хватало?

– Не скучно одной, Елизавета Ильинична? – спросил он.

– Никогда не понимала тех, кто умирает от одиночества, – с ноткой высокомерия в голосе произнесла женщина. – Мне наедине с собой вполне комфортно. Там почитаю, тут о прошлом повспоминаю, здесь пыль протру… Я всегда себя хорошо чувствовала в этом отношении. И телевизор я не смотрю. Умею пользоваться интернетом, но на экране телефона порой сложно разобрать текст.

– Насыщенная у вас жизнь, – с завистью произнес Гуров.

– Если постоянно сидишь дома, то будешь хвататься за все что угодно.

– Тоже верно. А я, уж простите, снова затрону нашу тему. В какой момент у вас с Кариной начался разлад? – спросил Гуров. – Был же, наверное, какой-то случай, после которого погнулась земная ось?

– Через месяц после переезда Карины. Она громко ссорилась с Женей на кухне, а я попросила ее уменьшить громкость, потому что не терплю крика. Женя в этот момент молчал, потому что так воспитан: сначала выслушать претензии, а уже после спокойно все обсудить. Карина в ответ на мое замечание резко попросила меня уйти. Женя и сам обалдел от таких слов, я это сразу увидела. Но не вступился за меня, а тут же увел эту истеричку. Я ждала, что она подойдет, но девчонка так передо мной и не извинилась. Женя позже пришел ко мне и попросил ее не трогать. Но разве я собиралась? Он пообещал разобраться, но результатов я не увидела. С тех пор мы с Кариной почти не разговаривали, она смотрела на меня свысока. А позже ее негатив перешел в другую стадию. Она могла специально задеть меня плечом, когда проходила мимо. Несколько раз больно хватала за руку, пытаясь отодвинуть меня со своего пути. А я уже, кажется, об этом говорила? Извините, я могу повторяться, это возраст. Вот вы мне не верите, а ведь так все и было на самом деле. Думаете, что бабка в маразме, но нет, я вас разочарую, я прекрасно все помню. Но разве что одно и то же пару раз расскажу, но так это не признак слабоумия.

– Помилуйте, Елизавета Ильинична, ну сколько вы прожили вместе? Год? – с недоверием спросил Гуров. – За год девушка настолько сильно вас возненавидела, что позволяла себе такое?

– Значит, не поверили. Понятно, – отрезала Лигунова.

– Почему же не поверил? Я поверил, но…

– Я же не утверждаю, что все началось с первой встречи! Сначала все было хорошо. Когда Женя нас познакомил, то я увидела перед собой совсем не ту Карину, в которую она превратилась позже. Хотя предупреждающие звоночки были. Излишнее дружелюбие с ее стороны, например. Иногда превращалась в куколку. Такая, знаете, своя в доску была. Мило трещала о том, что я будто бы ее родная бабушка. Но Женя же ничего не видел. Вы меня извините, но мужчины действительно не очень сильны в таких тонкостях, между строк читать многие из вас не умеют. Именно поэтому вам проще все объяснить на пальцах, а уже потом вы начинаете смотреть в нужном направлении. Не принимайте на свой счет, пожалуйста. Но по жестам, улыбкам, полувзглядам, легким прикосновениям можно узнать о человеке очень много интересного. Прежде всего, конечно, не о его прошлом, но о чертах характера – вполне. Когда меня осеняли догадки насчет Карины, то я себя уговаривала. Убеждала в собственной неправоте, списывала подозрения на плохое самочувствие или скрытые страхи, но потом непременно что-то случалось и подтверждало мою правоту. Это как нечто эфемерное. Ты впервые видишь человека и ощущаешь физический дискомфорт, который со временем никуда не исчезает.

– Это мне знакомо, – сказал Гуров.

– А по вам видно, – ответила Лигунова. – Но убедить кого-то в своей правоте невозможно, потому что ты не знаешь, как объяснить свое неожиданное непринятие чего-то или кого-то. Взять меня – я же в милиции проработала очень много лет. Но я бы все равно не смогла доказать, что Карина была сложным человеком и совсем, совсем не добрым. Я видела, что Женя влюблен в нее до смерти, что смотрит ей в рот, готов горы свернуть ради нее. А ей было все это не нужно, она попросту наслаждалась своим положением. Она с ним играла, как кошка с веником. После нашей с ней первой встречи мы с Женей сели на кухне и выпили вина. Он спросил: «Ну че, бабуль, как тебе она?» Я честно ответила, что не раскусила ее. Он мне: «И не надо, бабуль, понимать. Но я тебе скажу, что она классная. Ты просто ее не знаешь. Кстати, она от тебя в восторге». А я смотрела на него и видела перед собой слепого дурака, который взобрался на гору и думает, что покорил вершину. А дело-то не в том, что ты забрался на самый верх.

– А в том, что впереди будет самое сложное – спуск, – эхом откликнулся Гуров.

Лигунова оторвалась от созерцания оконной рамы и поверх очков посмотрела на Льва Ивановича. Лицо ее при этом удивленно вытянулось.

– Увлекаетесь альпинизмом? – поинтересовалась она.

– Едва ли, – улыбнулся Гуров.

– Все верно вы сказали, – медленно проговорила Лигунова. – Нужно еще и спуститься к подножию горы. Вернуться обратно и желательно при этом выжить.

– И после вашей первой встречи с Кариной вы поняли, что Жене будет с ней нелегко?

– Я была просто уверена в этом. Так оно и вышло.

– Они часто ссорились?

– Она с ним ссорилась, а он все молча сносил. Если ей хотелось шампанского в два часа ночи, то она его получала. Женя тут же заказывал доставку за бешеные деньги. Если она хотела смотреть кино, то он отрывался от работы и садился рядом с ней. Она тоже работала. Продавцом в спортивном магазине. Не думаю, что сильно уставала, но Женя как-то сказал мне, что у нее очень напряженная работа. Но если у тебя трудная работа, то разве в конце дня хочется ссориться с любимым человеком? Особенно если человек уже лежит у твоих ног? А, Лев Иванович? Согласны? Карина любила поспорить на ровном месте. Начинала, как правило, уже с порога. Находила любой повод. Например, могла накинуться на Женю из-за того, что не перевел ей деньги на такси. И откуда, спрашивается, силы брала, бедняжка?

В глубине души Гуров был рад тому, что ему попался не молчун, а довольно словоохотливый и, что главное, адекватный подозреваемый. Лигунова открыто шла на контакт, не замкнулась в себе, не пыталась грубить или уводить разговор в сторону, и это было настоящим счастьем для следователя.

– Больше всего в этой ситуации мне было жаль Женю. Он такой классный парень! Не подумайте, что я как бабушка выгораживаю внука. Нет-нет, я всегда относилась к нему объективно, боялась разбаловать. Он начал работать курьером сразу после школы, – продолжила Елизавета Ильинична. – Параллельно учился в вузе, на моей шее никогда не сидел. Вуз выбрал сам, поступил без протекции. Легкий в общении человек, который недавно признался, что с удовольствием бы пересматривал по вечерам диснеевские мультфильмы. Я знаю его таким. Но для остальных это брутальный мужчина с бородой и татуировками. Сейчас он особенно занят. В паре с отцом хочет открыть частную клинику, а дальше стать ее владельцем. У него два высших образования, он не стоит на месте и, я считаю, многого добился к своим тридцати годам. Слава богу, хоть на папашу не похож в этом плане. Мой сын мямля, вот что я вам скажу. Все, что мы с мужем в него вложили, включая дзюдо, английский и обучение в художественной школе, он благополучно похерил. Поступил в медицинский и всю жизнь тухнет в педиатрическом отделении. Даже как врач звезд с неба не хватает. И брак свой сохранить не смог… Ладно, дело прошлое. А вот теперь его тащит на себе сын. Не запутались?

– Да нет, тут все довольно просто, – признался Гуров. – Прямая родственная связь, это несложно.

– Заправлять всеми медицинскими делами в частной клинике будет мой сын. А управлять ею в юридическом плане хочет мой внук. Думаю, понятнее некуда. Если бы у руля изначально встал мой сын, то клиника прогорела бы в первую неделю после своего открытия. Но так как главой всего процесса займется наш Евгений, то успех данного мероприятия можно считать достигнутым еще на стадии проекта, – с гордостью произнесла Лигунова. – И мне кажется неправильным, что внук, которого я считаю умным и проницательным человеком, вдруг сдал свои позиции. Понимаете, о чем я?