скачать книгу бесплатно
Дверь в кабинет открылась, заглянула Лиза Мешкова, крупная брюнетка с чувственным ртом и заметными усиками над верхней губой:
– Шеф! Вероника! Идемте к столу, все вас ждут!
– Минуточку, мы в творческом процессе, – Эдуард Миронович жестом указал ей закрыть дверь со стороны коридора.
Лиза помедлила, обвела прищуренным взглядом главного и Голянкину, стоявших в шаге друг от друга. Их взаиморасположение позволяло среагировать на стук приближающихся каблуков и отпрянуть, чтобы не быть застигнутыми во время поцелуя. Демонстративно покачав пышной прической, Лиза медленно прикрыла дверь. Судя по тому, что теперь её каблучки от двери в обратном направлении не процокали, она затаилась под дверью.
Эдуард Миронович прошел за свой стол, достал из ящика конверт, вернулся в середину кабинета.
– Новогодний бонус, – сообщил он негромко. – Я ценю твои ясные мозги и бойкое перо. Очень рассчитываю на тебя.
Вероника молча приняла конверт. Большую часть зарплаты сотрудникам главный выдавал вот так, в конвертиках, помимо ведомости. Официально она получала всего девятьсот пятьдесят рублей. Серая зарплата была гораздо ощутимее, от двух до трех тысяч в месяц. У Эдуарда Мироновича существовала своя теория по поводу сокрытия большей части доходов. Он принципиально не желал кормить на честно заработанные им деньги ненавистную ему чиновничью орду. Иногда кой у кого в курилке возникали мысли: а как же пенсионные отчисления… «Нам же и пенсии рассчитают с зарплаты в восемьсот деревянных?» Но этому «кой-кому» доходчиво объяснили, что до пенсии ещё дожить надо, а пока доживем, правила её начисления сто раз поменяются.
Сейчас конвертик оказался достаточно плотным на ощупь.
Деньги оказались, как нельзя и как всегда, кстати. Нужно было Галинку побаловать в честь Нового года обновками, да и Юру за его долготерпение по-человечески отблагодарить, обносился мужик совсем.
– Срок предоставления материала рерайтеру[54 - Рерайтер – сотрудник, который перечитывает журналистский материал «на свежую голову» с целью исправления ошибок до отправления материала на вёрстку.]? – спросила Голянкина.
– Вот теперь тебя люблю я, – просиял Эдуард Миронович. – Сроки практически неограниченны, Викуль. Второго к обеду материал должен быть готов. А то завалим номер. Пошли за стол?
14
31 декабря 1999 года. Пятница.
14.30 час. – 15.30 час
Маштаков не застал Смоленцева на станции техобслуживания. Словоохотливый дедок-сторож поделился секретом, что хозяин уехал организовать похороны, у него беда, кто-то из родни помер.
Миха понимающе кивнул, погребальные обряды и связанные с ними бытовые вопросы никто не отменял. Человек, какой бы он ни был, не собака, под забором не зароешь, каждый кому-то дорог.
«Прозвоню Димке на мобильник с городского, когда вернусь».
Часы показывали половину третьего, в животе у Маштакова урчало, голова от тряски на «УАЗике» и от бензиновой вони кружилась, подташнивало, тянуло на солёненькое и на горяченькое.
«Все симптомы налицо, срочно необходимо пожрать».
Юра обеими руками поддержал старшего машины насчет обеда. Однако встал непростой вопрос, куда податься. В канун праздника весь доступный по ценам общепит уже закрылся, к гадалке не ходи. В УВД у обоих имелось по тормозку с провиантом, но гарантий того, что дежурный по возвращению на базу не загонит их немедленно по какой-нибудь срочной заявке, не было.
– Раз уж на Эстакаду заехали, давай в «Магнат» заскочим, – предложил оперативник.
Бар «Магнат», излюбленное место многих милицейских посиделок, располагался на улице Урицкого. В шаговой доступности от Михиной «хрущобы».
Двери заведения оказались закрытыми изнутри. Для бестолковых в зарешёченном окне за стеклом была косо воткнута табличка «спецобслуживание».
Маштаков все-таки попытал счастья, постучал кулаком об металлическую дверь с напылением.
– Облом, товарищ капитан? – осведомился Юра, не покинувший своего рабочего места.
– Нужен ход. Ну как, Юрец? Тебе как кандидату в оперсостав предлагаю небольшой тест. Ты, представитель власти, пришёл в нужное тебе учреждение, а дверь закрыта. Ты барабанишь в неё, ноль по фазе. Твои действия?
Водитель не задумался ни на секунду. Яростно взревела сирена, над крышей «УАЗика» блеснули синие огни. Маштаков матюкнулся и зажал уши.
Очень скоро внутри бара послышалось лязганье запоров, тяжёлая дверь с натужным скрипом отворилась наружу.
Юра, сохраняя невозмутимое выражение лица, выключил сигнальное устройство.
Выбежавшая на иерихонский рев тревоги барменша Нина при виде оперативника заулыбалась.
– Ну кто еще так может напугать? Привет, Миша. А я тебя в форме сразу и не узнала. С наступающим тебя.
Нина, коротко стриженая большеглазая блондинка, за счёт идущей ей улыбки и стройной фигурки выглядела моложе своих тридцати шести. Она была в кухонном клеенчатом переднике, испачканном в муке.
– Поздравить заскочил, Нин, – Маштаков протянул купленную по дороге круглую коробочку конфет «Рафаэлло».
– Ой, мои любимые. Спасибо, Миш. Только у меня руки грязные.
– Вы не работаете?
– К ночному сабантую готовимся. А вы покушать хотите?
– Это очень мягко сказано.
– Заходите, ребята, сейчас чего-нибудь сообразим по быстренькому.
Нина, придерживая дверь, пропустила милиционеров в заведение. Маштаков, когда бочком проходил мимо, втянул ноздрями нарядный запах духов, исходивший от женщины.
– Благоухаешь, словно только что срезанная голландская роза!
С Ниной у Михи были дружеские отношения, уже достаточно давние. Нина имела высшее филологическое образование и до тридцати лет учила в школе детишек русскому языку и литературе. Воспитывала в одиночку десятилетнюю дочь. В коммерцию она подалась, чтобы пережить трудные времена, конца и края которым покамест не предвиделось. Правильно её должность называлась бармен-администратор, на ее трудолюбии и добросовестности держался весь «Магнат». Хозяин бара Жора Сметанюк высоко оценивал её роль в своем ресторанном бизнесе, но не столь высоко оплачивал. У Маштакова с Ниной имелись общие интересы – литература. Нина тоже попала под обаяние гротесковой прозы Довлатова. Она открыла для Маштакова классного бытописателя Сергея Каледина и эмигрантского поэта Арсения Несмелова. По-настоящему уважала Высоцкого, всегда держала в баре несколько аудиокассет Владимира Семёновича. Знала наизусть множество стихов Цветаевой, Мандельштама, Гумилёва.
С Ниной было интересно, она мыслила образно, чувствовала слово, умела слушать. Несколько месяцев назад Миха доверил ей свои литературные опусы, несколько повестей о гражданской войне. Прочитав рукописи, Нина не посмеялась над ними, но и нахваливать не стала. Сказала, что явственно проглядывается подражание прозе Алексея Толстого, тогда как у начитанного и наблюдательного Маштакова, обладающего, без сомнения, даром рассказчика, должен быть свой формат.
Общаясь с Ниной, Миха радовался, что не прошёл с ней стандартного пути, любовниками они не были. Опыт сексуального общения между ними имелся в единственном экземпляре и объяснялся нахождением обоих в сильно нетрезвом состоянии. Данное обстоятельство способствовало тому, что физиологического контакта как такового не произошло.
В то же время, он не раз ловил себя на мысли, что его задевает достаточно вольное обращение Жоры Сметанюка с Ниной. И в этой связи Маштаков удрученно размышлял: неужели и такая умная баба как Нинка не в состоянии отказать своему работодателю? Сметанюка Миха знал со студенчества в местном политехе, закончившегося для Маштакова во втором семестре. Вовремя он тогда одумался, что инженерство – дело не его жизни, и свалился в Советскую армию. Сметанюк в целом парень был нормальный, но корчил из себя плейбоя и излишне любил понты. Для примера: в дремучем восемьдесят втором году он мог позволить себе фирменные джинсы «Леви Страус», в то время как подавляющее большинство первокурсников, в том числе и Маштаков, мечтало хотя бы об индийских.
В зале бара вовсю кипели приготовления к Новому году. В положенном месте, в красном углу мигала разноцветными лампочками елка. Прагматик Жора приобрел искусственную, чтобы один раз и надолго. Плюс иголки с неё не сыплются. Елка стояла кривовато, облокачиваясь на стену, украшенную плакатом с разинувшим зубастую пасть рогатым и хвостатым драконом. Красные глаза у символа грядущего года злобно горели, перепончатые крылья угрожающе топорщились.
– Симпатичная зверушка, – заключил Миха и воздел руку, приветствуя выглянувшую с кухни раскрасневшуюся от жара плиты повариху. – Доброго здоровья, Раиса Прохоровна! С праздничком вас!
На составленные в ряд столики были водружены перевернутые ножками вверх стулья. Недавно вымытый пол ещё не просох полностью.
– Кто у вас гуляет? – поинтересовался Маштаков у Нины, справившейся с запорами на входной двери.
– Да компания местная. Шестнадцать человек.
– Ого! Сколько водки заказали?
– У них своя будет. – Нина прошла за стойку, вытерла руки. – Те, что заказ оформляли, с виду нормальные. Взрослые, за тридцать, в снабжении на механическом работают.
– Ну если забузят, звони «02», мальчикам по вызову. Я дежурю сутки. Прилетим шмелем. Правда, Юр?
– А то, – солидно кивнул гонщик.
– А чего тебя, Миш, дежурить на Новый год заставили? – Нина принялась снимать стулья со стола, стоявшего в торце.
Успела снять только один, остальные расхватали Маштаков с Юрой.
– В Новый год, Нин, только самых проверенных сотрудников можно ставить. Ответственности чересчур много, – с серьезным видом поведал Миха.
– Так, мальчишки, на скорую руку могу предложить пельмешек отварить и сосисок. Если курочку хотите, придется ждать.
Милиционеры замахали руками – ну ее, эту курочку-рябу, пока она снесёт свое яичко, дежурный их самих в фольгу завернёт и в духовку сунет.
Нина кинула на плечо полотенце и улетела на кухню.
Юра, сидя за столом, придвинулся к оперативнику и заговорщически справился:
– Ну как, товарищ капитан, мой ход? С сиреной?
– Перший сорт! – Маштаков показал большой палец. – Был ещё вариантик, но он, конечно, гора-аздо слабее твоего.
– Какой? – кошачьи глаза у водителя горели.
– Зайти с запасного выхода.
– А-а-а!.. – протянул Юра.
Озвученный капитаном способ явно разочаровал его своей заурядностью.
В течение ближайших двадцати минут они славно подкрепились горяченьким. Несмотря на протесты Нины, расплатились по счёту. Маштаков считал, что злоупотреблять гостеприимством можно лишь в разумных пределах. Здесь в «Магнате» он и без того хронически одалживался в различных формах. И просто деньги занимал, и выпивал в долг, и ужинал порою, когда в сторону дома ноги не шли. Но у него имелся принцип при любой возможности принимать меры к погашению недоимки. С каждой получки он заносил в бар хотя бы полтинник, а обычно – стольник. По положению на тридцать первое декабря Миха был должен Нине четыреста семьдесят рублей. Говорят, что в канун Нового года полагается возвращать все долги, что плохая примета перетаскивать их в следующий отчетный период, однако Маштаков верил в приметы избирательно.
А Жора Сметанюк не был бы Жорой, если бы всякий раз, едва завидев, как Миха отслюнявливает свои копейки, не кричал бы громогласно на весь бар, что он в состоянии еще угостить старинного своего друга, корифея правоохранительных органов. Маштаков не оспаривал ни свое производство в корифеи, ни тёплую вековую дружбу с Жорой, но при возможности денежку на стойку клал.
Неделю назад Маштаков получил зарплату за декабрь, задолженности по «пайковым» за три месяца и довеском ещё тринадцатую. Случилось то, чего каждый милиционер ждет не дождется в течение всего бесконечно долгого года. Сумма по Михиным меркам вышла внушительной. Пересчитав казначейские билеты, он ненадолго обрел уважение к себе. Вернул долги наиболее щепетильным кредиторам. После чего оставшиеся пять тысяч поделил на две неравные части. Две отдал на текущие семейные расходы, а на остальные три купил дочкам один новогодний подарок на двоих. Даша давно уже иззавидовалась своей подружке, имевшей игровую приставку «Сони Плейстейшн». Маришка мало понимала в этом, но слушала старшую сестру с открытым ртом и поддакивала ей. Маштаков утверждал, что все это блажь и пустая трата денег, пока не увидел у сына Вадика Соколова аналогичную приставку. До трех утра он тогда проиграл у Вадика в страшилку «Резидент Ивел», даже нефильтрованным пивом пренебрег. Татьяне Миха объяснил, что приставка якобы стоит всего две тысячи, что игрушку ему привезли из Москвы, где они намного дешевле, чем в провинции. Кассовый чек и гарантийный талон к покупке он предусмотрительно спрятал на работе в сейфе. Жена, поставленная перед фактом, нахмурилась, но смогла справиться с собой, не взорвалась. В конце концов, отдав предпочтение дорогой игрушке, Маштаков сам решил еще одну зиму отходить в куртке, которую носил уже восемь лет, и оставить надежды на приличный костюм. Кроме этого вновь пришлось отложить на неопределенное время планы по покупке кухонного гарнитура взамен старого, у которого перекосились все дверцы, а две даже оторвались полностью. Татьяна поняла, конечно, что муж таким нехитрым и непедагогичным способом надеется наладить отношения с дочерями, в первую очередь со старшей.
Простившись с Ниной, милиционеры поторопились к оставленному перед входом в бар «УАЗику». Торопились они не зря, как чувствовали. Оставленная включенной радиостанция изрыгала треск и эмоциональные, наполовину состоявшие из ненорматива, вызовы дежурного.
Схватив манипулятор, Юра щелкнул тангентой.
– Со…сорок… сорок шестой… на… на связи, – выпалил он, с трудом переводя дыхание после резкого спурта.
– Вы куда, вашу мать ёпт, пропали?! – Обычно спокойного Медведева было не узнать.
Миха уселся на своем месте, отобрал у водителя переговорное устройство, переключился на передачу.
– «Клёновка», Маштаков на связи. По дороге перекусили. У нас всё в порядке. Приём.
– Перекусили, ёпт! – начальник дежурной смены сбавил обороты. – Предупреждать надо, что на обед съехали. Я уж думал… Ну ладно… Где сейчас находитесь?
– На Эстакаде.
– Это кстати. Заедете на Покрышкина, девять, квартира семь. Семейная ссора. Звонила Абрамова Вера Семеновна, пятьдесят седьмого «гэрэ». Муж её гоняет, грозит выбросить с балкона. Разберитесь, доложите.
– Слушаюсь, товарищ майор. Конец связи! – Миха отключился.
Вешая переговорное устройство на крючок, он посетовал:
– Чего мы с тобой, Юрец, в самом деле дежурку-то не предупредили? Как школьники, ей-богу.
Седьмой дом по улице Покрышкина, малосемейка, был ему памятен. В начале своей прокурорской карьеры он выезжал сюда на самосожжение. Мужик, водила с экскаваторного завода, на почве пьянки рассорился с женой, облился из канистры бензином, который он с работы упёр, и поджёг себя при помощи зажигалки. Вспыхнув, заметался гудящим факелом по комнатам, полквартиры выгорело напрочь. От самого головешка осталась, скрючившаяся в позу боксера, характерную, когда человек сгорает заживо: конечности полусогнуты в локтевых, тазобедренных и коленных суставах, руки поднесены к подбородку.
Эту давнюю историю Миха поведал водителю по дороге. Тот назвал сгоревшего мудаком.
– Ну надоело тебе жить, иди как мужик в лес подальше, выбери там сучок покрепче, намыль веревку и вздернись. Зачем же семью без жилья оставлять? Куда ты, курица слепая, под колеса лезешь?! Не видишь, спецмашина?!
Последние две фразы адресовались женщине, вознамерившейся пересечь проезжую часть в зоне действия знака пешеходного перехода.
А Маштакову в этот момент подумалось, что жизнь представляет собой хитроумную конструкцию из множества взаимосвязанных составляющих. Не проколись они сейчас с самовольным обедом, он бы не преминул поспорить с дежурным, почему это опер должен ехать на семейную разборку. Для этих целей в милиции специально обученные люди существуют: «пэпээсники» и еще участковые. А так, сделал шаг в неправильную сторону, отрабатывай теперь и не жужжи. Правда, времени всего начало четвёртого, батальон ППС[55 - ППС – патрульно-постовая служба.] еще не заступил на службу, они с шестнадцати в город выходят. Но мог ведь Медведев и ГБР[56 - ГБР – группа быстрого реагирования.] запросто на Покрышкина в адрес послать.
– Мне с вами, товарищ капитан? – осведомился Юра по приезде, ставя машину на ручной тормоз.
– Странный вопрос. Обедали-то вместе, – у Михи вместе с недобрым предчувствием появилась ворчливость.
Предчувствие на сей раз его обмануло. В седьмой квартире оказалось все спокойно. Дверь им открыла худенькая женщина в застиранном домашнем халате. Её левая скула имела следы припухлости и покраснения. От нее островато попахивало свежим спиртным.
– Ой! – Женщина зажала ворот халата при виде возникших на пороге людей в серой форме.
Как будто было там чего смотреть, под халатом этим, кроме мослов.
Маштаков представился, Юра солидно козырнул.
– Кто там еще припёрся, бля?! – возопил из смрадных недр малосемейки налитый пьяной дурью бас.
– Мы уж с мужем помирилися, – женщина смотрела на милиционеров с укоризною.
– Разрешите, Вера Семеновна, пройти, – Миха легко подвинул хозяйку в сторону и прошел в комнату.
– Куда в сапожищах? – встречал его гостеприимно бас.
– Подотрешь, – оперативник счел претензии необоснованными.
Оглядевшись, он узрел стандартную картину запустения и нищеты, свойственную местам обитания человеческих особей, давно подружившихся с бутылкой. Короткие прожженные занавески, камуфлированные от причудливых пятен жира и иной бытовой грязи. Шелушащийся потолок с зияющими межпанельными щелями, из которых выкрошилась шпатлевка. Толстые, мрачные, во многих местах отставшие обои с плохо различимым геометрическим рисунком. Под потолком – старомодный светильник, у которого уцелел единственный изогнутый стеклянный рожок, в двух других патронах были ввернуты лампочки Ильича, резавшие глаза голым электрическим светом. Щелястый дощатый пол с облупившейся краской. Черно-белый ископаемый телевизор со снятой задней крышкой. Изображение на экране отсутствовало, а из ребристой пластмассовой решеточки динамика задорно гремела песня «Три белых коня».
Облаченный в рваный тельник багровомордый хозяин восседал за праздничным столом, упираясь в столешницу волосатыми локтями. В целях наведения резкости зрения, он прижмурил один глаз.
– Милицию вызывали? – казенным голосом спросил Маштаков.
