скачать книгу бесплатно
– Чего кричишь?
А он, как будто в ответ на мой вопрос, кивнул головой и махнул мне в ответ ручкой.
От таких действий нового знакомого я опешил. Это что? Явь или глюки?
Поморгав и протерев глаза, я вновь посмотрел на странного незнакомца. Я никак не мог сообразить, слышал я его голос или нет. Правда это, что со мной происходит, или нет? Разговаривает этот зверь со мной или это уже у меня в голове точно что-то шуршит?
Но всё-таки мишка был, и он действительно застрял в иголках куста терновника, ветви которого под воздействием небольшого ветерка слегка шевелились.
Мишутка сидел на иголках. Это точно. Он не упал, а задержался на иголках терновника, когда кто-то его выкинул из проезжающей машины, поэтому и висел там.
Разглядывая свою находку, я непроизвольно подумал: «Вот это да! Если кому рассказать, то не поверят же. Точно посчитают, что у „деда“ крыша поехала».
Но чем больше я его разглядывал, тем больше он мне нравился. Какой же он был красивенький и хорошенький, но только весь мокрый.
Медвежонок весело улыбался мне. Глазки у него были весёлые и довольные, оттого что я нашёл его и он теперь не пропадёт, поэтому настроение у меня само собой приподнялось и хандра, которая последние дни не оставляла меня, куда-то исчезла.
Разглядывая свою находку, я непроизвольно заговорил с мишуткой:
– Привет. Ты что тут делаешь? Как ты тут оказался?
А он, как будто поняв меня, в ответ махнул лапкой.
– Привет-привет, – послышалось мне.
– Ты что, и в самом деле со мной разговариваешь? – как с самым настоящим существом, понимающим меня, заговорил я. – Ну, говори, говори.
От произошедшего мне как-то стало тепло и спокойно. Значит, с кем-то и в самом деле можно будет поговорить в трудную минуту.
– Да ты весь мокрый и холодный, – посетовал я. – Иди ко мне поближе. Погрейся. Друзьями с тобой будем.
Я расстегнул ворот комбинезона и положил мишутку к себе на грудь. Пусть согреется и обсохнет.
На трассу идти как-то сразу расхотелось. Не хотелось вновь очутиться в объятиях цивилизации, хотелось хоть немного оттянуть встречу с ней.
Заглянув за отворот комбинезона, я посмотрел в глаза спасённого мишутки. Вижу, а у него сбоку прицеплена какая-то бирочка с надписью. Надев очки, чтобы разглядеть надпись, я прочёл: «Нельсон».
– Ха! Так тебя что, Нельсоном зовут, что ли? – удивлённо спросил я.
Мишутка в ответ как будто даже подмигнул мне.
– Вот это да! Ну и нормально! – От изумления, что меня вновь поняли, я покрутил головой: – Ну, привет, Нельсон. Пошли назад, будем вместе куковать на нашей «Кристине». Будешь жить у меня, я тебя отогрею, высушу, и ты будешь у меня всегда в тепле. Будешь говорить мне хорошие слова. Утром будешь говорить «Доброе утро!», вечером – «Спокойной ночи!». Давай будем друзьями?
Мишутка, как бы согласившись со мной, опять подмигнул мне и утвердительно кивнул головой.
«Да, «дед», тебе точно пора домой, под бочок к жене, – вновь невольно подумалось мне.
– Но какой ты хорошенький! Какой замечательный! Я тебя тут не оставлю. Пошли домой. – И, застегнув поплотнее комбинезон, чтобы Нельсон смог согреться, я развернулся и пошёл обратно к порту.
Уже не обращая внимания на окружающий меня пейзаж, я снова подумал: «Вот это да! Надо же! Или мне это всё кажется, или Нельсон и вправду со мной разговаривает? Не понимаю».
Глава вторая
Но тут же мне вспомнился случай, который случился со мной на «Бурханове».
Судно было поставлено на линию из Владивостока в Сиэтл. В Сиэтл мы уже сходили два раза. Ходили с погрузкой и выгрузкой в Магадане. Продолжительность рейса была полтора месяца. В Сиэтле я познакомился с одним мужичком, бывшим стармехом из Приморского пароходства, по фамилии Зайцев. Он жил там с молодой женой и пятилетней дочкой Машей. Как-то раз он попросил меня:
– На стоянке во Владивостоке придёт к тебе на «Бурханов» мой сын. Я с молодой женой уехал впопыхах и все свои вещи оставил в Находке. Он привезёт тебе несколько ящиков с моими личными вещами. Возьми их с собой, а я у тебя их тут, в Сиэтле, заберу. Если, конечно, тебя это не затруднит.
– Не затруднит, если там бомбы не будет, – полушутя пообещал я ему.
– Хорошо. Значит, я звоню сыну? – обрадовался Юра.
И когда мы пришли во Владивосток, в один из вечеров приходит на борт парень и говорит:
– Я – сын Зайцева, и я вам привёз ящики для папы.
– Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? – удивился я его неожиданному появлению.
– Папа мне сказал, что я могу прийти к вам в любое время, – наивно смотрел он на меня.
Деваться было некуда, ведь мы находились уже в порту под выгрузкой и стоянка обещала быть в несколько дней.
– Хорошо, давай тащи сюда свои ящики, – поняв ситуацию, разрешил я ему.
Так он притащил не несколько, а пятнадцать больших ящиков из-под яблок. Наверное, там было по двадцать с лишним килограммов в каждом ящике. Здоровенные и тяжеленные оказались эти ящики. Я забил ими всю ванную комнату в каюте. И плюс к тому же было ещё два свёрнутых ковра.
«Господи, – думаю, – вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать?» А потом решил, понадеявшись на русский авось: «Да ладно, может быть, пронесёт».
Таможня во Владивостоке особо нас тогда не трясла. Семён Иваныч умер, и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после выявления такого преступления несчастного морячка, который по пьяни забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.
Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни из Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.
Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили. Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно, и собирали их при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.
Ну, отошли и отошли. Обычно я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику и ложусь спать. Такой был режим работы и отдыха в течение рейса.
Но где-то дня через четыре просыпаюсь ночью оттого, что кто-то кукарекает. Странно, интересно, думаю: «Вот это да! Что у меня, крыша едет или я дурак какой-то?»
Я обошёл, осмотрел всё в каюте. Кукареканье раздавалось откуда-то из ванной комнаты. Но она была забита злополучными ящиками и не было видно, откуда это нечто кукарекает. Думаю: мне это кажется. Положил голову на подушку, заснул – и всё. Больше не слышал кукареканья.
На следующую ночь произошло то же самое. А каждый день, приближаясь к Америке, мы переводили часы – на один час через два дня. Получается, что в первый раз оно закукарекало в два часа ночи, потом в три, потом в четыре часа.
А из Владивостока в Сиэтл с нами решил проехаться корреспондент какой-то то ли сан-францисской, то ли сиэтловской газеты. Он неплохо говорил по-русски.
По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна – преподаватель английского языка.
Как она нас дрючила, бедных и несчастных! Она вычисляла, где мы можем находиться, ловила нас, и после этого мы минимум два часа проводили в её твёрдых, жёстких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П нулевое», невзирая на ранги и должности.
А тут ещё и американец был. Так что вбитые знания, что черпали мы от Галины Степановны, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох и любопытный был этот корреспондентик. В общении с ним иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго.
И вот как-то утром, проснувшись от кукареканья, я пошёл на мостик. Поднявшись туда, я увидел американца, тупо уставившегося в лобовое стекло.
Судно было основательное, ледового класса, мощное. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Оно имело два мощнейших дизеля, и метровые льды для него в полярных морях были что семечки. Но мы пока шли на одном, чтобы было экономичнее. Приближались мы к Алеутам. Штормило, баллов пять-шесть было, но качки практически не чувствовалось из-за солидных размеров судна. Длиной оно было около 180 метров.
Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:
– Майкл, ты живёшь в каюте прямо надо мной. Я – старший механик, если ты помнишь.
Тот утвердительно кивнул. Мы с ним уже не один раз вели различные беседы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский.
Поэтому, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:
– По ночам тебя ничего не тревожит? – На эти слова Майкл с удивлением приподнял брови. – Потому что расположение твоей каюты примерно такое же, как и моей. – Я постарался развеять его непонимание: – И туалет, и ванная у тебя находятся так же, как и у меня.
– Правда? А я и не знал об этом. Значит, мы по-настоящему соседи? – Майкл повеселевшим взглядом смотрел на меня.
– Конечно, соседи, – продолжал я. – Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, – мялся я, как бы покорректнее задать вопрос. – Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно?
Корреспондент широко открыл глаза, и они у него округлились. Он посмотрел на меня с удивлением:
– Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось?
– Да нет, ночью, то ли в два, то ли в три часа, там что-то начинает кукарекать.
– Нет, у меня в туалете ничего не кукарекает, – подозрительно глядя на меня, уверил меня Майкл.
Когда я узнал, что у него ничего не кукарекает в каюте, я попрощался с корреспондентом и вернулся в каюту.
Через полчаса забегает ко мне капитан:
– Дед, ты что, совсем сдурел, что ли?! Ты что к американцу пристал? Он вообще думает, что у тебя крыша поехала, потому что у тебя там, – он постучал себя кулаком по голове, – где-то ночью что-то кукарекает.
– Ты знаешь, Валерий Николаевич, на самом деле кукарекает, – попытался я объяснить ситуацию возбуждённому капитану.
– Да не может быть, чтобы кукарекало, – так же напирал он на меня.
– Хорошо, тогда я приглашаю тебя на концерт этого кукареканья. Давай приходи, посидим, послушаем. Ну, часика через полтора. Придёшь?
Он и точно пришёл в назначенное время.
Мы сидим, пьём чай, курим и ждём.
И в самом деле, вдруг послышалось: «Кукареку!» Услышав петушиный призыв, капитан подозрительно уставился на меня.
Тут уже пришла моя очередь отвязываться, и я с ехидцей интересуюсь:
– Ну что? Кукарекает? Слышишь?
– Точно! Кукарекает, – озадаченно покачал головой капитан и почесал в ухе пальцем. – Думал сначала, что показалось. А оно и в самом деле кукарекает. А где оно у тебя кукарекает? – Он уже с интересом смотрел на меня, забыв про чай.
– Да вон там, в спальне, – махнул я рукой в сторону ванной комнаты.
А из спальни дверь шла в ванную комнату, и сейчас она была открыта.
Ванная комната была огромной. Там находились ванна, туалет, и ещё там можно было бы и в футбол поиграть. Места было достаточно.
Капитан зашёл в ванную и остолбенел: там всё было забито ящиками.
– Откуда ящики?! – возмущённо завопил он.
– Зайцев попросил привезти. – Я наивно смотрел на бешеного капитана и хлопал глазами.
– Ты что, дед, дурак, что ли?! Если бы ты влетел с этими ящиками во Владивостоке, когда таможня проверяла, пароход бы арестовали! Что ты натворил!
– Но ничего же не случилось… – с прежней наивностью пытался оправдаться я.
– Это тебе просто повезло, что они сюда не зашли, – зло сплюнул капитан. – Да… Ну, ты и дурак, дед! Ёлки-палки, вот это же надо! – От возмущения он потерял все слова.
Потом, немного успокоившись, он поглядел на стопу ящиков.
– Может быть, в каком-то из этих ящиков что-то кукарекает? – предположил он.
– Да я вроде бы перебирал их – и ничего не нашёл, – оправдывался я.
Но кукареканье неслось именно откуда-то оттуда.
Он – бац, бац, бац, ниже, ниже… Простучал по ящикам.
– Да, – говорит, радостно поднимая лицо ко мне. – Вот из этого ящика и кукарекает.
И на самом деле. Я прислушался к этому ящику. Точно! Этот ящик кукарекал.
– Да там, наверное, сингапурский будильник. Кто-то нажал кнопку на нём – и он поэтому и кукарекает, – предположил капитан.
– Да ты что?! – Я был ошарашен простотой такого решения.
Вытащили мы с капитаном этот ящик, отнесли его в кладовку подальше и заперли там. До конца рейса я так его и не трогал больше, не заходил в кладовку, но кукареканье в каюте прекратилось.
А когда Зайцев пришёл в Сиэтле к нам на борт, я поинтересовался:
– Что у тебя в ящике там может кукарекать?
– Да, ёлки-палки, это моя жена, наверное, будильник положила, клавишу на нём нажала – вот он и кукарекает.
Ну, мы посмеялись. Но капитан говорит:
– Всё-таки одно нормально, что у тебя с башкой всё в порядке и крыша у тебя нормальная. Ты ещё не чокнулся и не дурак, хоть и в рейсе находишься больше полугода, но соображаешь ты очень хорошо.
