скачать книгу бесплатно
– Джоанна?
– Да. – Кончиками пальцев я прикасаюсь к пострадавшему мужчине, и в его травмах виновата я. Едва осмеливаюсь думать об этом. Это все равно что смотреть на солнце.
Я не могу перевернуть его, просто не могу.
Из наушников по-прежнему звучит голос: просит представить пляж, набегающие и отступающие от него волны, – и я прислушиваюсь вместо того, чтобы действовать.
– Вы можете посмотреть и прислушаться, постараться понять, дышит ли он? Вы знаете его имя? – диспетчер произносит слова отчетливо, как учительница начальной школы.
Посмотреть, прислушаться и понять. Я не осознаю, что значат эти слова. Оглядываюсь через плечо, на скользкую от дождя улицу, смотрю на мосты вдоль канала, почти все выстроенные в одну линию, но расплывчатые, как если бы мой взгляд был затуманен.
Смотреть.
Слушать.
Чувствовать.
Я смотрю на мужчину, лежащего лицом на тротуаре, и нагибаюсь к нему.
– О нет, – невольно вырывается у меня, потому что его лицо все мокрое. Сначала почудилось, что это кровь, но на пальцах влага оказалась холодной и неплотной.
Как только мои глаза привыкают к темноте, все становится понятно – внизу ступеней собралась лужа. Тротуар растрескался из-за корней дерева, растущего в нескольких метрах, в одной из трещин собралась вода.
Голова мужчины полностью погружена в темную воду.
– Он лежит лицом вниз, в луже.
Она же мне поможет? Она же на моей стороне, по крайней мере, должна быть. Она хороший человек, который работает в колл-центре службы спасения.
– Переверните его на бок как можно скорее, вытащите из воды, – говорит она. – Есть травмы головы или шеи?
– Я… Я не знаю, я толкнула его, он упал и скатился вниз по ступенькам.
Никого нельзя винить за честность и судить за случайную ошибку.
– Как можно быстрее, – повторяет оператор.
Я переворачиваю мужчину, одна часть лица которого скрыта капюшоном, а другая находится в тени.
– Сейчас вам нужно проверить, дышит ли он. Смотреть, слушать и чувствовать, помните? Можете повторить за мной?
– Смотреть, слушать и чувствовать, – повторяю я деревянным голосом.
– Посмотрите, поднимается ли его грудь, приложите ухо, постарайтесь почувствовать его дыхание.
Я таращусь на грудную клетку мужчины, а потом наклоняю к ней голову. Внезапно получается слышать буквально все вокруг: шум уличного движения, плеск воды в канале, звук разбивающихся о бетон капель дождя. Но ни звука от лежащего человека.
Я снимаю перчатку и подношу руку к его лицу, но не чувствую дыхания на своих пальцах. Это настолько неестественно, словно не хватает важной части тела, например, ресниц или ногтей на пальцах. Содержимое моей сумки рассыпалось по земле, как только я наклонилась над мужчиной – выкатилась помада, которой я никогда не пользуюсь, поскольку она нервирует меня, постоянно размываясь.
– Он не дышит. – На меня накатывает новая волна паники.
– Точно? – переспрашивает оператор. – Приложите щеку к его рту и скажите мне, если почувствуете его дыхание на своем лице.
Я морщусь, но все равно делаю это.
И ничего не чувствую: ни дуновения, никакого тепла, никакого шевеления прядей волос от его дыхания. Ничего.
– Он точно не дышит.
– Сейчас нужно сделать искусственное дыхание, – говорит женщина, ее голос хрипловатый, терпеливый, сочувствующий. – Потому что он утонул.
Утонул.
– Хорошо.
– Переверните его на спину. Осторожнее с шеей. Поднимите его подбородок вверх, Джоанна. Запрокиньте его голову назад. Сделали?
Я перетаскиваю мужчину на более ровное место. Капюшон сполз, и стало видно его лицо. Это не Сэдик.
Его глаза также широко расставлены, но на этом сходство заканчивается. Черты его лица тоньше, никаких тяжелых бровей, ямочки на щеках. Это не Сэдик, не Сэдик, не Сэдик!
– Я… – я ничего не говорю, хотя, может быть, и стоит. – Черт! Сейчас.
Мысли мои бегут, как вода через сточную трубу. Это не он, не он. Этот человек не домогался меня, не преследовал. Я снова смотрю на его кроссовки, точно такие же. Точно такие же дурацкие кроссовки.
Он вышел на пробежку: в кроссовках, с наушниками, весь в черном. Как я могла сделать такую катастрофическую ошибку? Как можно было не проверить?
Голос в наушниках становится то громче, то тише по мере того, как я двигаюсь.
Я могу бросить трубку, убежать, улететь куда-нибудь прежде, чем меня остановят. А меня остановят? Все мои знания получены от просмотра телевизора. Не помню, когда в последний раз открывала газету. Приходится с горечью признать, что я ничего не знаю о реальном мире. Вот Рубен знает, что делать – он Правильный Человек, который может говорить о глобальной политике, показать, где на карте находится Иран, и знает, что такое пассеровка. Но, конечно, правильный Рубен никогда бы не попал в такую ситуацию.
Тело сковывает какое-то странное ощущение, глаза сухие и тяжелые. Предметы двигаются, как в калейдоскопе, когда я смотрю на них. Может быть, я пьяна, ведь выпила четыре бокала. Я наклоняюсь и вдыхаю воздух в рот мужчины. Это очень интимно, ведь последние семь лет мои губы касались только губ Рубена.
Пять вдохов, и ничего не происходит.
Оператор приказывает начать непрямой массаж сердца, если нет признаков жизни.
Я наклоняюсь и переплетаю пальцы, как было велено, оставив телефон на громкой связи. Удивительно, но я легко продавливаю его грудь.
Это происходит внезапно, после пяти надавливаний. Мужчина реагирует: губы разжимаются, он втягивает воздух, грудная клетка поднимается, а тело начинает содрогаться в конвульсиях.
– Он… что-то происходит, – кричу я.
Затем он откашливается отрывисто и громко.
Я отворачиваюсь, не желая смотреть на это. Может быть, он откроет глаза, встанет и уйдет, недовольный и расстроенный, но живой – как будто бы мы автовладельцы, которые помяли друг другу бамперы. Я закрываю глаза и хочу, чтобы было именно так.
– Он кашляет, – говорю я оператору бесцветным голосом. Не могу признаться ей, что это не тот человек, не могу сказать ей ничего.
– Ок, хорошо. Скорая уже близко, – отвечает мне женщина.
Сэдик, нет, НеСэдик – все еще лежит. Его глаза закрыты, грудная клетка размеренно поднимается.
– Вы можете перевернуть его на бок?
Меня накрывает еще одной волной страха, как приливом, я борюсь с ней, кусая губы. Я уже боюсь не Сэдика, а того, что теперь будет со мной.
– Хорошо, – говорю и переворачиваю его.
Непохоже, что мужчина пришел в сознание. Его веки не дрожат, как у Рубена перед пробуждением утром в воскресенье – единственным утром на неделе, которое мы всегда проводим вместе, – когда он не разбирается со счетами, не помогает своему депутату или не возглавляет протесты. Руки мужчины не выдерживают собственного веса. Рубен всегда переворачивается и тянется ко мне, желая удержать даже во сне. Руки этого мужчины падают на землю, неестественно скрючившись, как у обезьяны.
НеСэдик лежит на боку с согнутыми ногами, как сказала мне сделать женщина-оператор. И тут я вижу машину скорой: фары вспыхивают, отражаясь в зеркальной витрине магазина выше по улице. Синий маячок отражается в окнах напротив, слегка позади самой машины, преломляясь в каждой поверхности.
Нет, я ошиблась. Это не отражение. Это машина полиции, следующая прямо за машиной скорой помощи. Скорая для него, а полицейская машина – для меня.
Глава 3
Молчание
Весь мир сужается только до нас двоих – меня и Сэдика, лежащего без движения, лицом вниз. А затем меня захлестывает паника в таком чистом виде, будто внутривенная инъекция.
Меня бросает в пот. Уличные фонари становятся слишком яркими. Я расстегиваю ворот пальто, чтобы дать доступ воздуху, и уже через несколько я вся мокрая – пот, испаряясь, ощущается, как сотни иголок.
Я стою, ничего не делая, только прислушиваясь к своим чувствам: страху, разлитому чернилами внизу желудка; панике в виде кирпичей на грудной клетке; вине, сжигающую низ живота, – и таращусь на Сэдика.
Так проходит минута, две. Я осматриваюсь вокруг. Никого кроме нас. Представляю, как поднимаюсь над этой сценой и вижу себя: женщину, грызущую ноготь большого пальца, которая смотрит на мужчину, лежащего на земле лицом вниз; темный канал, мутный от изморози, освещаемый желтыми квадратами уличных огней. Над нами луна, над ней – космос.
Я потею сильнее. Не могу… не могу это сделать, у меня не хватает сил остаться, помочь ему, набрать номер.
Оборачиваюсь и смотрю на него снова. Может быть, я ошиблась и он всего лишь упал, может быть, все не так страшно, как сейчас кажется. Он был извращенцем, сексуальным маньяком – и он просто упал, вот что произошло.
Неожиданно мне остро захотелось к Рубену, такое иногда накатывает, когда я выключаю на работе свет или кипячу чайник, пока его нет дома. Тоска по ощущению его присутствия рядом. Тоска по тому, что он всегда стоит ко мне ближе, чем к кому-либо еще. По тому, что он всегда готов меня выслушать. И по тому, что он пишет сообщения с сексуальными намеками на вечеринках и потом смотрит, как я краснею. Никто не верит, что наедине со мной он другой.
Ох, Рубен, где же ты сейчас? Почему ты не пришел сегодня? Ты мог бы мне помочь? Я думаю, как уютно он сейчас сидит в одиночестве дома, и хочу, чтобы он оказался рядом.
Сэдик все еще неподвижен. Я не могу этого сделать одна, без Рубена. Будет лучше, если я просто… если я просто уйду. Кто-нибудь скоро найдет его, это же Лондон. Люди подумают, что он пьяный или просто неуклюжий. Все с ним будет в порядке.
Я отошла на пару шагов назад и затем сделала то, что умею лучше всего: проигнорировала случившееся, развернулась и пошла прочь.
Я перехожу мост и двигаюсь по направлению к Уорвик-авеню. Всего несколько шагов, и я в другом месте.
Каблуки моих прекрасных туфель, которые я с такой радостью надела всего несколько часов назад, гулко стучали по мосту. Пару минут назад меня преследовал Сэдик, но теперь я одна, и он тоже.
Я останавливаюсь пару раз, но не оборачиваюсь. Ярко освещенный вход в метро – мой Рубикон. Точка невозврата. Рубен упомянул о нем однажды, посмеиваясь, как он обычно делает, когда я о чем-то не знаю. Не покровительственно, нет, просто… по-своему. Когда он вышел из комнаты, я проверила, как пишется слово, я думала, там «г» посередине, а не «к».
Наконец я в метро.
Все кончено навсегда. Молчание всегда работает, и никто ничего никогда не узнает. Возможно, если я буду врать достаточно долго, вслух и самой себе, то ложь станет правдой. Как хамелеон, который меняет окрас в зависимости от окружающей среды. Я не бегу, чтобы не привлекать внимание, но я вся на нервах, поэтому походка становится семенящей, – приказываю себе успокоиться и идти медленнее.
Продавец в киоске с чипсами, банками колы и увядающими цветами не обращает на меня внимание, уставившись в телефон.
Я в безопасности, Сэдик далеко. Мое дыхание успокаивается, я осматриваюсь по сторонам; флуоресцентные лампы освещают постеры с рекламой концертов и книг. Я вдыхаю горячий пыльный воздух. Сердцебиение замедляется, я закрываю глаза, и перед мысленным взором встает картина лежащего Сэдика, но я прогоняю ее.
На платформе стоит женщина, одетая в выцветшие узкие джинсы, бежевые ботинки и розовое пальто. Ее одежда аккуратная, волосы идеально прямые даже в конце дня. Думаю, она проводит выходные без интернета, читая постмодернистскую литературу.
Почему не она, почему я? Почему подобное всегда происходит со мной?
Я смотрю на табло: поезд прибудет через минуту. Потом замечаю, что это неправильная платформа, и перехожу на другую сторону.
Здесь никого, но я слышу стук каблуков той женщины.
Мой мозг пытается осознать случившееся, разложить по полочкам, но я не позволяю это сделать. Рассудок подсказывает, что селфи из бара – это доказательство, а та женщина в розовом пальто может рассказать, что я выглядела подавленной.
Вместо того, чтобы прислушиваться к этим мыслям, я смотрю на рекламу психологического триллера со слоганом: «Она наблюдает за тобой». С постера на меня смотрит пара карих глаз, как у меня. Наконец их заслоняет прибывший поезд.
Рубен звонит мне, когда я выхожу из метро. Черт, я даже не сказала ему, что со мной все в порядке.
Я не отвечаю, а когда звонок обрывается, вижу, что он оставил два голосовых и одно текстовое сообщения. Беспрецедентное количество для моего необщительного мужа.
Привет, это я. Ты в порядке?
Привет, снова я… но теперь слегка обеспокоен.
Джо, наберешь меня?
Можно перезвонить ему прямо сейчас и все рассказать, но я знаю, что он сделает. Мы вместе уже семь лет, поэтому я точно знаю, что он скажет.
Он сдаст меня полиции, уверена в этом. Но я не могу признаться, не могу вернуться к мужчине, лежащему на асфальте, чтобы вновь ощутить эту неконтролируемую панику. Расскажу Рубену завтра, когда выдавать меня не будет смысла. С Сэдиком все будет в порядке, он очнется.
Медлить – это для меня привычно, я поступаю так всю свою жизнь. Начинать писать эссе, только после чашки чая или прочитанного выпуска газеты; отменять автоплатеж, когда настанет время следующего платежа, ну или уж точно еще через месяц.
За мной никто не идет. Я прохожу мимо группы людей, и никто из них на меня не смотрит. Мир изменился для меня, но никто об этом не знает. Тот же воздух, тот же дождь. Но где-то на асфальте лежит мужчина, и это из-за меня. Но он далеко, на расстоянии поездки на метро. А я почти дома, и произошедшее уже кажется чем-то абстрактным. Может быть, если я смогу посмотреть на ситуацию под новым углом, все окажется по-другому.
Отправляю Рубену смс: «Почти дома, все нормально, целую».
И тут я срываюсь на бег. Потому что вдали от места происшествия мне больше не нужно вести себя нормально. И потому что вспоминаю лицо Сэдика в баре, представляю его позади себя, преследующим, а потом представляю полицейскую облаву.
Я спотыкаюсь о неровную тротуарную плитку и не могу удержать равновесие. Падая, скольжу по земле и подворачиваю запястье.
Секунду сижу на дороге, вот-вот расплачусь, как ребенок, но быстро встаю и осматриваю руки. Всего лишь небольшая ссадина, левая кисть пульсирует, но я не обращаю на это внимания.
Снова бегу и уже почти вижу дверь квартиры. Мои родители и Уилф считают нас глупыми и предлагают потратиться на домик в Кенте с двумя спальнями наверху и двумя гостиными внизу, но нам нравится здесь. Нам нравиться жить в Лондоне, он как будто наш друг, от которого не хочется далеко уезжать.
Спускаюсь по ступенькам – их всего пять – до двери. Интересно, я всегда, приходя домой, буду вспоминать произошедшее, запомню ли навсегда этот вечер. Решительно отгоняю эти мысли. Рубен открывает дверь прежде, чем я начинаю копаться в сумочке в поисках ключа, – он всегда старается помочь.
– Привет, все нормально? – спрашивает муж, и я вижу, что заставила его волноваться.
Он замирает на секунду, обрамленный светом, падающим из узкой прихожей, присматривается ко мне. Должно быть, я выгляжу безумной. Приглаживаю волосы, стараясь казаться нормальной, и отвечаю:
