Граница бури

«От большого ума не спасет тюрьма, там лишь стены, в них ветры курят…»

От большого ума не спасет тюрьма, там лишь стены, в них ветры курят,С ветерка начинаются все шторма – из песчинки родится буря.По спирали крутится гвоздиком – расколачивать идентичность,Между болью и удовольствием в наковальне ковалась личность.Аритмии дрожащий под сердцем ком ты своим бытием приправил,И пусть неисправимые все кругом – ты, увы, просто неисправен,Вызываешь кардиограмм скачки, только тем лишь, что существуешь,Как фракталы от ада твои зрачки и как реквием – аллилуйя,Каждый сон твой приходит ко мне как три, и в каком-нибудь я воскресну,Между нами ведь нет даже стен, смотри. Только горы и только бездны.

«Я ни на что не претендую. Твои букеты из людей…»

Я ни на что не претендую. Твои букеты из людейНе разбегутся врассыпную, не разлетятся по воде,А так и будут виться рядом, таращиться и открыватьБольшие клювы. И наряды к тебе на встречу надевать.Как будто только это важно. Как будто можно соблазнитьКого-то платьем или пряжкой. «Случайно» порванная нитьКусок плеча покажет миру. Как занавес, но, жаль, артистБездарный, липкий, словно вирус, и отзывается на свист.Кто в хороводе, в балагане кружит и крошки под столом,Эквивалентные вниманью персоны Вашей прямо ртомБерет, глотает, клюв раскрывши, и жадно требует еще.Потом – искать пустые крыши, колоть в пупок, не сдать зачет,А сдать лишь кровь. Сирена скорой, и мамы шелковый рукав,И шепоточки разговоров: «Вот же колбасит дураков!»И перекошенные лица всех одногруппников, родных.Тебя считают кровопийцей лишь те, кто сами из таких.Кто хочет быть одним героем, в твоих глазах другие – сор,Прижать и пригвоздить, присвоить, шагнуть вдвоем в один костер,Чтоб он спаял огнем, как клеем. Перемешал бы с пеплом дым,Да что угодно, но скорее. Живое гибнет без воды.И гордо пляшут в хороводе, как механические, львы,Убившие в себе – живое. Ценой отравленной травы.Ценой наркотика, что стали им Ваши губы и глаза.Ирония острее стали и руки – бархат и лоза,Что обнимают так надежно, так сильно, нежно, горячо,И кажется почти возможным, что ты от смерти защищен.

«А по сути, ведь в этой кадрили нигде не должно быть промашек…»

А по сути, ведь в этой кадрили нигде не должно быть промашек.Нас учили, вскрывая абсцессы, спокойно смотреть на гной.Эта боль превратит тебя в монстра с харизмой, ну или в кровавую кашу.Неужели же третьего, главного, неопределенного – не дано?В это сложно поверить, понять, это сложно представить:Иногда, приглашая на вальс, приглашают на казнь.Но потом, будет дикий огонь и борьба между дикими ртамиЗа главенство в их первом слиянии, душа как с цепи сорвалась.Ненадолго. Но помнить ты будешь стабильно и остро:Все усталые циники – ловко присыпанный пудрой кровавый паштет,Становящийся почвой, плантацией чтобы выращивать монстров,Из таких вот до фарша прокрученных жизнью наивных детей.Так а что же нам делать? Сидеть в удаленной пещере?Не дружить ни с одним человеком и с собственной же головой?Если стать этим циником – не получается, как бы ни верил,Что вариантов других не предложат – тебе все же нужен другой.Может, просто болеть. Кто-то сжалится вдруг и отпустит,И ты сможешь опять выходить к небесам и свободным ветрамИ не будешь ни кашей, ни месивом, ни подлецом или трусом.Будешь тем же собой. Тем же самым. Плюс скрытый под воротом шрам.

«Ты узнаешь до боли в висках, как он будет прекрасен, только позже, когда ляжет путь под стопой как рапира…»

Ты узнаешь до боли в висках, как он будет прекрасен, только позже, когда ляжет путь под стопой как рапира,Голова будет кругом слегка, как на гоночной трассе, и вот также, как там, кроме главного: все игнорируй.Будет тело дрожать как струна и огнем пропитаться станет воздуху проще простого вокруг на гектары.И тебе будто снова шестнадцать, проклятых шестнадцать, целый мир под пятой, отвернулись пока санитары.А на трассе, как будто в метро, ты один, только давка, за тобой сотни новых машин, а дорога из трещин,Если в нашей в игре уж такие гигантские ставки – нету смысла играть, все становится неинтересным.Лепестки сыплет ветер в глаза, мир становится красным, когда эта рука с твоей рядом опустится в воду,И слова будут чем-то привычным, почти безопасным, как размотанный перед грозой кабель громоотвода.И, придавленный чем-то, что больше тебя, ты не будешь убитым, не изменишься даже в лице, лишь глаза распахнутся,Изумруды бывают и красными – это биксбиты, если в этой игре суждено проиграть – можно и не проснуться.

«Нарисуй меня. Как будто я с тобой…»

Нарисуй меня. Как будто я с тобойПью кефир и разукрашиваю стекла,Будто я – еще живу, а ты – герой,Будто кровь еще не пленкою на окнахВместо дождичка. А вместо пальцев рукУ тебя, похоже, когти, как у птицы,Взгляд рассеивал ненужное вокруг,Мир к диаметру сводя вязальной спицы.Для кого-то бездна – тот же водоем,Просто острые края там, а не берег,Мы лишь те, за кого сами выдаемМы себя. И до тех пор, пока мы верим.Я хочу в тебя поверить. Но сгоралЭтот феникс неродившимся верлибром,Дай мне мир, где люди могут выбирать,Даже если несуразный этотвыбор.Твои волосы такие же, как ель,Нежно-жесткие, и также пахнут елью,Идентифицируешь как цель —И поступишь так же, как и с целью.Нарисуй меня. Пожары и золу,Отрывающее от устоев пламя,Эти ветки бьют по самому стеклу —По стеклу, что вечно будет между нами.

«Как грифель от карандаша, был хрупок стержень в жернове…»

Как грифель от карандаша, был хрупок стержень в жерновеСудьбы, потерь, и завершал все это взгляд наверх,И те, кто лишь открыл глаза, и напрочь обожженныеТянулись, вились словно плющ и оплетали мех.Он сам как зверь, что приручил бесчисленное множество,Пушистый, теплый и живой, тянулись как к печи,Но Ад последовал за ним, там, где кошмары множатся,Как копии в просмотровой из офисной ночи.Как выбить свет из колеи? Быть кем-то кто нуждаетсяВ таком, разбитом, но живом, в преображенном дляСтроительства других миров. Где засияют здания,Где словно ангелы стоят те, чей удел – петля.У них все будет на двоих – и новых лиц мозаика,Бумажный кофе по утрам в перчатках – на ветру.Обрезан палец на одной, и там, где прикасаетсяСлучайно кожа к жилке, пульс горит рисунком рун.Одетый в теплый мягкий свет сгоревшей территории,Не сданной, преданной самим – как семечко весне,Для ритуала стрелок след – всего лишь траектория,Вне времени и вне войны, и тела тоже – вне.На ранах дня застыл туман, он эту ночь одалживалНе для того ли, чтоб шагнуть в края чужих картин?И всем простив, и все поняв, звучать другим адажио.Он тоже чей-то брат и чей-то сын.В нем бьется вечность, похороненная заживо.

«Сколько гордыни же надо – считать себя божьим провалом…»

Сколько гордыни же надо – считать себя божьим провалом,Горькой ошибкой Вселенной, что чудо не нарисовала,И вместо чуда скроила тебя, и зубами без ножницРезала звездную пыль, что для тела была тебе – дрожжи,Выпущен сирым, кривым, покалеченным и одичалым,В мир, где любовь – та же ненависть, но с переменной вначале,Что переменит значение при выполнении ряда условий,Стоит лишь только открыться кому-то, и стоит НЕ быть к ним готовым.Сердце стучит в тебе. Космос завис и боится нахлынуть.Слушают стук даже травы в раю, и озера там стынут,Плавится звездная пыль, из которой ты слеплен, как чаша,Бог просто любит любых. И сильнее, чем мог обещать им.

«Все, что хочешь ты миру сказать, – он поймет потом…»

Все, что хочешь ты миру сказать, – он поймет потом,Слишком поздно, ведь это всегда происходит так.Ковырялся в себе, как в ране, ржавым тупым гвоздем,До тех пор, пока там кровоточила пустота.До тех пор, пока там не сложилось единство воль,Словно вольты в цепи, что в итоге рождают свет,И твой крик разлетался там словно аэрозоль,Твоя кровь разлеталась кляксами по траве.Горизонт изгибался дугой под атакой пуль,Ты умел останавливать их, как ездок коня,И хотелось стать пылью, поднявшей с колен июль,Только вместе мы – космос, и этого не отнять.Защищала тебя, как Валахия – Бухарест,Эта каменность, что убивала собой самшит.Накрывало ладонью облако ЭверестИ ты словно желал ампутировать часть души.Горизонт изгибался дугой под атакой пуль,Ты умел останавливать пули иглой зрачка,И хотелось стать пылью, поднявшей с колен июль,Только вместе мы – космос, и я замечаю, какТы следил, как внутри тебя поднимался гнет,Как все то, что под ним лежало, кровоточит.И блестел под ногами асфальт, и наоборот,Снизу вверх, поднимался дождь до земных орбит.Обнимало вулканы небо со всех сторон,Только этот покой не нужен им ни на грамм.Изгибался дугой заваленный горизонт,И лучи проходили в тебя сквозь ворота ран.

Как ты?

В угол запрятан был насмерть, но жжет вопрос —Как ты? Глаза закрываю, опять молчу.Спросишь – в ответ ничего, как комком – мороз.Может, я слабая, просто не по плечу.Как там… ленивое лето? Горят леса.Плавится воздух, а птица летит в стекло,Падает камнем. Так глупо хотеть назад…Прошлое в прошлом, но будто тебе назлоМечется в кронах деревьев воздушный змей.Нитку сжимаю до спазма, не отпустить.Нет новых слов, я стола и стены немей:В липком молчаньи барахтаюсь, как в сети.«Как ты?» – срывается желтым листом с берез.Впору заклеивать рот и свергать царя,Впору рукав закатать и вколоть наркоз —Просто проспать это лето до сентября.Осенью всю позолоту дожди съедят,Только сейчас я не вижу и края дня:Выкинуть мусор? Бездомных спасти котят?– Как ты?– Отлично.В отличие от меня.

«Большие события тени бросают назад…»

Большие события тени бросают назад.Кто автору судеб решится подставить глаза?И выдержать взгляд? – Очищайся в котлах пустоты,Где эти моменты – ожогами памяти. ТыУже не вчерашний, и некуда, некуда гнать,Назад возвратишься – накроет такая волна,Что будешь завидовать скалам, и мертвым,И даже себе, тому, кем ты был до сегодня.Тому, кто был бел. И чист, и наивен, и даже почти что красив,Кто тень от беды только знал и жевал чернослив,И пахнулЛакостом, и смело смотрел на залив,И полуразрушенный мост над обрывом, и черных деревьев каскад,То место, которое ждет твоих ног, чтобы их уронить в водопад.

Реквизит

А маки такие красные, терпкие – как закат —В них солнце уснуло – росинкой на лепестках,И сны его бело-чистые – ватные облака —Плывут кораблями, но в трюмах живет тоскаПо осени желто-стылой и ветреной, как восход.Там листья летят, будто музыка с черных нот,И падают в воду – река их ревниво хранит и ждет.Цветной мир и сказочный – охра и терракот.А маки такие красные, кажется, кровь горит…Под солнцем ленивым и жарким, оно – в зенит.И осенью пахнет август, как солью блестящий кит,И лето смывает дождями, как реквизит.

Гвозди времени

На самом же деле – нет времени, ну прости.Зима не рисует на стеклах, чудес не стало.Рябину срываю с деревьев, несу в горсти —Тебе, для тебя. Под ногами хрустит крахмаломОбыденный снег, некрасивый, как все кругом.И мысли, и веру – все бросить бы под колесаВ соленую вязкость дороги. И знать нутром,Что нет ничего… или криво, убого, косо.И морось снежинок кружится над фонарем,Касаясь и тая – бессмысленно и нелепо.На самом ли деле… нет времени? Ну, умрем,Как были, чужими. Да, знаешь, не хватит скрепок —Держать через силу страшней, чем упасть с горы,Лежать на снегу, задыхаясь, глотая воздух.Нет времени. Я принимаю. Вопрос закрыт.И падают ягоды под ноги, будто гвозди.

Иван Купала

Ощущение реальности резво капитулировало:Слишком сильно ударил в глаза мне тот день и закат,Ты изящной стрелой входишь в озера плоть, нивелируяНаготу свою, стыд и воды ледяной облака.Эта пьяная ночь, ночь июля и солнцестояния,Ночь, когда можно все, и когда ты сдаешься всему.Ночь венков на воде, подгоняемых ветра дыханием,Мой сплетен был тебе. Ну а твой – никому, никому.

По мотивам Ницше

Память кричала: было!Спорила гордость – не было!Коршуном шестикрылымЧетко паря над неводом,Что представляет память:Ракушки и записочки.Можно ее динамить,И уместится в мисочкеОмут, что служит шкафомВсем заводным скелетикам,Якорям батискафов,Цветикам-семицветикам…Было, сказала память.Я распахнула челюсти.Можете бором ранить,Больно смотреть на зрелище?Мой транспарентен купол,Только смотри да выживи,Было, ну вот же лупа,Вот же оно, булыжником!Может, ответит гордость,Лупа твоя удобная,Только хоть режьте горло,Быть не могло подобного!И захлебнется памятьПламенной эскападою.Засеменит, завянет.Сделает как не надо бы.Высохнут у колодцевДонца от безразличия.Память всегда сдается —Гордость ведь – слишком личное.

Дистанция

Ты – ходячая провокация, абрис кобры на полспины.Где желтели цветки акации, там сегодня – лишь киберсны,Поцелуй мои раны пальцами, ты же автор и режиссерЭтих пыток, и слез на станции, и того, что мой мир – костер,Горизонта событий. Линии не заметно на красном дне,Вниз, в подвал отведи, отдали меня, хоть подушкой души во сне.Я не чувствую зла и воздуха, для меня его будто нет,Больше, чем недоступно мозгу же – твой орбитный эксцентриситетЯ навязчивой филофобией, наслаждался, а не страдал.Только все были словно копии, а тут бац – и оригинал!Ты – ходячая провокация, плюсы-минусы не найти,Батарейки пусть опускаются до трюизма на полпути,И пускай не даешь развития факту, что не могу дышатьПри тебе. Ты король грабителей, и в кармане – моя душа.Что тебе до лампешки вкратце и очарованным нет числа.Мне осталось держать дистанцию, раз держать не выходит зла.

Ты когда-нибудь пожалеешь

Ты когда-нибудь пожалеешь,Вспомнишь песню, мечту, цитату,Старый джип возле бакалеи,Что нас вез за границу штата.Золотой, как венок, ФлоридыСолнце следовало за нами.Будто нам его подарили,Будто прочих снесло цунами.А потом… Надоел мой профиль?Может, джип не того был класса?Только ты не вернулся с кофе.Проверяя, ходила к кассе.Не нашла. Вдруг украли Фейри?Бросил куртку на летнем стулеНе запомненной мной кофейни,А запомнилось – обманули.Собираю гербарий-веер,Небеса цвета розы чайной,Но я больше тебе не верю,Что случайности не случайны.Да, ведь люди не совершенныПотому же и одиноки,Нет прекрасней не-отношений —Не права я качаю, ноги,Пункт приема любых решенийОпустел и горит табличкой«Не работает». Приходите,Может, в следующем воплощеньи.

«У меня все причины размахивать пистолетом…»

У меня все причины размахивать пистолетом,Я дошел до всех точек и ручек, стоптал штиблеты,Обесцветил свой плащ – он не белый, смотри, не белый!Выбирай за меня – я стою под твоим прицелом.Я навел на себя твой прицел, не держал удар.В общем, тоже виновен – отныне и навсегда.Когда губы моих коснулись – я стал невидим,Потерял право голоса, право для всяких критик,Потерял свою вечность, вдруг выдернулся из дерна,И я хрустну как ветка, когда ты по мне пройдешься.Я – подушка стальной жемчужине, ворох мяса,Я закончился как субъект и живу безгласым.«Это тоже пройдет» – говорят, неплохая фраза,Только я не заразный, майн либе, я стал заразой.Я из тех, на кого смотря, представляют четко,Как, сломав нам хребет, нас выкидывают ошметком,Чем я был для тебя? Недоступность, огонь, азарт?Мир впивается сотней иголок в мои глаза.Парой вишней на тортике, сорванным вскользь цветочком?Получил – твое море больше не кровоточит?Словно брейгелевский слепой, я запутываюсь в сорочке —Обескровлен, и обездвижен, и обесточен.Не спасает чужая речь и другие темы,Я по жизни мечусь как чахоточный по постели,И я больше не человек, не частица Тела,Стал игрушкой для парий и впору забыть о целом —Если вешался на осине – какой тебе подорожник и чистотел?Я стал зеркалом боли и кормом для всех чертей.Но чего же ты ждал? Что я вдруг успокоюсь, струшу?За ажурное кружево, не за кинжал я вдруг продал душу?Что не вечно и не серьезно – цена для моей души?В чем был смысл этой бойни? Я, может, пойму. Скажи.

Огонь

Ты, из тех, кто едва ли живет до глубоких ста.Ты – фриссоны в метро, глаз фисташковых волнорез.Я – пыльца с крыльев бабочек, способ и цель летать,Подорожник для каждого, кто перенес порез.Ты все время с другими и в тот же момент один,Шлю приветы освободившимся по УДО.Ты такой же опасный, как ласковый героин,Только вот от тебя не придумают методон.В мясорубке костей не останется, только жмых,Оболочка, сгоревшая в бешенстве наших глаз.Ты посмотришь, и ясно – пора выносить святых,Я прикину, успею ли выжить на этот раз.Ты – изысканность, выдержанность и стиль,Я – эклектика, дреды и киберпанк.Может в прятки? Считаешь до десяти.Я не знаю, куда мне, наверное, только в танк.Я – черничный пирог, не укутавшийся в фольгу,Ты— невольный палач, совершающий самосуд,Острый край от стекла возле скошенных жаждой губ.Ты – огонь, из которого не спасут.

Предложение руки и сердца

Все будет просто и легко —Куплю конфет, вдову Клико,И роз (побольше!) в алом цвете,Приму трагично-грустный вид…Ах, что там? Будто борщ кипит,И вкусно жарятся котлеты,И тапочки красиво в ряд.Ей так к лицу простой наряд —Болтаюсь рыбкой на блесне.Не убегать же сразу мне?Нет, что-то надо бы сказать,Влезая в дебри этикета.Я посмотрел в ее глаза…Ну, нет! Карету мне, карету!

Иммунитет от подорожника

Если сотни раз в тебя стреляли,В спину или грудь, уже не важно,Поздно поднести дефибриллятор —Не зайдется грохотом однаждыТо, что называлось раньше сердцем.Не подвластно лоску реставраций,Лишь сухому скрежету инерций —Правда, еще можно постаратьсяИ под ребра вклеить подорожник,Из чужой ладошки, что конфетуПротянула так неосторожно:На морозе сложно быть раздетойБез перчатки. Кто-то скажет, глупоОбменять свои свищи, обидыНа один лишь добрый жест тулупа(Ты под капюшоном глаз не видел).Незнакомец, что на запах боли,Как волчонок, выбежал из лесаИ вот просто так остался, что ли,Рядом ждать автобус под навесом.Тает за щекой его конфета,Тают кружева снежинок рядом,От тепла же нет иммунитета,Так не рушьте мировой порядок.

Любовный треугольник

Дорогая Глафира, я снова тебе пишу.Пожалела бы ёлки – их вырубкой я грешу,Ведь бумага все стерпит, но надо её беречь.Снова надо бы в Церковь и свечку опять зажечь,Но скупаю ромашки, тюльпаны для наших встреч.Я не думал писать, но, Глафира, любовь не спит!Электродом взрывает мне сердце как динамит.Нас качает – то вира, то майна, черт побери.Мои чувства прочнее вольфрама, он там, внутри.И я больше не сдамся, к себе тебя унесу,Отвоюю, как Барсик— сосиску и колбасу.Наш Марат, он неплох, но ни разу не кавалер.Он приносит тебе то корзиночку, то эклер,Но какая нагрузка на печень и ЖКТ!Надо думать о ЗОЖ, значит, делать тебе соте.Его белые боты – прямая дорога в гроб.Его речи медово-опасны – для мух сироп.Он не любит животных и ездит в своем авто —Я же жду твой трамвай, изучил его от и до.Я умею готовить и буду твоим слугой —Завари мне душевные раны, я только твой.Ведь рюкзак с двумя лямками не понесешь втроем —Ну решайся, Глафир, может, завтра мы все умрем.Я тобой, как Луной, очарован и вечно пьян…С уваженьем – зачеркнуто – страстью,Твой Дориан.

Ответ Дориана Марату

Здравствуй, бедный Марат, не грибов ли ты пожевал?Может, вызвать врача? Не хочу начинать скандал,Ну какие же яблоки, комнаты и изюм?Однозначно, мой друг, у тебя повредился ум.И не смей о Глафире так грубо! Она – цветок!А не то познакомлю твой нос я с подошвой ног.Ты же сам ее кормишь – меренги да пироги…Ты специально, я понял! Раз так, значит, мы враги.Мне ни грамма не важен объем всех ее телес —Я влюбился в Глафиру за душу, а не за вес.___И постскриптум – надеюсь, Марат, ты писал в бреду.Только в баню я мыться с тобой больше не пойду!

Темнота

Страшно. Холодно. Горячо.Теплый ветер колышет шторы.Ты стоишь за моим плечом.Уточни уже, за которым.Чем желаешь забыть сильней,Тем навязчивей, ярче помнишь,Ты стоишь у моих дверейРядом с каждой из сотен комнат,Что меняю в своих бегах.Города, поезда, маршрутки,Ты как стикер на зеркалах,Обновляемый через сутки.Я как будто сдаю зачет,Между безднами выбирая.Ты стоишь за моим плечом,Правым, левым ли, я не знаю.Что ты шепчешь мне в темноте,Из чего темнота выходит?Из-под пальцев моих, и теньВ каждом зеркале до восхода.Разобрали щенками всех,Кто подбадривал и комфортил,И мне кажется, это грех,Эксцентричный дешевый фортель.Но ты есть. И еще течетТемнота от своих истоков.Ты стоишь за моим плечом.И не важно, с какого боку.

Беседа

Там, где возлежат на камне ящеры,Где границы жизни эфемерны,Не в мечтах своих – по-настоящемуВел беседу с Богом мудрый смертный…Блеянье волков, овечий вой,Порох, динамит и звон кинжалов…Почему издревле человечествоСамое себя уничтожало?Бог Арес не станет мирным фермером,Нет созданья злей и вероломней.Я ж лежу у ног трехглавым церберомВ сладких мыслях: «Ах, как повезло мне!»Третий тур войны, еще не начатый,Обдает дыханием сирокко.Ты его почувствуешь, иначе тыНе дойдешь до каторжного срока……и пойдут под новыми личинамиНарушать законы и запреты,Но, как прежде, назовут причинамиЦвет и гимн, кресты и минареты…И когда вся эта вакханалияОбнажит у чаш терпенья донья,С Неба упадет слеза хрустальнаяИ её поймаю на ладонь я.

Поцелуй

От Бездны на волоске,Но Бездна тебя щадила.Ты держишь на поводкеИ тигра, и крокодила,А хочешь – еще ударьПо статуе в этом храме,В тебе, как в темнице царь,Решетку скребет когтями…В тебе, как в воде волнойНеслышно идет цунами,И голосом за спинойТы спросишь: «Что будет с нами?»Что дальше?.. Мой сонный домНе раз тебе будет сниться,О Лазаре вновь прочтем,Как тот убийца с блудницей.Прошепчешь ты: «Аллилуй…»И голос срываться станет…Твой огненный поцелуйВ мою смертельную рану.

Эта ночь

«Эта ночь для меня вне закона».Утекает сквозь пальцы вода.Я не знаю, с какого перронаБуду завтра встречать поезда.Я не знаю, какими путямиЯ назавтра прибуду в твой мир.Этой ночи лиловое пламяПрожигает пространство до дыр.Я прошу, милосердный мой Боже,Пусть рассеется синяя мгла,А надежда ознобом по кожеПробегает и льется из глаз.Он попал в мое сердце не целясь,И стрелой задохнулась душа,Я, наверно, сегодня осмелюсьНа какой-то неведомый шаг.Как же смертным случается редкоПринимать от Небес этот дар!Мир над нами качался на ветке,Как игрушечный елочный шар.

Облака

Как часы, обернутые ватой,Сердце в клетке тикает, стучит,Марево багряного закатаТянет к коже щупальца-лучи.К Вам я по лучу с Небес скатилась,Капелькой по лезвию ножа,Так скажите, право, Ваша Милость,Можно ли мне Вам принадлежать?Ты, конечно, помнишь наше лето,Лепестков упавших серебро.Помнишь, как багряная монетаСолнца становилась на ребро?Помнишь, как сияло и манилоЧто-то непонятное покаВ наших юных душах, а над нимиТолько облака да облака…

Имя

Я люблю топить дыханьем иней,Вкус росы медвяной на лугу,Но боюсь твое потрогать имяЛепестками робких влажных губ.Я боюсь испить его прохладу —У цветка украденный нектар,Словно от самих Небес награда…Я боюсь принять бесценный дар.Словно на коре берез, зарубыВзгляд твой оставляет на плече,В имени твоем утонут губы,Как зимою в инее ковчег…Я самой судьбе не прекословлюНаложить на грудь мою печать.Я тебя люблю такой любовью,Что не смеет о себе кричать,Что к тебе притронуться не смеетСилой первозданною своей.Лишь горит огнем на жале змеяИ трепещет в горлах голубей.

Красный и черный

Сны про тебя не отключают, хоть вроде подаешь запрос,И в техподдержку с чашкой чая строчишь, ругаясь как матрос.Жизнь подает тебе подсвечник, фитиль, бенгальский огонек,Зажги хоть что-нибудь, и Вечность вновь затрепещет. МотылекЗа шкафом где-то режет крылья о стены собственной тюрьмы,Моя рука твою накрыла. Пробирки оспы и чумы,Слетевши с полок, разбивались, и линзу страх мой наводилНа сонмы монстров, проживавших в твоей недышащей груди.И грудь мне разрезали ветер, волна и линия дождя,И ты, наверно, не заметил, как жгло во мне – спасти тебя.От самого себя. Ведь больше нет и не может быть врагов,Ты сам так сделал. Где же ножны, ведь меч устал и меч готовБыть похороненным на стенке. Игрушкой тем, с кем ты дружил,Но ты не можешь быть оттенком. Лишь красный или черный – жизнь.

Воля

Я не спрячусь от тебя в колодце, на другой планете не укроюсь,Милый демон, что мне остается? Снова корчить из себя героя?Перебрать цепочку инициаций, отломав в запале пару звеньев?Плюсы от карьеры камикадзе – только штрафы, втиснутые в двери.Только злость твоя за непокорность и непонимание, что любишьЗа нее же. От нее ведь корни проросли в душе зверино-лютой.Я же никогда не унижался, ничего не ждал и уж тем паче —Не просил. Я ненавидел жалость. И боялся всех твоих подачек.Ты мне нужен весь. С душой, мозгами, телом, избивающий до смерти,Чтобы снова утром под прицелом глаз твоих я просыпался – вместе.Ад – чего бояться, да, бывает, только он до световой границы,Настоящий ад – осколки рая, что ты носишь в сердце и глазнице.Бенефициаром всех Вселенных ты за это стал как наказанье,Пьешь пастис, настроены антенны, но не ловят нужные признанья.Срублены деревья, и на гнездах сорванных – осиновые колья.Нераскрытым парашютом мерзну рядом с телом давшего мне волю.