Обвинение

«Две минуты. Он допустил еще одну ошибку. Выполнять физические нагрузки при низком уровне кислорода опасно. Именно череда ошибочных решений и привела к его смерти».

Смерти дайвера? Я так и подскочила. Я не хотела видеть, как кто-то умрет. Мой палец завис над значком паузы. Может, это шутка такая? Хотя и понимала, это не шутка. Я соврала самой себе, потому что хотела узнать, что случилось. Я пропустила мимо ушей второе предупреждение.

И стала смотреть дальше.

10

Дайвер схватился за дверной косяк обеими руками и протиснулся в узенький коридор, заполненный грязной водой. Бумажные клочья облепили линзу объектива. Когда линза очистилась, я увидела, что это была не бумага, а гниющий лак, сошедший с деревянных стен и осевший тонким слоем трухи на полу. С каждым шагом дайвер до самых колен взметал серые илистые вихри.

Он остановился. Внутри была непроглядная тьма.

Все вдруг резко затряслось. Руки дайвера мгновенно дернулись к стенам, чтобы сохранить равновесие в накренившейся влево Дане. Она заметно просела, опустившись сантиметров на пятнадцать.

«Это знак, предупреждающий об опасности. А именно что внутреннее давление сыграло немаловажную роль в стабилизации судна после крушения. Он нарушил баланс. И он это понял. Пульс у него зашкаливает. Вся эта каюта может рухнуть прямо на него. Зачем он полез туда? Он с ума сошел. Ему надо скорей выбираться».

Но дайвер решил иначе.

Луч от его налобного фонаря скользил по облезлым стенам. Серые клочья лака неторопливо поднимались с пола и реяли перед ним – целый сомн крошечных призраков, собравшихся на него посмотреть.

Нащупывая путь обеими руками, он по узенькому коридору забрался еще дальше, внутрь яхты. Казалось, что дайвер точно знал, куда направляется. Он добрался до большой двери в самом конце туннеля, взялся за ручку, изо всех сил потянул. Дверь заклинило.

«Он слишком далеко забрался. У него осталось пятьдесят пять секунд. Ему пора возвращаться. Согласно расчетам, физические нагрузки ему противопоказаны. Кислород уже на исходе».

Дайвер опять-таки уперся ногой в стену и потянул дверь на себя что есть сил. Она не открывалась. Он опять потянул.

«Сорок пять секунд. Ему сейчас же надо выбираться. Он думает, что бриллиантовое колье где-то здесь. Он опять совершает ошибку».

Еще один мощный рывок – и дверь распахнулась, сбив дайвера с ног.

Какое-то время камера силилась поймать фокус.

Гостиная была обшита деревом. Серая жижа покрывала пол пластом в два пальца толщиной. Ссутулившись на стульях, за столом сидели трое.

«Они пробыли там уже месяц».

Вот уже четыре недели они там сидят, во мраке и соленой воде, так что все краски с плоти вытравило. Мягкие ткани вокруг глаз, носов и пальцев истлели до самых глазниц и костей.

Свежие следы, прочерченные на серой илистой жиже, говорили о том, что из-за крена яхты стулья сдвинулись, но выглядело это так, будто их выдвинули сами тела, чтобы встать и поприветствовать гостей.

«Судно просело. Стол подпер собой их бедра, но теперь они сдвинулись. Тела уже ничто не держит».

Леон сидел в тени, лицом к двери. Я узнала его серебристые волосы, нависшие над тем, что оставалось от лица. Он сидел склонив голову над столом, под подозрительно острым углом относительно шеи. Леон оставался в тени, поскольку дайвер высветил фонариком девушку в гниющем полосатом платье прямо перед ним. Мне тяжело было даже смотреть на нее. Сама картина того, что произошло с ее лицом, – смотреть на это тяжело. Было там еще третье тело. Тот мальчишка в футболке, склонившийся над столом.

«Тридцать секунд».

Но дайвер замер в проходе. Фонарик с камерой застыли, выхватив что-то из темноты в дальнем углу гостиной.

А именно лицо мальчика, лет семи-восьми, ровесника Джесс. Его лицо не разложилось. Оно осталось нетронутым, и кожа у него светилась белоснежно-белым. Он притаился в потемках, спрятавшись в дальнем углу, и черные его глаза озлобленно сверкали. Внезапно длинная полоска света блеснула у него изо рта.

Все случилось ужасающе быстро, в считаные секунды вода хлынула из коридора и раздула на Леоне рубашку. Голову его понесло течением вверх. Все в комнате двинулось с места.

«Это происходит из-за перепада давления в каюте». Тела выплыли из-за стола, будто встали, и начали распадаться, головы валились с плеч, руки выкручивались и взмывали вверх.

Дайвер запаниковал. Камера пошатнулась и стала шарить по потолку, оставляя за собой световые разводы. В отчаянии дайвер попятился и, смахивая руками в перчатках вихрь серой жижи, начал пробираться назад по коридору, все быстрее соскальзывая в черноту.

Камера выхватывала то облезлые стены, то гниющий потолок, то лихорадочно размахивающие, бьющие по стенам руки дайвера. Они все замедлялись, жесты становились плавные и невнятные. А потом руки совсем замерли. В кадре под конец простерлась рука в перчатке, будто взмахом говоря миру «адьё».

Картинка прервалась.

«Кислорода больше не осталось. Он умер».

Я в шоке отшвырнула телефон, и он отлетел на другой конец комнаты, подскакивая на резиновом толстом чехле как на крысиных лапках. Я уставилась на него. Экран блокировки горел, освещая сумерки прихожей, как фонарик погибшего дайвера.

На время я и думать забыла про Хэмиша с Эстелль. И про дочек тоже. Забыла, что я намечала путь из подвала, с веревкой в руке, на чердак. В течение семи минут я думала о лаковой трухе, о дайвере, о мальчике, затаившемся в морской пучине, о смерти и о странных неувязках.

Я запустила второй эпизод.

11

День выдался тягостный. В какой-то момент я даже вознамерилась встать и зажечь свет, но как-то не сложилось. К тому времени, как в дверь позвонил муж Эстелль, я уже на стену лезла.

До этого я очень долго просидела у входной двери, слушая подкаст. Сначала я сидела между оттоманкой и холодной мраморной колонной. Потом пересела на оттоманку. Наверное, я была в состоянии шока. Я пробыла там очень долго, боясь лишний раз встать: вдруг ноги приведут меня в подвал, и обманом убеждала себя еще чуть-чуть потерпеть, якобы дожидаясь ответов: откуда появилась пробоина в корпусе, кто правил яхтой, куда пыталась сбежать Амила? Хотя мне больше было интересно, от чего она бежала. Стоит мне заслышать о том, что женщина ударилась в бега, я вся внимание. Вдруг на Амилу набросился член экипажа? И если так, то знал ли об этом Леон?

Тут началась вторая серия, и я засунула телефон себе в лиф, а колонки поставила прямо напротив, создавая звуковой барьер между собой и подвалом.

Серия 2: 7 июля

В этой серии мы рассмотрим подробнее, что тем вечером случилось на самом деле. А также соберем досье погибших пассажиров Даны: Леона, Виолетты и Марка.

Желая отметить совершеннолетие Виолетты, Леон купил ей эксцентричный подарок – антикварное бриллиантовое колье. Обошлось оно ему в три четверти миллиона евро и имело солидную предысторию. Леон купил его на аукционе в Малаге у шведской принцессы Эланы, продававшей колье в пользу благотворительного фонда. Но колье было неприглядное, старомодная цепочка маргариток из бриллиантов, облепивших бриллианты покрупнее.

Виолетта сразу дала понять, что колье это ей ни к чему.

Она написала на почту отцу, что деньги или помощь с квартирой пригодились бы больше. Но Леон воспитывал детей в стиле широких жестов. И материальная поддержка в его концепцию не вписывалась, равно как и поиски квартиры. Зато под такую модель попадали покупки самого дорогостоящего лота на благотворительном аукционе на глазах у международной общественности.

Виолетта написала отцу эсэмэску. Прошу простить за нецензурную речь, но здесь важно донести характер их взаимоотношений:

В.: Драгоценности мне не нужны. Смысл покупать какую-то непомерно дорогущую хрень.

И еще одну, в тот же день:

В.: Мне ведь придется оформлять страховку, а оно мне на хрен не сдалось, куда его носить. Сплошные ТРАТЫ.

Броские украшения не в ее стиле. Ей нравились незатейливые вещицы. Как девушке элегантной. Леон выбрал для нее как нельзя более неуместный подарок. По всей видимости, знал он ее не слишком близко.

Согласно данным телефонной компании, Леон какое-то время был вне зоны доступа, но, пришвартовавшись на Бальбоа, он ответил на обе ее эсэмэски:

Л.: Ладно, Ви. Если сама не хочешь, я подарю его кому-нибудь еще.

В.: Ладно.

Л.: Такой красоты я тебе еще не дарил.

В.: И в принципе ничего не дарил.

Опять повисла долгая пауза.

Л.: Ты вообще поедешь в этот чертов Сен-Мартен?

В.: Еще спрашиваешь, чокнутый старикан.

Затем – шквал эсэмэсок от Леона.

Л.: Вот соплячка неблагодарная.

Л.: Я тут пытаюсь всучить тебе колье за 750 тысяч евро В РОЗНИЦУ.

Л.: Какого черта.

На что Виолетта ответила:

В.: Леон! НИКОГДА НЕ БЕРИ В РОЗНИЦУ.

Л.: Хахахаха! Люблю тебя.

Л.: Приезжай повидаться.

Л.: Можешь продать эту хрень, мне без разницы.

Потом еще эсэмэска, три часа спустя:

Л.: Хахахаха, до сих пор смешно!

По этим эсэмэскам чувствуется колорит отношений между Виолеттой и Леоном. Они общались непринужденно. Она перед отцом не робела и не боялась высказывать недовольство его беспорядочным воспитанием. Леон был для нее не лучшим отцом. Когда она была еще совсем малышкой, он бросил ее на попечение наркозависимой матери. А в девять лет Виолетту госпитализировали с истощением. Последние годы Леон пытался загладить вину, и, хотя она все еще злилась, они как будто поладили.

Марк был младшим ребенком. Его мать, Даниэла, работала в местной администрации Саутгемптона. Они с Леоном так и не поженились. Познакомились они в местном пабе и прожили вместе в доме Леона на полуострове Сэндбэнкс без малого десять лет. Сэндбэнкс – это маленький клочок земли на южном побережье, край роскошнейших поместий во всей Англии. После смерти Леона его дом продали за двадцать один миллион фунтов.

Из двоих детей, похоже, Марку в отношениях с отцом повезло больше. Ему уже исполнилось шесть, когда Леон с Даниэлой расстались, и тем не менее он регулярно виделся с отцом. Леон посещал школьные выступления и платил алименты на Марка. Никто не говорит, как Виолетта относилась к Марку, но очевидно, что он был у отца любимчиком. Ему было всего шестнадцать, когда тот погиб.

Даниэла, на мой взгляд, нагляднейший довод против того, что Леон убил свою семью, ведь зацикленность на статусе – решающий фактор в этом сценарии. Но Даниэла играет на скрипке в фолк-группе. Она соцработник. Когда Марк еще под стол пешком ходил, она работала на полставки и училась в магистратуре. Статус не имел значения в их отношениях. Это была любовь ad hominem, основанная на чувствах. Они друг другу нравились, долго прожили вместе, а когда разошлись, то сделали это без враждебности.

Незадолго до происшествия Леон женился во второй раз, на богатой наследнице. Он хвалился, что они в день свадьбы дольше подписывали брачный контракт, чем приносили клятвы, что нехарактерно для человека, который хочет выставить напоказ богатство и власть.

Местом рандеву Леон выбрал Сен-Мартен, потому что туда обоим детям было проще добраться.

Виолетта прилетела частным самолетом из Венеции, в Ла-Рошели ее встретила служба такси и довезла до единственного в Сен-Мартене пятизвездочного отеля. Она прошлась по магазинам и потратила свыше тысячи евро на платье от Миссони. Потом вернулась в отель, выпила кофе в номере из множества комнат, надела новое платье и пошла встречать младшего брата.

Марк прилетел из Саутгемптона на самолете EasyJet. Он прилетел днем ранее, поскольку самолеты со скидками на билеты летали только раз в два дня. Где остановиться, он нашел на Airbnb. Судя по объявлению, какая-то хибара с раскладушкой. Причем Виолетта забронировала номер на две ночи, а Марк собирался переночевать на Дане, как только приедет отец, предположительно чтобы сэкономить, и свой багаж взял с собой. А с собой он брал только чехол с доской для буги-бординга и, скорее всего, провел день на пляже.

Эти дети вышли из двух разных семей с абсолютно разным уровнем доходов. Это меня и смущает. Леон был богат. Так почему Марк остановился в какой-то хибаре, а Виолетта прилетела частным самолетом? Хотя расходы необязательно свидетельствуют о доходах. Возможно, Даниэла просто была осмотрительней, а Джулия – экстравагантней. Вероятно, Марка так воспитывали – путешествовать экономно.

Но давайте вернемся к тому, что мы знаем о перемещениях пассажиров тем вечером. Доподлинно знаем.

Дети спустились на пирс встретить Леона. Он сошел на берег, и они отправились прогуляться и выпить. Троица вернулась на яхту примерно в семь вечера. Экипаж удалился. Паркеры собрались на палубе и подняли тост. Леон преподнес Виолетте то самое нежеланное колье и попросил надеть его для фото. Марк залил фотографию в «Инстаграм» и переслал своей маме. Это было последнее полученное от них сообщение.

Позже палуба опустела. Надо полагать, они спустились вниз, поскольку там их потом и нашли. Были они там или в другой части яхты, когда Дана вышла из гавани, мы никогда не узнаем.

Именно Леон настоял, чтобы их с семьей оставили на Дане одних. Возможно ли, что и Амилу попросил сойти тоже он? Она Леона не упоминала. Он уже тогда планировал убить детей или же с чуть более благим намерением выпроводил с яхты всех посторонних?

Экипаж решил, что это из-за колье: Виолетта прилетела одна и на следующий же день отправлялась домой, а бриллиантовое колье – крайне ценная вещь, чтобы девушка везла его с собой. Члены экипажа не должны были знать о колье. Членам экипажа много чего не положено знать, только вот они все видят.

Тела нашли в гостиной за закрытыми дверьми. На видео судмедэкспертов по остаткам еды со стола можно увидеть, что мидии для заправки так и остались в раковинах. А значит, к заправке никто не притрагивался, из чего следует, что Паркеры даже к супу приступить не успели, когда яхта пошла ко дну. Может, они уже были мертвы, когда яхта покинула пристань? Может, им что-то подмешали?

Леон хотел похвастаться гостиной, но вечер выдался жаркий. Логичнее всего было бы оставить дверь открытой и впустить ветерок, особенно раз на ужин подали горячий суп. Но дверь в гостиную была закрыта наглухо. Зачем им было закрывать дверь, когда на борту никого?

Может, Леон отравил детей еще до ужина: оба ребенка умирают, Леон остается в живых. Погибшие дети все еще в столовой, а Леон отплывает в таком смятении, что забывает про радио и навигационные огни, потом возвращается и, захлопнув за собой дверь, запирается вместе с убитыми им детьми, зная наперед, что яхта затонет, как только в машинном отделении прогремит взрыв.

Звучит сомнительно. По сценарию истребления убийца, как правило, накрывает или же прячет тела. Они не «убивают ради забавы» – то есть они не из тех, кто любит потом позабавиться с трупом. Они не «убивают ради процесса», то есть не наслаждаются убийством как действом. Они «убивают ради убийства». И убивают они для того, чтобы кого-то не стало. Их воротит от одного вида мертвого тела. Они прикрывают тела простынями, закрывают им лица, стараются на них не смотреть.

И это меня настораживает. Захлопнуть дверь имеет смысл, если убийца снаружи и не хочет видеть убитых. Есть вероятность, что на борту был кто-то еще, но улик до крайности мало. За Даной наблюдали все посетители панорамного ресторана, и кто-то должен был заметить четвертого пассажира, отдавшего швартовы.

Все эти вопросы полиция, по-видимому, не сочла нужным задать. Леона следователи буквально обошли стороной. Или тут постаралась его богачка-жена, Гретхен Тайглер?

Любите домашнюю еду, но не хватает времени готовить? С «Фаст amp;Фреш» вы приобретаете…

На этом серия закончилась. Я отмотала назад. Чтобы переслушать имя. Гретхен Тайглер.

Я отмотала еще раз. Я отматывала раз за разом. Гребаная Гретхен Тайглер. Я колебалась, точно ли тут говорилось о моем Леоне, но что это была та самая Гретхен, я нисколько не сомневалась.

Леон женился на Гретхен Тайглер. Я не могла в это поверить. Без всяких на то причин меня пронзила боль предательства.

Зато теперь я поняла, почему расследование зашло в тупик. Гретхен Тайглер провернула то же самое и со мной. Она нашла удобную правду и пустила в ход все свои деньги и власть, чтобы претворить ее в жизнь.

Я столько лет не вспоминала о Гретхен. Если мне вдруг попадался репортаж о ее компании, я всегда отводила глаза. Я условилась сама с собой: не ворошить прошлое, раз у меня есть девочки, Хэмиш и вся эта новая жизнь. Вот только у меня все это отняли, и больше ничего не осталось.

Я обвела взглядом прихожую и после стольких лет сама не понимала, как я тут оказалась. Я встала – ноги затекли, в ступнях закололо, и вдруг я оказалась у двери под лестницей, ведущей в подвал.

Тут-то я и услышала, что кто-то топчется у двери. На секунду я подумала, что призвала Гретхен Тайглер.

12

– Есть кто? – Голос был мужской, приглушенный массивной дверью. – Анна, ты там? Я слышу радио.

На этой стадии я уже с трудом могла поднять глаза на дверь. Думала, слепну совсем. А смысл? – все повторяла я про себя. Какой вообще смысл? Не редкость, что, когда я впадаю в тоску, все ужасы прошлого всплывают и накрывают меня с головой. Голос с улицы кольнул меня, как булавочным лучиком света. В детстве я верила, что звезды – это дырочки от булавки и в них просачивается сияние небесного рая. Таким же лучиком почудился мне этот голос. Мимолетное виденье недосягаемого царства света за пределами моих бедствий и смерти Леона.

– Анна? Это Фин, муж Эстелль. Можешь меня впустить? На улице вообще-то прохладно.

Фин Коэн поднял крышку почтового ящика. Заглянул и увидел меня. Я обернулась, и глаза наши встретились. Ему, похоже, пришлось стать на колени.

– Анна? Выглядишь не очень. Дверь-то не хочешь открыть?

Но я как язык проглотила.

Фин убрал пальцы. Дверка ящика на металлической скрипучей пружине сорвалась, как нож гильотины. Лязг прокатился дребезжащим эхом по прихожей и взметнулся по лестнице, загудев по каменному полу, и я уже не понимала, правда слышу эхо или мне уже кажется.

На миг я с ужасом подумала, что Фин может взять и уйти. Я точно знала, куда ноги меня понесут, стоит ему меня тут бросить.

Но он меня не бросил. А снова открыл крышку ящика и посмотрел на меня. Он ничего не просил. И ничего не делал. Просто сидел там.

Гретхен Тайглер все опять сошло с рук. Теперь с Леоном. Как это могло повториться? Как часто она такое проворачивает? Смотря в глаза, заглядывающие через щелку, я видела целую тысячу глаз, бесчисленные человеческие обломки, оставшиеся после Гретхен. А за спиной у них – всех привратников, ей помогавших, юристов, составлявших договоры о неразглашении, журналистов, не задавших нужные вопросы, полицейских, уловивших намек.

Я вытащила телефон из лифа и нажала на паузу. Оглянулась и увидела, что Фин так и сидит и сверлит меня взглядом:

– Ты в порядке?

– ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УХОДИ.

Он моргнул.

– Я и не ухожу.

Ноги у меня занемели. В ступнях покалывало, и порез на голени саднил.

Почтовый ящик захлопнулся, и, через силу отшатнувшись от двери в подвал, я на своих дряхлеющих ногах поплелась вверх по лестнице.

13

Штаны, паспорт, наличка.

Я переоделась из заляпанной засохшей кровью пижамы в брюки с рубашкой, схватила дорогущее кожаное пальто, которое вечно откладывала до лучшей погоды, и ключи от машины Хэмиша.

Хэмиш думает, что я не умею водить, что я боюсь идти учиться. Думает, это моя очередная фобия, одна из многих других. Разумеется, водить я умею, я просто не могла использовать свои права, ведь они были на имя той, кто числится пропавшей без вести и считается умершей, но это другая история.

Не поднимая глаз, я в потемках спустилась по лестнице и сгребла с полу деньги на расселение, разлетевшиеся по всей прихожей, попутно рассовывая их по карманам. Меня так сильно тянуло к подвалу, что я решила ускориться и под конец почти бегом бежала к входной двери. Я с размаху распахнула дверь и умудрилась напугать не только Фина, но и Претчу.

Сценка довольно забавная. Они вдвоем стояли на крыльце. Фин Коэн – высокий долговязый блондин, но слишком уж худющий. С длинным носом, бархатистой кожей. Заостренная бородка аккуратно подстрижена, а светлые густые волосы взлохмачены. На нем был сшитый на заказ зеленый твидовый пиджак, подвернутые джинсы под коричневые броги и серая рубашка в облипку. Пиджак застегнул на верхнюю пуговицу, галстука не надевал. Фин выглядел щеголеватым отощавшим викингом. Смотрел он холодно и безучастно, а рубашку точно выкроили из картона. Одевался он всегда настолько опрятно, что меня это бесило.

Претча прижимала к груди телефон, забыв про собственного пса, жирного Стэнли, взгромоздившегося на ступеньки у нее за спиной. Она вовсю кокетничала с Фином. Я никогда не видела ее такой. Она улыбалась и как-то странно подгибала ногу, как будто хотела казаться миниатюрнее.

– О, привет, дорогуша, – она попыталась расплыться в улыбке, но верхняя часть лица у нее давно отнялась. Может быть, она хотела мне посочувствовать. Или съязвить. Кто ее разберет.

Обогнув меня, Фин с Претчей заглянули в прихожую.

– Ох! – воскликнула она, выпучив глаза при виде комнаты. – Боже мой!

– Господи боже, – прошептал Фин.

Я оглянулась. На полу валялись осколки разбитых тарелок. На стене красовался кровавый след от руки. Содержимое желтого чемоданчика Хэмиша рассыпалось, туалетные принадлежности были растоптаны. Редкие лучики света с улицы, преломляясь, мерцали повсюду в потемках случайными отблесками. Сахар.

Я захлопнула за собой дверь и заперла на ключ. И сделала глубокий вдох.

Претча первая переключилась на привычный сценарий.

– О, Анна! Я и не знала, что ты знакома с Фином Коэном.

Я не хотела смотреть, как Претча дрожит от волнения перед Фином, или чтобы та тянула из меня подробности об утреннем происшествии и потом подавала соседям в качестве щедро начиненной ехидством закуски.

Звучит, как будто я предвзято говорю о Претче, которая в жизни ничего плохого не сделала, разве что носила безрукавку и недолюбливала меня за мой свирепый нрав. Но не торопитесь с выводами. Я тут не соврала. Она меня чуть не угробила.

– Мы едва знакомы, – ответила я и показала Фину ключи от машины. – Садись. Подкину до дома.

Фин Коэн спустился с крыльца вслед за мной.

Мы попали в час пик. За полосой кустарника Грейт-Уэстерн-роуд встала наглухо. Вспыхивали фары дальнего света, мигали поворотники, ревели моторы. Я отвлеклась на уличный шум. Поэтому и не заметила вспышку, когда Претча сделала фото.

14

Машина оказалась добротная. Надо отдать Хэмишу должное. Может быть, его интеллектуальное развитие и закончилось в Кембридже, зато на машины глаз был наметан. Двигатель гудел тихо и мягко, сиденья были глубокие и удобные.

Фин утопал в своем ковшеобразном пассажирском сиденье. Его трясло. Не так, чтобы конечности дрожали или потряхивало от озноба, а прямо изнутри, как будто в микроконвульсиях. Ему было неловко и не хотелось отвечать на расспросы, так что спрашивать я не стала. Просто включила обогрев и вырулила с парковки.

На повороте с Грейт-Уэстерн-Террас на Грейт-Уэстерн-роуд путь предстоял тернистый. Улицу наводнили машины с автобусами, к тому же я давно не садилась за руль. Я круто рванула по скользкой отвесной дороге, прямо наперерез затору, чуть не зацепив одну машину боком. Водитель взбесился и красноречиво махнул мне рукой.

Я сделала вид, что не заметила, хоть он и был всего в полутора метрах от меня.

– Куда мы едем? – спросил слабым голосом Фин.

– А куда ты скажешь, там тебя и высажу. Тебя домой подвезти? Я еду в Форт-Уильям.

Я не заметила, что Фин не отзывается, вернее, не сразу. Движение на трассе было оживленное, а за руль я не садилась очень давно. Зажегся зеленый, и водитель, на которого я чуть не налетела, тронулся с места и яростно выкинул мне средний палец. Я примирительно махнула в ответ. Еще пара машин проехали мимо, и один водитель пропустил меня вперед, дав неуклюже втиснуться в поток. Я мельком глянула в зеркало заднего вида и по лицу водителя поняла, что он от меня просто в шоке. Держался он на приличной дистанции.

– Фин. Где тебя высадить??

– Нет, – промямлил он, – я так, за компанию…

Машина заглохла, пришлось заново включать зажигание. На меня уже косились многие водители, мягко говоря не впечатленные моим стилем вождения. Мне было плевать. Впереди автобус заехал на желтый квадрат разметки, и машины на перекрестке хором заголосили.