скачать книгу бесплатно
Я такая дура…
Адам – не тот мальчик, которого я помню.
Я в третьем классе.
Я только что переехала в этот городишко после того, как меня
попросили уйти из моей прежней школы. Родители постоянно переезжали, убегая от последствий моих поступков, от детских праздников, на которые я не приходила, от друзей, которых у меня никогда не было. Никто не хотел говорить о моей «проблеме», но тайна, окружавшая мое существование, лишь ухудшала дело. Человеческое воображение, предоставленное самому себе, часто превращается в разрушительную силу. Я слышала только обрывки фраз, сказанных шепотом:
– Больная!
– Знаешь, что она сделала?..
– Во ущербная!
– …ее вышибли из прежней школы…
– Ненормальная!
– У нее типа болезнь, что ли…
Никто со мной не говорил. Все только смотрели. Я была еще маленькой и плакала. Я ела ленч в одиночестве у сетчатого забора и никогда не смотрелась в зеркало, не желая видеть лицо, которое все так ненавидят. Девочки обычно пинали меня и убегали. Мальчишки бросали в меня камнями, до сих пор где-то шрамы остались.
Через сетчатый забор я видела, как мир живет своей жизнью. Я смотрела на приезжавшие машины, на родителей, высаживавших своих чад, на отношения, которых у меня никогда не было. Это происходило еще до того, как болезни настолько распространились, что смерть стала обычной темой разговора. Это происходило еще до того, как мы поняли, что облака стали странного цвета, животные умирают или инфицированы, прежде чем мы осознали: всех нас ждет голодная смерть, и довольно скоро. Тогда мы еще верили, что все проблемы можно решить. В то время Адам сидел на три парты впереди. Мальчик был одет хуже, чем я, и ленч ему с собой не давали. Я ни разу не видела, чтобы он что-нибудь ел.
Однажды его привезли в школу в машине.
Я видела, как Адама пинком вытолкнули оттуда. Его пьяный папаша, сидя за рулем, неизвестно почему орал и размахивал кулаками. Адам стоял очень спокойно и смотрел в землю, словно собираясь с духом перед чем-то неизбежным. Я видела, как отец ударил восьмилетнего сына по лицу. Я видела, как Адам упал, и, застыв от ужаса, смотрела, как отец снова и снова пинает его по ребрам.
– Это ты виноват, ты! Ты, бесполезный кусок дерьма! – орал его отец, пока меня не вырвало прямо там, на пятачке, заросшем одуванчиками.
Адам не плакал. Он лежал, скорчившись на земле, пока побои не прекратились и отец не уехал. Только убедившись, что никого нет, мальчик затрясся от рыданий, сжимая руками болевший живот. Его лицо было измазано землей.
Я никогда не забывала ту сцену.
С тех пор я начала выделять Адама Кента.
– Джульетта!
Втягиваю воздух, желая, чтобы руки не дрожали. В эту минуту мне хочется, чтобы у меня не было глаз.
– Джульетта, – повторяет он мягче, и меня, сделанную из кукурузной каши, словно бросили в блендер. Тело заломило от желания тепла его объятий.
Я не оборачиваюсь.
– Ты с самого начала знал, кто я, – шепотом говорю я.
Адам не ответил, и мне вдруг страшно захотелось посмотреть ему в глаза. Обернувшись, я увидела, что он разглядывает свои ладони.
– Прости меня, – сказал он.
Прислонившись к стене, я зажмурилась. Один сплошной спектакль – отобрать у меня постель, вызнать мое имя, расспрашивать о семье. Он ломал комедию для Уорнера, охранников – для всех, кто наблюдал за мной. Не знаю, кому теперь верить.
Мне надо высказаться. Я больше не могу таиться. Ради Адама я должна вскрыть свои раны и облиться свежей кровью.
– Это правда, – сказала я ему. – Насчет маленького мальчика… – Мой голос дрожал сильнее, чем я ожидала. – Я… это сделала.
Он долго молчал.
– Я раньше не понимал, в чем дело. Узнал давно, а что на самом деле произошло, понял только сейчас.
– Что?! – Я и не подозревала за собой способность моргать так часто.
– Мне это показалось бессмысленным. – Каждое слово Адама будто ударяло меня под ложечку. Он поднял глаза, и я увидела, что он сильно страдает, и этого мне не выдержать. – Когда я узнал… Вся школа знала…
– Это был несчастный случай, – задыхаясь, проговорила я, находясь на грани истерики. – Ребенок… он упал… я хотела помочь… я же… я же не знала… я думала…
– Я понял.
– Что? – Я будто вдохнула весь воздух в комнате одним усилием.
– Я верю тебе, – сказал он.
– Как? Почему? – Я заморгала, сдерживая слезы, руки затряслись, в сердце зародилась слабенькая, неустойчивая надежда.
Адам прикусил нижнюю губу и отвел глаза. Подошел к стене. Несколько раз открывал и закрывал рот, собираясь заговорить, и наконец слова полились потоком:
– Я знал, что ты за человек, Джульетта. Боже, я ведь… – Он схватился за горло, прикрыв рот кончиками пальцев. Потер лоб, закрыл глаза и некоторое время так постоял. Затем усилием воли разлепил губы и продолжил: – В тот день я собирался с тобой поговорить. – Губы искривила странная горькая улыбка. Адам посмотрел на потолок и снова на меня. – Я решился с тобой поговорить. Раскачался наконец на разговор, но… – Он с силой затряс головой и выдавил болезненный смешок. – Господи, ты же меня не помнишь!
Пролетело сотни тысяч секунд, но мука не кончалась.
Мне хотелось смеяться, плакать, кричать, куда-то бежать, и я никак не могла на что-то решиться.
– Как не помню, конечно, помню, – вырвалось у меня задушенным шепотом. Я зажмурилась.
. – Только ты относился ко мне по-человечески.
Он не заговаривал со мной. Ни разу не сказал ни единого слова, но отваживался сидеть рядом с моим отгороженным углом. Он заступался за меня, дрался за меня и ударил в лицо того, кто бросил камень мне в голову. А я даже не знала, как сказать спасибо.
В моей жизни, лишенной дружбы, он был почти другом.
Я открыла глаза. Адам стоял передо мной. Мое сердце – поле лилий, цветущих под стеклом и пробуждающихся к жизни легкими частыми толчками, подобно водопаду капель. Адам напряжен, кулаки стиснуты, мышцы рук бугрятся.
– Ты всегда знала? – Три слова шепотом, и он взорвал мою плотину, отпер губы и снова похитил сердце. Я почти не чувствую слез, струящихся по щекам.
– Адам! – Я попыталась усмехнуться, но из губ вырвалось подавленное рыдание. – Я бы узнала твои глаза в любой точке мира.
И словно открылись шлюзы.
На этот раз мне не пришлось сдерживаться.
На этот раз я оказалась в его объятиях, прижатая к стене, во мне трепетала каждая жилка, а Адам был нежен и осторожен, касаясь меня так, словно я сделана из драгоценного фарфора и могу разбиться.
Его руки бродили по моему телу, глаза смотрели мне в лицо. Сердце, как привязанное, носилось по кругу, зато мысли бежали марафон.
Все пылало. Мои щеки, руки, живот захлестывали волны чувства и освежающий ливень, я ощущала лишь силу его тела, прижатого к моему. Никогда не забуду этот момент. Мне хотелось отпечатать Адама в своей коже и сохранить навсегда.
Он взял меня за руки, прижал ладони к своему лицу, и я поняла, что никогда раньше не знала восхитительного ощущения быть человеком. Я по-прежнему плакала, когда мои мокрые глаза, вздрагивая, закрылись.
Я прошептала его имя.
Адам задышал тяжелее, чем я, его губы вдруг коснулись моей шеи, и я задохнулась, извиваясь и хватая его за руки, а он трогал, трогал, трогал меня, и я превратилась в грозу с молниями, не зная, когда же проснусь наконец.
Однажды, дважды, много раз его губы пробовали вкус ямки у меня в основании шеи. Неужели можно умереть от наслаждения? Он взглянул мне в глаза лишь однажды, когда обхватил мое лицо ладонями, и свет моего румянца пробился сквозь стены: я раскраснелась от удовольствия, боли и невероятности происходящего.
– Я так давно мечтал тебя поцеловать, – хрипло, отрывисто, низким голосом сказал Адам мне на ухо.
Я замерла от предвкушения и ожидания, я так волновалась, что он меня поцелует, и опасалась, что раздумает. Я смотрела на его губы, не понимая, как близко мы стоим, пока он вдруг не отодвинулся.
Три отчетливых электронных сирены прорезали тишину в комнате. Адам посмотрел куда-то мимо меня, словно не понимая, где он, заморгал и бросился к интеркому нажимать нужные кнопки. Я заметила, что он по-прежнему дышит как загнанный.
У меня внутри все оборвалось.
– Имя и номер, – требовательно сказал голос в интеркоме.
– Кент Адам, 45-В-86659.
Пауза.
– Солдат, тебе известно, что в комнате отключено видеонаблюдение?
– Так точно, известно. Я получил приказ снять видеокамеры.
– Кто отдал приказ?
– Уорнер, сэр.
Долгая пауза.
– Проверим. Несанкционированные манипуляции со средствами безопасности влекут за собой немедленное увольнение с лишением прав и привилегий. Тебе об этом известно, солдат?
– Так точно, сэр.
В интеркоме стало тихо.
Адам обессиленно прислонился к стене. Его губы сложились в едва заметную улыбку. Закрыв глаза, он медленно, длинно выдохнул.
Не знаю, что делать с облегчением, кулем свалившимся мне в руки.
– Иди сюда, – говорит он, не открывая глаз.
Я на цыпочках подхожу, и он обнимает меня, крепко прижимая к себе. Вдыхает запах моих волос, целует в макушку – в жизни не испытывала ничего подобного. Я уже не просто человек, я нечто большее. Солнце и луна слились воедино, земля перевернулась. Мне кажется, в его объятиях я именно та, какой всегда хотела быть.
Он заставляет меня забыть об ужасе, который я могу внушать.
– Джульетта, – шепчет он мне на ухо. – Нам с тобой надо убираться отсюда ко всем чертям, и побыстрее.
Глава 23
Мне снова четырнадцать лет, и я смотрю ему в затылок в тесном классе. Мне четырнадцать, и я целую вечность влюблена в Адама Кента. Я, конечно, очень осторожна, тише воды ниже травы, всегда готовая всем помочь, потому что мне не хочется снова переезжать. Я не хочу покидать школу с единственным дружелюбно расположенным ко мне человеком. Я вижу, как с каждым днем он немного подрастает, становится чуть выше, сильнее, все более волевым – и молчаливым. Он слишком вырос, чтобы папаша продолжал его бить, но никто точно не знает, что случилось с его матерью. Другие ученики сторонились Адама и охотно травили, пока он не начал отбиваться: под давлением окружающего мира его невозмутимость дала трещины.
Но глаза Адама Кента всегда оставались прежними.
Когда он смотрел на меня, в его глазах читалось добро, сочувствие, желание понять. Но он не задавал вопросов и не ждал, когда я заговорю сама. Он только старался держаться рядом, чтобы не приближались остальные.
Я начала думать, может, я не такая уж скверная.
Я надеялась, может, он что-то во мне увидел. Я гадала, может, я не чудовище, как говорят окружающие. Я несколько лет никого не касалась. Я не осмеливалась подходить к людям близко, не желая рисковать.
Но однажды это случилось, и я невольно погубила все.
Я стала причиной гибели маленького мальчика в продуктовом магазине, когда решила помочь ему подняться с пола. Схватившись за его ручонки, я не поняла, отчего он зашелся в крике. До этого я несколько лет никого не касалась и не сразу поняла, что происходит. Несколько раз, случайно притронувшись к кому-то обеими руками, я тут же отшатывалась, вспомнив, что мне нельзя ни к кому прикасаться, – крик, вырывавшийся у людей, моментально освежал мне память.
С мальчиком было иначе.
Я хотела ему помочь. Меня охватила внезапная ярость к его мамаше, не обращавшей внимания на плач и крики сына. Ее черствость возмутила меня,
. Я только хотела помочь. Я хотела, чтобы ребенок знал – окружающим не все равно. Я не понимала, почему от прикосновения мне вдруг стало странно весело. Я не знала, что высасываю из него жизнь, не понимала, отчего он вдруг обмяк, вялый и тихий, у меня на руках. Я думала, может, сотрясающее меня ощущение всесилья, прекрасное настроение и самочувствие означают, что я излечилась от моей ужасной болезни. Я передумала много всяких глупостей, прежде чем поняла, что натворила.
Я ведь только хотела помочь!
Следующие три года я провела в больницах, судах, центрах заключения несовершеннолетних преступников, пережив ад электрошоковой терапии и транквилизаторов. Ничего не помогало. Все было бесполезно. Не считая смертной казни, изоляция в специальной психиатрической лечебнице была единственным способом спасти общество от ужасной угрозы по имени Джульетта.
Адама Кента, шагнувшего в мою камеру в психушке, я не видела три года.
Он изменился. Стал жестче, выше, суровее, сильнее. Татуированный, мускулистый, заматеревший, быстрый и бесшумный, он словно не мог позволить себе быть мягким, медлительным и расслабленным, будто стали слишком опасны нетренированность, слабость или неумелость. Черты его лица, гладкие и правильные, стали более четкими за годы лишений и борьбы за выживание.
Он уже не маленький мальчик. Он не боится. Он солдат.
С другой стороны, не так уж он и изменился. У него по-прежнему невероятно синие глаза, каких я больше ни у кого не видела: темные, глубокие, страстные. Меня всегда интересовало, каково видеть мир через такие прекрасные линзы. Что, если цвет глаз означает, что ты видишь мир по-другому? Или что мир видит тебя иначе?
Я должна была узнать Адама сразу, едва он вошел в камеру.
Интуитивно я и узнала, но я так старалась подавить воспоминания о прошлом, что отказывалась верить в такое совпадение. Потому что в какой-то степени не хотела помнить. Слишком боялась надеяться. Не представляла, что изменится, если это он.
Я часто думаю, как теперь выгляжу.
Возможно, я лишь бледная тень себя прежней. Я три года не смотрелась в зеркало, боясь того, что могу увидеть.
