скачать книгу бесплатно
– По происхождению я сван, родился в Лечхуми, вырос в Карели, окончил школу в Хуло. Высшее образование получил в Батуми.
– А абитуриентом где был? – спросил я его с таким серьезным лицом, что он всерьез задумался, и, прежде чем он ответил, я стал хохотать, и так заразительно, что он не удержался и поневоле улыбнулся.
– Куда ехать?
Его поразительный выговор подтверждал факт скитаний по разным уголкам страны. Говорил он с таким ужасным акцентом, что и вправду непонятно было, какого он роду-племени. Судьба свела меня с человеком весьма сомнительного происхождения. Смешение сванского, лечхумского, аджарского, картлийского диалектов производило необычный эффект.
– Куда ехать-то?
– Черт, забыл название того места. Погоди, в телефоне записано, – сказал я, включая мобильник.
– Ну-ка… Ясно. Патриаршие пруды! – воскликнул он с невообразимым акцентом и нажал на газ.
В Москву мы ворвались через широченный Кутузовский проспект. Мои сверстники, из тех, кто не раз бывал в российской столице летом, рассказывали, что в это время Москва задыхается от выхлопных газов, лица людей серы от нехватки воздуха, а водители, раздраженные огромными пробками, выскакивают из автомобилей и выясняют отношения, не гнушаясь рукоприкладством. Увиденное здесь, однако, больше соответствовало тому, что рассказывал мой отец. Летом московские сады и бульвары покрываются зеленью, а здания в форме красиво выпеченных тортов типа «Сталинский» являются как бы визитной карточкой. Станции метро, богато и красиво оформленные, не уступают по красоте вестибюлям европейских театров.
Мне нестерпимо захотелось спуститься под землю. Настолько, что я едва не сбежал от водителя.
– Нравится? – спросил Ладо, взглянув на мои изумленные и широко раскрытые глаза.
– Нравится.
– Э! Ты еще не всё видел! Вот увидишь здешних женщин, поймешь, что к чему, – он толкнул меня локтем.
– Неужели?
– А ноги? Они у них от шеи растут!
– Ва-а!
– А какие они ласковые! Ты только не пей – они за тобой в ад пойдут.
– Ва-а!
– Чего ты заладил одно и то же?
Видимо, на лице у меня застыло такое глупое выражение, что он не выдержал и от души захохотал.
Так, с хохотом, мы добрались до Патриарших, и я заплатил Ладо вдвое больше, чем полагалось по счетчику.
– Погоди, – удержал меня Ладо.
– А чего?
– Не хочешь еще прокатиться? Москва – это ведь не только Патриаршие пруды!
– Весь город не объедешь, – сказал я.
– Весь – нет, но самые интересные места покажу.
– Ну, не знаю…
Подумав, я решил, что в принципе предложение неплохое.
– Слушай, о деньгах не беспокойся, – сказал таксист, полагая, что тем самым успокаивает меня.
– Заплачу тебе тридцать долларов и, пожалуй, все-таки пройдусь.
– Но ты деньги не обменял.
– Когда бы я их обменял – мы же нигде не останавливались…
– Давай я обменяю, – предложил Володя.
У меня были только сотенные купюры, но за полчаса таксист завоевал мое доверие, и я протянул ему бумажку. Он прямо-таки светился от радости.
– Ты пока прогуляйся, пруды посмотри, а я скоро вернусь, – пообещал Володя и нажал на газ.
Мне было интересно, сумеет ли он справиться с искушением и как он распорядится оказанным мною доверием. Если сбежит, сто долларов меня, конечно, не разорят, но чисто по-человечески это будет весьма неприятно.
Доверие Володя оправдал – через десять минут вернулся и отвез меня на Садовую, в дом-музей Булгакова, где писатель какое-то время снимал квартиру после переезда из Украины в Россию. Между прочим, к чести россиян, надо отметить, что они бережно, почти трепетно заботятся не только о жилых домах и квартирах именитых деятелей литературы и искусства, своих соотечественников, но и о тех предметах, которые, на первый взгляд, могут показаться не столь значимыми. Русские писатели – Пушкин, Достоевский, Толстой и другие – всегда любили путешествовать по своей бескрайней родине, и повсюду, где ступала их нога, любые здания, где они провели хотя бы одну ночь, отмечены государством как памятники культурного наследия. Квартиры, которые снимал Достоевский в Петербурге и Москве, превращены в музеи. Как и квартиры Пушкина, Булгакова и других.
– Ну а сейчас куда? – спросил я своего гида-таксиста, когда мы вышли из дома-музея Булгакова.
– Понравилось?
– Как сказать… Что-то, конечно, в этом есть, но…
– Э! Я тебя к Булгакову привез, а ты… А что тебе не понравилось?
– Писательский дом-музей – сложная штука.
– Почему же?
– А потому, что подушка, стены, тарелка и, если угодно, кафель с метлахом должны быть пропитаны запахом обитателя дома. Всё должно дышать им. Мы должны чувствовать, что он жил в этих стенах и дышал, чувствовал и болел, радовался и сердился. Короче, его аура должна присутствовать. С художником проще – выставишь его работы, и нормально. В случае с писателем выставляются не полотна, а та энергетика, которая сохранилась после него, а это очень трудно сделать. Понял, брат? А здесь я ничего не уловил – ни запаха, ни ауры, ни Азазелло не прочувствовал, ни морфия.
– Во даешь! Захотел учуять запах Булгакова!
Поняв, что завел таксиста непонятной и сложной грузинской породы в философские дебри, я умолк.
– Ладно, куда теперь прокатимся? – мой новый знакомый был полон энтузиазма.
– Сколько я тебе должен?
– Неужели не хочешь еще прокатиться? – сказал он разочарованно.
– Думаю, на сегодня хватит.
– Да брось! Что за молодежь пошла? Лишний шаг боится ступить! В твоем возрасте я из самого Лентехи гонял в Кутаиси на велосипеде.
– Молодец!
– Так куда едем, еще раз спрашиваю?
– Погоди, загляну в телефон.
Только сейчас я заметил, что у Володи был старый «Опель Вектра». Впрочем, к машине он относился бережно – двигатель был исправным, да и салон неплохо сохранился.
– А ты что, правда хотел обнаружить в музее Булгакова морфий? – спросил вдруг Володя.
– Поехали в музей-панораму «Бородинская битва», – сменил я тему.
Сейчас не хотелось обсуждать замечательный рассказ «Морфий». Таксист определенно забросал бы меня вопросами – мол, не вру ли я, и правда ли то, что Булгаков был морфинистом, и не это ли его доконало.
– Короче, поехали в музей, а потом отвези меня в Барвиху, – сказал я. – Сто пятьдесят баксов пойдет?
– Да не переживай, я же тебя не из-за бабла возил, в конце концов! – воскликнул Володя. – Хочешь обидеть меня?
Мне стало неловко, и я ничего не ответил.
– Можешь себе представить, сколько народу побывало в этой машине? – продолжал таксист. – И что ты думаешь, я всем устраиваю экскурсии, перед всеми открываю душу? По тебе видно, что ты парень добрый, потому ты и понравился мне. Скажи как на духу – когда я поехал менять деньги, ты ведь подумал, что я кину тебя. Ну, признайся. По глазам вижу…
Я молчал. И вдруг почувствовал, что безумно устал от этой тряски и болтовни таксиста.
– Знаешь, плевал я на это «Бородино». Вези меня домой.
– Да ведь вот он, музей, уже приехали…
Короче, он свозил меня в музей Бородинской битвы, и даже сходил со мной на экскурсию, внимательно осмотрел мундиры, оружие, грамоты.
По дороге домой, за пять километров до Барвихи, Ладо съехал с трассы на обочину и остановил машину. Местность была безлюдная. И, хотя мы стояли на шоссе, ведущем из Москвы в Подмосковье, вокруг не было видно ни заправочной станции, ни продовольственного магазина.
– В чем дело? – спросил я, выплыв из полудремы.
– Мотор чего-то забарахлил, – сказал Володя и вылез из машины.
Довольно долго он колдовал над двигателем. Наконец я не выдержал и тоже вылез из автомобиля. В двигателях я понимаю столько же, сколько в прыжках с шестом, но не хотелось оставаться безучастным.
– Ну что, накрылись мы медным тазом? – спросил я.
– Да, мотор стучит. Давай здесь рассчитаемся. Я тебе другую машину вызову, доберешься до своей Барвихи. А я уж тут как-нибудь сам.
– Да брось, я тебя здесь одного не оставлю. Вот, возьми сто пятьдесят, плюс сотню, что ты обменял… Хлебный у тебя получился день, – весело заметил я.
– Ты мне должен пятьсот, – вдруг угрюмо изрек Володя.
Я был уверен, что он валяет дурака, и дружески хлопнул его по плечу.
– Ладно, хорош. Бери бабло.
Но он не брал. Он был мрачен, насуплен; его лицо в одно мгновение изменилось настолько, как если бы передо мной стоял совершенно другой человек.
– Я не шучу, ты должен мне пятьсот долларов, – повторил он.
– Да о чем ты?
– Я показал тебе столицу мира, ты еще дешево отделался! По тарифу ты должен заплатить вдвое больше!
Я не чувствовал ни растерянности, ни злости, не хотел ругаться; я был разочарован и оскорблен в своих лучших чувствах и не знал, как себя вести. Конечно, шофер Володя не был моим другом, да и быть им не мог, но мне вспомнились слова одного умного человека, сказанные о Москве: «Это город, где твой друг в мгновение ока может стать твоим врагом, где грузины с таким остервенением грызут друг друга, как нигде в другом месте». Неужели эта прогулка по Москве, дом Булгакова, Патриаршие пруды были всего лишь проявлением лицемерия? Неужели чудный день и наше, двух сородичей, братание вдали от родной земли служили лишь тому, чтобы вымогать пять сотен долларов? Вот так встреча, однако!
– Гони бабки, что уставился? Я жду… – с глухой монотонностью доносились до меня его слова, исковерканные жутким акцентом. – Да что с тобой случилось? Оглох, что ли?
– Опомнись, чего ты несешь?
– А! Не хочешь платить? Вот все вы такие, тбилисцы, к вам со всей душой, а вы в ответ жопу показываете.
– Ах ты, подонок! – прошептал я в бешенстве.
– Не вынуждай меня звонить в милицию! – заорал он и черными от копания в моторе пальцами схватил мобильный телефон.
И тут чаша моего терпения переполнилась. Я бросился на него, пытаясь схватить за шиворот, но он оказался невероятно силен – отбросил меня как пушинку. Я выхватил из джинсов выкидуху длиною в персидский меч, которая, как часть моего тела, постоянно находилась при мне, и в мгновение ока приставил к его бычьей шее.
– Зарежу, как свинью, блядская ты душа! – произнес я таким голосом и, как видно, с таким выражением лица, что этот человек, подобный Голиафу, стал походить на пиявку.
– Джумбер, Джумбер, успокойся…
– Да пошел ты… и утешь свою бабушку, когда будешь в Лечхуми или Хуло, – сказал я, отталкивая его от себя.
Я уже собрался двинуться вперед по шоссе, как вдруг в последний момент мне стало почему-то жаль Володю. Я вернулся и бросил на капот машины стодолларовую купюру. И больше уже не смотрел в его сторону. Теперь мне предстояло преодолеть пять километров до Барвихи.
* * *
Был у Андрея Панова в Химках огороженный, тщательно ухоженный лужок с безупречно подстриженной травой. На нем была площадка для игры в гольф, белый песок и искусственные водоемы. Мне никогда не приходилось играть в гольф, но меня всегда привлекало красивое зеленое поле.
Мы оделись в спортивную одежду, и за нами прибыла небольшая белая машина, доставляющая игроков к месту игры.
– Садись, – сказал Панов.
– После тебя, – проявил я учтивость.
– Ты поведешь.
– Слушаюсь, – подчинился я.
Не помню уже, какое расстояние мы проехали, но от лунки с флажком отдалились основательно. Я уже было подумал, что мне никогда не попасть в заветную ямку, но, к счастью, ошибся, и первым же ударом высоко подбросив мячик, так далеко отправил его, что Панов переглянулся с парнями из своей охраны, которые с раскрытыми ртами наблюдали за траекторией полета.
– Ничего себе! Играл раньше?
– Где я мог играть? Я впервые на площадке для гольфа.
