скачать книгу бесплатно
А чего оно, истерзанное войной, могло ему дать больше, чем другим? Да и какое дело государству до отдельно взятого человека? Когда Митька понял это, он перестал терзать себя и других, а потом неожиданно согласился стать председателем колхоза.
Ох, если бы Антон вернулся! Да Мария пылинки бы с него сдувала, отдала бы всю свою любовь, нежность, чтобы он быстрее освоился в мирной жизни. Она никак не могла поверить, что произошло непоправимое. Последние сводки с фронтов были наполнены ожиданием победы. Бои шли уже под Берлином. Мария много раз мысленно представляла себе, как вернётся Антон, как расцелует, высоко подбросит сына, и тот зальётся счастливым смехом. А она будет ждать той минуты, когда он обнимет её и нежно выдохнет, как раньше: «Если бы ты знала, как я тебя люблю!». Она ловила себя на том, что улыбается от этих мыслей. Всё чаще смотрелась в зеркало, замечая, как светлеет её лицо, разглаживается огрубевшая от ветра и солнца кожа, а в глазах сверкают искорки радости. Душа, надорванная неженскими заботами, тревогой и болью, как будто выкидывала из себя всё то, что тяготило жизнь. Она постепенно открывалась для счастья.
Счастье! Где оно теперь, это счастье? Не далось в руки, пролетело мимо чёрной птицей. Да и сама Мария теперь, как раненая птица, которой уже никогда не подняться в небо. Она будет дышать, ходить, разговаривать, но… её не будет. Будет другая женщина, а та Мария, которая любила Антона, жила каждой его капелькой, останется где-то далеко, в прошлой жизни. Её слух вдруг уловил тиканье ходиков. Показалось, что они мерно отстукивают горькое слово: вдо-ва… вдо-ва. Она закрыла уши руками, чтобы не слышать этого слова, которое отныне станет сутью её бабьей доли. Одиночество… слёзы в подушку… незаживающая душевная рана… цепкая память, постоянно бередящая душу… бесконечная тревога за сына. А ещё она знала, что в её сердце всегда будет жить робкая надежда на то, что произошла какая-то ошибка и однажды её Антон вернётся.
За окном посветлело. Край неба начал розоветь. Мария словно очнулась. Она подняла глаза к образам в углу и прошептала:
– Господи, я отдала тебе дорогого человека. Научи, как теперь жить без него…
Из глаз, наконец, хлынули слёзы. Откуда-то из глубины души вырвался надрывный крик. Мария зажала рот рукой и застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Боль, зажавшая сердце в тиски, постепенно отпускала, как будто растворялась в слезах.
В кроватке завозился сын. Мать бросилась к нему, успокоила, погладив по головке. Она смотрела на него и думала: как хорошо, что он есть. Теперь сын – единственный её мужчина, помощник и защитник. Антошка-младший… Антон Антонович Степанов. Мария подняла глаза к иконе Божьей Матери:
– Пресвятая Богородица, пусть враги больше никогда не придут на нашу землю. Спаси и сохрани наше дитя! Пусть минует его лихая доля.
Село начало просыпаться. Тяжело вздохнув, женщина обвела взглядом избу. Надо браться за дела. Нужно как-то жить. Надо жить… ради сына.
*****
Враги больше не пришли на нашу землю. Сын погиб на чужбине, во время мятежа в Чехословакии, выполняя, как сказали, интернациональный долг. Теперь Мария, глядя на икону выцветшими от слёз глазами, просила Богородицу спасти и сохранить живое продолжение мужа и сына – внука Антошку… Антона Антоновича Степанова.
Она ещё не знала, что впереди будет Афганистан…
2014 г.
Марсианка
К бабе Лизе приехала из города внучка. Своих родителей Рита плохо помнила. Маленькой была ещё, когда они погибли. Пьяный водитель лесовоза столкнул их машину с высокой обочины, когда те возвращались из города. Баба Лиза осталась единственным родным человеком для девочки, она внучку и вырастила.
После окончания школы Рита и её подружка Лариска поехали поступать в институт, решив стать учителями. Своих нет, а приезжие бегут из деревни. Но так уж получилось, что Рита поступила, а Лариска не добрала двух баллов. Она вернулась домой, выскочила замуж, родила дочку, да на том и успокоилась. А Риту закрутила-завертела весёлая студенческая жизнь. Учёба давалась ей легко, поэтому вечерами она подрабатывала официанткой в кафе. Деньги лишними не бывают. Зарабатывала неплохо, иногда посылала некоторую сумму бабе Лизе. А та складывала «бумажки» в свою любимую шкатулку, чтобы потом вернуть их внучке целой «кучей». Зачем ей, старой, эти деньги!
В круговерти городской жизни Рита довольно быстро усваивала её особенности и прелести. А она, эта жизнь, поначалу была такой заманчивой и многообещающей! Потом оказалось, что за всё надо платить. И вот теперь, успешно окончив первый курс и накупив подарков для бабы Лизы, Рита со всеми своими сомнениями объявилась в деревне.
Тетка Феня, жившая напротив Поповцевых, видела, как после обеда к дому соседей подкатила машина. Кто это, интересно, приехал на такси? Сердце её забилось в предвкушении чего-то интересного и нового. Главным достоинством любопытной Фени было умение первой узнавать все деревенские новости, а потом в своём изложении передавать их односельчанам. И как она умудрялась оказываться в нужный час в нужном месте? Уму непостижимо! С лёгкой руки тракториста Ваньки Мельникова к ней прочно приклеилось прозвище «сарафанное радиво». Заметив спешащую куда-то местную «дикторшу», люди так и говорили: «О, радиво включили, сейчас новости передавать будут». Говорилось это беззлобно и без насмешки, как о чём-то обыденном.
Сельчане жалели тётку Феню. По паспорту она была Фёклой. И, как уж водится, «не мудрствуя лукаво», в детстве дразнили её Фёклой – свёклой, на что она обидчиво отвечала:
– Я не свёкла, а Феня.
Постепенно прозвище отлипло, теперь даже в официальных случаях её называли Феней Ильиничной. А жизнь у неё вышла такая же нескладная, как имечко. Недолго прожила с мужем. Укатил он в город на заработки да и сгинул – ни слуху, ни духу. Осталась она с хворым дитём, которое и до трёх лет не дожило. Тогда Феня не то чтобы помешалась от горя, просто от беды и одиночества кое-какие чудачества стали проявляться в её поведении. Люди всегда поддерживали её и помогали, чем могли, особенно сейчас. Пенсии-то в деревне – курам на смех. Добытчика в семье нет, поэтому охотники и рыбаки приносили Фене частичку своей «удачи». Так и перебивалась.
«Сарафанные новости от Фени» давно стали неотъемлемой частью деревенской жизни. Досужим разговорам здесь всегда находится место и время. Как же в деревне без сплетен? Так и от жизни отстать можно.
Боясь, чтобы никто её не опередил, Феня прошмыгнула в дом соседей и с порога зачастила:
– Лизавета, не одолжишь ли мне… – и вдруг замолчала, увидев Риту. Она потеряла дар речи, поразившись, насколько та изменилась. Сама худющая, глаза ярко-зелёные, на голове копна вместо привычной косы, на курточке и брюках всякие металлические штучки-дрючки…
– Салют, тёть Фень! Как жизнь молодая?
– Да… живём помаленьку, – ответила ошарашенная соседка. – Чё нам деется! А я тебя, Ритка, с трудом признала. Кака-то ты… не така…
– Да, имидж у меня теперь такой. И, вообще, не называй меня Риткой. Я теперь Марго.
– Королева, что ль, котору в телевизере казали? – тётка Феня свела брови и поглядела на Риту чуть искоса поверх очков.
– Ну, типа того…
– Ну, ладно, Марго так Марго, – кивнула соседка. А про себя подумала: «Это чё ж такое сделалося с девкой? Уезжала нормальная, а приехала полной расфуфырой! Не-е, всё-таки в городу народ портится».
Баба Лиза поставила на стол вскипевший самовар и, понимая, что гостья сейчас добровольно не уйдёт, сказала:
– Садись, соседушка, чаёвничать будем. Внучка вон всяких гостинцев навезла.
Рита скрылась за занавеской, а через минуту вышла в чёрном блестящем халате с какими-то диковинными птицами на спине. Тётка Феня всплеснула руками:
– Ой, кака красотишша!
– А то, – гордо сказала «Марго», – мы хоть и деревенские, а прикид у нас что надо. Фирма!
Последнее слово она произнесла с ударением на последнем слоге.
– А чё такое прикид и фирма? – спросила гостья. В душе у неё поселилось лёгкое волнение. Ведь прежде, чем народу рассказать, надо самой всё понять. Она уцепилась за первые незнакомые слова, ещё не зная, что ждёт её впереди.
– Это значит, заграничная одёжка по последней моде.
– Дорогушшая, наверно?
– Не дороже денег.
Трапезничали почти молча. Баба Лиза с внучкой иногда перекидывались между собой практически ничего не значащими фразами, понимая, что их разговоры станут достоянием всей деревни. Но соседка, шумно прихлёбывая чай из блюдечка, не очень-то и слушала их. Надо было успеть перепробовать все вкусности, которые были на столе.
– Ба, что-то тихо у тебя, непривычно как-то, включила бы ящик.
– Телевизор, что ль? – догадалась баба Лиза. – Дак не работает он. Давеча сильный ветер был, антенну-то поворотил, так только полосы одне и глядела. Серёга-сосед согласился за бутылку поправить. Ну, я, старая дура, и дала ему её загодя. Выпил он, как положено, для зачину, и полез на крышу. Пошатнулся там, ухватился за антенну, да так вместе с ней и рухнул. Хорошо, в черёмухах запутался, а то бы насмерть разбился.
– А радио где?
При слове «радио» тётка Феня вздрогнула, но речь пошла о радиоприёмнике.
– Дак сломалось, старое уже, как я. Санька вот, одноклассник твой, взялся починить. Частенько забегает ко мне, помогает, чё попрошу. Всё об тебе спрашивает. Учится заочно на зоотехника. Беда хороший парень!
– Ой, ба, в городе таких хороших пруд пруди. Да, весёлая у вас житуха, – вздохнула Рита.
– Верно, внученька, скучновато. Вот ты и расскажи, что там в мире деется, а то мы тут совсем, видать, от жизни нонешней отстали.
– Ладно, проведу-ка я политинформацию, – прищурив глаза и лукаво взглянув на гостью, сказала Рита.
– А эт чё такое? – снова осмелилась спросить тётка Феня.
– Да расскажу, что в мире делается.
Хозяйка с гостьей, как школьницы, сложили руки перед собой на столе и приготовились слушать.
– Ну, значит, так. Недавно на малине наш пахан ботнул по фене, что центровая заморочка сегодня – это дать по репе дяде Сэму, чтоб не нёс пургу на нашу страну, на наш образ жизни. Бугор держит пальцы веером и базарит, что Раша подвалилась под кордон. Братва разгулялась по Европе. Наши «пупы земли», нажив нечестный капитал, сгребли ходули и свалили за бугор, пока им не настучали по чайнику. Главная шестёрка пахана – господин Ястржембский гонит волну: «Братва, подломим супермаркет! Макдональдсу – кранты! Будем отпирать совковую лавку». Все дружно поддержали его. На том и порешили.
Видя, как с каждым новым предложением у тётки Фени всё шире и шире раскрываются глаза и рот, Рита, пристукнув ладошкой по столу, сказала:
– Всё, на первый раз с вас хватит. Пойду к Лариске, посмотрю на её бэби, – и, подмигнув бабе Лизе, выскочила из избы, еле сдерживаясь от смеха. Баба Лиза, хорошо знавшая свою внучку, уже давно заметила в её глазах озорные смешинки и поняла, что та попросту разыграла их. Есть в кого! Она и сама-то в молодости любила розыгрыши, смешливая была. Наконец гостья захлопнула рот, судорожно вздохнула и спросила:
– Эт чё такое было?
– Полит… какая-то там, и не выговоришь, А ты чего-нибудь уразумела? – подхватив розыгрыш внучки, спросила Елизавета.
– Ну, по’няла, конечно, чай, не дура! Про меня, родную, сказали… не пойму токо, откуда в городу про меня знают? И зачем по мне ботать? Это ж по воде боталом ботают, штоб рыбу загнать в сетку. Та-ак, про Семёна-скотника говорили… вот токо зачем ему давать репу, если у него её и так несметно уродилося?
Семёна не зря в деревне прозвали Сэмом. Когда он напивался и получал от жены очередной нагоняй, его оскорблённое достоинство кричало:
– Уеду от тебя в Америку, и будут меня там звать по-ихнему Сэмом.
– Ну-ну, сначала заработай на приличные портки, а то без штанов туда не пускают, – поддевала жена. И Семён сразу сникал, снова ощущая суровую действительность нынешней деревенской жизни.
Тётка Феня, подняв глаза кверху, продолжала перечислять:
– Малина, видать, где-то шибко уродилася. О, про лавку нашу сказали, может, цены маленько скинут, а то Зинка таки-и-и заломила! Вот токо не по’няла: почему ястреб женский? И зачем стучать по чайнику? А та-а-к всё уразумела…
Елизавета, поняв, что у гостьи полная каша в голове, предложила ещё выпить чаю. Сама тоже ничего не поняла, но она могла у Риты всё переспросить. А вот соседка сейчас полетит сорокой по деревне. Кто знает, чего она там натрещит! Ну, девка, наделала делов! Досадуя на внучку, она пыталась унять тревогу в душе, и не только по этому поводу. Баба Лиза с первых минут появления Риты, видя её напускную весёлость и слыша не свойственную ей речь, почувствовала: что-то не сладилось у девки в её городской жизни. Надо расспросить, когда будут вдвоём.
А Рита в это время сидела у Лариски и рассказывала, как пошутила над бабками.
– И зачем ты так? Жалко ведь. Старые и неграмотные, конечно, но не их вина, что война не дала выучиться.
– Да люблю я их, а подшутила скорее от плохого настроения. Разругалась вдрызг со своим Генкой. Думает, что, если я официантка, то можно со мной не церемониться. Отвесила пощёчину, а он мне: «Дура деревенская, выгоды своей не понимаешь». А чего их понимать-то? Хозяин кафе – его папаша, гребут деньги и думают, что и в жизни тоже хозяева. Как будто в душе вместо совести – одни купюры.
– Да ладно, найдёшь себе ещё парня лучше Генки.
– Не знаю. Понимаешь, поначалу интересно было в городе, а потом будто переломилось что-то во мне. Скука смертная одолела. Всё чаще деревня стала вспоминаться, да и сниться тоже. Закрою глаза и сразу дом вижу, наше любимое место у реки. Так явственно слышу журчание воды, птичью песенку, стук капель дождевых по листьям! Кажется, бросила бы всё и уехала домой.
– А учиться нравится?
– Очень нравится. И желание стать учителем не пропало.
– Да, дела-а-а. Слушай, а ведь тебе домой возвращаться надо. Заест тебя тоска эта. Подумай. Мы вот за зиму подрастём, подготовимся и будем на заочное поступать, правда, доча? И ты переведись на заочное, а?
– Не знаю пока ничего. В душе полный раздрай.
– Ладно, доживём до утра, как говорится. Не зря оно – самое мудрое время суток. Давай чай пить.
Посидев немного, Рита поднялась:
– Ладно, пойду свои ошибки исправлять.
А тётка Феня уже побежала по деревне. Ещё допивая последнюю чашку чая и постепенно приходя в себя, она сосредоточенно думала, как бы всё услышанное перевести на нормальный человеческий язык да складно сложить, чтобы всей деревне было понятно. Время от времени что-то спрашивала у Елизаветы. Но много ли та могла объяснить, коль сама ничего не поняла! И потому Феня решила: «Да бог с ней, с этой самой, как её там… ну, с тем, что Ритка проводила… самое главное – про неё саму рассказать!»
Первой «жертвой» стала фельдшерица Наталья, куда-то рулившая на своём старом велосипеде.
– Натаха, новость знаешь?
– Скажешь – узнаю. Ты чего заполошная такая?
Феня, успокоенно вздохнув (никто не успел опередить её!), затараторила:
– Дак это… Ритка Поповцева объявилася!
– Ну, и что? Подумаешь, какая невидаль, ребёнок домой приехал!
– Да странная она кака-то! Сама худюшшая, глаза сильно зелёные, волосы белые торчком, по виду похожа на тех, которы с Марсу прилетают. Сама видела в телевизере. Ну, дак вот, сначала с Риткой всё было ничё, а как чаю выпила, так и понесло её куды-ко! Говорит как-то… вроде по-русски, а ничё не понять! Такое наговорила, всю голову заглумила! Ну, чисто марсианка!
– Да вся молодёжь сейчас так говорит. Мой Сенька, когда приезжал, так же начал изгаляться. А как подзатыльник получил – сразу заговорил по-человечески. Ну, ладно, некогда мне лясы точить, на вызов спешу, – и Наталья лихо закрутила педалями.
– Ехай, ехай, – махнув рукой, благословила Феня, несколько озадаченная тем, что не удалось удивить фельдшерицу. Обычно люди быстрее верят плохим новостям, чем хорошим. Но тут же успокоила себя: деревня большая, надо только добавить в свою новость чего-нибудь такого, что ошарашило бы людей. И тут ей повезло.
Дед Макся, вдыхавший свежий воздух на лавочке возле дома, уже заскучал. Увидев Феню, он понял, что сейчас жизнь сильно повеселеет. «Сарафанное радиво» плюхнулось на лавочку рядом с дедом и на одном дыхании выложило всю «страшную» правду о Ритке. А тот, уцепившись за слово «марсианка», сразу сел на своего любимого «конька». Космическая тема была его излюбленной, и он всех собеседников доставал своими разглагольствованиями, подробно пересказывая, что слышал об этом по радио и видел на экране телевизора. Многозначительно хмыкнув и подняв кверху указательный палец, дед сказал:
– Слышь, чаво хочу сказать? А, може, она… того… на Марсе побывала?
– О-о-й, – недоверчиво протянула Феня. – Чё-то мне не по себе стало…
– Погодь, не умирай! Есть таки учёные, которые изучают инопланетянов и летучие тарелки. Фуфологи, кажись, называются. Так вот, оне рассказывали, что эти инопланетяны прилетают на своей посудине, воруют наших людей, изучают их, производют над ними каки-то опыты, а потом кладут на то место, где взяли. Токо одне ворованные шибко умными становятся, а у других припадки на голову случаются. Во, каки дела творятся!
– Свят-свят, – помахала рукой перед лицом Феня – напридумывал каку-то нечисть!
– Вот те крест! Пущай мине метеритом стукнет!
И «дикторша», вооружённая версией деда Макси, побежала дальше. Надо успеть, ведь к вечеру вся деревня должна знать, что Ритка побывала у марсиан и теперь совсем не дружит с головой.
А виновница переполоха в это время, смыв по настоянию бабы Лизы «штукатурку» с лица и скинув парик, обняла её и, прижавшись к плечу, рассказывала о своём городском житье-бытье. С каждым словом она будто освобождалась от груза в душе, который в последнее время всё больше и больше угнетал её, создавая чувство жизненного дискомфорта. Баба Лиза, слушая её, давно порывалась что-то сказать внучке, но понимала, что нельзя сейчас вмешиваться, надо дать высказаться до конца, чтобы не замкнулось родное дитя в себе. Пусть выйдет из сердца тягость, пусть оно запоёт, как прежде. И только тогда, когда Рита замолчала, баба Лиза, ещё крепче обняв внучку, тихо спросила:
– Помнишь, что я говорила, когда ты уезжала в город?
– Помню: «Цельной будь. Не разбазаривайся по мелочам. Потеряешь себя – потеряешься в жизни».
– Запомнила, значит?
– Запомнила. Потому и рассказываю сейчас тебе всё. – Рита потёрлась щекой о руку бабы Лизы. – Ба, ты у меня самая мудрая, самая родная…
– Вижу, однако, подрастерялась ты малость. Приехала вся на себя не похожая, и нутром, и наружностью. Ну, вот что, девонька, попробовала городской жизни – и будет. Не для нас она. Пора домой возвращаться. Проживём и выучимся без больших денег. Зато душа не будет маяться, здесь ей место. А учиться можно и заочно, как Санька твой.
– Ба, ты опять? Ну, какой он мой?
