скачать книгу бесплатно
На прахом вскормленной земле.
Пускай живу в грехе и зле!
Когда умён и обеспечен,
Зачем других мутить вокруг,
Бросая в лица царских слуг
Давно обдуманные речи.
Когда умен и обеспечен!
И пусть внутри вопит душа.
Да, оскоплён, незряч и болен,
Но кто сказал, что я не волен
Жить, сквозь соломинку дыша.
И пусть внутри вопит душа!
Коль крови я с рожденья верен,
Как мой отец и как мой сын,
За то великий господин
Нам срок немереный отмерил,
Коль крови я с рожденья верен!
«Глядеть – глядел…»
Глядеть – глядел.
Постигнуть – не постиг.
Пытался, но не разобрал ни слова,
И прочитав немало умных книг,
Я ничего не приобрел чужого.
Любить – любил.
Да удержать не мог.
Грозил, смеялся, падал на колени,
Бежал куда-то, не жалея ног –
Дитя мечты и порожденье лени.
А сквозь меня судьба моя текла,
И знаю, что не раз дарила случай,
Нередко даже просто волокла
За волосы из темноты дремучей.
Но, видимо, я зол и бестолков,
Притом, сестры и дочери капризней,
Но если так, прошу без лишних слов:
Прости и просто вычеркни из жизни.
«Глубока вода и темна…»
Глубока вода и темна.
И пускай звезда высока,
А дорога вниз от небес до дна
Тоньше крылышка мотылька.
Клён, коль ночь тиха, серебрист.
И пускай ольха золота,
Но возьмёшь когда прошлогодний лист,
Нет различия ни черта.
Жжёт огнём пурга меж снегов.
И пускай к ней мга, как беда,
Если к худшему ты душой готов,
Не сломать тебя никогда.
Боль обид уйдёт в свой черёд,
И пускай кричит дочь навзрыд,
Пеленала мать, в гроб жена кладёт –
Сын запомнит и повторит.
Глубока вода и темна.
И пускай звезда высока,
А дорога вниз от небес до дна
Тоньше крылышка мотылька.
«Говорят, что пить одному нельзя…»
Говорят, что пить одному нельзя,
Говорят: к беде и печали,
А теперь чего, раз ведёт стезя,
Как нам вороны накричали.
Был мой друг как друг, незлобив и прост,
Был мой друг и вдруг – не вернётся.
Унесли его ночью на погост,
Закопали как инородца.
Было у него: синь морская глаз,
Сочный говорок, слух совиный,
А теперь на нём бархат и атлас
И со всех сторон домовина.
На щеках его был румянец густ,
Будто только шёл по морозцу,
А теперь над ним розы чайной куст
Под созвездием Змееносца.
Поступь у него так легка была,
Да и жизнь легла, словно спета,
А теперь кругом холодок и мгла
Без единственного просвета.
Был мой друг как друг, незлобив и прост,
Но случилось так – не вернётся!
Унесли его ночью на погост,
Закопали как инородца.
Значит, по уму, по его делам
Как и раньше, не оценили,
А теперь ему безразлично там
Между сырости, среди гнили.
И любимая, что любимой звал,
Не задумываясь – забыла,
А теперь чего, пусть бы и узнал,
Не дотянется из могилы.
Тоже и родня, умеряя пыл,
Что тут было брать, разлетелась,
А на это он даже не сострил –
Сколько мёртвому не хотелось.
Был мой друг как друг, незлобив и прост,
Лишь одна беда – не вернётся!
Унесли его ночью на погост,
Закопали как инородца.
И причём никто – ни друзья, ни я
Не сказал ему, между прочим:
«До свидания. До свидания,
Если этого бог захочет».
«Года пролежав под застывшей землёй…»
Года пролежав под застывшей землёй,
Томясь незаслуженной карой,
Сегодня общалось открыто со мной
Творенье писца Ахикара.
Не важно, как выглядел автор стихов,
Один из немногих на свете,
Кому поклониться я в ноги готов,
Читая его в Интернете.
Во-первых, сказал ассирийский мудрец,
И это усвоено мною:
Покажется легче пушинки свинец
В сравнении с клеветою.
Ещё, сколько с виду она не добра,
Запомни: не в силах отмыться
Не с глади озёрной и не с серебра
Лукавой притворной блуднице.
И дальше, смиряя гордыню и пыл
Для дружеского разговора,
Тот прав, кто не злился и просто забыл
Причину ненужного спора.
Но больше всего мне последний наказ
Хотелось, чтоб выучил каждый:
Пускай лучше умный ударит сто раз,
Чем глупый похвалит однажды.
«Голубь бился в моё окно…»
Голубь бился в моё окно
И, казалось, кричал о том,
Как там холодно и темно,
Как опасливо за окном.
Но лишь створку я отворил,
Приглашая его под кров,
Голубь взмахом светящих крыл
Взвился в небо до облаков.
А я, мучаясь, не пойму,
Нет вины моей иль греха
В том, что нужно было ему
Добиваться вот так стиха.
«Гопота тоскует об империи!..»
Гопота тоскует об империи!
Впрочем, приспособившись вполне
К воровству, бесправью и безверию,
Как Махно, гуляющим в стране.
Хочется царя по типу Грозного,
И его опричниных затей,
Иль генералиссимуса звездного –
Друга всех спортсменов и детей.
Пусть давно прошло то время, олухам
Не понять, в молении гундя,
Как их слепота политтехнологам
Помогает вылепить вождя.
Чьи шестёрки в слюнях до истерики
На экранах родины моей
Пресекают происки Америки
И зовут сплотиться поплотней,
