Долгий свет сентября

– У меня есть… другой проект, – продолжил Волков, понизив голос почти до шепота, что делало его слова еще более зловещими. – Глубоко засекреченный. Даже от моего непосредственного руководства. Кодовое название «Феникс». Я разрабатываю сыворотку. На основе данных, полученных в «Генезисе». Данных о стрессе, боли, экстремальной адаптации на клеточном уровне. Сыворотку, способную радикально перезапустить иммунную систему. Заставить ее уничтожить все чужеродное, все больное. И не только. Регенерировать ткани. Восстанавливать то, что казалось безвозвратно утраченным.

Лена замерла, не дыша. Сердце бешено колотилось где-то в горле. «Перезапустить иммунную систему». «Регенерировать». Эти слова были музыкой для ее измученного ученого ума и материнского сердца. Но…

– Она нестабильна, – холодно констатировал Волков. – Смертельно опасна для взрослого организма. Слишком мощная. Слишком… разрушительная. Но у меня есть гипотеза. Основанная на пластичности детского организма. На его уникальной способности к восстановлению. Я считаю, что организм ребенка, особенно в критическом состоянии, когда все ресурсы брошены на выживание, может принять «Феникс». Может использовать его силу, а не быть уничтоженным ею.

– Соня… – выдохнула Лена, и в этом слове была вся ее надежда, весь ее ужас.

– Именно, – кивнул Волков. – Ваша Соня – идеальный кандидат. По возрасту, по состоянию, по уникальности ее случая. У вас есть доза «Феникса», Елена Викторовна. Единственная доза, доведенная до относительной стабильности. Она здесь. – Он слегка постучал пальцем по нагрудному карману своего пальто. – Она может спасти Соню. Может подарить ей жизнь. Здоровую, полноценную жизнь.

Лена почувствовала, как мир вокруг нее поплыл. Слезы брызнули из глаз, горячие, неконтролируемые. Спасение. Оно было здесь. В кармане этого холодного, страшного человека. Всего в нескольких шагах от Сониной кровати. Она протянула руку, дрожащую, как лист на ветру.

– Дайте… Пожалуйста… Отдайте мне ее! Я все сделаю! Я заплачу чем угодно! – она услышала в своем голосе истеричные нотки, но не могла остановиться.

Волков медленно покачал головой. В его глазах мелькнуло что-то похожее на удовлетворение хищника, видящего, как жертва сама идет в капкан.

– Цена, Елена Викторовна, – произнес он тихо, разделяя слова, как удары ножом, – не в деньгах. Деньги для меня – пыль. Цена – в ваших знаниях. В вашей… решимости. Вам нужно возглавить финальную серию экспериментов в «Генезисе». Самую сложную. Самую… интенсивную. Группа новых объектов только поступила. Ваша задача – получить от них максимум данных, необходимых для окончательной стабилизации «Феникса». Данных о реакции на сверхэкстремальные нагрузки. О порогах выживания. О биохимии организма на грани и за гранью. Вам придется разрабатывать протоколы. Контролировать процесс. Анализировать результаты. Без колебаний. Без сантиментов. – Он наклонился чуть вперед, и его холодное дыхание коснулось ее лица. – Данные нужны срочно . Каждый потерянный час – это час жизни вашей дочери, который вы безвозвратно теряете. Я даю вам шанс, но я не могу ждать вечно. Соня не может ждать. Вы понимаете?

Лена поняла. Поняла с ледяной, убийственной ясностью. Он предлагал ей стать палачом. Стать тем, кто будет сознательно, методично мучить людей, доводить их до предела и за грань, чтобы выжать из их агонии те самые драгоценные данные, которые спасут Соню. «Объекты». Те, кого «общество списало». Их жизнь против жизни ее дочери. Прямая, чудовищная сделка с дьяволом.

– Нет… – прошептала она, отшатываясь, будто от удара. – Я не могу… Это же… Это убийство! Пытка!

– Это наука, – поправил ее Волков без тени эмоций. – Жестокая? Да. Необходимая? Абсолютно. И кто вы такая, чтобы судить? Вы, которая готова была продать почку, душу? Вы, которая молила о помощи у равнодушного мира? Вот он, ваш шанс. Не на коленях. Не за гроши. А за дело. За реальный вклад. – Его голос стал жестче, как сталь. – Эти люди обречены в любом случае. Их либо казнят, либо они умрут в тюрьме, либо исчезнут без следа. Их страдания в «Генезисе» будут не дольше и не мучительнее, чем то, что их ждет. Но их смерть обретет смысл. Они станут основой для спасения невинной жизни. Жизни ребенка. Вашего ребенка. Разве это не искупление? Для них? Для вас?

Он играл на самых тонких струнах ее души. На материнской любви, превращающейся в безумие. На ее чувстве вины перед Соней («Ты не смогла защитить ее, не смогла найти денег, не смогла спасти»). На ее усталости от несправедливости мира. И на ее собственной, глубоко запрятанной боли – сироты, жертвы насилия, неудачницы. «Искупление через чудовищный поступок». Идея была кощунственной, извращенной. Но в ее изломанном, отчаявшемся сознании она находила отклик. Спайк адреналина, смешанный с леденящим ужасом.

– Я… я не смогу… – пробормотала она, но в голосе уже не было прежней силы отказа. Была лишь слабость. Предчувствие капитуляции.

Волков поднялся. Он не стал давить дальше. Он видел, что семя упало в благодатную почву. Теперь нужно дать ему прорасти.

– Подумайте, Елена Викторовна, – сказал он, поправляя воротник пальто. – Но думайте быстро. У вас есть… – он посмотрел на дорогие, тонкие часы на запястье, – …двенадцать часов. Завтра в это время я буду ждать вас у черной машины вон на том углу. – Он кивнул в сторону окна. – Если вы не придете… Доза «Феникса» будет уничтожена. А шанс для Сони… исчезнет навсегда. Выбор за вами. Спасти свою дочь. Или сохранить иллюзию своей чистоты, наблюдая, как она умирает.

Он повернулся и вышел из кухни так же бесшумно, как и вошел. Дверь в коридор закрылась за ним с тихим щелчком. Лена осталась сидеть за столом, окаменевшая. В ушах звенело. Перед глазами стояли то стальные глаза Волкова, то бледное лицо Сони. На столе лежала ложка, которой она пыталась накормить дочь утром. На ней засохли крошки каши. Абсурдная, жалкая деталь в мире, который только что перевернулся. Цена. Любой ценой. Ценой ее души. Ценой жизней других. «Они все равно умрут». «Их смерть обретет смысл». «Спасти Соню». Фразы кружились в голове, как бешеные осы, жалящие сознание. Она встала, подошла к двери комнаты Сони, приоткрыла ее. Девочка спала, лицо ее в полумраке казалось почти спокойным. Лена смотрела на нее, и волна такой всепоглощающей любви, такой невыносимой боли накрыла ее, что она схватилась за косяк, чтобы не упасть. Она не могла позволить этому свету погаснуть. Не могла.

«Любой ценой», – шепнули ее губы, уже не как мысль, а как клятву. Как присягу на верность дьяволу. Первая, роковая трещина в моральной плотине превратилась в зияющий пролом. Она еще не сказала «да». Но в ее сердце, в самой глубине, где жила только безумная любовь к дочери, решение уже созрело. Оно было чудовищным. Оно было единственным. Она шагнула в пропасть.

Часть 3: Отъезд. Первый Взгляд в Бездну.

Следующие часы слились для Лены в один сплошной кошмар наяву. Она действовала автоматически, словно запрограммированный робот, движимый одной целью: подготовить Соню к разлуке и самой добраться до условленного места. Каждое движение давалось с невероятным трудом, каждое решение требовало преодоления внутреннего крика протеста.

Она позвонила Марье Семеновне, пожилой соседке снизу. Доброй, болтливой, вечно занятой своими кошками, но всегда готовой помочь. Лена солгала. Грубо, цинично. Сказала, что нашлась срочная, высокооплачиваемая контрактная работа за границей. Всего на несколько недель. Что это шанс наконец заработать на лечение Сони. Что ее могут взять только сейчас, немедленно. Что она не может взять Соню – там карантин, условия не подходят для больного ребенка. Что она доверит Соню только ей, Марье Семеновне, самой доброй и заботливой соседке на свете.

– Леночка, родная, да я с радостью! – затараторила Марья Семеновна в трубку. – Бедняжка Сонечка… Конечно, конечно! Приводи ее! Я и покормлю, и сказку почитаю, и лекарства дам, не волнуйся! Ты езжай, зарабатывай! Надо же девочке помочь!

Лена слушала этот добродушный, беспечный голос и чувствовала, как ее тошнит от собственной лжи и подлости. Она обрекала Марью Семеновну не на неделю заботы, а на… на что? На уход за умирающим ребенком? На последние дни Сони? Она не знала, вернется ли она вообще. Не знала, что будет с Соней. Волков не давал гарантий. Он говорил только о шансе. А она везла Соню к соседке, как сдают на хранение ненужную вещь. «Любой ценой», – прошептала она про себя, заглушая голос совести. Ценой лжи. Ценой использования доверчивости старушки. Ценой того, что Соня может умереть в чужой квартире, без нее.

Сборы заняли минуты. У Сони почти не было вещей. Лена взяла только самое необходимое: лекарства (бесполезные, но хоть что-то), пару пижам, любимую потрепанную книжку сказок, плюшевого зайца, которого Соня называла Ухом. Все уместилось в один старый рюкзак. Разбудить Соню было пыткой. Девочка открыла глаза, мутные от жара и слабости, посмотрела на маму с немым вопросом.

– Солнышко, – Лена наклонилась, пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась кривой, страшной маской. – Мы… мы пойдем к тете Маше. Ненадолго. Маме… маме нужно срочно съездить по работе. Важной. Чтобы… чтобы заработать денег на твое лечение. Ты будешь умницей? Будешь слушаться тетю Машу?