Поэзия Канады (Люси Мод Монтгомери)

If there be rain, it will laugh, it will glisten, and beckon,

Calling to us as a friend all lightly and low.

If it be night, the moonlight will wander winsomely with us,

If it be hour of dawn, all heaven will bloom,

If it be sunset, it’s glow will enfold and pursue us.

To the remotest valley of purple gloom.

Lo! the pine wood is a temple where the days meet to worship,

Laying their cark and care for the nonce aside,

God, who made it, keeps it as a witness to Him forever,

Walking in it, as a garden, at eventide.

АПРЕЛЬСКАЯ НОЧЬ

Луна бредет глубинами лесными,

В холмах лагуны длинные темны,

И почки буков влажные над ними

В протоках и ручьях отражены.

Туманы там дриадами с дубовых

Сползают веток, или сосен дух,

Пока глаза земли уснули в долах,

Веселый пир с ветрами не затух.

Клад ведьмы словно ищет на болоте

Блуждающий Огонь в ночую хмарь,

Мерцают самоцветы в позолоте

И поисковый гоблинов фонарь.

Ночь чародейка с темными очами -

Эльфийским заклинаниям сродни,

Луга вокруг сплетаются ночами,

Из сотни весен сотканы они.

An April Night

The moon comes up o’er the deeps of the woods,

And the long, low dingles that hide in the hills,

Where the ancient beeches are moist with buds

Over the pools and the whimpering rills;

And with her the mists, like dryads that creep

From their oaks, or the spirits of pine-hid springs,

Who hold, while the eyes of the world are asleep,

With the wind on the hills their gay revellings.

Down on the marshlands with flicker and glow

Wanders Will-o’-the-Wisp through the night,

Seeking for witch-gold lost long ago

By the glimmer of goblin lantern-light.

The night is a sorceress, dusk-eyed and dear,

Akin to all eerie and elfin things,

Who weaves about us in meadow and mere

The spell of a hundred vanished Springs.

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

Сумрак холмов отделяет шафранное небо,

Шарф из малиновых вымпелов вьется, а ниже

Купол заката в бескрайних долинах раскинут,

Сумерки держит, где ветры гуляют по крыше,

И просыпаются к вечеру арфы ветвей оголенных

В рунах фантазии под заунывные звуки на склонах.

Воздух холодный пурпурный проходит из далей,

Вместе с серебряным лунным свеченьем витая,

И из залива ночного – бездонного, синего, ясного

На юго-западе светит, мерцая, звезда золотая

В долах друид над еловыми чащами темными,

Голос эльфийский зовет нас под этими кронами.

И оттого я брожу все еще через тени,

Слышу природу, и видят восторженно очи,

Снова и снова прислушаюсь к жизни растений,

Чтобы испить красоту несказанную ночи,

Полной душа станет, словно глубокая чаша,

Чарами неба наполнится лирика наша.

An Autumn Evening

Dark hills against a hollow crocus sky

Scarfed with its crimson pennons, and below

The dome of sunset long, hushed valleys lie

Cradling the twilight, where the lone winds blow

And wake among the harps of leafless trees

Fantastic runes and mournful melodies.

The chilly purple air is threaded through

With silver from the rising moon afar,

And from a gulf of clear, unfathomed blue

In the southwest glimmers a great gold star

Above the darkening druid glens of fir

Where beckoning boughs and elfin voices stir.

And so I wander through the shadows still,

And look and listen with a rapt delight,

Pausing again and yet again at will

To drink the elusive beauty of the night,

Until my soul is filled, as some deep cup,

That with divine enchantment is brimmed up.

КАК НАДЕЕТСЯ СЕРДЦЕ

Уж год прошел, мой милый, далеко ты

Ушел за грань тоскующего взора…

Чудесный год! Возможно, все невзгоды

Забыл у звезд, согревшись светом скоро

Могучих солнц, за тайной расстояний

Дорогами Плеяд решил пройти

Сквозь белый призрак Млечного Пути,

В огонь обуты странники желаний.

И ты смотрел в бессмертные глаза

Пророков, мучеников, и в провидцах

Увидел Рай, написанный на лицах -

Всю мудрость вечную открыли небеса,

Сынов утра услышал, в самом деле,

С зарею страстно-огненные гимны,

Там в хоры поднимались серафимы,

Их арфы восхитительно летели.

Но думаю, что ты вернешься снова,

Восторг речей хранят глаза и губы,

Честней общенье в памяти былого

Архангельской твоей небесной группы,

Общенье близкое с симпатией земною

Ценней фантазий радужных отныне,

Фиалки слаще, собранные мною,

Чем роза в райских кущах на вершине.

Изысканное утро здесь любое ли,

Ломая серебро над звездным садом,

Отдаст душе пикантных смыслов более

От девственной луны с пятном закатным,

Когда мы смотрим вместе их? Потом

Бродить ты вправе сотнями вселенных,

Но знаю я, что в этих долах бренных

В моей душе единственный твой дом!

As the Heart Hopes

It is a year dear one, since you afar

Went out beyond my yearning mortal sight

A wondrous year! perchance in many a star

You have sojourned, or basked within the light

Of mightier suns; it may be you have trod

The glittering pathways of the Pleiades,

And through the Milky Way’s white mysteries

Have walked at will, fire-shod.

You may have gazed in the immortal eyes

Of prophets and of martyrs; talked with seers

Learned in all the lore of Paradise,

The infinite wisdom of eternal years;

To you the Sons of Morning may have sung,

The impassioned strophes of their matin hymn,

For you the choirs of the seraphim

Their harpings wild out-flung.

But still I think at eve you come to me

For old, delightsome speech of eye and lip,

Deeming our mutual converse thus to be

Fairer than archangelic comradeship;

Dearer our close communings fondly given

Than all the rainbow dreams a spirit knows,

Sweeter my gathered violets than the rose

Upon the hills of heaven.

Can any exquisite, unearthly morn,

Silverly breaking o’er a starry plain,

Give to your soul the poignant pleasure born

Of virgin moon and sunset’s lustrous stain

When we together watch them ? Oh, apart

A hundred universes you may roam,

But still I know I know your only home

Is here within my heart!

В СУМЕРКИ

Тьма наступает в мире, друг мой детства,

Равнину тополя в молчанье окружили,

Зеленых наслаждений наших рощи взяты,

И голоса с холма доносятся чужие.

Дыханье замирает в нашем общем ветре,

Порывов стоны утомленнее и глуше,

Возьмемся за руки и тихо поспешим мы

К тропе знакомой, радующей души.

О, друг мой, улыбаются нам звезды,

Но очень, очень далеко в тиши у края,

И не друзья во тьме знакомые деревья,

И папоротник шепчется, вздыхая.

Мы звуками не сможем поделиться,

Нельзя нам жить у белых мотыльков,

Так поспешим, товарищ маленький, быстрее

К домашним соснам, где жилище и альков.

Мой друг по играм детства, тьма все ближе,

И, мнится, лес теперь идет навстречу нам,

Как смело очень, очень вытянулись тени,

Вперед – назад порхая, словно по волнам!

Ужасна тишина для смеха и веселья,

Тревоги странные не в силах понимать,

Но, друг мой маленький, вреда уже не будет,

Еще один шажок – и нас обнимет мать!

At Nightfall

The dark is coming o’er the world, my playmate,

And the fields where poplars stand are very still,

All our groves of green delight have been invaded,

There are voices quite unknown upon the hill;

The wind has grown too weary for a comrade,

It is keening in the rushes spent and low,

Let us join our hands and hasten very softly

To the little, olden, friendly path we know.

The stars are laughing at us, O, my playmate,

Very, very far away in lonely skies,

The trees that were our friends are strangers to us,

And the fern is full of whispers and of sighs.

The sounds we hear are not what we may share in,

We may not linger where the white moths roam,

We must hasten yet more swiftly, little playmate,

To the house among the pines that is our home.

The dark is creeping closer yet, my playmate,

And the woods seem crowding nearer as we go,

Oh, how very, very bold have grown the shadows,

They may touch us as they flutter to and fro!

The silence is too dreadful for our laughter,

The night is very full of strange alarms,

But it cannot hurt us now, O, little playmate,

One more step and we are safe in mother’s arms!

БИТВА ПРИ ЛОНГ-СУ

Я узник, схвачен и под звездами лежу

Без друга в тяжкой думе,

Свой путь на смерть отсюда прослежу,

Ведь ставки сделаны, мучения в закладе,

Мой смертный долг они с лихвой оплатят,

Я не боюсь! Никто не мог бояться

Из тех, кто бился вместе с Даулаком*,

Пока в сражении молился он и пел

Среди разгула смертоносных стрел,

И на лице пылая, мученика страсть

Расскажет, как он умер!

Мы с радостью за ним последовали в путь,

Любовь была в решении таком,

Хотя с ума сводил его, порою, кто-нибудь,

Но знали мы, что эта ярость не от злобы,

Душе его бесстрашной добрый Бог сказал,

И нам через него, что все дела ничтожны,

Спасенье в послушании, тогда же

Зажглись его глаза огнем в небесном раже -

Зовущий кличь в душе трубой военной чтобы

И наш поход победным маршем стал,

В пасть ада мы шагали прямиком.

Туманы синие неслись с рекой у скал

В преддверии рассвета,

Пороги звоном отзывались, но клыков их

Открылся волчий угрожающий оскал,

И сладко спали сосны среди логов,

Луна в тенях скользила стороною,

Маняще под весенними шагами

Цвел мрачный лес с глухими берегами,

Боролись мы, чтоб следующей весною

Цветение увидеть это.

Молились в битве мы, страдая жаждой,

И днем, и ночью,

Их ненависть змеи в глазах увидел каждый,

А в тишине не слышен шорох вражий,

Лишь ветра рев вдали, тумана клочья,

Мы в птичьих мягких слышали тирадах

Слова о дальних шумных водопадах,

Где побывать представится однажды,

Долины солнечные нашей милой Франции

Мы вспомнили – вина блаженство, танцы,

Мечты, видения, надежды наши также,

Рассветы многих праздников святых,

Вечерний звон услышать мы мечтали,

Но вскоре разметалась дымка их,

И адский шум понесся в эти дали,

Там праздник отмечала стая волчья!

Смертельный ураган нагрянул вдруг,

Мы сжались, и отряд объял испуг!

Нам Даулак тогда назвал причины,

И устыдились страхов мы своих,

Увидев славный лик его,

Кто слушает и слышит за двоих

Нездешние слова, высокие призывы,

И голос, прозвучал, как гром: «Мужчины,

Звезду узрите в небе золотом,

Маяк светящий, вечностью храним,

Людской наш долг в сражении под ним,

Горящим сквозь отчаянье и мрак,

Венец готовый мученика твой!

А если цены слишком высоки,

Не жертвовать заставят ли враги?

Молитву слышит Бог, и я скажу вам так,

Терпение – триумф души живой!

Я будущее вижу, братья, далеко,

Могучая земля лежит под нами,

На троне среди множества племен

Свободе, счастью властвовать легко,

Завеса поднята, грядущего устами

Мне говорит она, что пусть невелико

Везение в бою, истории страница

Для нас в небесном блеске возродится,

Прозреет край, достойно укреплен.

«С тех пор, как сотворен был мир вокруг,

И жизнь свою отдал создатель-человек,

Свобода, безопасность верных слуг

Добыты личной жертвою святою,

И материнский поцелуй, готовясь к бою,

Припомни, бейся в бреши против сотен рук,

Товарищи мои, не станем трусами навек,

Мужчин любимых не бросает верный друг!»

В его словах команде всей хватило места,

А смерть – невеста!

Почти юнцы тогда отважно пали.

Я, менее удачливый, вернулся

От выстрелов, гортанных криков, стали,

Медлительно и тяжко, чтоб изведать

Мученья перед жуткою концовкой,

Страшней своей агонии короткой.

Сквозь пытки, боль и муки – через это

Мой дух тогда измученный уйдет,

Ищу друзей, но весть терплю, однако,

О том, что мы в отчаянии сейчас,

Засоленный надолго случай землю спас,

Бог внял теперь молитвам Даулака.

At the Long Sault

A prisoner under the stars I lie,

With no friend near;

To-morrow they lead me forth to die,

The stake is ready, the torments set,

They will pay in full their deadly debt;

But I fear them not! Oh, none could fear

Of those who stood by Daulac’s side

While he prayed and laughed and sang and fought

In the very reek of death and caught

The martyr passion that flamed from his face

As he died!

Where he led us we followed glad,

For we loved him well;

Some there were that held him mad,

But we knew that a heavenly rage had place

In that dauntless soul; the good God spake

To us through him; we had naught to do

Save only obey; and when his eyes

Flashed and kindled like storm-swept skies,

And his voice like a trumpet thrilled us through,

We would have marched with delight for his sake

To the jaws of hell.

The mists hung blue and still on the stream

At the marge of dawn;

The rapids laughed till we saw their teeth

Like a snarling wolf’s fangs glisten and gleam;

Sweetly the pine trees underneath

The shadows slept in the moonlight wan;

Sweetly beneath the steps of the spring

The great, grim forest was blossoming;

And we fought, that springs for other men

Might blossom again.

Faint, thirst-maddened we prayed and fought

By night and by day;

Eyes glared at us with serpent hate

Yet sometimes a hush fell, and then we heard naught

Save the wind’s shrill harping far away,

The piping of birds, and the softened calls

Of the merry, distant water-falls;

Then of other scenes we thought

Of valleys beloved in sunny France,

Purple vineyards of song and dance,

Hopes and visions roseate;

Of many a holy festal morn,

And many a dream at vesper bell

But anon the shuddering air was torn

By noises such as the fiends of hell

Might make in holding high holiday!

Once, so bitter the death-storm hailed,

We shrank and quailed.

Daulac sprang out before us then,

Shamed in our fears;

Glorious was his face to see,

The face of one who listens and hears

Voices unearthly, summonings high

Rang his tone like a clarion, ”Men,

See yonder star in the golden sky,

Such a man’s duty is to him,

A beacon that will not flicker nor dim,

Shining through darkness and despair.

Almost the martyr’s crown is yours!

Thinking the price too high to be paid,

Will you leave the sacrifice half made?

I tell you God will answer the prayer

Of the soul that endures!

”Comrades, far in the future I see

A mighty land;

Throned among the nations of earth,

Noble and happy, calm and free;

As a veil were lifted I see her stand,

And out of that future a voice to me

Promises that our names shall shine

On the page of her story with lustre divine

Impelling to visions and deeds of worth.

”Ever thus since the world was begun,

When a man hath given up his life,

Safety and freedom have been won

By the holy power of self-sacrifice;

For the memory of your mother’s kiss

Valiantly stand to the breach again.

Comrades, blench not now from the strife,

Quit you like men!”

Oh, we rushed to meet at our captain’s side

Death as a bride!

All our brave striplings bravely fell.

I, less fortunate, slowly came

Back from that din of shot and yell

Slowly and gaspingly, to know

A harder fate reserved for me

Than that brief, splendid agony.

Through many a bitter pang and throe

My spirit must to-morrow go

To seek my comrades; but I bear

The tidings that our desperate stand

By the Long Sault has saved our land,

And God has answered Daulac’s prayer.

ПЕРЕД ШТОРМОМ

Над гаванью серые тучи, как страхи на женском лице,

Рыдание волн и удары походят на стоны и крик,

Пророчат глубины морские набег штормовой из-за скал,

Что в северном небе с востока почти побережий достиг.

Как призраки моря уже поднимается бледный туман,

Ползет, ледяной, мимо мыса к камням затонувшим,

А ветер стенает, как некто заблудший среди островов,

Крушение, горе и скорбь он оттуда приносит на сушу.

Домой поспешают все лодки над отмелью рифа,

Подобно пичугам, летящим в убежище скрыться,

И только привычно над грохотом носятся серые чайки,

В дорогах морских искушенные бурями птицы.

Баркас отплывает с рассветом, любимые наши в команде,

Господь, сохрани их, чтоб буря не застила солнца!

О, женщины, молимся вечером в скорби бессонной

За тех, кто уйдет на заре и, возможно, уже не вернется!

Before Storm

There’s a grayness over the harbor like fear on the face of a woman,

The sob of the waves has a sound akin to a woman’s cry,

And the deeps beyond the bar are moaning with evil presage

Of a storm that will leap from its lair in that dour north-eastern sky.

Slowly the pale mists rise, like ghosts of the sea, in the offing,

Creeping all wan and chilly by headland and sunken reef,

And a wind is wailing and keening like a lost thing ’mid the islands,

Boding of wreck and tempest, plaining of dolor and grief.

Swiftly the boats come homeward, over the grim bar crowding,

Like birds that flee to their shelter in hurry and affright,

Only the wild grey gulls that love the cloud and the clamor

Will dare to tempt the ways of the ravining sea to-night.

But the ship that sailed at the dawning, manned by the lads who love us

God help and pity her when the storm is loosed on her track!

O women, we pray to-night and keep a vigil of sorrow

For those we speed at the dawning and may never welcome back!

У ОСЕННЕГО ОГНЯ

Пронзительный порыв за рамою оконной,

И ветер воет напряженно,

Между ветвей огромных слышны стоны,

Лишь одиночество голодное в природе

Звучит к дождям и жуткой непогоде,

Потом в долину влажную, сырую

Летят и что-то ищут эти струи -

Старье затерянное в летнем поле том

При лунном серебре и солнце золотом,

На берегу печально стонут волны

В своих мечтах несбыточных бездонных,

И духи всех пустынных далей

Из призрачных и темных мест восстали

С дождем на лицах, в мертвенном оскале

К огню слетелись, скачущему в окнах.

Их отгоняет тяга к пламени, к потехам

С беспечных и веселых территорий,

Дождя и ветра плач, источник хворей,

Неустрашимым заглушаем, долгим эхом

Со старой сказкой, песней бодрой, смехом,

Ведь радость спелой нивы нынче наша,

И осенью полна земная чаша.

Сокровище для нас в проверенной любви

И дружбе верной, как не назови.

Весенних нет надежд, неясных, сладких самых,

Но щедрость лета есть сейчас, и это плата,

Подкинь поленьев в печь, пока не прыгнет пламя,

Страшимся холодов в оконной раме,

Уходим, мудрые паломники, мечтами

Туда, где поле нашей памяти не сжато!

By an Autumn Fire

Now at our casement the wind is shrilling,

Poignant and keen

And all the great boughs of the pines between

It is harping a lone and hungering strain

To the eldritch weeping of the rain;

And then to the wild, wet valley flying

It is seeking, sighing,

Something lost in the summer olden.

When night was silver and day was golden;

But out on the shore the waves are moaning

With ancient and never fulfilled desire,

And the spirits of all the empty spaces,

Of all the dark and haunted places,

With the rain and the wind on their death-white faces,

Come to the lure of our leaping fire.

But we bar them out with this rose-red splendor

From our blithe domain,

And drown the whimper of wind and rain

With undaunted laughter, echoing long,

Cheery old tale and gay old song;

Ours is the joyance of ripe fruition,

Attained ambition.

Ours is the treasure of tested loving,

Friendship that needs no further proving;

No more of springtime hopes, sweet and uncertain,

Here we have largess of summer in fee

Pile high the logs till the flame be leaping,

At bay the chill of the autumn keeping,

While pilgrim-wise, we may go a-reaping

In the fairest meadow of memory!

ПРИХОДИТЕ, ОТДОХНМТЕ НЕМНОГО

Придите отдохнуть, бродить стопою легкой

В мерцающей долине, свежей и далекой.

Придите с рынка алчного и улиц беспокойных

И звуки сладкой музыки послушайте на склонах,

Она всегда вернется эхом слышащему уху,

А кто проходит мимо, пусть не верит слуху

И памяти звонящих тихо там колоколов,

В лощины темные слетят ветра с холмов.

Шаг в сторону – раскроются росистые бутоны,

Фиалки сладость, розы прелести бездонны,

Романтику и песни зелень здесь хранит,

В дороге редко разглядишь цветущий вид.

И под рукой лежат, заметить стоит их,

Все чудные, любимые места времен былых.

Ты в жизни занятой забыл, как улыбаться,

Немного отдохни, чтоб свежих сил набраться.

Come, Rest Awhile

Come, rest awhile, and let us idly stray

In glimmering valleys, cool and far away.

Come from the greedy mart, the troubled street,

And listen to the music, faint and sweet,

That echoes ever to a listening ear,

Unheard by those who will not pause to hear

The wayward chimes of memory’s pensive bells,

Wind-blown o’er misty hills and curtained dells.

One step aside and dewy buds unclose

The sweetness of the violet and the rose;

Song and romance still linger in the green,

Emblossomed ways by you so seldom seen,

And near at hand, would you but see them, lie

All lovely things beloved in days gone by.

You have forgotten what it is to smile

In your too busy life come, rest awhile.

СОПРОВОЖДАЕМАЯ

Я гуляла сегодня, была не одна,

Вниз по ветреной к берегу шла полосе,

Обаяние памяти земли без сна

Для меня заселило безмолвные все.

Лица старых товарищей, прежних подруг

Из поры золотой стали будто видней,

И в пронзительном ветре услышала вдруг

Песни многих восточных и сказочных дней.

Из-за сосен по имени кто-то назвал,

Речь родную в траве мне расслышать дано,

Как бы говор эльфийский донесся со скал,

Имитируя тон, позабытый давно.

Смех далекий в лесах, словно эха привет,

Губы жаждали прошлой любовной мечты,

Медоносный для пчел на обочине цвет,

Но подкравшись к компании, мысли чисты.

Вот иду по тропинке, и я не одна,

Я общению рада и встрече такой

В серой пустоши этой, где тускло вода

Отражает провеянный неба покой.

Companioned

I walked to-day, but not alone,

Adown a windy, sea-girt lea,

For memory, spendthrift of her charm,

Peopled the silent lands for me.

The faces of old comradeship

In golden youth were round my way,