скачать книгу бесплатно
Помню, как уезжал из родного гнезда, из крепости в большой город, в новую жизнь, где надо было рассчитывать только на себя. Слезы бежали из глаз мамы всю неделю до самого моего отъезда. На это невозможно было смотреть. У самого слезы наворачивались…
Встречи я всегда любил, хотя мама пускала слезы и когда я приезжал на каникулы или в отпуск. Мне кажется, что плакала она в основном из-за меня, так как когда она встречала или провожала сестер, слез было намного меньше.
Может, мне так просто казалось… Может, в маме оставалась верность крестьянским традициям: раньше младший сын брал на себя ответственность за родителей, жил с ними, а потом по наследству получал родительский дом.
II
Наш техникум находился в центре города на улице Полины Осипенко. Это было большое каменное здание с колоннами в сталинском стиле.
Каменное общежитие стояло рядом на улице Ленина. Там же строились еще два девятиэтажных общежития, поэтому нас поселили на год на Новобульварную, почти в трех километрах от техникума. Общежитие представляло собой достаточно старое двухэтажное деревянное здание. Комендантом была полная женщина, про таких обычно говорят «гром-баба». Когда она говорила на первом этаже, то на втором спокойно можно было разобрать ее речь.
В комнате нас оказалось семь человек, все из одной группы. Наша комната располагалась на втором этаже и была угловой. Мне досталось хорошее место в самом дальнем углу.
Мы только познакомились и разложили продукты, как к нам зашел рыженький парень.
– Пацаны, привет, а ты, – он показал на меня, – подойди ко мне.
Подхожу.
– У тебя зубная щетка есть?
– Ну да.
– Так коридорчик подмети, да почище, – и ушел.
«Вот шутник, почти как я», – решил я тогда.
Вечером он заходит снова, но в его голосе уже слышны жесткие нотки:
– Ты, олух, почему не подмел?
Я молча взял щетку и уехал из общежития к дяде Сереже Кондратьеву, родственнику по маме.
Дядя Сережа – истинный интеллигент. Добрый, вдумчивый, умеющий слушать. Он всегда старался разукрасить мою жизнь.
Вообще интеллигенция – не просто умные люди, а те, кто живет для народа, живет его чаяниями и ставит его жизнь выше своих амбиций и собственного «я». Дядя Сережа был из таких редких людей. Он отличался тактом, умом и желанием помочь.
Дома у дяди Сережи я хорошо поел и остался ночевать, но говорить о происшествии в общежитии не стал. Спал я в ту ночь плохо, понимал, что вечно прятаться от реальности не получится…
Утром я пошел на занятия. После занятий, пообедав в столовой по абонементу за 35 копеек, мы с ребятами пошли в общежитие. Родители дали мне пять рублей на месяц. Сказали: «Если не хватит, то сообщишь».
Вечером в комнату пришли нежданные гости. Один – крепкий парень спортивной выправки, боксер первого разряда Кобас. Второй – долговязый, с противным холодным взглядом, а третий – мой знакомый, рыженький, как и я.
Кобас подошел к Николаю Позднякову, который был рядом, сжал руку в кулак, медленно подвел ее к животу Коли и сказал: «Ты знаешь, что такое апперкот? Если не хочешь понять, давай деньги!»
Колька полез в карман, начал вытаскивать деньги. Сначала достал три рубля, потом рубль, копейки. Я начал быстро думать. Деньги были в правом кармане, поэтому я потихоньку засунул руку туда и собрал их. Пока другие отдавали свои деньги, я был вне поля зрения гостей, поэтому приподнял простынь и сунул деньги в дырку матраса, закрыв ее простыней, и сдвинул подушку.
И вот настала моя очередь. Я им говорю:
– У меня нет денег.
Рыженький визжит рядом:
– Эта деревня вчера не подмел пол. Давай деньги!
Я стоял на своем, потому что не мог отдать деньги родителей.
Страшно было до первого удара. Надо отметить, что удар у Кобаса был поставлен. Я упал на пол, но быстро начал подниматься. Удар ногой справа согнул меня. Били они долго, наверное, минут десять с передышками и требованиями отдать деньги. Но у меня в голове четко отложилось одно: денег нет.
Когда они перестали меня бить и ушли, я медленно поднялся и побрел в умывальную комнату. Пока смывал кровь, в душе зарождалась какая-то гордость, особенно когда вспоминал взгляды моих сокурсников. В них было уважение…
Правый бок болел нехило, левая нога хромала, нос опух, под глазами синели фингалы, но я все равно чувствовал себя героем. Пусть не тем, что в романах, но все же героем.
Тут появился наш комендант:
– Ууу, это кто тебя?
– Да на улице трое побили…
– Горняки?
– Не знаю, деньги просили.
– Отобрали?
– Нет, деньги остались у меня.
– И хорошо.
Нет, жаловаться было нельзя. Я понимал, чем все может закончиться. В поселке этот урок я усвоил давно.
Вечером мы с парнями подвели итоги: с моими деньгами оказалось всего шесть рублей на всех. Утром я купил абонементы и разделил между ребятами. Нам бы хватило на полмесяца регулярных завтраков и обедов. Но вечером следующего дня эта тройка появилась снова. И мои друзья отдали им абонементы. Было жалко до слез, что мои деньги ушли. Когда очередь дошла до меня, спросили всего один раз. Я снова ответил, что денег нет. Рыженький уже было замахнулся, но Кобас перехватил его руку и сказал: «Пошли, этот точно не отдаст».
И все, больше не били и не требовали. Но через неделю отрубили банки за наглость: я случайно зашел к ним в комнату попросить соль. Жить-то пришлось на картошке…
И все же один раз я пожаловался. Это произошло через полгода, когда к нам вечером зашли трое: молодой парень по кличке Капитан, бывший боксер (мы слышали, что он сидел); страшный, весь в оспах, парень по кличке Оспатый и молодая женщина Валька.
Все начали уходить в комнату напротив, а я сидел на кровати и делал уроки. Оспатый подскочил ко мне и закричал:
– Щенок, а тебе особое приглашения нужно?
А меня как заклинило. Не смотря ему в глаза, говорю:
– Мне уроки надо делать.
Тот выхватил стилет из-за голенищ и вонзил его прямо в табурет через тетрадь. А после пошла зыковская ругань, хлестающая по мозгам.
Сейчас я думаю: уйди, один в поле не воин. Но тогда меня точно заклинило.
– Ножик убери, мне уроки делать надо, – говорю ему.
Он схватил меня за плечо, но в этот момент вмешалась Валька:
– Да пусть сидит, мне он понравился. Да и не мешает пока.
В общем, сели они, достали нашу капусту, сало, что висело за окном, консервы и бутылочку «Столичной». Я, если можно так сказать, учил уроки, но на самом деле мне хотелось убежать подальше.
Выпили бутылку они быстро. Капитан говорит:
– Малый, сгоняй за бутылкой, – и бросает тройку на табурет.
А я ставлю условие:
– Схожу, если на сдачу конфет куплю.
Оспатый уже было убивать меня собрался, когда Валька захохотала:
– Ну, паря, даешь! На тебе 20 копеек. Нам еще пачку «Севера» купи.
И я пошел. Взял себе шоколадные подушечки, им водку за 2,87 и папиросы за 12 рублей. Часть конфет положил в карман, а часть – на стол перед Валькой.
Потом как-то завязался разговор. Капитан пригласил выпить, а я не стал отказываться. Позже сходил им за третьей бутылкой, но уже без условий – все же сам их дерьмо пью. Капитан растрогался, потому что я напомнил ему его в молодости, стал клясться в дружбе. Потом вдруг спросил: «А тебя здесь никто не обижает?»
Я брякнул про моих обидчиков, хотя пожалел об этом в ту же минуту, но было поздно… Они повели меня в комнату, где жили мои обидчики. Кобаса не было, остальные же пострадали очень сильно.
Как они их били! Я думал – убьют. Главное, что те не сопротивлялись. Я пытался остановить избиение, но все тщетно: из-за водки злобу на жизнь они выместили сполна. После этого случая кто-то вечером избил меня (скорее всего, Кобас и его дружки – я не видел лиц, ударили сзади).
Потом, через два года, я еще встречусь с Капитаном, но до этого далеко…
III
А какие были массовые драки! Недалеко от нас располагалось два общежития горного техникума, где преподавал наш дядя Сережа. Драки с горняками происходили часто.
Однажды к нам пришло человек пятьсот, палки летели во все окна. Наша боевая комендантша собрала всех нас и сказала: «Что вы за мужики, если не постоите за себя?!» Наши пытались возразить, говорили, что там живет 600 человек, а у нас – всего около 200, но особого эффекта эти слова не возымели.
В итоге мы собрались ночью, наломали палок, снеся при этом местные заборы, и двинулись к горнякам. Между двумя их общежитиями образовалась площадь, и они вышли на нее. Мы долго стояли молча и вдруг кто-то из наших крикнул «Ура», и вся толпа понеслась на горняков. Когда полетели палки, то те горняки, что стояли впереди, бросились назад. Кто-то забежал в общежитие, кто-то остался лежать. Итог: 56 раненых с той стороны и трое с нашей. Ночью, в три часа, когда мы праздновали победу, в общежитие ворвалось около 50 милиционеров. Естественно, зачинщиков не нашли. В пять часов милиция привезла основных главарей из горного и вынесла приговор: если еще раз такое повторится, то с их и с нашей стороны посадят определенных людей. И сразу же перечислили их фамилии.
После этого случая массовые драки прекратились, но скорее не из-за предупреждения милиционеров, а из-за того, что мы переехали в центр, ближе к техникуму.
Размах хулиганства, беспредела, мародерства был запредельный в 1969 году. Так, уголовные выездные суды в техникуме происходили каждую неделю в воскресенье. Приведу еще один пример, который демонстрирует масштабы беспорядков.
Наступал 1970-й год. Директор техникума поздравлял студентов в конференц-зале, который находился на втором этаже. 70 % присутствующих были пьяны. Во время поздравления на сцену вышел студент с табуреткой и ударил ею по голове директора. Началась массовая драка со стрельбой. Мне удалось выскочить из зала через запасной выход.
И, скажу я, это вам не нынешний фейерверк!
IV
После Нового года в техникуме появилась чета Домрачевых: Иван – директор, здоровый мужчина с бычьей шеей, решительный и смелый, и его обаятельная супруга Антонина Ивановна, которая в моей жизни сыграла очень большую роль. Ее доброта и детская улыбка напоминали мне о тете Лене. Только Антонина Ивановна была крупной женщиной. Она и стала нашим куратором.
Как-то мы разговорились по поводу сложившейся ситуации с Антониной Ивановной. Говорили долго и честно. А она, видимо, потом рассказала о нашем разговоре мужу. Так или иначе, но он меня вызвал и сказал: «Я искореню эти явления. Если хочешь, то помогай снизу, а я буду выполнять свою работу сверху». Я согласился рискнуть, хотя понимал свою уязвимость, но молодость – она рисковая…
В это время я занимался боксом у Кости Гурулева, набирал силу.
Для начала я стал везде выступать против мародерства и хулиганства. Решил выпускать газету, где освещал все с конкретными фамилиями. За это поначалу меня били. Потом стал ходить с директором по комнатам: мы разъясняли нашу позицию, призывали не бояться. В первое время никто не воспринимал нас серьезно. Однажды мы зашли в комнату, в которой выпивали студенты. Когда директор стал говорить, один из студентов подал ему стакан и сказал: «На, выпей и прекрати пургу нести». Домрачев подошел, взял стакан, а потом одной рукой схватил студента, пригнул его голову к столу и вылил на нее сначала водку, а потом кефир. И сказал: «Еще увижу, прибью…»
После этого случая наглости поубавилось, хотя мне потом от тех парней досталось.
На втором курсе некоторые из наших, кто отдавал деньги мародерам, сами стали трясти других. Приходилось идти против своих.
Однажды я в соседней комнате услышал странные звуки. Заскочил туда и увидел, как мои пьяные сокурсники били бурята Мишку Иринчинова. Отстоял. Потом этот случай вынес на всеобщее обозрение, но было, конечно, сложновато.
Я много выступал на судах. Часто помогал людям избежать тюрьмы. Помню, ко мне пришел Рахманинов из Укурея. Ему грозило три года. Пообещав никогда больше не заниматься мародерством, он попросил меня выступить на заседании. Это выступление я помню прекрасно. Построил я его грамотно: осудил явление, разобрал всю жизнь подзащитного, подведя к мысли, что он сам является жертвой. Потом ему дали слово, и он поклялся мамой, что прекратит так себя вести. В итоге получил год условно. И я следил за ним все это время.
К четвертому курсу явление исчезло. Домрачев изменил техникум. Я иногда вспоминаю и не верю, что за три года мы смогли изменить систему.
Та борьба научила меня многому, дала уверенность, что нет ничего невозможного.
V
Занятия боксом не только давали уверенность в себе, но и резко увеличивали круг знакомств. В секции у Кости Гурулева нас учили боксировать: не биться, используя силу, а играть с соперником, уметь уходить, изматывать его, если он сильнее тебя, выигрывать по очкам.
В секции были в основном трудные подростки, хулиганы, но он многих воспитал. Из-за одного из своих воспитанников чуть не попал под суд…
Мне такие знакомства больше помогали, чем вредили.
Помню день, когда я впервые полетел на самолете (это был Ан-24) в Балей, в то время центр области по добычи золота. Тренер Костя сидел со мной рядом. Между рядами проходила стюардесса с подносом, на котором стоял кофе и лежали барбариски. Костя поднес шапку к подносу и смел туда половину конфет. Потом он нас угощал, а я с тех пор всегда беру много конфет…
На соревнования я был в самой легкой весовой категории до 49 кг. Мой вес мухи постоянно колебался в пределах 48.5—49.5, поэтому мне приходилось его сбрасывать. Есть хотелось всегда: не знаю, то ли пища была некалорийной, то ли сказывался рост организма.
В нашей команде не хватало тяжеловеса (наш сломал руку), а надо было собрать полную команду, и я предложил Косте сагитировать увальня Витю из соседней группы. Витя был полным меланхоликом и не любил физкультуру, не любил издевательств над своим телом. Как я ни уговаривал его, ни в какую! Тогда я предложил ему освобождение от физкультуры на полгода. В итоге смогли мы договориться только с освобождением на год. Я пришел к Косте, он и физкультуру вел у нас, с радостной вестью. Тот поворчал, но согласился – деваться было некуда.
Это было за неделю до соревнований. Витя посетил три тренировки, на одной из которых вместо лапы попал в нос Косте, разбив его до крови.
В Балее при взвешивании оказалось, что я вешу 49,7 кг. В столовой кормили на убой: давали сметану, творог, мясо. А мне все это было нельзя. Желудок извергал слюну, в то время как мои порции лопал Витя, да так смачно, что у меня голова начинала кружиться. А после столовой мы шли в спортзал, тягали тяжести, потом была баня… В общем, весело.
У Вити оказался всего один соперник, но настроение с просмотром каждого чужого боя у него стало падать то ли от переедания моих порций, то ли от страха. Я стал издеваться над ним, напоминая ему сказку про Балду.
И вот наступил день расплаты. Соперником нашего горе-боксера был боксер второго разряда. Судья объявляет: «В правом углу боксер „Трудовых резервов“ боев 17, выигранных боев 15. В левом углу Витек, 0 боев, 0 выигрышей».
Смотрю, а у Вити пот выступил. Соперник пошел к судье в центр, а Витя уцепился за канат и не слышал ни наших слов, ни слов Кости, который буквально толкал его жирную массу вперед, на бой. Его проигрыш нас не беспокоил, потому что для нас главной была командная победа, а отказ от боя автоматически лишил бы нас возможности лидировать в командном первенстве.
Я не выдержал, подбежал к нему и ущипнул его до крови. Он посмотрел на меня так, как, наверное, перед казнью смотрит человек на палача. В его взгляде была злоба, соединенная с безысходностью, и эта смесь облила мою душу. На секунду мне даже стало его жалко, но любая победа требует жертв. В общем, подбодрил: «Вперед, чемпион!».
И Витя пошел на врага, зажав лицо перчатками. Подошел к судье и сопернику, держа перчатки у лица, будто мороз щиплет его щеки. Соперник протягивает руки для приветствия, а Витя не видит – он смотрит на врага, как гипнотизер на клиента. Судья силой опускает его руки – приветствие состоялось.
Соперник начал пританцовывать вокруг Вити, сместился вправо и Витя повернулся к нему, продолжая держать перчатки у личика. Соперник начал работать левой рукой, попал по перчаткам Вити, попытался ударить в корпус, но Витя прыгнул в другой угол, как гуран со скалы на скалу.
Враг продолжал свою линию: то слева обойдет, то справа. Витя на все реагировал простыми поворотами или прыжками. Но вот враг прилепил Вите в разрез между перчаток один, второй раз. Ему пошли очки. У Вити же руки, как привязанные, торчали вверху. Раунд подходил к концу, когда враг зажал Витю в углу ринга. Один удар, второй, третий.
