Код Акаши

Ну, я так думаю. Предвосхищая еще какой-нибудь вопрос, я закапываю себя еще глубже.

Так делают все в моем «племени». Мы же живем в норах!

– А ваше? – любопытствую я.

– Наше? – уточняет «серебряный чувак». Его доспехи отражают солнечный свет, и мои глаза уже устали созерцать их в непосредственной близости. Его кисть передо мной начинает расплываться в одно сплошное белое пятно. Вероятно, мне напекло макушку. Стоило озаботиться не только маслом для лучшей прожарки, но и головным убором.

– Ваше племя, – пискляво говорю я.

Я практически сделала то, на что еще не осмеливалась, – прямо спросила, кто они такие. Но до этого момента я не видела и дюйма кожи, а тут мне продемонстрировали целую руку! Не важно, что она может быть прикручена к телу какой-то склизкой твари, просто потому, что работать на исследовательской станции щупальцами может быть неудобно.

Да прекрати ты думать о щупальцах, – приказываю я себе. Это становится похоже на идефикс, а хентай меня прежде совсем не воодушевлял.

О, боги!

– Наследники, – отвечает мой собеседник, пока я подавляю нездоровые фантазии, наводнившие мой помутившийся разум. – Мы зовем себя так.

– Наследники… – глухо повторяю я. – И что вы унаследовали? И от кого?

Скорее всего, я не звучу, как одна из аборигенов, но сказанного не воротишь назад, как и сделанного. Сегодня я натворила рекордное количество глупостей. Спасибо, что «серебряный черт», чужак, наследник, как там его, продолжает со мной говорить и еще не вырубил меня своим футуристичным оружием.

Почему, кстати, он это делает? Потому что я фактически показала ему сиськи? На Земле это открывало многие двери, но мы не там. Это что, рабочая схема везде и всюду? На всех планетах, во всех вселенных?

– Мы унаследовали достижения цивилизации, которой больше нет, – говорит он. – Теперь наша очередь передать их дальше. Но это долгий процесс.

– И для этого вы собираете нас на станции?

– Типа того.

Слава сиськам!

Благодаря им я получила больше ответов, чем за все время пребывания в исследовательском центре. С этого и стоило начинать. Я все еще не имею понятия, кто эти серебряные чудилы, но хотя бы знаю, для чего дикарям языковые чипы и «школа».

Однако, в целом, мне не нравится услышанное. Кем бы ни были эти «наследники», они «передают» нам нажитое людьми. Это люди, выходит, сгинувшая цивилизация. Но что же произошло? Какой сейчас год? Где мы?

Я почти готова хаотично сыпать вопросами. Но, вероятно, вид у меня такой обалдевший, что «наследнику» становится меня жаль. Хватит с меня шокирующих сведений. Он протягивает мне масло и принимается натягивать перчатку. Длинные бледные пальцы исчезают в матовом серебре. Я тупо пялюсь на нагрудные пластины его брони.

– Всему свое время, – заключает он. – Вам пора возвращаться в жилой корпус. В эти часы ультрафиолетовые лучи опасны для кожи.

Ультрафиолетовые лучи. Я не ослышалась.

Я растеряна, смущена и нокаутирована той крупицей правды, что мне удалось из него вытянуть, но все же подмечаю подвох. Едва ли он сказал бы «ультрафиолетовые лучи», общаясь с кем-то из дикарей. Я так думаю, потому снова покрываюсь мурашками. Это уже не возбуждение. Это страх, липкий, парализующий, расползающийся от загривка до стоп.

Ему известно, что я не одна из аборигенов?

Кожа горит, пока я натягиваю пижаму, оставляя на светлой ткани маслянистые пятна. И все это время мне кажется, что я чувствую взгляд «наследника» через темное стекло его шлема.

***

Наблюдая за окном кислотную палитру заката, я внимаю болтовне Лин и думаю, что хоть все на этой планете в корне отличается от того, к чему я привыкла, кое-что общее с прежней жизнью все-таки проглядывается. А именно – подруги и их «дела сердечные».

Я была отличной жилеткой для слез, слушателем и бесполезным советчиком. Самой мне нечего было рассказать. Я давно решила, что не найду мужчину, соответствующего моим высоким стандартам, эдакого рыцаря в сияющих доспехах (это правда смешно – получите, милочка, целую толпу придурков в доспехах!), потому охотно сопереживала чужим любовным драмам. Вот я и сгодилась кому-то в качестве свободных ушей и на этой странной планете.

Лин обрисовывает мне суть проблемы:

– В их племени принято иметь сразу несколько жен, – название племени она упоминает, опять перескочив на язык дикарей. – У Дина уже есть жена из своих. Он хочет, чтобы я стала ему второй женой. Но у нас так не принято.

Гребаные полиаморы, – подмечаю я. Впрочем, чего еще ждать от общества с первобытными нравами? Короче, я на стороне Лин и ее моногамного узкоглазого племени, хотя оно, как я поняла из ее рассказов, куда более отсталое, нежели то, что практикует многоженство.

Я чуть не спрашиваю, не изволит ли Дин развестись с первой супругой, раз ему так приглянулась моя подруженька?

Вряд ли аборигенам загрузили в головы слово «развод».

– Но вы здесь, – вместо этого напоминаю я. – Разве важно, что там у Дина было до станции?

Лин сосредоточенно жует губу. Она перестает мерить нашу комнату нервным шагом и плюхается на свою койку. В ее изголовье стоит букетик местных цветов – то ли собранный самой Лин, то ли подаренный ее «ухажером». Имей я уверенность, что это – дело рук Дина, давно выбросила бы цветы на улицу. От их запаха, сильного, тяжелого и плотного, раскалывается голова.

Да, я та редкая девушка, что не любит цветы и плюшевые игрушки. Наверное, потому у меня на Земле и не было парня, и некому было бы всплакнуть на моей могилке, откинься я от лейкемии.

– Наверное… – бормочет Лин. – Он хочет вернуться.

– Чего? – оторопело переспрашиваю я. – Как это? Типа сбежать?

Вот это уже интересно!

Лин пожимает плечами, и ее миловидное личико делается озадаченным и печальным.

Кажется, это нравится ей еще меньше, чем соперница, вставшая между ней и этим цветным мудаком. Лин сама говорила, что «на воле» ей приходилось непросто. Бегать по лесу, охотиться на каких-то крыс и рисковать самой стать чьим-то ужином – приятного мало. Я успела оценить быт дикарей, пока недолго слонялась с ними по джунглям. И я еще молчу о чудилах, что каждую ночь пытались сцапать нас, наводя на бедных аборигенов смертный ужас одним своим «модным» прикидом.

– Он не объяснил, – вздыхает Лин, – но сказал, что мы же здесь не навсегда?

Так-так-так.

Дину явно что-то известно, как минимум, больше, чем мне.

Я сажусь на свою кровать и пристально смотрю Лин в лицо. Она отводит взгляд. Ну давай, девочка! Что мне нужно сделать, чтобы ты поделилась со мной тем, что выболтал твой дружок?

Сиськи тут не сработают. У нее они тоже есть и побольше моих.

– Почему он так сказал? – тороплю я.

Лин молчит. Она ложится, накрывается одеялом и отворачивается к стене, давая понять, что наш разговор окончен. Ей нужно побыть «наедине с собой» и погрустить из-за разбитого сердца. Оно же разбито? Я не уверена.

На следующий день я отлавливаю Дина в «школе». Он усиленно делает вид, что медиа, посвященный первобытным орудиям труда, интересует его куда больше моего презренного общества, но я настырная. Я стягиваю с него наушники и дергаю его за плечо.

– Эй, – говорю я. – Есть минутка?

– Чего тебе? – не очень-то дружелюбно откликается он, сверля меня взглядом. Поди остерегается, что я пришла предъявить ему обвинения за Лин. Как я поняла из ее жалобной отповеди, он сообщил о наличии жены после того, как несколько недель подряд они весело забавлялись в нашей комнате и всех укромных уголках станции. Будь мы на Земле, я взаправду дала бы ему в наглую рожу. Но мы не там, а он располагает сведениями, которых я жажду. Да и борец за добро и справедливость, признаться, из меня паршивый.

Я доверительно склоняюсь ближе, краем глаза прикидывая расстояние до ближайшего серебряного чудика. Он мнется у входа. Мой «сталкер» тоже здесь – изображает статую у окна. Не удивлюсь, если в их шлемы и правда встроены экраны, транслирующие сентиментальные мелодрамы про жизнь их склизких собратьев с щупальцами.

– Почему ты сказал Лин, что мы здесь не навсегда? – шепотом спрашиваю я.

Дин сжимает челюсти так сильно, что на шоколадной коже проступают желваки и контуры зубов.

– Не здесь же, – бурчит он.

– Просто ответь, – сердито требую я.

– Ладно, – сдается он. – Отсюда будет лучше убраться.

– Почему?

Я вздрагиваю, когда первые капли дождя бьют по оконным стеклам. Звук кажется мне недобрым предзнаменованием, да и в целом я еще не наблюдала осадки на этой планете и не знаю, как на них реагировать. Вдруг эти плотные изумрудные облака несут в себе серную кислоту, а не влагу?

– Мы в опасности, – заявляет Дин, усугубляя мой безрадостный настрой.

– Почему?

– Кое-кто пропал, – отвечает он, но на этом его готовность что-то мне втолковывать иссякает. – Помалкивай об этом, ты! – он вставляет слово на языке аборигенов, скорее всего, крайне оскорбительное. – Ясно?

– Ясно, – соглашаюсь я.

Я украдкой бросаю взгляд на своего «сталкера» и думаю, что кое-что мне действительно ясно. Раз уже и аборигены напряглись, то пора как можно быстрее продумывать пути к отступлению. Знала бы я еще, куда отступать.

В лес к тигроволкам? Сойдет.

Их поведение хотя бы вполне предсказуемо – они просто хотят нас сожрать.

А что нужно «наследникам» от аборигенов по-прежнему остается загадкой.

И я отчего-то совершенно не верю в их благие намерения.

***

К счастью, ненастье ограничивается несколькими днями, что мы вынуждено проводим взаперти, пока по крыше и окнам лупят струи ливня. Разговор с Дином дал мне повод достаточно себя накрутить, и я сошла бы с ума от тревоги, растянись заточение на больший срок. Например, месяц или целых полгода, если бы на этой планете было что-то вроде сезона дождей.

Стоит местному Солнцу вернуться, я снова тащусь принимать ультрафиолетовые ванны. На самом деле я планирую использовать их в качестве прикрытия, ведь мой преследователь уже знает об этой странной привычке, а сама рассмотреть лес вокруг станции на предмет забора или каких-то охранных устройств.

Мало ли, что есть в арсенале у продвинутых серебряных чудиков? Лазеры? Турели? Противопехотные мины? Тут, как назло, моя память подбрасывает немало зловещих образов из массовой культуры, и я дорисовываю картины своей жуткой, мучительной и очень бессмысленной смерти.

После дождя в лесу так сыро, что трудно дышать, а широкие листья диковинных растений покрыты влагой. Из-за красноватого оттенка местной флоры эти капли кажутся кровью. Мне и без того не по себе. Я жалею, что не располагаю хоть каким-то оружием, кроме очередной ворованной бутылочки масла.

Я дохожу до своего «любимого камня» и оборачиваюсь проверить, идет ли «сталкер» за мной. Ага, его серебряная чешуя ненавязчиво маячит за деревьями.

И свезло же мне обзавестись инородной тенью! – мрачно думаю я. В моем мозгу уже не возникает ассоциаций с другой тенью, явившейся в ванную комнату, пока я предавалась жалости к себе. Это было слишком давно и в другой жизни. Я гадаю, сколько времени еще понадобится, чтобы я совсем забыла, что когда-то жила на Земле?

А есть ли у меня это время?

Все было бы куда проще, не окажись Дин такой мутной, скрытной задницей. С его стороны было бы очень мило объяснить, почему он вдруг так напрягся из-за чьего-то исчезновения. Что вообще значит «кто-то пропал»? Что именно видел Дин? И что знает?

Эгоистичный кусок дерьма! Поди планирует смыться один, бросив бедную Лин на произвол судьбы, чтобы вернуться к своему племени и ненаглядной женушке. Я уж не говорю про себя – я не пригласила его в свою койку, а значит, не заслуживаю права на спасение. Гребаные мужики!

Ладно.

Я разберусь сама.

Только для начала мне стоит избавиться от «хвоста». И, чтобы это сделать, я принимаюсь избавляться заодно и от одежды. Быть может, вид бледной, как бройлерный цыпленок в морозильном отделе супермаркета, тушки дикарки отпугнет моего сталкера. Одно дело – шпионить, другое – лицезреть тощее, невыразительное тельце с тупыми веснушками. Я надеюсь на это, хотя не исключаю обратного эффекта от своих действий. Вдруг серебряный верзила преисполнится и сочтет это за приглашение одарить меня своей инопланетной любовью?

Ебаный ад!

В этот раз я снимаю даже белье. Сырой воздух оседает на теле, как вторая кожа, и я неуклюже поглаживаю себя по плечам, стряхивая фантомное ощущение влаги. Украдкой я ищу глазами серебряное пятно – оно застыло среди алых листьев, но с такого расстояния не разобрать, направлен ли в мою сторону визор его шлема.

Я повторяю каждодневный ритуал и натираюсь маслом. «Сталкер» не приближается, чтобы предложить свою помощь. Похоже, с него хватило и прошлой нелепой сцены.

Усевшись голой задницей на выстудившийся камень, я смотрю, как надо мхом вьется легкий дымок испаряющейся воды. Задумавшись, я разгоняю его ладонью.

«Сталкер» все еще торчит в кустах.

Умница. Вот там и стой, смотри свои мультики или что там. Я вовсе не замышляю ничего, достойного твоего внимания. Просто сижу, греюсь на «солнышке». Да-да-да.

Я тянусь к своим вещам, будто собираясь достать припрятанную книжку, но на самом деле, чтобы схватить их, и резко сигануть наутек. Я не собираюсь слоняться по джунглям голышом. Я оденусь, как только пойму, что оторвалась.

Расталкивая плотные, жесткие листья, я бегу вперед, в направлении противоположном тому, где находится станция. Все глубже и глубже в лес. Босые ступни увязают в рыхлой после дождя земле, и я запоздало понимаю, что оставила обувь у камня. Ничего. Это не будет иметь никакого значения, если мне удастся сбежать и вернуться к быту дикарки, прибившись к какому-то племени. Они не умеют изготавливать обувь, а одежду мастерят из листьев и лиан. Если я хочу втереться к ним в доверие, нужно выглядеть, как они. Не как беглянка, вырвавшаяся из лап просветленных поработителей.

Я перепрыгиваю ручей, обронив масло и, кажется, какой-то из предметов своего гардероба, но не сбавляю скорости. Я все равно решила пожертвовать этими атрибутами цивилизации.

Лес становится темнее. Кроны плотно смыкаются над головой, не пропуская в чащу зеленоватый солнечный свет, а стволы все чаще встречаются на моем пути. Огибая их, я теряю драгоценное время. Корни, тут и там торчащие из земли, не способствуют успеху, словно играя на стороне серебряных гадов. Конечно, они не потрудились обнести свою станцию хотя бы неким подобием забора: попробуй пробраться через этот лес и не свернуть себе шею.

Я цепляюсь за что-то пальцами на ногах и лечу вниз. У меня не было шанса продолжать эту гонку: дыхание сбилось, а от недостатка кислорода перед глазами запрыгали разноцветные пятна. Зря я все-таки пренебрегала спортом и физической подготовкой. Но мне и в голову не могло прийти, что однажды от этого будет зависеть моя жизнь, что я буду сидеть в грязи, раздетая, среди стремного леса, преследуемая сомнительной персоной в серебряном скафандре.

И еще кое-что.

Я совсем позабыла, что лес полон и других опасностей. Например, волкотигров. Или тигроволков – я так и не решила, как их называть. Сейчас эта тварь взирает на меня из темноты между деревьев голодными желтыми глазами и шаг за шагом, крадучись, сокращает расстояние до добычи.

Добыча, кстати, это я. Я себе не завидую. Я уже видела, как эти иглоподобные зубы вонзаются в плоть аборигенов, отбившихся от группы во время нападения этого крупного, смертоносного зверя.

Я закрываю глаза, готовясь все-таки встретить свою кончину, и мысленно умоляю волкотигра не растягивать удовольствие, а начать с жил на моей шее, чтобы я побыстрее истекла своей дурной кровью. Но его клыки не перебивают моей артерии.

Кажется, у волкотигра находятся другие дела. Я слышу шум и сердитый рык зверя.

Недоверчиво разлепив веки, я вижу комок из полосатой шерсти твари и серебра за деревьями. А вот и мой личный телохранитель! И, если его не прикончит волкотигр, он прикончит меня за то, что опять втянула его в неприятности вместо того, чтобы вести себя, как нормальная дикарка, чинно прогуливающаяся по периметру.

Тигроволк издает жалобное поскуливание подобно кошке, которой прищемили дверью хвост, и бросается наутек. Серебряное пятно остается на месте. Я жду, но он так и не двигается.

– Дьявол, – бормочу я себе под нос.

Доигралась. Добегалась. Мне было весело, а пострадал бедный серебряный болванчик.

Разумнее было бы и самой убраться восвояси, воспользовавшись тем, что мой «сталкер», скорее всего, без сознания (или мертв?) и не пустится за мной вдогонку. Но любопытство оказывается во мне сильнее инстинкта самосохранения.

Я подбираю штаны от пижамы – последний уцелевший предмет одежды, пусть и основательно вываленный в грязи, натягиваю их и осторожно подкрадываюсь к «серебряному чуваку». Он неподвижно лежит на спине, распластав длинные конечности на земле.

Неужели и правда скончался?

Палочкой, что ли, его потыкать, чтобы очнулся?

А мне это нужно?

На крошечной полянке не видно следов крови – ни обычной, человеческой, ни зеленой, пузырящейся, какая, по моим представлениям, течет в жилах пришельцев. Латы на груди чужака поцарапаны, но, вроде как, это все повреждения, которые я могу видеть, не переворачивая его на другую сторону.

Уходи, – умоляю я саму себя. Хоть один гребаный раз не нарывайся. Побудь хорошей девочкой.

Нет. Это задача, которая мне не по силам. В голове уже сама собой возникает нужная цитата:

«Пусть я умру – явись передо мной!»

Я суетливо ощупываю маску под подбородком серебряного мертвяка, где, наверное, должны располагаться застежки. Не прикручен же он к голове? Перчатка же снималась! Я дергаю и тяну вверх, отчего шлем оказывается в моих руках, и я замираю, стискивая трофей так, что белеют костяшки пальцев. Не зря.

Первое, что делает «наследник», открыв глаза, – вполне себе человеческие глаза – так это крепко и, надо признать, грубо хватает меня за запястья, намереваясь вернуть себе отжатый предмет экипировки.

Поздно.

Я уже его вижу.

akashi_chapter[4] = “

Филип Марлоу”;

Я не сразу понимаю, что с моим каром что-то не так. Привычка к маневрированию в плотных транспортных потоках Оккам-Прайм давно отточена до автоматизма, что позволяет не отвлекаться от собственных размышлений на дорогу. Сумбур в мыслях у меня еще тот и без последствий межпланетного перелета. В такие моменты я радуюсь, что мы – не люди, и, кроме остаточной боли в висках, прыжки на огромные расстояния толком не сказываются на самочувствии. К мигрени вполне можно приноровиться, не прибегая к воздействиям чипа на нервные окончания. Их мало, но они есть.

Акаши пытается меня предупредить, но я отмахиваюсь от нее, как от навязчивой мухи.

Мощность двигателя падает, – говорит она. – Вы заметили?

Конечно, заметил, – бурчу я про себя и принимаюсь дальше прокручивать в голове разговор с Луизой Ришар, встречу с Офелией и прощание с Сэмом, проверяя, не упустил ли какие-то важные для дела детали. Детали – нет, а вот мощность кара и правда заслуживала моего внимания. Он резко ухает вниз, в бездну сотен этажей Оккам-Прайм, и мне едва удается выровнять его на нормальную высоту, чтобы приземлиться на крыше своего дома.

Приземление не назовешь мягким. Корпус из нано-керамики скребет по покрытию парковки, оставляя черные борозды. Внутри двигателя что-то гудит и щелкает. Кое-как машина тормозит в жалких дюймах от соседнего транспортного средства.

На грохот выбегает комендант дома и грозит мне кулаком.

– Марлоу, мать твою! – орет он, перекрикивая шум умирающего мотора. – Кто только тебе права выдал?

– Закрой рот, тупая болванка, – бормочу я себе под нос. Я окидываю взглядом приборную панель и проверяю бортовой компьютер.

Акаши… – чуть виновато зову я. – Что стряслось?

Она мигом сканирует систему. Вернее, докладывает о том, что, скорее всего, успела заметить раньше, когда я не готов был ее слушать.

Повреждение механического характера, – подсказывает она, и я невольно воспроизвожу фразу в голове с обиженной интонацией. – Неисправен шланг топливного насоса. Тормозная…

Достаточно, – обрываю я.

Я вываливаюсь наружу. Воздух сухой, жаркий и пахнет жженой пластмассой, как и всегда в Оккам-Прайм, где слишком много машин и другой техники, выделяющих в атмосферу тепло. Это намного приятнее болотных испарений заплесневевшего сырого Некрополиса.

Нижняя крышка корпуса поцарапана. Открыв ее, я вижу перекушенные провода и протечку того самого топливного шланга. Комендант, приблизившись, выглядывает из-за моего плеча с видом настоящего знатока. Он успел позабыть о своем недовольстве.

– А, – снисходительно роняет он, почесывая гладкий подбородок. – И где парковались?

– Возле космопорта, – хмуро откликаюсь я.

– Странно, – заключает андроид. – Ну… мало ли, опять шарились в каких-то трущобах, босс. Там, понятное дело, всякое хулиганье. С каких пор они шустрят в приличных местах?

– Не знаю, – отмахиваюсь я.

По правде – знаю. Знаю, что он ошибается в своих предположениях, но не вижу смысла делиться своей догадкой. Догадка паршивая, а бедняге ни к чему забивать свою оперативную память проблемами, которые его все равно не касаются.

Кто-то специально испортил мой кар. Кто-то, осведомленный о моей встрече с Луизой Ришар и знающий, что я загляну домой, прежде чем отправиться на новую миссию. Опасную миссию, если она началась с попытки покушения. Тянет ли это на покушение? Возможно, недоброжелатели не были осведомлены, что мое сознание не отцифровано, и намеревались ограничиться предупреждением. Или…

Прекрати, – осаживаю себя я и обращаюсь к Ашаки:

Я параноик, да?

Она не отвечает, видимо, оскорбившись на неуважительное отношение. Она же сразу поняла, что мне угрожает опасность, а я малодушно проигнорировал непрозрачный намек на неисправность транспортного средства. Сам виноват.

В лифте я на всякий случай снимаю бластер с предохранителя, но в квартире никого нет.

Можно было бы заподозрить присутствие посторонних по царящему здесь бардаку, но он образовался задолго до гипотетического обыска. Как правило, у меня нет ни времени, ни сил, чтобы держать свое – жилище? – место обитания в чистоте. Я и заглядываю сюда не так чтобы часто. Получив известие о произошедшем с Сэмом, я сорвался в Некрополис, не соизволив выбросить даже использованный контейнер от смеси.

В морозильной камере находится еще один, но он тоже пуст. Я швыряю их вместе с предыдущим в шахту ресайклера, толком не проверив, правильно ли выставлена категория сырья для переработки, и, опершись о столешницу кухонного островка, смотрю в окно.

Если бы я был человеком, то, вероятно, после неприятности с каром меня захлестывали бы волны адреналина. Но я просто смотрю, прокручивая в голове мгновение свободного полета, когда управление машиной было потеряно. Скучно до тошноты. Вероятно, поэтому другие наследники и ищут способы пробудить в себе хоть какие-то ощущения и сильные чувства, временами впадая в своем стремлении в крайности.

Иные заходят так далеко, что границы стираются. Воздвигаются новые, разделившие наш вид на блаженно-счастливых обитателей Гелиотрона, кровожадных культистов Некрополиса и… всех остальных, обосновавшихся здесь, в Оккам-Прайм. Недаром, ни в одном из других поселений не нашли такого распространения пресловутые синтетические наркотики.

Но оно и хорошо. Я сидел бы без работы. Точнее, наверное, опять добровольно отправился бы в спячку на сотню-другую лет. А пока мне даже в «отставке» от официальной службы есть чем заняться. Например, ловить крысу для загадочной Луизы Ришар.

Проверив планшет, я вижу, что ее подручные уже успели скинуть мне огромный объем информации, необходимый для дела, но, открыв первую же папку, я понимаю, что от голода уже мутятся мысли. Для начала не помешало бы закинуться смесью, а потом уже вникать в профили каждого, кто задействован в эксперименте конвента.

Кто они все же такие?

Акаши…

И хоть всезнающей нейросети уже явно надоело играть в обиженного ребенка, она не успевает ответить. Загорается экран домофона. Я не верю своим глазам и опять хватаюсь за пушку. За дверью не может топтаться она.

Или может?

– Что… – бормочу я, так и не сформулировав вопрос.

Офелия – во плоти – проскальзывает под моей рукой в квартиру. В своей родной – родной ли? или просто приближенной к изначальной? – оболочке она куда ниже, чем в кукольной болванке с Гелиотрона. Ее кожа снова цвета тумана, а глаза, как и прежде, зеленые с бирюзовыми прожилками. Вместе с ней в квартиру вплывает запах духов, прохладных и меланхоличных, как ее сущность.