И нас качают те же волны

– Все распланировала! – рассердилась Зоя Васильевна. – Забыла только у тети Зои поинтересоваться, нужен ли ей этот приварок, с такой обузой!

– Она ж и позвонила, чтобы спросить! – встала мать на защиту. – Говорит, человек хороший, хочется помочь. Очень просит! Она еще спрашивает, цел ли дом Тихановича? Уже напела ему про эту красоту!

– Ой, не знаю я… Как-то все неожиданно… И вообще, меня эта идея напрягает – чужой мужик во дворе…

– Ну, если Зайка не хочет мужика приютить, пусть он у тебя, Милка, поживет, а ты эти две недели у меня перекантуешься, – предложила Людмила Петровна. – Он же по делу едет, а не рыбачить или квасить-купаться-загорать. Может, он наш Артюховск и правда прославит!

Людмиле Ивановне это предложение, сделанное от чистого сердца, градус настроения понизило: кантоваться на седьмом десятке две недели в чужом доме, пусть даже доме подруги, – небольшое удовольствие! Она заметно скуксилась. Однако Люсино заступничество решило вопрос в пользу столичного гостя.

И тут Зайкина совесть немедленно начала подрывную работу в ее душевных глубинах: Миле придется нарушить свой привычный распорядок, в чем-то применяться к Люсе. Уже не встанешь ночью, если бессонница, не зажжешь свет, не включишь телевизор – у хозяйки как раз в этот момент бессонница закончится, и она уснет. Или нога даст жару, нужно будет принять лекарство. Да мало ли, какие еще ситуации могут возникнуть у таких не молоденьких дам! Если же этого Игоря Николаевича поселить в летней кухне, Зоя все же в доме будет одна, никто никому мешать не будет. Конечно, уже не выскочишь в неглиже переложить шланг с грядки на грядку, и из душевой будки в дом обмотавшись полотенцем не перебежишь. К тому же, оставшись одна, Зоя Васильевна жила по принципу – есть надо, чтобы жить, а не наоборот! А долг гостеприимства не позволил бы женщине посадить гостя на кашки и овощи. Но всего-то пару недель… Словом, Зоя Васильевна пошла на поводу у своей совести и подытожила:

– Ладно, пускай гость поживет в летней кухне. Может, он и ее увековечит! А ты-то с ним знакома? Он – Юлькин сосед, а ты в Питере немало времени провела.

– Да так, шапочно: здравствуйте – до свиданья! Его жена в то время еще жива была. Тот еще экземпляр! Цербер!

– Так она, видно, быстренько просекла ситуацию.

– Какую еще ситуацию?

– Ту самую: козел и капуста! Теперь цербера нет, а козел едет к капусте.

– Да ну тебя, Люська! Все про Фому, а она про Ерему! Все ты к отношениям полов сводишь!

– Это я-то?

– «Как будто вне любви есть в мире что-нибудь!», Афанасий Фет, – заметила примирительно Зоя.

– Да у нее сердце давно мохом обросло! – сердито сказала Мила.

– Люся, но пять минут назад ты ратовала за приезд Игоря Николаевича.

– Да господи, пусть едет! Хоть посмотрим на столичного мужика. Может, они от наших чем-то отличаются!

– А давайте сходим к к Тихановичу! – осенило Зою Васильевну. – Полезное с приятным!

Подруги были «за».

– Потопали, – сказала Люся.

– Пошлепали! – поднялась следом Зоя.

– Поскакали! – бодренько встала Мила.

* * *

– Девочки, вы сегодня «Местное время» смотрели? – окликнула подруг слегка отставшая Мила. Девочки не смотрели.

– Уже четвертый случай ограблений – девчонок отлавливают в темных закоулках и золотишко снимают. Вчера со студентки медколледжа серьги, два кольца, цепочку с кулоном сняли. Что творится!

– Нечего шляться по ночам, – сказала жестокосердая Люся. Обвешаются, как елки, и – по кафешкам да по дискотекам!

– Когда-нибудь и твои внучки начнут обвешиваться и шляться.

– Мои особо не обвешаются – доходы у родителей не те. А будут шляться – я им мозги вправлю.

– Ага, если они тебе это позволят!

– А что еще там передавали? – поспешила вмешаться миротворица Зоя.

– Заммэра Мирюгина сын пропал.

– Как пропал?

– Два дня назад, говорят, просто не объявляли. Наверно, думали, что загулял, золотая молодежь, что вы хотите. Или репутацию не хотели подпортить отцовскую, по своим каналам искали. Да ведь шила в мешке не утаишь в нашем городке.

– А сколько ему?

– Двадцать два, в Астраханском педуниверситете учится. Полиция, поди, на ушах.

– А то! Не абы кто, мэрское дитятко пропало!

– Заммэрское!

– Да какая разница!

– Ну, может он хороший парень, мало ли, – это Зоя-миротворица.

– Да уж прямо-таки!

– Чего в жизни не бывает!

– Да, кошмар! – У зама мэра! До чего дожили!

Так, беззлобно злословя, женщины добрались до Заречной, на которую фасадом выходил дом Тихановича.

* * *

Когда-то дома на Заречной смотрели окнами на Волгу. Потом, как и в других городах и весях Отечества, в духе времени, незначительная часть артюховского населения стала стремительно богатеть, а гораздо более значительная – нищать. В строительной отрасли Артюховска произошел бум. В разных районах города, как грибы после теплого летнего ливня, вырастали диковинные башни, рыцарские замки, швейцарские шале и даже восточные дворцы из «Тысячи и одной ночи» – новых русских. Вырастали, сообразно прихотливым вкусам народившейся новой формации местного разлива.

Замусоренный берег Волги и довольно широкая прибрежная полоса, заросшая вечно поеденными червями вязами и кустами лоха, вдруг оказались лакомым куском. Вязы и лох выкорчевали, берег нарастили и укрепили, и началось бурное строительство. В тылу у Заречной возникла новенькая улица. Новорожденная в рекордно короткие сроки, улица была названа, естественно, Волжской и лишила зареченцев, аборигенов здешних мест, возможности любоваться волжскими восходами и закатами. Жители Волжской изначально были обречены на, скажем так, более чем прохладное отношение к себе жителей Заречной.

Дом купца Тихановича был гордостью старого города, и горожане своих гостей, что летом съезжались и слетались к родственникам со всех концов нашей необъятной родины на воблу и арбузы, непременно водили его показывать. Строго говоря, он был домом Бельковой, поскольку строил его купец для дочери Елизаветы в качестве свадебного подарка: Тиханович выдавал Лизу за своего молодого компаньона Никиту Белькова. Но в народе дом прозывался отцовским именем.

Тиханович был купцом второй гильдии, личностью, в свое время известной в городе. Благодаря щедрым пожертвованиям на богоугодные дела – строительство храма, приюта для сирот, обустройство набережной – он даже был удостоен звания почетного гражданина города. Сам купец с семьей проживал в большом каменном доме, сгоревшем не то в революцию, не то в гражданскую. Деревянный терем дочери каким-то чудом уцелел. Чудо, впрочем, объяснение имело вполне материальное: в годы гражданской войны в нем располагался лазарет для красноармейцев.

Бревенчатый двухэтажный теремок имел форму прямоугольника. Сложенный из толстых бревен, он представлял собой двухэтажный сруб, опоясанный с трех сторон на уровне первого этажа галереей. С фасада располагалась просторная терраса. Крыша была сделана в форме четырехгранной луковицы, с четырьмя маленькими луковками по углам. Прихотливо изукрашенный деревянной резьбой, дом имел нарядный, сказочный вид. На фронтоне – деревом же выложенные цифры: 1910 – год рождения дома. Время сохранило, но не пощадило его: бревна стали белесыми, местами с темными пятнами. Деревянное ажурное кружево рассохлось. Дом выглядел как декорация княжеского терема к фильму-сказке о Соловье-разбойнике или Садко, а задником ему служила стена новенького трехэтажного коттеджа, облицованного красным декоративным кирпичом.

Почему он стоял заброшенный? Живы ли его владельцы-наследники? И неужели в Комитете по защите памятников культуры не знают, какая красота погибает в старой части города? – рождались стандартные мысли у всех, пришедших полюбоваться теремом.

Теремок стоял вторым от угла. Первый дом от дороги, слева от терема, хоть и вполне ухоженный, явно был нежилым: ставни закрыты и заколочены крест-накрест, в небольшом палисадничке – неубранная прошлогодняя сухая трава и поднявшийся камыш. В доме, расположенном справа от теремка, жили: свежевыкрашенные ставни, ухоженный палисадник с мальвой и ирисами. Дом Тихановича стоял в глубине двора, был окружен высоким глухим забором, почерневшим и слегка покосившимся. Было понятно, что свои охранно-сторожевые функции забор выполняет чисто символически: пни посильнее – и он упадет. А здоровому мужику и доску оторвать – не проблема. Наверно, только благодаря тому, что вокруг люди живут, и, в основном, бдительное старичье, и забор не упал, и дом цел. На калитке висел большой замок.

Стоять и пялиться дальше дамам стало неловко, хотя жителям Заречной и не привыкать к любопытствующим посторонним. На противоположной стороне улицы, наискосок от теремка, сидел на лавочке дедок в бейсболке и поглядывал в их сторону.

– Ну, вот и источник информации, – сказала Зоя Васильевна. – Вот ведь, бабы уже все попрятались, ставни позакрывали, а этому грибу и жара нипочем!

– Да жары-то особой пока нет, а на улице все прохладней, чем за забором: с Волги какой-никакой ветерок. А мы-то – не по жаре гуляем? – возразила Людмила Петровна.

– Нас нужда гонит, – подключилась Людмила Ивановна. – Мы совершенствуем навыки пешей ходьбы. А также план выполняем. А то лежала бы я сейчас под кондиционером, «Модный приговор» смотрела.

– Душа болит о производстве? – съехидничала Люся. – Гость-то конкретно к тебе едет!

– И вместе с тобой отдыхала бы под кондиционером твоя «трудовая мозоль», – дополнила Зоя.

– Все по больному норовите ударить, – вздохнула Мила, поскольку «трудовая мозоль» таки имела место. – Пойдем за информацией!

И она направилась к деду. Людмила Ивановна и в свои 62 не утратила способности флиртовать. Куда девалось ее прихрамывание? Нога, почувствовав важность момента, не напоминала о своем существовании. Мила не шла – плыла. Доплыв до лавочки, она голосом тоскующей голубки проворковала:

– Утро доброе, молодой человек!

В мутноватых от возраста глазах «молодого человека» огромное любопытство скрыло даже зрачки. Он как-то подобрался, лихо сдвинул бейсболку на огурцеподобной голове козырьком назад и пророкотал:

– Здравствуйте, красавицы! Куда путь держите? Ищете кого?

Баритональный тембр голоса никак не соответствовал его хлипкой конституции. Скорее всего, как и Милкино воркование, его дыхательные пути способны были в экстремальных ситуациях производить эти обертоны. Два старых пня почувствовали друг в друге родственные души.

– Присядьте, отдохните в тенечке!

– Нас много, места не хватит! – жеманничала Мила.

– А вы не стесняйтесь, поближе, потеснее! Я уже давно не кусаюсь!

Бархатный баритон продолжал процесс обольщения, а его тщедушный обладатель подвинулся к краю лавочки и Милу даже за ручку слегка потянул, чтоб, не дай Бог, из двух оставшихся кто-то не сел рядом. По виду, деду было за восемьдесят с немалым хвостиком, но дряхлость с ним и рядом не стояла. Поджарый, коричневый от солнца, как мулат, небольшой своей ручкой он как магнитом подтянул Милу к себе, и она не села – плюхнулась на лавочку. Похоже, «молодой человек» в те годы, когда он таковым являлся, был знатным ходоком, и Миле не уступил бы. Две родственных души нашли друг друга во времени и пространстве. Дальше они играли пьесу для двоих, а подругам даже реплик подавать не пришлось, они были только зрителями.

– Вот любуемся, домик уж очень красивый! Были же мастера! В нем что ж, так и не живет никто?

– А вы купить хотите? Я б от такой соседки не отказался!

– Да и я б с таким соседом – ох, посидела бы на лавочке!

– Так за чем дело стало? Покупай!

– Я б и купила, если б поднакопила!

– А сколько поднакопить осталось?

– А сколько просят – столько и осталось!

– Нисколько не просят, а я бы больше пятисот тысяч не дал.

– За такую-то красоту?

– Красота-то – она на ладан дышит, ее чтоб оживить, еще десяток миллионов вложить надо, или же все снести и нормальный дом построить. Место-то ведь хорошее, Волга рядом, участок большой, не чета нашим, да бестолковый, соль гольная да камыш. Его тоже до ума доводить надо, чтобы выросло что-то.

– У меня бы рука не поднялась снести! А почему же никто не просит? Хозяева куда подевались?

Из дальнейшего диалога выяснилось вот что.

Муж Елизаветы Бельковой сгинул еще в революцию, почему ее не тронули – дед (Федор Игнатьевич!) не знал, мал был. Купчиху Белькову он помнил немолодой теткой. Был у нее сын Сергей, старше Федора лет на десять. В 41-м забрали его на фронт, откуда он не вернулся, Федор Игнатьевич помнит, как выла тетка Лиза, всей улице было слышно. Женщина она была неплохая, мать и другие соседки пошли ее утешать, да она всех спровадила. Жила она потом с невесткой Анной, детей молодые не успели завести. («Вот скажи, что не судьба! Елизавета вышла замуж – революция мужа забрала, сын Сергей женился – года с Анной не прожили»!).

– Не судьба, а время такое. Исторический момент!

– Ты еще скажи – эпоха!

– Ну да, а что?

– А то: дом несчастливый!

– А что ж, кроме Сергея, у Елизаветы детей не было? Ведь в браке они все-таки несколько лет прожили до революции, пока муж не сгинул?

– Этого я точно не знаю. Кажется, был у нее еще ребенок, но умер во младенчестве.

– А потом?

В 50-х Анна вышла замуж во второй раз и уехала с мужем в Кузбасс, свекровь не препятствовала, да и кто ее спрашивал? Дело молодое. Родила сына, Сергея. Где-то году в 75-м Елизавета умерла, дом завещала невестке. Анна отношения с бывшей свекровью поддерживала, часто приезжала на лето с сыном. В последние годы жизни тетка Лиза, неуютно себя чувствуя в огромном доме и боясь умереть в одиночестве, пускала на квартиру студенток, а умерла все же одна, летом. Соседи хоронили, невестка на похороны опоздала, а вскоре и сама ушла к свекрови. Они хорошо ладили, а со второй свекровью у Анны не сложилось.

Сын ее, наследник, почти каждый год приезжал весной на путину. Рыбачил, солил воблу, по двору что-нибудь всегда делал – камыш корчевал, забор вон не падает – укрепил. Неплохой был мужик, шахтер, из Кузбасса.

– Почему – «был»?

– Да так получается. Год уже ни слуху, ни духу. Был бы жив, хоть бы письмо написал, что делать. Дом пустой стоит, ветшает, соседи с правой стороны живут и боятся – того и гляди, полыхнет! В нашу-то сушь… Если бы хоть соседи слева жили, было бы спокойнее. Тоже умерли Шустовы, один за другим. Наследники никак не продадут, много хотят. Мрет народ, как мухи, а молодежь в квартирах жить хочет да в коттеджах, у кого денежки водятся.

Дома, что справа и слева от терема, чтобы не иметь уж слишком жалкий вид на фоне вознесшихся за их спинами хором, изо всех сил старались выглядеть прилично. Как молодящаяся женщина, желающая придать себе товарный вид, они воспользовались средствами строительной косметологии: облачились в сайдинг, поменяли деревянные окна со ставнями – на пластиковые с жалюзи. Бедненько, но чистенько.

– А за этот дом сколько хотят?

– Полтора миллиона, да кто ж им даст за гнилушку? Там ни газа, ни воды во дворе, и двор камышом зарастает. Уже шпанье начинает лазить, дом-то угловой, по дороге день-деньской на Волгу идут-едут. А из этого двора и к Тихановичу пролазят. Гоняем, да кого сейчас напугаешь? Тебе скорее башку снесут.

– А как же посмотреть можно?

«Молодой человек» внимательно взглянул на Милу.

– Так ты теремком интересуешься или нормальный дом хочешь купить?

– Я б и терем купила бы, да вы же говорите, что не у кого. Да и денег таких у меня нет, чтоб его отстроить.

– Так и тот дом рук потребует. Муж-то есть?

– Сегодня нет – завтра будет! – резвилась Мила. – А не будет – соседи помогут. Поможете ведь?

– Ну, ладно, – решился Федор Игнатьевич. Они мне ключи оставили, если что… Сейчас пойдем смотреть?

– А давайте! Раз пошла такая пьянка!

Дед пошел за ключами.

– Ну, и что значит это представление? – неодобрительно поинтересовалась Людмила Петровна.

– Ты что, правда, не понимаешь? Пока мы с дедом будем осматривать шустовский дом, вы обследуете двор: он же сказал, что через этот двор шпана в соседний лазит. Значит, лаз есть, или доски в заборе оторваны

– С ума сошла! Тебе-то что?

– А как мы по-другому попадем в тот двор? Как мы будем теремок человеку показывать?

– А как ты собираешься в этот двор попадать в дальнейшем? Деду лапшу на уши вешать? Так дед – не промах! Или замуж за него пойдешь?

– И согласится ли твой «человек» лезть в дыру в заборе? Всякий нормальный человек унюхает тут криминальный душок!

– Если он не авантюрист и не страдает хроническим насморком.

– Ой, да ладно! Рассосется! Вы только не мешайте!

Тихую перебранку подруг прервало появление «молодого человека», да не одного, а с «девушкой» примерно его возраста – женой, как оказалось! Зинаида Григорьевна – тоже небольшого росточка, усохшая, с лицом, как печеное яблочко, бабуська – тоже захотела пойти показать дом потенциальной соседке, заодно и посмотреть, что за фря, из-за которой так засуетился ее «драгоценный». Одна угроза для Милы миновала – замужество. Зоя Васильевна и Людмила Петровна имели возможность наблюдать редкое природное явление: мгновенное перевоплощение молодцеватого дамского угодника – в дедулю, павлина – в облезлого от старости властителя курятника. И баритональные раскаты в голосе больше не звучали. Да и Милкины горловые переливы исчезли, а проснулась боль в колене. Не пава плыла, а прихрамывала немолодая женщина.

Осмотр много времени не занял, хотя Людмила Ивановна как могла, тянула время: выстукивала стены, в одном месте отковырнула обои, осматривала подоконники, занимала бабку разговорами. Подруги покупательницы в дом не пошли, хотели побыть на воздухе по причине головной боли, а оставшись во дворе одни, времени зря не теряли: начали осматривать забор по периметру.

Лазы-таки существовали, причем со всех трех сторон! За глухой стеной дома, которая когда-то окнами смотрела на Волгу, а теперь на трехэтажный коттедж, в новеньком добротном заборе тоже обнаружился лаз. Он был лишь прикрыт досками, легко сдвигающимися, которые Зоя Васильевна сразу и сдвинула. Сдвинула – и тут же птахой вспорхнула вверх: на нее внимательно смотрели два карих любопытных глаза, расположенные на огромной – баскервильской! – собачьей башке. Монстр негромко сказал «гав», и в слове явственно звучал вопрос.

Взлететь-то Зоя взлетела, благодаря шквальному выбросу адреналина, но земного притяжения пока еще никто не отменял, и в следующую секунду она шлепнулась на копчик, приготовившись к худшему. Утверждают, что в последний миг перед глазами человека успевает промелькнуть вся жизнь. В мозгу у Зои Васильевны крутился лишь стишок из какой-то сказки: «Ты не смерть ли моя, ты не съешь ли меня?». Еще она успела подумать, что либо утверждающие подобное врут, либо это еще не последний миг ее жизни.

У Люси реакция всегда была отменной, но ситуация складывалась настолько экстремальная, что она превзошла себя: как только Зайка вертолетом взлетела над землей, Люся, не видя, что происходит, поскольку стояла спиной к забору, нутром почуяла опасность и автоматически сдвинула доски на место, тем самым врезав чудовищу по носу. Вследствие эффекта неожиданности и болевого шока с собакой случилось то же, что с Зоей Васильевной: обе не издали ни звука. Зажмурившись, Зоя с Люсей ждали, что пес сейчас пойдет на штурм забора или – как манны небесной – что он ограничится осатанелым лаем, но тут вдалеке раздался женский вопль: «Дик, свинья этакая, ты опять полез в клубнику ср…ть?», и Дик помчался на зов. Потом донеслось поскуливание безвинно оклеветанного Дика: то ли пес безуспешно пытался доказывать свою лояльность на предмет клубники и прочих обвинений, то ли рвался к забору разобраться, но не имел возможности.

Осмотр дома, наконец, завершился. Людмила Ивановна обещала подумать, посоветоваться с детьми, прикинуть, так сказать, финансовые возможности, и, если надумает, придти за адресом и номером телефона хозяев.

– Как тебе покупательница? – спросил дражайшую половину Федор Игнатьевич. Как оказалось, старания Милы обаять бабулю потерпели крах: Зинаида Григорьевна за долгую многотрудную супружескую жизнь научилась чуять фальшь животом. Она была бескомпромиссна и задумалась лишь на миг.

– Стерва! – сказала она, и это был окончательный вердикт.

* * *

Если к дому Тихановича подруги «скакали», то к их обратному пути был более применим термин «шлепали»: устали, да и припекало все сильнее. Пора было по домам.

– Ну, куда вы несетесь? – поскуливала Мила.

Подруги притормаживали, потом незаметно опять наращивали темп. Ванилин выветрился, и мошка лютовала все сильнее.

– Когда же ее потравят чем-нибудь? – злилась Людмила Петровна. – В космос летаем, а с этой гадостью справиться не можем!

– Закон экологического равновесия, – объяснила пыхтевшая сзади Мила.

– «Ах, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной да пыль, не комары да мухи», – процитировала Зоя, намекая, что проблемы существовали во все времена.

– Пес смердящий, – сказала Людмила Ивановна, и в голосе ее прозвучало даже некоторое восхищение.

– Кто такой? – уточнила Зоя Васильевна.

– Федя! Даже за талию подержаться успел!

– Долго искал? – заинтересовалась Людмила Петровна.

– Кого? – не поняла Людмила Ивановна.

– Талию ту, – невинно пояснила Зоя Васильевна.

– Ну, заразы! Небось, обзавидовались?

– А то! – вздохнули завистницы.

– Давайте лучше подведем итоги, – сменила тему Людмила Ивановна.

– Какие итоги? Я вообще не пойму, в чем смысл всего? – сварливо сказала Людмила Петровна.

– Зайка, ты что, тоже не понимаешь?

– Я понимаю отчасти: на твоем горизонте возник новый «крендель» – архитектор из столицы, отсюда и твоя бурная деятельность.

– Девочки, вы очумели, что ли? Все к одному сводите! Сами озабоченные!

Девочки поняли, что, мусоля тему взаимоотношения полов, переборщили.

– Прости, Милочка! Это мы, правда, палку перегнули! Хочешь, на колени встанем? – покаялись они.

Мила какое-то время сопела молча – пыталась определить природу их смирения: ерничают подруги или в самом деле раскаиваются. Представила двух теток на коленях в пыли – окончательно отошла, расхохоталась.

– Ну, подумайте сами: человек приедет не для того, чтобы из-за забора поглазеть-поохать. Он захочет дерево потрогать, может, отковырнуть кусочек на анализ – состав лака или чем там его пропитывали, как выдерживали, что оно сотню лет стоит. Зарисовать захочет, сфотографировать – он же книгу пишет. А как по-другому попасть, если хозяев нет? С милиционером прийти? Так дом – частная собственность, а он, я так понимаю, приедет как лицо неофициальное.

Мила рассуждала здраво, но сомнения подруг не покидали.

– И все-таки, как ты собираешься попасть в теремок? Вернее, в соседний двор, который «покупать» собралась?

– А вы разве не обследовали двор? Чем же вы занимались все время, пока я там ваньку валяла?

– Обследовали, обследовали! Дед прав: шпана, видимо, лазит. За кустами сирени в заборе со стороны Тихановича – лаз. Он замаскирован: доски оторваны только снизу и легко сдвигаются.

– А забор со стороны дороги? Скорее всего, шпана оттуда во двор пробирается, а потом уже – к Тихановичу. Не станут же они всякий раз через забор лазить – слишком заметно! И что их туда манит?

– Та же картина, и как раз что их манит – понятно, – сказала Зоя Васильевна. – Угловой дом закрыт, и ставни надежно забиты, а в теремок все равно можно ход найти. Да там и во дворе хозяйственные постройки, можно в них укрываться. И потом, просто интересно. Может, они за привидениями охотятся – старина все же, причем бесхозная.

– Дед же сказал – шпана, а не детвора, какие привидения, – резонно возразила Мила. – А может, бомжи или наркоманы.

– Самое интересное, – задумчиво сказала Люся, – что лаз в заборе есть и с третьей стороны, за глухой стеной дома.

– Что-то у меня пропало желание в терем попасть, – погрустнела Зайка, вспомнив Дика. Получишь по башке за свой исследовательский пыл.

– – Мы же втроем будем, кто посмеет! Азарт переполнял Милу. – И потом, мы же днем туда полезем!

– Ну что ты плетешь! «Полезем!» Старперка!

– Да нет, не старперка. У нашей Милочки кое-где детство заиграло!

– Всему же есть предел!

– А как же твоя нога? – осенило Зою.

– Потерпит!

– Вот попробуй теперь, похнычь! – сварливо сказала Люся.

– Меня другое беспокоит, – задумчиво сказала Мила, как бы не слыша выпадов в свой адрес.

– Все-таки что-то беспокоит?!

– С моими габаритами ни в один лаз не пролезешь.

– А говорили тебе умные люди – не ешь после шести!

– Глупости! Ты хоть после десяти ешь, так Люсей и останешься, какой тебя Господь создал и мама с папой!

– Люди, наверно, знают, о чем говорят.

– Ни шиша они не знают! И, кстати, со стола ты метешь не меньше меня, особенно когда выпьем, а толще не становишься.