скачать книгу бесплатно
Или собственное шило в одном месте.
Я заглянул на пять минут к себе, переоделся. Потом поднялся к родителям.
Дверь открыла аккуратно причесанная рыжая девочка в голубом платье.
– Оба-на, – сказал я пораженно.
– Ну не ходить же Анастасии в твоих старых джинсах? – спросила мать, появляясь за ее спиной.
Наська сделала что-то, чему полагалось изображать книксен или иной аристократический поклон.
– Я, конечно, удивлен, что ты хранишь мои детские шмотки, – сказал я, заходя. – Мам, но платье я точно не носил.
Наська хихикнула.
– Мы сходили в магазин, – сказала мама. – Взяли зонтики и сходили.
Я молча смотрел на нее.
– Максим, перестань, – мама махнула рукой. – Тучи. Я не видела этой гадости. И даже будь небо чистым, я бы не смотрела на кольцо.
Я продолжал молчать.
– Пойдем, я пиццу сделала, – сказала мама. – Не знаю, как получилось, никогда не делала пиццу с тушенкой и кетчупом… Максим! Ну неужели ты думаешь, я не знаю, что случилось в мире?
– Ты хорошо изображала, – кисло ответил я.
Мать махнула рукой и пошла на кухню, качая головой.
Наська, терпеливо дожидавшаяся конца разговора, раскинула руки и облапила меня. Торжественно сказала:
– Пришел мой герой!
– Победитель японской мафии, – безнадежно согласился я.
– Нет, ты предводитель тайной организации Сопротивления. Вы боретесь с теми, кого лучше не называть вслух! – она понизила голос. – Ты на самом деле древний как пень. Тебе почти двести лет, но тебя воспитывали буддийские монахи…
– Буддистские… – неуверенно поправил я.
– Да без разницы! Тебя поили молоком волшебных летающих яков, и ты сохранил внешнюю молодость…
– В кого ты такая умная? – спросил я, пытаясь идти по коридору. Это не очень просто, когда в тебя намертво вцепилась десятилетняя девчонка.
– Забыл, где я живу? Я четыре года лежала неподвижно, мне нечем было заняться, а в комнате было много книжек…
– Примерно догадываюсь об их содержании, – кивнул я. Мне показалось, что про четыре года Наська сказала серьезно.
– О, ты и о половине не догадываешься, – ответила она загадочно. И вдруг с живейшим интересом уставилась на меня.
– Чего? – спросил я.
– Ничего, – Наська хихикнула. – Ничего. Тили-тили-тесто.
Отцепившись наконец-то, она с визгом унеслась на кухню.
Мне захотелось провалиться сквозь пол, сквозь квартиру внизу, пару лет как занятую каким-то казахским бизнесменом, и оказаться сразу в своей.
Наська что, каким-то образом почувствовала… мои отношения с Дариной?
Смирившись с неизбежным, я пошел на кухню.
Уж не знаю, кто делал пиццу, но из духовки ее доставал отец. Выглядела пицца странно: четырехугольная, на весь поднос, из тушенки с луком и кетчупом. Итальянцы бы в обморок упали.
Но было вкусно.
Мать с отцом все-таки налили себе водки. Но хотя бы не маскировали ее под вино, что меня вечно раздражало. И выпили всего по рюмке. По крайней мере сейчас, при мне.
– Как твои дела сегодня? – спросила мама с той деланой небрежностью, которая означала, что она готовится сказать что-то очень серьезное.
– Нормально, – я пожал плечами. И выдал то, что должно было порадовать родителей: – Думаю, может, попробовать поступить в институт? До экзаменов еще больше двух месяцев. Подготовлюсь.
– Хорошо, хорошо, – пробормотала мама, даже не уточняя, куда именно и с чего вдруг я собрался поступать. – А как Дарина? Ты ее не видел?
– Видел, у неё все хорошо, – я искоса посмотрел на Наську. Та упоенно грызла корку от пиццы.
– Я вот что…
– Мы, – поправил отец, крякнув.
– Мы вот что подумали, – согласилась мама. – Ты сказал, у нее проблемы какие-то, семейные…
Я кивнул, уже понимая, к чему всё идет.
– Может, ей пожить у нас? Или у тебя, квартира же большая, для девочек найдется свободная комната. – Мама, похоже, исходила из того, что я никак не могу спать в одной комнате с Дариной.
– У нее дела, мама.
– Ну пусть заглянет как-нибудь, я пирог сделаю, – продолжала мама, хмурясь. – Мука есть. Или пирожки с картошкой…
Она явно подбиралась к основному вопросу.
– А Настенька пусть пока поживет у нас, – закончила мама. – И Дарине легче будет с делами, и девочке…
– Мама, завтра утром Наське надо вернуться к Дарине, – сказал я.
Лицо у мамы закаменело. Отец потянулся к бутылке и вновь наполнил рюмки.
– Это обязательно? – спросила мама жалобно.
Я молчал.
Ну что я, слепой, что ли? Не вижу, что родителей будто включили сегодня?
– Это обязательно, – неожиданно сказала Наська. Повернулась и обняла мою маму. – Вы хорошая. Я бы у вас осталась.
У мамы задрожали губы.
– Но вы же догадываетесь, да? – сказала Наська. – Я не совсем человеческая девочка. Я из Гнезда. Я Измененная. И Дарина тоже. Я куколка, она жница.
– Сволочи, – тихо сказал отец.
– У меня была… нет, не хочу даже называть, – Наська опустила голову. – Очень гадкий рак. Его вообще не лечили, и сейчас не умеют. Родители пытались собрать денег, но это все равно бы не помогло. А тут еще Перемена. Всем стало не до того. Я бы умерла, но появились Гнезда. Я не помню маму, только придумываю себе, но у меня есть ее письмо. Она там все рассказывает. Я ее понимаю и не сержусь. И на Гнездо не сержусь. В одном я не прижилась, так бывает, меня гнездниковское забрало. Там я поправилась, только не сразу.
Мама молчала.
– Ты приходи утром, Максим, – попросила Наська, не отрываясь от моей мамы. – Сегодня был такой чудесный день. Утром мы пойдем в Гнездо. Дарина ждет, я чувствую.
Я взял отцовскую рюмку и выпил. Потом мамину.
Никакого вкуса. Как у отцовского виски в ночь Перемены.
Отломил кусочек пиццы, бросил в рот и вышел.
Ничего я не мог сделать, никому не мог помочь.
И никто не был виноват.
Даже Инсеки.
Потому что если бы не они – вся Земля была бы радиоактивной пустыней, в которой дикари дрались бы за банку тушенки.
У меня, конечно, были заначки в квартире. И кубинский ром, и английский джин, и настоящий французский коньяк. И вино, кстати, было. Даже шампанского две бутылки – я все собирался поразить какую-нибудь девчонку новогодним праздником с шампанским.
Поэтому я открыл бутылку обычной водки, даже не из Комка, а из государственного магазина. Чистая химия, если откровенно.
Налил в стакан сто грамм, выпил, понял, что не поможет. И пошел спать.
Это был очень интересный и необычный день. Но утром он окончательно останется в прошлом.
Я отрубился сразу, без пустых переживаний и лишних мыслей. Спать так спать, нечего ворочаться.
И проснулся, как мне показалось, почти сразу же. В комнате было темно и тихо, но я чувствовал, что не один.
Пистолет лежал далеко, в кобуре на столе. Но на тумбочке ночевал японский кастет – явара. Да, считайте меня параноиком. Когда начинаешь жить один в восемнадцать лет в чужой большой квартире – хочется иметь под рукой что-нибудь неожиданно полезное.
Я медленно, будто во сне, пошевелился, высвобождая руку из-под одеяла. Почувствовал, что кто-то сидит в ногах кровати.
Резко подтянувшись, я хлопнул рукой по тумбочке, лежащие на зарядке часы засветились, я подцепил явару и замахнулся.
К счастью, слабенького света часов хватило, чтобы я разглядел свою веселенькую детскую пижаму.
– Наська? – обалдел я.
Куколка сидела, сжавшись в комок, сплошь коленки и локти, смотрела на меня широко раскрытыми глазами и мелко тряслась.
– Что случилось… Что с родителями?
– Они спят…
– Что ты здесь делаешь? Как ты вошла?
– Ключ у них взяла…
Ну да, конечно, ключ от моей квартиры у них возле дверей висит… задвижку я не закрыл… наверное.
Что, впрочем, не отвечает на основной вопрос.
– Ты зачем пришла?
– Мне… мне страшно. Я слышу…
Почему-то я сразу понял. Наверное, тоже ощущал, только не привык к такому.
А теперь услышал.
В километре от нас ныло, будто больной зуб, Гнездо.
– Что это? – Я сел, спустил ноги на пол.
– Ты слышишь? – кажется, она обрадовалась.
– Да уж, спасибо печати… – буркнул я. Во рту пересохло. Ненавижу алкоголь. – Ты видишь в темноте?
– Немножко.
– Принеси мне с кухни стакан воды. Лучше из холодильника, не из-под крана.
Наська тихо исчезла. Я опять пошевелил часы, в их слабом свете натянул джинсы, стал застегивать рубашку.
Наська появилась с фарфоровой кружкой. Как-то она ухитрилась все сделать совершенно бесшумно. Я жадно выпил воду, сказал:
– Воду лучше наливать в прозрачные стаканы, так вкуснее.
– Правда? – поразилась она.
Фраза помогла, у нее мозги заработали в другую сторону.
– Почему сразу не разбудила? – спросил я.
