Мама для Маши

– Нюша, – произнес он еле слышно, судорожно глотнув слюну, – ведь всего раз было.

Аня грустно улыбнулась.

– А сколько надо?

– Почему же ты не сказала?.. – все еще окончательно не придя в себя, спросил он.

– Кому, Игорек? Ты ведь тоже – ноги в руки, и был таков. И выбора у меня не было. Месяц, как умер отец. А смерть от рака нелегкая. Мама еще от нее не оправилась. Я до сих пор все помню. И страх, и позор, и боль адская. Вот и все, что осталось у меня от этой любви. Да нет, не все, пожалуй. Как же мне не помнить Романова? За него-то я замуж и вышла. Но это с тобой не связано. Не думаю, что он сподличал бы. Мы с ним позже случайно встретились на новогоднем институтском вечере. Я после всего этого от парней как от чумы шарахалась, а он поначалу особого рвения не проявлял, да и вообще, по-моему, ровно ко мне дышал.

– Свежо придание, – продолжая сверлить взглядом стену, помрачнел Игорь, – к красавице дышал ровно, однако же, на кикиморе не женился.

– Не вали с больной головы на здоровую, – осадила его Аня, – не в этом суть. Мама его гинекологом работала. Вот на свадьбе все это и всплыло. Моя мама с сотрудницей ее договаривалась. Она договорилась, а та проговорилась. Знаешь, как бывает. Как ему было, жизнь с обмана начинать? А ведь он тоже меня любил. Детей у меня нет и быть не может. И за все время я не слышала от него ни слова упрека. Предлагал усыновить ребенка. Зачем ему чужой? Он и своих иметь может. Я сама настояла на разводе, – Аня тяжело вздохнула. – Согласился. Развестись-то мы развелись, а как дальше жить, я не знала. Мы даже квартиру не разделили. Все бросила и приехала к маме. Этот развод ее, бедную, и добил. Сперва в церковь ходила и плакала. У меня прощения просила. А я ведь молодой тогда была да глупой. Что я понимала? Тошнит и тошнит. Думала, чем-то отравилась. А когда мама поднажала, я ей и созналась. Где было тебя искать? Да и зачем позор на люди выносить? Достаточно было того, что мы с ней в глаза друг другу не могли посмотреть. И ты хотел, чтобы она после этого тебя на порог пустила? Где ты, кстати, жил все это время?

Аня продолжала все тем же бесстрастным тоном, словно и не ей довелось пережить это. Только когда о маме вспомнила, глаза затуманились черной болью, и по щеке поползла скупая слеза. А мозг машинально фиксировал, как он достал дрожащими руками сигарету, прикурил и, тотчас забыв о ней, слушал ее с обреченным видом. Казалось, он полностью ушел в себя, вернувшись памятью в давно ушедшие молодые годы. Но от вопроса ее словно очнулся. Какое-то время он еще молча смотрел на нее, как бы пытаясь осознать его смысл.

– Я?.. – переспросил он машинально. – Вечный жид, Агасфер. Перекати-поле.

– Сюда не тянуло?

– Я и тогда успел пожалеть, что вернулся. И тебя не застал, и кроме того неприятная история у меня получилась. Была у меня до тебя одна… как бы помягче сказать… ушлая. Пару раз к себе в постель затащила и решила на меня свои грешки повесить. Там и кроме меня крутилось немало, повзрослее и поумнее. Послал ее на три буквы и вернулся к матери. Но в пику ей поступать не стал, ушел в армию.

– Давно женился?

– Да я и женился-то по глупости. Армия мозги вправила, поступил в институт. Продлил себе пять лет беззаботной жизни. Потом по накатанной – инженером на завод. После тебя через восемь лет по-настоящему увлекся женщиной. Работали вместе, она на пять лет старше была. Но выглядела превосходно. Года четыре вместе прожили и неплохо жили, – с ухмылкой покачал он головой и провел ладонью по бороде. – Видно, правду говорят – от судьбы не уйдешь. В один прекрасный день нарисовался ее муж и давай с ней делить жилплощадь. Я ей сразу предложил, свалим на квартиру, а там разбирайтесь. Так она и послушала. Ну, я обрубил все концы и закрутил с первой попавшейся. Угадай, чем все закончилось? Подозрительно быстро залетела, но она, похоже, тогда и сама не знала, от кого. Недоношенные восьмимесячные редко выживают, а здесь здоровая деваха – три двести! Что было выяснять, когда и так все было понятно. Я и без того со Светкой своей за пару лет поседел. Пока в декрете была, как-то держалась, а стоило на работу выйти… Ребенок в яслях болеть стал. Либо я на больничном сидел, либо мать санитаркам приплачивала. А Светке крышу срывало, сутками пропадала неизвестно где. Воевал поначалу, а когда исколотые вены увидел, лечить стал. Она и оттуда сбегала. Ради Машки терпел, хотел ребенку мать сохранить. Да и Светку жаль было. Надеялся, что одумается. Когда Союз распался, и у меня в кармане засвистело, она и одумалась – забрала дочь и сбежала. В запое неделю был. Потом так, время от времени. При живой жене и дочери в один день без семьи остаться… Через пару месяцев Машку в детдоме нашли.

– Мог бы забрать, фактически ты ее отец.

– Мог бы, забрал бы. Теща на меня телегу накатала, что я дочь ее наркоманкой сделал. Попробуй, докажи обратное. Никто мне ее так сходу не отдал. А жить как-то надо было. В Грецию поехал на заработки. Год пробыл и плюнул. Жизнь скотская. Как негр на плантации. Думал забрать ее. Только, что это за семья, без матери? А там она пообвыкла. Поехал в Германию, бус купил. Иногда товар вожу, а в основном машины гоняю. Неплохо получается. Отец мне здесь квартиру оставил, когда его перевели. Он и сейчас еще бодрячком, сына родил, не намного старше Машки. С матерью, кстати, до сих пор в хороших отношениях. Два самодостаточных человека, что им делить? А я мотаюсь туда-сюда, матери денег подбрасываю. За квартиру здесь время от времени плачу, когда из Польши машины гоняю. На днях на заказ пригнал, продал. Сегодня, думаю, схожу на рынок. Сухомятка эта уже надоела. Смотрю, ты вроде. Нет, я тебя сразу узнал. Просто не понял, как ты здесь оказалась. Краем уха слышал я от наших, где ты живешь. Ты в школе преподаешь? А Олег, где?

– Терапевт. Участковый, – отпивая воду, думая о своем, машинально ответила она.

– Получается, куда метили, туда и попали, – печально ухмыльнувшись, подытожил он. – А здесь, что ты делаешь?

Так и не докурив сигарету, Игорь потушил в пепельнице ее жалкий остаток.

– Сам видел.

– Нет, я не в том смысле. Почему назад не возвращаешься?

Тяжело вздохнув, Аня потупила взор.

– В двух словах не объяснить. Там все вкривь и вкось пошло: ни семьи, ни зарплаты. Здесь можно хоть как-то сводить концы с концами.

Игорь улыбнулся.

– А я сперва подумал – ты с сыном.

– Это Любы Стрельцовой сын, помнишь?

– Мда… – помрачнев, протянул Игорь. – Помню.

Непонятно отреагировал. Аня задержала на нем внимательный взгляд. Не замечая ее взгляда, он снова достал из пачки сигарету. И почему-то снова дрожащими руками. Прикурил.

– Что у тебя с руками? На пьющего ты вроде не похож, – спросила она, с опаской глядя на его руки. Двадцать лет – срок немалый. Кто знает, чем он теперь дышит?

– Ничего странного, – затянувшись, бросил он с расстроенным видом. – Такое узнать… Нюша, а я ведь любил тебя, – посмотрел он ей в глаза, – долго забыть не мог. А с Любкой… у вас что, общий бизнес?

– Я у нее продавцом работаю, – обходя любовную тему, ответила она обыденным тоном. – У нее три точки на рынке. Могла бы себе магазин позволить. Нет, над каждой копейкой дрожит. Хоть, я ее понимаю. Привыкла. Она ведь одна с сыном живет. Тоже хлебнула, бедная. Родить родила, а от кого, никто не знает. Ей не до институтов было. Мать поедом ела, а отец, сам знаешь, какой. Что с алкаша взять? С горем пополам ее на завод то ли учетчицей, то ли бухгалтером пристроили. Потом однокомнатную, как мать-одиночка по льготной получила. Они с Колей там и сейчас живут. Невестку себе с квартирой присматривает. А ей одной, говорит, больше не надо. Мы с ней раньше редко виделась. Сюда только в отпуск приезжали. Это сейчас уже она мне о своем житье-бытье порассказала.

– Ему сколько? – неестественно напряженно спросил Игорь. И опять непонятно.

– Двадцать два,… – прикипев к нему взглядом, медленно ответила Аня. И вдруг яркой вспышкой мозг озарила внезапная догадка: – А ведь… Игорь, он ведь на тебя похож, – еле слышно произнесла она, ощутив внутри неприятный холодок.

Игорь ничего не ответил. Упершись локтями в колени, он обхватил голову руками.

– А я все думала, кого он мне напоминает, … – словно в тумане продолжала Аня. – Только ты светлый, а он темный. Вот и вся разница.

Он, казалось, не слышал ее слов.

– Это она была? – резко и отчетливо прозвучали ее слова в наступившей давящей тишине. Впрочем, ответ она знала заранее.

– Да, – словно эхо вдогонку ее догадке прозвучали его слова.

Так и сидели они вдвоем в гробовой тишине. Внезапно резко подняв голову, Игорь прямо посмотрел ей в глаза.

– Нюша, ты с мужем обратно сходиться не собираешься? – спросил он.

Не зная, что ответить, Аня уставилась на него немигающим взглядом.

– Давай поженимся, – с пугающим блеском в глазах выпалил он.

Она замерла от неожиданности. Сознание сковало жутковатое предчувствие.

И тут как черт из табакерки выскочил вдруг первобытный инстинкт и погнал мощную волну страха. «Что-то тут нечисто, – закипал в мозгу ужас. – Руки дрожат… Сам наркоман и нашел такую же. Вот вляпалась. И Томку не позовешь. Как же его успокоить?»

– Ты… выпить хочешь? – брякнула она первое, что на ум пришло.

– Давай, – бросил Игорь, уставившись в одну точку.

Мигом поднявшись, она пошла к кладовке, где с маминых похорон остались две бутылки водки. Взяв одну, она направилась на кухню, говоря на ходу:

– Сейчас бутерброды сделаю.

– На кой мне твои бутерброды?! – внезапно сорвался с кресла Игорь.

Выхватив у нее из рук бутылку, он открыл ее и щедро плеснул в оставшуюся в стакане воду. А она так и застыла с чувством растерянности. Не глядя на нее, он залпом осушил стакан и хукнул. Потом опустился в кресло с бутылкой водки в одной, стаканом в другой руке и опять уставился в одну точку. Подавив в себе страх, она не спеша подошла к нему и осторожно взяла у него из рук стакан и бутылку. Едва она успела поставить стакан на стол, как он снова резко поднялся и обхватил ее руками.

– Поженимся? – дохнул он на нее резким запахом алкоголя.

«Ой-ой-ой…» – только и промелькнуло в ее оцепеневшем сознании.

– Поженимся, поженимся… – пролепетали ее губы, а руки делали жалкие попытки освободиться да как-то утихомирить этого «жениха». Ни о чем другом она просто не могла думать. Но с бутылкой водки в руке это было сделать непросто.

Почуяв неладное, не разжимая цепких объятий, он обидчиво спросил:

– Ты меня, что, идиотом считаешь?

«И довольно буйным…» – снова промелькнуло в глубине ее сознания, а губы расплылись в жалкой глупой улыбке.

– С чего ты взял? А… давай вместе выпьем? – брякнула она снова.

Понимая, что понемногу и сама переходит в ненормальное состояние, она тем не менее не знала, как из него выпутаться.

От неожиданности он ослабил хватку. Ловко вывернувшись из его объятий, Аня попятилась к спальне, не сводя с него испуганных глаз.

– Ты чего?.. – оторопело уставился на нее Игорь.

– А ты?.. – продолжая пятиться, пролепетала она.

– Что, я? – все еще ничего не понимая, переспросил он.

– Поженимся… – не в силах выдавить из себя больше ни слова, еле слышно ответила она.

– Ну и что? – недоуменно пожав плечами, Игорь направился было к ней.

– Не подходи… – зажмурившись, она машинально подняла бутылку.

И тотчас вздрогнула. По волосам и по лицу холодными струями потекло содержимое бутылки, вмиг остудив ее воспаленное воображение. Да… еще неизвестно, кто из них на самом деле свихнулся. Открывать глаза она боялась, она просто не знала, как ей быть. И не зря боялась. Открыв их, она увидела, как Игорь с обескураженным видом смотрел на нее со своего кресла. И вдруг, очевидно, что-то сообразив, взорвался волной оглушительного смеха. А она так и застыла с жалким видом мокрой курицы. Глупо было оставаться здесь дольше. Пытаясь выйти из этого нелепого положения, она решительно подошла к столу и выплеснула остаток водки в его стакан. Водка перелилась на стол. Получилось еще нелепее. Чтобы не расплакаться прямо при нем, она резко отвернулась и пошла на кухню.

Пытаясь как-то отвлечься, она принялась готовить бутерброды. Через влажную пелену, застилающую глаза, видела она плохо, но, порезав палец, тотчас почувствовала острую боль. Это было уже слишком. Зажав палец ладонью, она присела на табурет и, склонившись над доской с черствым батоном, горько заплакала. Она не знала, почему горячие слезы упрямо струились по щекам. «От обиды, от обиды, от обиды», – шептало сердце. А обиды было слишком много – на то, что жизнь не удалась, что одинока, что у них все так глупо получилось, и винить в этом некого. Нет больше прежней Нюши, которую он когда-то любил. Есть сорокалетняя Аня со слипшимися мокрыми волосами, с порезанным пальцем, жалкая и одинокая, которая даром ему не нужна.

Заскулила Аза. Судорожно всхлипнув, она вытерла ладонью глаза и посмотрела на свою любимицу. Склонив голову набок и держа в зубах поводок, Аза ждала вечерней прогулки. Этого только сейчас не хватало…

Вяло поднявшись, Аня позвала Игоря и, взяв нож, снова принялась нарезать батон. Услышав звук приближающихся шагов, не решаясь повернуться, она сказала:

– Выйди с Азой.

Он вошел в явно хорошем настроении.

– Она меня съест, – пошутил он, пристегивая поводок к ошейнику. Аза заскулила еще оживленнее. Ей явно не терпелось погулять и, судя по всему, было безразлично, с кем.

– Тебя и дихлофосом не выведешь, – не поворачиваясь, вздохнула Аня.

– Гм… – неопределенно хмыкнув, он шлепнул ее по мягкому месту.

От неожиданности Аня вздрогнула. Резко повернулась, сжимая в руке нож, она

заметила, как тотчас переменился его взгляд. Не сказав больше ни слова, он поспешно ретировался и скрылся за дверью.

А она так и застыла посреди кухни в полном недоумении. Наконец, пошла в ванную и… ужаснулась собственному отражению. Чучело с мокрыми волосами, с перепачканным тушью и кровью лицом смотрело на нее оттуда. При виде крови она передернулась, забыв, как вытирала ладонью глаза. Положение становилось все нелепее. Подавленная и опустошенная, она наспех принялась приводить себя в порядок, боясь не успеть к его возвращению.

Но она успела. Успела привести себя в порядок, перебинтовать палец, вытереть стол, сделать бутерброды. Окинула взглядом гостиную. Бежевый накат на стенах. Два кресла с высокими изогнутыми спинками у окна. Между ними небольшой журнальный столик с вазочкой вечноцветущих искусственных фиалок. У противоположной стены над диваном красочный коврик с украинским орнаментом. Рядом полированный стол. Над ним – настенные часы, которые после смерти отца никто не заводил. Рядом на небольшой подставке цветной телевизор устаревшей модели. И сама мебель, и пестрая ее начинка: сервизы, рюмки, бокалы, книги различной тематики, всевозможные статуэтки и безделицы – все это приобреталось от случая к случаю без какой либо системы и цели. Со стороны это могло показаться безвкусицей. А для нее было частью ее жизни.

Она нетерпеливо выглянула из окна, за которым протекала привычная жизнь – судачили о своем на лавочке старушки, бегала по двору ребятня, склонившись над открытым капотом старенького «Москвича», о чем-то спорили два соседа из соседнего подъезда. Время шло, а Игорь не возвращался.

Наконец, щелкнул замок в прихожей, вбежала Аза и потрусила в кухню пополнять растраченную энергию. За ней с пакетом в руке вошел Игорь и направился в гостиную.

– Батюшки-светы, да у нас пир горой! – глядя на блюдо с бутербродами, воскликнул он и выложил из пакета на стол бутылку коньяка, кофе, салями, сыр, балык, лимоны и пачку сигарет.

– Ну, что, помолвку обмывать будем? – с озорной улыбкой потер он руки.– Принеси тарелки и нож, не то опять порежешься.

– Игорь, у тебя сын есть, – не обращая внимания на его шутливый тон, сказала Аня.

Игорь на мгновение замер, а потом с невозмутимым видом уселся возле нее в кресло.

– Если бы каждой бабе от меня рожать вздумалось, мне бы всей зарплаты на алименты не хватило, – шутливо ответил он.

– Она не баба. Ей всего семнадцать было, – приложив руку к груди, не отступала Аня.

– Ну, ну… Что там еще было? – выжидающе посмотрел на нее Игорь. – Не знаешь? Хорошо, так и быть, скажу по-дружески… – все больше раздражаясь, продолжал он. – Это не я ее, а она меня невинности лишила. И выглядел я при этом довольно жалко. А если ей приспичило родить от мальчика, это ее личное дело. Меня она об этом не спрашивала.

– Не будь циником, – отрезала Аня, отметая его тон.

– Ах, да! – вспылил Игорь. – Давай в благородство поиграем! Какой у нас благородный многострадальный Олег! Да трус он обыкновенный! Любил, любил и бросил. Вы мирно жили и мирно разошлись… Да потому и мирно, что не любили! Никто любимую женщину из-за этого не оставит. А Елена Пална, царство ей небесное, какой благородной женщиной была!

– Не смей! – резко вскочила Аня, собираясь залепить ему пощечину. – Как ты можешь?!

– Могу! – схватив ее за руку, крикнул Игорь. – А она смогла?! Моего ребенка убить смогла?! Дочь свою семнадцатилетнюю заставить пройти через это смогла?! А когда я через месяц примчался к тебе, дверью хлопнуть перед моим носом смогла? Я бы женился, Нюша, не раздумывая женился бы… Можно ведь было поговорить, спросить, наконец! Нет! Она сама за нас все решила! Она – господь бог! Ведь ты любила меня, Нюша, ну вспомни, вспомни, как все было. Я сыт по горло твоим благородством! Ведь ты ни разу не сказала одного единственного – что ты его любила, – с горечью произнес он, но тотчас снова вспыхнул гневом. – Ну, зови сюда Любку! И Колю позови! Давай расскажем ему, как оно было! А мне плевать на этого сына! Я двадцать два года его в глаза не видел! Какой он мне сын?

Игорь с усталым опустошенным видом тяжело опустился в кресло и поднял к ней глаза.

– Я тебя просто люблю, Нюша. Не красиво и не благородно. Но люблю. А я не знаю, как любить иначе. В чем я виноват? В том, что твоя мать скрыла от тебя правду? Вот и поклонись ей за это, – с расстроенным видом он открыл пачку, достал сигарету и прикурил. Снова посмотрел на нее. – Садись. Чего стоишь? – затянулся. – Вот так и получается – все хорошие и благородные! Одна, стерва, потому, что женить на себе вздумала, такая благородная мать-одиночка! Вторая потому, что ребенка моего убила, тоже мне, мамаша сердобольная! А третий потому, что страдал, терпел, а потом взял и наплевал. Трус чертов! Все благородные. А я один, змей искуситель, полжизни промыкался по белу свету, во всем виноват. И ни в чем не виноват! – обратил он к ней полный отчаяния взгляд.

Аня молчала. Нечего ей было ответить на его слова.

Игорь со всей силы вонзил окурок в пепельницу и поднялся.

– А знаешь, что? – глядя ей в глаза, произнес он. – Я и поступлю сейчас некрасиво и неблагородно, – с этими словами он подошел в Ане. Одним махом расстегнул свою рубашку так, что пуговицы разлетелись. – Хватит в благородство играть. Я тоже человек. Я тот раз, один единственный, в своем сердце всю жизнь, может, берег! Да и ты… не старалась бы так, будь я тебе безразличен. Ты же снова стала женщиной. Перед кем нам с тобой притворяться? – он подходил к ней все ближе, и все тише звучали его слова. Бушующий огонь в его глазах сменился искорками чистой нежности. Обхватив ладонями ее голову, он слегка коснулся ее губ.

– Зачем ты бороду отрастил? – прошептала Аня, касаясь кончиками пальцев его бороды.

– У меня шрам на подбородке, – обнимая ее, грустно улыбнулся Игорь.

– Побрейся, – снова прошептала она, касаясь губами его плеча.

– Чем? – проводя ладонями по ее волосам и спине, прошептал он в ответ. – Поздно уже. Завтра побреюсь.

– Я не могу,… – слегка отстранившись от него, Аня опустила глаза. Почувствовала, как он замер в напряженном ожидании. – Дай мне время… Я не могу так… сразу.

Безвольно опустив руки, он отошел и снова опустился в кресло. Поправив бретельки сарафана, она присела рядом с ним на диван.

– Пойми, – сказала она тихо, включая торшер, – мне тяжело сейчас. Даже если ты ни в чем не виноват… Но все эти годы я жила именно с этой мыслью. И потом… ты не прав. Маму тоже надо понять. Она мне добра желала. Ты не знаешь, как ей было, поэтому не суди ее, – она задумалась. – При чем здесь благородство? Себя понять всегда легче, чем другого. У тебя – либо черное, либо белое. Так не бывает. Да и Люба… Игорек, пусть она… Это, в конце концов, ваше дело. Но Коля… Он ведь твой родной сын. У него ведь тоже никто не спрашивал. Ну да, он вырос. А в каком возрасте отец не нужен сыну и сын не нужен отцу? Есть ли вообще такой возраст?..

– Да все я понимаю, не начинай, – с расстроенным видом отмахнулся Игорь. -Лицемерить не хочу. Что я могу к нему чувствовать, если я его уже взрослым мужиком увидел? Я и обратил-то на него внимание потому, что посчитал его твоим сыном. А оказалось – мой…, – с грустной ухмылкой покачал он головой. – А Машка ведь не моя. Точно не моя. Но три года купал ее, одевал, из соски кормил, в садик водил…

Пересев на диван, он привлек ее к себе.

– Нюша, давай Машку к себе заберем. Я ведь по документам ее отец. Светку она не помнит. Тебя мамой называть будет. И будет у нас ребенок. Хочешь, к тебе переедем. Мне здесь Любка эта будет, как бельмо на глазу, – потупив взгляд, покачал он головой. Прижав ее к себе, провел щекой по ее волосам. – Сколько лет нас разделяет…. Страшно подумать. Не один, не два, а двадцать. А мне и вспомнить-то нечего. Нюша, а Олег, он сейчас с тобой, как?

– Никак, – с грустной улыбкой пожала плечами Аня. – Не потому, что все ему безразлично. Я просто сказала так – согласился. На самом деле все было гораздо сложнее. Мы с ним действительно жили хорошо. Почему ты считаешь, что мы не любили друг друга? Любили, – перевела она на Игоря спокойный взгляд. – Мы с тобой изменились, Игорек. У меня свой круг общения, у тебя свой. Чего-то ты во мне не сможешь принять, чего-то я в тебе. А меняться в таком возрасте, сам знаешь, непросто.

– Брось, – добродушно возразил Игорь. – Только ты не обижайся, ладно? Ну, какой у тебя сейчас круг общения? Любка да Томка… тоже, чудо в перьях. Позови ее, если хочешь. У нее семья есть?

– Есть дочь. А муж бросил.

– Правильно. Кто с такой блажной сладит? – он вдруг рассмеялся. – Она же среди вас самая сисястая была. Пацанам полапать охота, а она дерется, как первоклашка сопливая.

– Ох, Игорек, – вздохнула Аня. – Такой уж она уродилась. Мама ей квартиру оставила, в деревню переехала. Сперва они с мужем неплохо жили. Оба на консервном заводе работали. Таким он каким-то недалеким был, ее муж. Но любила. На первый взгляд, она бойкая и задиристая, а на самом деле, как лиана. Ей обязательно надо за кого-нибудь зацепиться. Стержень нужен. Не вовремя у нее все получается.

– Не понял…

– Знаешь, как у Пушкина – блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел. Она не созрела. Для правильных решений, во всяком случае. Когда надо было думать, как жизнь после развода устраивать, она пустилась во все тяжкие. Сейчас, когда дочь на выданье, принялась свою жизнь устраивать. Не понимает, что к ней все больше погулять ходят. И она с ними за компанию. А дочь жалко. Бедный ребенок… Чего от нее ждать, если она нормальной семейной жизни не видела? Сама я ее плохо знаю. Здороваемся при встрече, и все. Олег еще со школы Томку на дух не переносил. А по мне, так она неплохая. Если бы не пьянки… Ко мне телевизор ходит смотреть. Ухажеры в прошлом году как разбили, так до сих пор никак не починят. Раньше она к маме моей бегала, а сейчас ко мне, по привычке. Да нет у меня сейчас никакого круга общения. Мне и не хочется, – тяжко вздохнула она.

– Нюша, но я понять не могу, как так можно – любили, любили, а потом, любя друг друга, спокойно разошлись. Так не бывает!

– Не бывает,… – согласилась Аня. – Не надо об этом, ладно? – она повернулась к нему. – Ты прав, не будь здесь тебя, не стала бы я прихорашиваться. Как и что себе не внушай, но женщиной чувствуешь себя тогда, когда рядом мужчина. Так получилось, зачем обязательно искать виновных? Разве от этого станет легче? Других судить проще. Приклеил ярлык – и напрягаться не надо. А попытаться понять человека сложнее, потому что, поняв его, возможно, придется простить. Вот тебя ни за что осудили – как тебе было? Труднее всего преодолеть собственное эго…

Аня говорила, а на душе было так легко, так уютно, так тихо. Он слушал, прислонив ее к своему плечу. У ног пушистым черным ковриком растянулась Аза. За окном теплые сумерки сменились непроглядной черной мглой. Повеяло свежестью и прохладой. Легкий ветерок играл полотном стареньких гардин. Снаружи доносился слабый аромат цветущих лип и затихающие звуки привычной городской жизни.

– Нюша, я тебе уже дал время? – прошептал Игорь, касаясь губами ее виска. Слегка повернувшись, Аня подняла к нему глаза. Его слабоосвещенное лицо выглядело сейчас уставшим и умиротворенным. «Не отстанет, – поняла она, – все-таки мы с разных планет. Ты ему про Фому, а он тебе про Ерему». В подтверждение ее мыслям рука его легко скользнула по тонкой бретельке ее сарафана. Его губы, его руки были такими же нежными и ласковыми, как когда-то. И все-таки, в них ощущались опыт и властность. И в его нежных властных объятиях она чувствовала себя семнадцатилетней робкой девушкой и пылкой сорокалетней женщиной. Эти такие, на первый взгляд, противоречивые чувства сейчас дополняли и усиливали друг друга. Пожалуй, впервые за двадцать лет она открыла душу, пустив туда свою молодость, и вся нерастраченная любовь щедрым потоком хлынула из нее, согревая его своей теплотой.