скачать книгу бесплатно
Даже если жил ты бесшабашно.
Миг – и солнца свет навек погас.
А зажжётся ль в Горнем мире новый,
Нового рожденья вечный свет,
Иль незыблем приговор суровый,
Ни поблажек, ни смягчений нет?
Исключенье только для влюблённых:
Их и смерть не может разлучить,
Негасимым светом озарённых.
Лишь любя возможно вечно жить.
Предчувствие счастья в долинах невозможного
И есть ли радость большая,
Возможность счастья большего,
Чем Красоту предчувствовать
В долинах невозможного.
Кальдерон
Поли была уверена, что такого подарка она ничем не заслужила. И как же она была благодарна (не зная кому: судьбе или Провидению), что в её жизни был Армавир, в котором красота и тепло юга переплелись с радостью встречи, трелями лягушек на горном озере и нежностью расставания. И в ней нет горечи от того, что что-то не сбылось, а только благодарность за то, что было.
Спустя какое-то время она предположила, что это был аванс.
Любовь, как вдохновение поэтам снисходит Свыше –
вначале как аванс, расплата – впереди –
возможность над своей подняться крышей,
поймав луч света, самому светить.
В туристическую поездку на Кавказ Поли направлялась в надежде разыскать в Ереване человека, в которого была влюблена во время учёбы в институте. Образ его занимал в её сердце всё отведённое для любви пространство. Это сводило на нет возможность влюбиться в кого-нибудь другого.
Поезд медленно двигался к югу. В Армавире он долго стоял. Поли вышла из вагона и вместе с ароматами расцветающих деревьев вдохнула предчувствие чего-то необыкновенного.
В Ереване Поли поселилась на 8-м этаже гостиницы на горе. Вечером, выйдя на балкон, она оказалась между сияющими россыпями звёзд вверху и городских огней внизу. Казалось, со всех сторон лучится счастье, и эти лучи тянутся к ней.
Утром состоялось знакомство Поли с двумя девушками и мужчиной лет тридцати. Мужчина был очень красивым. Поли делала вид, что не замечает его, чтобы скрыть почему-то появившееся волнение. Но он был так весел и дружелюбен, что скоро от её скованности не осталось и следа.
Всем им не терпелось увидеть древний, красивый город. Когда спускались по канатной дороге, один из склонов, покрытый раскидистыми деревьями, похожий на громадную голову с роскошными кудрями, напомнил Поли о том, ради кого она приехала сюда. Мысленно она называла драгоценный объект своей платонической влюблённости Зевсом. А ведь он где-то рядом… и, может, совсем недавно его кудри развевались на фоне этого склона… Но почему-то она не бросилась на его поиски, а продолжила прогулку по городу со своими спутниками.
У искусственного озера с голубой водой среди весенних цветов и зеленеющих свежей листвой кустов расположилось кафе: несколько столиков под полосатыми зонтиками. В нежный аромат цветов вливался дразнящий запах кофе. Они не смогли пройти мимо.
За соседним с ними столиком сидели четверо армян. Как-то незаметно они завязали общую беседу, заказали вино, один из них ушёл и вернулся с гвоздиками. Когда начали знакомиться, Леонид – так звали сопровождающего девушек красивого мужчину (Поли к тому времени ещё не знала его имени) – представил её как свою жену. Это было так неожиданно, что она долго не могла прийти в себя. Её оторопелость, видимо, несколько стесняла гостеприимных армян. Один из них даже сказал, пытаясь приобщить Поли к веселью, что у неё превосходный муж. Ей и самой он нравился: нравилась непринуждённость, с которой он общался со всеми, нравилось его ненавязчиво заботливое отношение к ней. Впервые Поли почувствовала себя под чьим-то крылом, и это оказалось неожиданно приятно.
Она забыла, зачем так рвалась в Ереван. Предчувствие её не обмануло – только счастье пришло не оттуда, откуда она его ждала.
Они переезжали с места на место. Леонид догонял Поли через день, а спустя несколько дней, проведённых вместе, они снова расставались. Он ухаживал за не так по-рыцарски, что, ей казалось, будто она попала, по крайней мере, в девятнадцатый век, когда мужчины ещё умели это делать. Его сдержанность по отношению к ней – казавшаяся удивительной, оттого что временами в нём ощущалась веками разогреваемая южным солнцем кровь осетина (правда, продолжительная жизнь в Сибири должна была охладить её) – при явном неравнодушии сделали Поли, несмотря на овеновскую строптивость, доверчивым ягнёнком, преданно смотрящим на своего пастуха. Он, видимо, опасался обмануть это доверие.
Где-то в середине поездки по Кавказу в Тбилиси Поли и Леонид пили шампанское в уютном ресторанчике, расположенном высоко в горах. А за окнами звучал гимн любви в исполнении многоголосого хора лягушек, облюбовавших горное озеро поблизости. Когда, вернувшись в гостиницу, они прощались, Поли заметила какое-то порывистое движение со стороны своего не проявлявшего ранее явно свои чувства рыцаря. Но, наверное, не уловив встречного движения, он застыл… потом улыбнулся как-то нежно-понимающе и пожелал ей спокойной ночи.
В Батуми, за день до её отъезда на далёкий запад и за два дня до его отъезда на ещё более дальний восток, они загорали, лёжа рядом, не касаясь друг друга, но было ощущение единения до самозабвения и растворения в прозрачном, пропитанном солнцем, безбрежном море счастья.
Когда Леонид ушёл, Поли охватила тревога: ведь завтра они должны расстаться. В надежде ослабить её, она пошла на свидание с местным мальчишкой. Накануне, когда Поли пыталась открыть неподдающиеся ворота ботанического сада, он подошёл и предложил пойти на кладбище, оказавшееся очень живописным. Оно спускалось по склону горы, памятники были скрыты зеленью и цветами. Буйство жизни во владеньях смерти. Они тоже не оказывали смерти почтения, бегая по узким извивающимся по горизонтали и вертикали тропинкам. От мальчишки не просто было отделаться, пришлось согласиться на свидание на следующий день. Встретились они в парке, где росли древние неохватные платаны. Под одним из них стремительный кавалер Поли пытался поцеловать её. Она убежала.
Возвратилась в состоянии ещё большего волнения, чем уходила. На веранде столкнулась с Леонидом. Они долго смотрели друг на друга…
И два потока встретились…
И, растворясь друг в друге, заполнили любовью мирозданье.
С оплетённой виноградной лозой веранды они сходят в сад. Каким-то чудом Поли оказывается на высокой ограде сада. Он простирает руки, и она летит в его объятья.
Они кружаться…
Летят сквозь листья…
И звёзды к ним летят…
И они к звёздам…
О, если ты – иллюзия, Любовь?
То в мире наших радужных иллюзий ты самая прекрасная!
С иллюзией бессмертия ты рядом!
Как странно, ведь бессмертие и смерть – понятья одного порядка: в них неподвижность царствует. Идея неподвижности и в счастье – попытка задержать судьбу, остановить мгновение блаженства.
Но…
На миг лишь миг могу остановить!
И как же бездну счастья за миг испить?!
Поезд тронулся. Поли не знала как, но точно знала, кто его остановил.
Кончики пальцев застыли в воздухе, пытаясь запомнить встречное прикосновение…
“Я люблю тебя!” – ещё долго звучало в ушах Поли, а потом поселилось осколочком южного солнца в заветном уголке сердца и согревало его.
Они больше не виделись, но майские концерты лягушек возвращают Поли в весенний Армавир. Пространство и время исчезают. Иллюзии становятся реальностью. И тайны счастья близятся к разгадке.
Белой пеной тополиный пух
Озеро уснувшее покроет,
Будет тихо, но мой чуткий слух
Звук твоих шагов в ночи уловит.
Озеро, проснувшись, запоёт,
Наполняясь лягушачьей трелью.
Тихо одиночество вздохнёт
И утонет в тополиной пене.
Юрий Куранов. Радуга духовного величия
Мастер проходит мимо сакуры.
На ветвях расцветают цветы.
Юрий Куранов был первым в жизни Поли человеком, превосходство которого над собой во всех отношениях она признавала, и это доставляло ей радость. Её самолюбию это не наносило никакого ущерба. На занятиях его лит. студии с предложенным им самим мистическим (как представлялось Поли) названием «Дуновение дюн» она пребывала в состоянии сосредоточенного внимания и доверия к тому, что говорил учитель, и ко всему, что от него исходило (в честности и добром посыле Юрия Куранова у Поли была полная уверенность). Её слишком быстрый, опережающий рассудительность ум даже не делал попыток проявить свойственную ему прыть без оглядки на возможные последствия: блеснуть своей остротой или в спешке сесть в лужу. Вблизи Куранова он понимал своё место: где-то далеко внизу. Но душа Поли пребывала в приподнятом состоянии, движимая в вертикальном направлении, заданном ненавязчивым, но постоянно ощущаемым подсознательно, духовным учительством Мастера.
Она, наконец, поняла, что духовному существу человека необходим высший авторитет (культ) для выхода из состояния пустоты от всякой веры во что-либо и от всякой любви к чему-либо, кроме веры в себя и любви к себе. О, как ей была знакома эта тщеславная самодостаточность, чуть ли не гордость тем, что она ни в ком не нуждается. В конечном итоге это приводит к тому, что такой человек и сам никому не нужен. Благодаря Юрию Куранову для Поли наметился выход из замкнутости на себе, появилась возможность заполнить пустоту безверия и нелюбви, остановить неопределённо блуждающий взгляд на ином, высшем, лучшем, чем она сама. Он был первым человеком, рядом с которым Поли почувствовала свою душевную приземлённость; и в то же время у души начали прорезаться крылья, появилось желание творческих взлётов.
В свои семьдесят лет Куранов воспринимался как совсем молодой человек. В нём как-то органически сочеталась мудрость и молодой задор, как будто «из-под самого (его) сердца поднималась весёлая и несколько отчаянная прохлада молодости».
Таким Юрий Куранов воспринимался в его литературной студии не только Поли. Об этом можно судить по миниатюре Марины Михайловой:
«…FORGET BE NOT
В комнате, где не было стен и потолка, на полу из незабудок стоял письменный стол.
За столом сидел человек и быстро писал на листах бумаги остро отточенным карандашом.
Этот человек был похож на пирата; казалось, что в его правом ухе раскачивается золотой дублон, а голову покрывает потёртая треуголка. Но это только казалось.
Человек закончил писать.
Листы бумаги сложились в белоснежный фрегат. Из написанных слов человек соткал паруса и отправился в путь по бушующему морю незабудок.
Это было так просто.
Ведь в комнате не было стен, впереди ждала вечность, а попутный ветер был его старинный друг-приятель».
На одном из занятий Юрий Николаевич вспоминал о своей встрече с Константином Паустовским:
«Я встречался с Константином Паустовским, был у него на Котельнической набережной в 1957 году. Он тогда только что съездил в Париж….
И вот К. Паустовский рассказывал: собралась русская интеллигенция, бежавшая или изгнанная из Советского Союза, эмигранты, французы, которые любили русскую литературу, там ведь русскую литературу всегда любили. Когда он рассказывал о тех ужасных ситуациях, в которых мы находимся, его спросили: «А что же всё это время делали вы, Константин Георгиевич?» И он им ответил: «Мы спасали культуру!» И ответил точно и правильно. Вот сейчас мы должны продолжать его дело, продолжать спасать культуру. Потому что она в неменьшей опасности… Она нуждается не только в поддержке, но и в восстановлении, и развитии…».
Великое, во всём его величии, можно разглядеть только на расстоянии. Величие Куранова, человека столь мощно и многогранно одарённого, и постоянно прилагающего усилия для своего совершенствования, можно было почувствовать и вблизи. Поли понимала, что это происходит не из-за ощущения своей малости (в уничижительном смысле) рядом с ним: Юрий Куранов не был высокомерен. Чтобы почувствовать свою малость в перспективе своего развития, надо было прикоснуться к радушно-расширяющейся радуге его величия. Яркое сияние многоцветной ауры его талантов не могло укрыться за его скромной интеллигентностью и христианской кротостью (говорящей не о робости, а о внутренней силе) – оно было доступно для чуткого сердца и от него можно было возжечь собственную радугу.
Твоей улыбкой улыбается
мне солнце
Зарождаясь в Горних далях,
в дольний мир с Небес летит
Свет Любви не иссякая.
Ты его в себя впусти!
Когда эта земная жизнь Поли, перевалив через половину (по меркам времени Данте), катилась, если не под явный уклон, то, во всяком случае, по накатанной наклонной плоскости, и она не задумывалась, что у этого движения может быть только одно направление к конечной станции с названием, которое меньше всего хотело бы слышать человеческое ухо, для её души открылась возможность преодолеть притяженье земли, изменить направление движения с падения на подъём и соответственно изменить станцию назначения.
Импульсом послужило событие, которое со стороны могло бы показаться незначительным, но, по её тогдашнему внутреннему восприятию, совершенно небывалое. И проводником к заоблачным высям в отличие от Дантовского Вергилия, умудрённого жизнью и познаньями, оказался юнец – правда, легкокрылый.
Находясь вдвоем в маленьком помещении по восемь часов ежедневно (кроме праздников и выходных), они вынуждены были терпеть друг друга. Это было не просто из-за свободолюбия и склонности к авторитарным проявлениям обоих.
При всём разнообразии интернетовских впечатлений (работой они не были перегружены) у Поли порой появлялось желание живого общения. На правах старшей она позволяла себе вторгаться в пространство своего молодого коллеги. В некоторых случаях это было оправдано. Например, когда то, что трудно назвать музыкой, вырываясь из его компьютера, дребезжало на металлических предметах и на её барабанных перепонках, она восклицала:
– Как можно такое слушать!?
– Я не лезу в ваши дела, и вы не лезьте в мои.
– Если тебе громыханье помогает работать, то мне мешает.
– А вы работаете? – произносит Адам с усмешкой.
– Я думаю, – и Поли действительно начинает думать… о письме интернетовского корреспондента.
Перепалки бывали и более напряжённые. Постоянно происходил обмен упрёками в неучитывании интересов другого, насмешками в адрес несносного коллеги, остротами, а порой и саркастическими выпадами с обеих сторон.
Случившееся в одно солнечное утро было полной неожиданностью для обоих.
На расстоянии протянутой руки
В них чудное мгновение таилось.
Часы, и дни, и месяцы текли.
