скачать книгу бесплатно
Ее лицо, озаренное внутренним светом, помолодело, хриплый от курения голос стал звонким:
– И вдохновение. Это тоже огонь. Он возжигается при соприкосновении двух источников: золотой богини изнутри и всевышнего огня, снисходящего сверху. Он раздувается из искры желания, личных способностей и готовности слышать голос тишины. Искренняя жажда творить во благо, воплощенная в жизнь любящим сердцем, восприимчивым умом и чуткими руками, рождают божественный результат – нетленные, непреходящие, грандиозные произведения искусства. Ими восхищаются, им поклоняются, их бережно хранят.
Чивани заглянула Ленни в глаза, улыбнулась всеми морщинками.
– Будет время, посещай музеи, памятники культуры и дай себе услышать музыку творящего огня, исходящую из них.
Она помолчала немного и продолжила:
– Огонь дает пищу для мозга, сжигая жир. Чем больше мы думаем, тем больше жирового топлива требуется мозгу. Поэтому, управляя внутренним огнем, можно научиться думать или не думать. Это удобно – думать или не думать по своему собственному желанию. А вот повелевать огнем во всех его внешних проявлениях можно только тогда, когда научишься управлять внутренним огнем. Хотя золотая богиня не подчиняется никаким законам, кроме своих собственных. Не подвластная законам времени, она вне прошлого, настоящего и будущего. И просто наблюдает с высоты своего величия за нашими потугами найти ее в себе. Она не подчиняется никому, кроме…
– Кроме?
– …творца, который ее создал. Только он может пробудить, поднять и заставить танцевать всех золотых богинь во всех своих творениях индивидуально и массово. И поверь, когда-нибудь этот танец исполнится и будет кульминацией величайшего творчества.
– Ты видела его? Творца?
– Ее? Нет.
– Она? Почему ты говоришь о творце в женском роде?
– Кто может быть более великим творцом, чем мать?.. К ней можно стремиться, можно прожить не одну жизнь в неутомимых, но бесплодных поисках, можно молиться и истязать ум и тело. Но только она решает, дозволить ли узреть себя.
– Тогда… я видел ее.
– Ты? Видел? Ее?
– Ну да, ее. В наговском хранилище.
– Где-где?
– Ну, мы были у нагов…
– Подожди, подожди. Кто такие наги?
– Ну…
Ленни только собрался с мыслями, но чивани остановила собственное любопытство:
– Потом обязательно расскажешь. А сейчас помолчим.
Она поднесла указательный палец к губам. Наступила тишина, долгое и мгновенное состояние реальности. Она вливалась в голову, раздвигала мысли и заполняла благодатью, покоем и радостью.
Солнце окончательно и бесповоротно заняло свое место на небесном престоле, сияя гордо и величественно. Его приказу жить подчинялось все живое. Растения тянулись к нему своими листьями. Отдаваясь ласковым лучам, они благодарно рождали живительный кислород. Цветы, наполняя воздух зовущим благоуханием, привлекали к себе мириады насекомых, спешащих насладиться их доступной сладостью и быстро увядающей красотой. Над ними возвышалось сразу три радуги.
Лица дваждырожденных людей светились застывшей полуулыбкой, их блаженству не было границ. Их золотые богини тоже стремились к солнцу.
Опять стало жарко. Одежда давно на них высохла. Довольно посмеиваясь, чивани легонько толкнула локтем Ленни под бок, выведя из состояния тишины и окуная в мир:
– Вот так сказка становится былью, суеверие – непреложным фактом, а невероятное – очевидным.
Затем она неспешно поднялась, убрала уже высохшие пледы в фургон, закрыла дверь, подняла лестницу, накормила кур, заперла и их, сильно подергав висячий замок, запрягла коня.
– Ты доволен?
– Да, но я не успел поблагодарить твоих сородичей за гостеприимство.
– Оставь здесь гитару, – чивани показала на не опаленную огнем землю, где они стояли, – хороший инструмент у цыган завсегда в почете. Вернутся, заберут, примут благодарность.
Жестом она направила собак, жавшихся к ее ногам, к человеческому жилью:
– Ну же, бегите туда.
Они завертелись вокруг ее ног, поскуливая, поджав хвосты и умоляюще заглядывая ей в глаза, и никак не могли решить, остаться рядом с ней или бежать в сторону города.
– Ну! Я кому сказала? Вперед! Туда, – чивани громко хлопнула в ладоши, а затем и даже притопнула от нетерпения.
Все собаки, сначала нерешительно оглядываясь, с обиженным тявканьем и подвыванием, а потом быстро с нарастающей радостью от предстоящей встречи с обитателями табора, помчались к близлежащим домам, где гомонили цыгане.
Чивани усмехнулась, уселась на козлы сама, жестом пригласила своего новоиспеченного ученика сесть рядом и направила фургон по дороге в сторону австро-венгерской границы.
A потом начались будни.
Обычно они спали возле костра, а в ненастье в фургоне, который чивани называла вардо.
Фургон английских цыган-трэвелерс был однокомнатным домом, внутри столь же богато отделанный, как и снаружи. Везде так любимые цыганами всех стран резьба, позолота, статуэтки, шкатулки, кружева, тесьма, бахрома. Слева от двери печь для обогрева и приготовления пищи с трубой, выходящей на крышу, место для дров и полки для кастрюль. Напротив двери двухъярусная кровать с перинами, толстыми шерстяными одеялами, сшитыми шкурами, большими пуховыми подушками и яркими лоскутными покрывалами. У ее изголовья кованые светильники с диковинными абажурами. И на полу, и на стене, где приютилась кровать, пушистые теплые ковры. С одной длинной стороны фургона резной сундук, а над ним откидной стол и полки с яркой расписной деревянной посудой. С другой – стена с полками от пола до потолка, заставленные коробками и банками всяких размеров, из-под крышек которых едва чуялись самые разнообразные запахи, от тонких и изысканных до грубых и резких. С узорчатого потолка свисали пучки сухих, полузасушенных и свежих трав. Возле стола стоял стул с резной спинкой похожий на трон. Под ним поместился даже маленький пуфик для ног с вязаной накидкой, который выдвигался по надобности. Личные вещи и одежда хранились в ящике похожем на комод с выдвижными полками, который отлично вписался под кровать. Этот дом делал человек с ярко выраженными инженерно-изобретательскими наклонностями. На каких-то шести квадратных метрах все было расположено компактно и удобно, со своеобразной красотой. Есть все, что нужно, и ничего лишнего. Чисто, уютно, свежо. Все запахи смешивались в один насыщенный, пряный, успокаивающий аромат.
Это было богатое, комфортное, мобильное жилище человека, которому вся эта роскошь на колесах вовсе не важна. Но она была, потому что старая цыганка очень любила все красивое. Ленни вписался в это жилище легко и непринужденно, как будто оно всегда было его домом, а чивани всегда была его бабушкой. Он спал на втором ярусе кровати, убирал, стирал, готовил наравне с ней. Научился делать всю тяжелую мужскую работу по ремонту, уходу за конем.
Ехали они неспешно и все время беседовали на самые разные темы: ночью, лежа возле костра и глядя то в звездное небо, то на огонь, днем, сидя вместе на удобных козлах. Чивани управляла конем мастерски. Тот слушал ее беспрекословно, любил ее ласковые руки, а когда она ему что-то нашептывала на ухо, тихо ржал, как будто понимал, что та говорит.
– Хотя цыганские обычаи запрещают взрослой женщине приближаться к лошади и прикасаться к кнуту, атрибуту накопления мужской силы, благодаря моему отцу, вожаку табора, лошаднику каких мало, втайне от всех я стала опытной наездницей, научилась разбираться в лошадях, их характерах, ухаживать за ними и лечить. И бичом владею не хуже наших мужчин.
Она довольно засмеялась.
– Кнут не только знак лошадника и взрослого мужчины, но и оружие. Да… Им можно не только погонять коней, ловко щелкать, но и бить кнутовищем, как дубинкой.
Она показала Ленни свой кнут, но в руки не дала. Хлыст был сплетен из кожаных ремешков, а деревянное кнутовище, украшенное замысловатой, не очень глубокой геометрической резьбой, чтобы она не натирала кожу, имело форму, которая удобно укладывалась в ладонь. Он даже на вид был довольно увесистым. Чивани охотно объяснила, что в его утолщенный конец влит свинец на случай защиты от нападения.
– Сородичи меня осуждают за мой стиль жизни, но на этом все и заканчивается. Я лучшая ворожка, травница и целительница среди них, поэтому им приходится смиряться с тем, кто я есть, если хотят получить мою помощь, – поцокала языком: – Ох уж эти люди.
Как гадалка она имела дело с большим количеством народу, оттачивая на клиентах свое мастерство владения невидимым оружием. Она-то была великолепным психологом, чутко улавливающим все движения души по лицу и телу, но как дваждырожденная, она могла чувствовать их проблемы. Ее руки говорили неслышимым, но явным чувственным образом. Золотая богиня была проводником этой информации. Проникая через руки клиента, она считывала состояние его энергетического тела и посылала сигналы на определенные кончики пальцев чивани, а той приходилось лишь их растолковывать. А это она умела делать мастерски. Прикасаясь к людям, желающим знать свое прошлое, ее золотая богиня реагировала на их прошлые проблемы. Если речь шла о будущем, она могла чувствовать их будущие трудности. Чивани говорила с людьми без ангелов безапелляционно, не допуская возражений, но ее внимательно слушали, подчиняясь авторитетности лет и суждений.
Где бы она ни появлялась, все уважали ее уверенную силу и доброту, почитали как мудрейшую из всех, кого знали. Но и боялись. Особенно люди, обладающие экстрасенсорными способностями. Уж кто-кто, а она прекрасно видела источник их сверхчувствительности – мертвые энергии, берущие нужные сведения из подсознания или надсознания. Узнав свое будущее у таких предсказателей, люди сами становились носителями и переносчиками мертвых энергий, которые обязывали их делать то, что им предсказано. Одни одержимые заражали одержимостью других. А потому с такими у чивани разговор был короткий и очень жесткий.
Чивани являлась, что называется, врачевателем от бога, опытной повитухой, у которой не умер ни один ребенок, и все дети вырастали умными, здоровыми, чувствительными к красоте, наделенными артистическими талантами. Но она категорически отказывалась со слезами на глазах и болью в сердце помогать рожать тем, у кого должен был родиться демонический ребенок. Она таких за версту чуяла.
Когда она прикасалась к больным людям, те выздоравливали – невидимый огонь на ее руках сжигал болезни ее пациентов. Она никогда не брала денег в благодарность за исцеление. С толком объясняла людям, озадаченным этим обстоятельством, что они с таким же успехом могли бы заплатить за воздух, которым дышат, земле, что их кормит, воде, дающей им жизнь. Но с удовольствием принимала благодарность продуктами, делясь ими со всем табором, где в данное время пребывала.
Вдали от человеческого жилья и людей, в поле, в лесу, в горах, чивани шаг за шагом учила Ленни владеть огнем.
Она могла взять горящий предмет голыми руками и не обжигаться. А Ленни, который из любопытства трогал все, что держала она, вечно ходил с ожогами разной степени.
Могла сотворить огонь на ладони и заставить его исчезнуть, как опытный иллюзионист, но огонь при этом не был иллюзией.
Могла явить огонь и жонглировать им, проделывая немыслимо трудные трюки.
Могла создавать огненные фигуры, рисуя рукой в воздухе, возжигая их просто для развлечения, однако, предпочитала рисовать мадонну.
Когда она, думая, что ее никто не видит, искала решение проблемы, создавала маленький клубок огня, держала его за тонкую горящую нить и механически поигрывала им, подбрасывая и ловя, манипулируя им и управляя взглядом, заставляя его повторять движения ее глаз изображать мысли или застывать неподвижно в воздухе в унисон ее безмыслию. Когда же на вопрос был получен ответ или решена очередная задача, недвижимо висящий сгусток огня с безвольно повисшей нитью вспыхивал и полностью сгорал сказочно красивым маленьким фейерверком, образ которого зависел от принятого решения. Она говорила, что это помогает ей сжигать лишние мысли.
Чивани была непревзойденным мастером ведения боя всеми предметами, которые ее окружали, могла воспламенять их и тушить, в зависимости от ситуации. Владела этим искусством в совершенстве, как палкой и кнутом.
Она могла сидя, даже не привстав, без видимого напряжения отбиться от нападения Лоло. Только так она теперь и звала Ленни.
– Чивани, как это у тебя получается?
– Внимание, сынок, внимание. Все зависит от внимания.
Ее хранитель, могучий и стремительный боец, был намного сильнее ангела Ленни. И чтобы как-то выровняться в силах, тому приходилось бесконечно тренироваться.
Чивани была довольна своим Лоло. Она уже ничему давно не удивлялась, но мальчик ее поражал тем, как быстро и легко у него все получалось.
Она позволяла Ленни делать с огнем все, что он захочет. Иногда направляя его, иногда предостерегая, всегда отвечая на вопросы так, чтобы он мог ответить на них сам.
– А как дух огня может быть в стольких местах одновременно?
– Задай этот вопрос ему сам.
– Ты уверена, что он ответит?
– Мне ответил.
– Когда он мне ответит?
Чивани загадочно улыбнулась.
– Я понял. Когда буду готов.
Вскоре Ленни мог делать так, чтобы огонь не обжигал, помогал и вел, применяя на практике как некогда усвоенный урок, преподанный ему Каа перед походом на гору Маттерхорн, так и новые знания.
Теперь он без труда мог поднять температуру тела так, что попавшие в него вирусы и микробы, сгорали во внутреннем огне, но при этом он сам не сварился бы в своем собственном соку. Мог понизить температуру тела до 20 градусов, чтобы безболезненно перенести холод, впадая в спячку, как некоторые животные.
Чивани учила его концентрировать свое внимание так, что он мог думать или не думать, находясь в этом состоянии безмысленного осознания столько времени, сколько необходимо, чтобы получить информацию, которую он способен вместить и осознать. С чувством, с толком, с расстановкой акцентов она поясняла, что знания, полученные таким образом неоспоримы и непреходящи, они были, есть и будут. И только они – абсолютная истина, так как лишены ментальных рассуждений, типа «быть или не быть», эмоциональных привязанностей, типа «почему я?» и непонимания причинно-следственной связи, типа, «за что?».
Однажды она бросила сырую ветку в огонь. Зеленые листья, еще полные жизни, казалось, заплакали от обиды, закричали от боли, сжались от нестерпимого жара и скрутились от ожогов, почерневшие и уже безжизненные испустили черные пахучие струйки дыма. Чивани указала на них и сказала:
– Внимание, как дым, только что был здесь, а вот его уже нет. Видишь, он концентрируется у источника горения и рассеивается тем больше, чем он дальше, и принимает причудливые формы, подчиняясь прихотям уже другой стихии. А уж ветер, незримый, непоседливый, изменчивый, но всегда присутствующий, гонит воздушные потоки так, как ему заблагорассудится, играясь ли, развлекаясь ли, наслаждаясь ли своей властью. И внимание также рассеивается, отвлекается на мелочи, на несущественные детали, на посторонние вещи, на видимые и невидимые факторы. А оно должно быть подобно не дыму, но огню, куда направишь, там сейчас же эффект: свет, тепло, отражение нападения.
Подняв указательный палец, она добавила:
– А для такого результата внимание должно быть всегда сконцентрировано внутри, а не шляться снаружи. Читаешь ли книги, общаешься ли с людьми, стал ли свидетелем какого-то события – внимание внутри. Только так можно отыскать и ощутить суть происходящего. Внешние же факторы рассчитаны на эмоции и разум: эмоции мешают думать, а разум может дать неправильную оценку. Внутреннее же внимание открывает дорогу шестому чувству. А когда интуиция вступает в свои права, то находится единственно правильное решение. Если внимание чистое – информация будет в высшей степени верна.
Ленни и чивани ехали по пыльной, хорошо укатанной дороге, наслаждаясь своим маленьким сообществом и видами природы. По обе стороны белели, желтели, голубели благоухающие ухоженные поля, зеленели сочным разнотравьем луга. Холмы, покрытые лесом, и перелески между полями манили прохладой и птичьими непрекращающимися концертами. Они проезжали мимо полуразрушенных средневековых феодальных замков, колоритных деревушек, которые будто вымерли от жары до вечерней прохлады. И ни разу не остановились рассмотреть поближе все это благолепие немецкой земли, облагороженной упорным трудом крестьян.
Было достаточно времени для бесед и расспросов. Как правило, начинал Ленни:
– Тебе нравится твоя жизнь?
– Да, я ни о чем не жалею. У меня есть все, что необходимо. Мне ничего не надо. Я получила ответы на все вопросы, которые задавала. И получу, если задам еще.
– И что больше ничего-ничегошеньки не хочешь еще в своей жизни?
– Долгой, наполненной страстями и чудесами? – Чивани задумалась: – Пожалуй… я бы хотела познать огонь Земли, дающий ей жизнь, смещающий не то что горы, целые материки, пульсирующий в ее жилах, творящий красоту в ее недрах.
– Просто поэзия!
– Огонь обязывает. Кстати, я не только поэт, я еще и рисую. Как-нибудь покажу на привале. Это забавляет, расслабляет, помогает убежать от мыслей.
– Мы едем куда-то в определенное место?
– Нет, – пыхнула трубкой чивани, выдохнув при этом клубы дыма.
– Просто так?
– Да, – опять дым окутал ее лицо и соскользнул назад, – расслабься и наслаждайся. Благо немецкие дороги позволяют.
– А почему ты так много куришь? – Задал вопрос Ленни, который хотел спросить об этом с момента знакомства, да все то неудобно было, то некогда.
– Теперь это моя работа. Сначала так сказал мой ангел. Я курю с тех пор, как он появился. Потом после посещения в Индии Сай Бабы из Ширди эта моя привычка получила объяснение. А после Агни сказал, чтобы я продолжала его труд столько, сколько смогу. Великий был учитель.
– А почему великий учитель был?
– Посчитал, что сделал свою работу и почил. Он курил, чтобы люди не курили.
– Как это?
– Как-как? Не знаю, как. Знаю, что надо.
– Но как такое вообще возможно, курить, чтобы люди не курили?
– Опять? Ты же знаешь, кому задавать вопросы. Я просто делаю свое дело. Уж и забыла, когда мне это не нравилось.
– Но это вредит тебе!
– Зато не вредит людям, которые еще не пристрастились к курению и не стали рабами табака. Из-за курильщиков бедное полезное растение, предназначенное убивать кровососущих насекомых, выпало из эволюции, и мстит им, медленно отравляя. А еще говорят, что растения неживые и не имеют разум!
Браунау
