скачать книгу бесплатно
– Надо будет спросить у Колесникова, он, наверняка, в курсе.
– Пойдем, а? Как-то уныло смотреть на этот труп, – сказала Ксеня, она обхватила себя руками и поежилась.
После полумрака храма солнечный свет слепил. Перед глазами тут же поплыли черные круги. Ксеня прищурилась, приставила ладонь козырьком ко лбу, и спутилась по ступенькам. У Лики закружилась голова, она на мгновение остановилась и услышала позади себя, внутри мертвого храма, звук шагов: мягких, осторожных. Лика напряженно всмотрелась в темноту, но солнце мешало разглядеть что-либо.
– Там кто-то есть, – пробормотала она онемевшими губами.
– Что? – Ксеня быстро поднялась и заглянула за дверь, – я никого не вижу. Но давай-ка валить отсюда.
Ксеня слов на ветер не бросала, она неслась так быстро, насколько позволяли ее длиннющие ноги. Уже на другой стороне реки Лика впервые оглянулась. Над колокольней блеснул золотом тонкий шпиль. Лика сглотнула. Когда она наглоталась маминых таблеток после похорон, ей тоже мерещилось разное. Врачи сказали отцу, что последствий не будет. Неужели, все-таки ошиблись?
– Ваше отсутствие заставило меня изрядно поволноваться, – покачал головой Колесников, он рассаживал учеников по пластиковым стульям на палубе прогулочного катерка, который рыбаки пригнали из Поречья. Ксеня смущенно потупилась. А Лика себя виноватой не чувствовала: машина сломалась, телефоны в деревне не ловили, оставалось только ждать возвращения желтого автобуса, что они и сделали.
Когда все заняли свои места, катерок с тихим гулом сдвинулся и стал быстро удаляться от берега. Ветер завыл в ушах, многие ребята потянулись за пледами. Мужчина, управлявший катером, решил провести собственную экскурсию:
– Озеро у нас большое, самое большое в области. Вон туда – аж тринадцать километров, да! Тринадцать на восемь. Только купаться тут нельзя.
– Почему? – тут же встрял Стрешнев.
– Так ил. Дно все покрыто толстенным слоем ила. Сапропель называется. Водички тут метра полтора максимум, а дальше – ил, метров на пятьдесят будет. Запутаешься ногами и утащит тебя, парень, пиши пропало.
Мальчишки разочарованно надулись, а девчонки, вцепившиеся было в свои стулья, и не рискнувшие подходить к ненадёжным бортам катера, явно расслабились. Но импровизированный экскурсовод решил не сдаваться:
– Только не везде так, озеро изрыто желобами и там как раз большая глубина, это каждый наш рыбак знает. Потому что щука лучше клюет на желобах.
– Откуда столько ила? – спросил Стрешнев. Водитель хитро прищурился, поднял палец вверх. Ребята навострили уши.
– Много разного на этот счёт поговаривают. Говорят, в древности наше озеро было меньше, а потом раздвинуло свои берега. Тому много доказательств. В старые времена дорога на Ростов была в другом месте, через Поречье и Угодичи, там и был город, восточнее нынешнего.
– И куда же он делся? – заинтересовалась Ксеня.
– Как куда? Под озером город, старый Ростов. Отсюда и пошли рассказы о Китеж-граде.
– Разве Китеж не в озере Светлояр? – спросила Лебедь.
– Э, нет. Там как город мог под воду уйти? Доказательств нет. А у нас – запросто. Потому, что река Сара, которая теперь впадает в озеро, и Вёкса – та, что вытекает, давным-давно это все была одна речка, ее прежнее русло и образовало желоба на дне озера. А город-то на реке стоял.
Лика оглянулась, Колесников благодушно улыбался и молчал. Наверняка потом заставит учеников припоминать все эти сказки, анализировать, откуда что взялось, проверять, так сказать, по достоверным источникам.
– Виктор Николаевич, это правда? – не унималась Лебедь.
– Ну, – развел руками Колесников, – вообще, есть кое-что странное. Первые летописные упоминания о Ростове Великом, действительно, не соответствуют археологическим находкам в том месте, где сейчас стоит город. Но, чтобы подтвердить эти гипотезы, нужно проводить раскопки на дне озера, а это, как вы понимаете, трудно выполнимо, из-за сапропеля.
– Да ничего там не откопать, – отмахнулся водитель, – под илом-то много всякого: золото, утварь церковная. Ростовчане все свои богатства попрятали от татар, отвезли на лодках подальше, скинули в ил – и поминай, как звали. А достать – никак. Китайцы приезжали, знаю, хотели озеро очистить. Такой уговор был, они ил выкачивают, а что найдут – себе забирают. Но ежели не будет ила – и рыбы меньше будет, и огороды Поречские такие овощи давать перестанут. Огурцы уже ели? Ну чистый сахар! Немного бы только расчистить, чтоб озеро не заболачивалось, но кто ж этим заниматься станет? Кроме китайцев некому, а тех что-то не устроило. Не договорились они с администрацией. Так может, оно и к лучшему, у озера много своих секретов. Еще бабка моя рассказывала, что в войну дрова-то рубить запретили и топить нечем стало, так мужики с Поречья по мелководью заходили в озеро и выкорчевывали оттуда огромные корни. Росли когда-то деревья. Там, где сейчас ил да вода.
Водитель умолк, он явно был доволен произведенным эффектом. Теперь ребята смотрели на озеро по-другому: всматривались в воду, очевидно, пытаясь увидеть следы старого Ростова, корни вековых деревьев, глубокие желоба и золото.
Они обогнули дельту Чудинки, с озера заброшенный храм смотрелся так, будто стоял на воде. Колесников попросил ненадолго остановить посудину, мотор перестал надрываться, ветер немного утих.
Лика встала, подошла к бортику. Вода не двигалась, не было волн и даже мелкой ряби, ни птиц, ни других лодок, ни водомерок, ни мелких рыбёшек, не было и запаха пресловутого ила. Поверхность озера казалась абсолютно гладкой, в ней отражались кусочки пушистых белых облаков да полоски солнечного света. Лика вспомнила, как однажды разбила больничный градусник и помогала медсестре убирать раскатившиеся по углам горошинки ртути, всасывая их маленькой спринцовкой, а потом случайно надавила на не?: на полу оказалась большая, качающаяся, дрожащая капля, в которой виднелись отражения больничного пола, ножек кровати, даже Ликиных пальцев. Вода в озере Неро была очень похожа на ртуть, только не цвета фольги, а голубую, блестящую, но тянущуюся, как карамель, казалось, если дотронуться пальцем – прилипнет.
Где-то вдалеке, наверное, в Поречье, зазвонили колокола: большой, гулкий «бом», а следом россыпь маленьких, тонких, переливчатых, и снова «бом». Лика прислушалась: звук шел будто бы из-под воды, словно озеро было окном, за которым находилась звонница, а Лика прижалась носом к стеклу. Колокольня отражалась в воде, снова что-то блеснуло золотом над ней. «Китеж-град», – подумала Лика.
Колесников встрепенулся, посмотрел на часы.
– Ой, мы сильно задержались! – сказал он и велел править к пристани.
Глава 4. Искры в темноте.
Лика быстро привыкла к расписанию школы. До обеда Колесников с Профессором проводили лекции и семинары. Кураторы в это время создавали реквизит для разнообразных вечерних квестов, воплощая плоды неиссякаемого воображения Колесникова. В качестве ведущих приходилось изображать то аргонавтов, то средневековых рыцарей, то монахов из северного русского монастыря, даже мифических чудовищ. Однажды Колесникову захотелось устроить день археологических раскопок и Ксеня с Ликой стёрли руки до волдырей, закапывая на поле за спортплощадкой черепки, любезно выделенные мастерской. Неудавшиеся изделия керамистов играли роль древних сосудов и предметов быта. На археологов пришла посмотреть вся деревня, а рыжих детей было едва ли не больше, чем приезжих.
В общем, Лика была постоянно занята и это ей нравилось. Только спалось в Чудиново плохо. Окно Ксени и Лики выходило на солнечную сторону, с рассветом в комнате не оставалось ни одного темного уголка. Кроме вездесущего светила спать не давали комары. Если девушки не успевали закрыть окно до начала комариного часа, а не успевали они регулярно, потолок покрывался мириадами мелких жужжащих тварей, от которых не спасали даже фумигаторы, привезенные Колесниковым. Ксеня легко решила эту проблему: по ночам она накрывалась одеялом с головой. Лика так сделать не могла: это вызывало навязчивые ассоциации с тем, как в больнице умершим накрывали лица простыней.
Поэтому Лика просыпалась на рассвете, когда солнечные лучи принимались ползать по лицу, а уснуть уже не удавалось, ведь на вахту заступали комары: как только к Лике приближался Морфей, в ухе раздавалось тоненькое, гадкое «зь-зь-зь».
Лика не жаловалась: из-за ранних побудок она успевала попасть в душ до того, как Ксеня истратит всю горячую воду, да и по вечерам быстрее засыпала: можно было не ворочаться часами в тщетных попытках прогнать из головы грустные мысли.
Вот и сегодня Лика проснулась гораздо раньше будильника, ей снова снилось озеро, густая зеркальная вода, трава, которую приминал то ли ветер, то ли течение. А еще – шпиль колокольни на другом берегу Чудинки. За окном вовсю щебетали утренние пташки, Ксеня спала, намотав одеяло на голову и вытянув тощие ноги. Лика почувствовала запах, обычный для московской многоэтажки, но не типичный для Чудинова. Сигаретный дым! В деревне часто пахло дымом: от коптилен и костерков, из дворика мастерской, но это был другой дым.
Лика решила, что кто-то из учеников втихаря курит на пожарной лестнице, встала, быстро натянула Ксенин спортивный костюм, сунула ноги в тапочки и вышла в коридор, там было прохладнее, чем у них в комнате, окна в торцах – открыты, между ними спокойно гулял ветерок, не ведая, что к нему привязался компрометирующий табачный запашок. Хорошо, что выход на пожарную лестницу находился максимально далеко от комнаты Колесникова. Сдавать курильщика в Ликины планы не входило.
Лика открыла дверь на узкий балкончик, с которого спускалась лестница и, не сдержавшись, выругалась. Стрешнев. Стоял себе спокойненько, облокотившись на железные перила, услышав Лику, обернулся, но не вздрогнул, не испугался, моментально оценил ситуацию и продолжил курить. Лика вспомнила, как он ныл, что в Чудиново нет "нормального" магазина, но так и не ответил на вопрос, что конкретно ему нужно, а Макс вчера ездил в Поречье, наверняка, это он купил сигареты по просьбе Стрешнева. Лика собралась было захлопнуть дверь, но Стрешнев развернулся и придержал ее, не дав закрыться.
– Эй, Гликемия, не уходи!
– Как ты меня назвал?
– Ну, это что-то из медицины. Похоже на твое имя. Советую сменить.
Лика прикрыла глаза, глубоко вдохнула, поборола справедливое желание зажать голову Стрешнева между дверью и косяком. Стрешнев знал, что Лика ненавидит свое имя, это знали все: учителя, директор, одноклассники. Даже в классном журнале за одиннадцатый класс писали не Морозова Гликерия, а Морозова Лика. Раньше отец звал Лику просто Сладушка, а мама называла "Гликеша". Лика даже подумывала сменить имя когда ей исполнится двадцать один. Но демонстрировать эмоции Стрешневу она не собиралась, сложила руки на груди и со всем возможным спокойствием сказала:
– Ты научился пользоваться Гуглом и скачал медицинский справочник?
– Не-а, тут же интернета нет. Так что, это я сам такой умный.
Стрешнев снова затянулся и выдохнул дым в лицо Лике. Ее замутило от запаха. Перед глазами сразу же возникла картинка: холодный ноябрьский вечер, заваленный мусором лесок за территорией больницы, тонкий слой грязного снега тщетно пытался прикрыть собой пустые пивные бутылки и следы прогулок собачников из соседних домов. Черные силуэты голых, будто облезлых, деревьев, белый свет из окон больничных корпусов. Пальцы ужасно мерзли, перчатки Лика сняла, чтобы не пропахли дымом. Ногти казались синими, как у покойницы, а ветер раз за разом задувал огонек дешевой зажигалки с надписью “bic”, но Лика чиркала и чиркала снова, ребристое колесико оставляло красные следы на подушечке большого пальца, было больно. Наконец, сигарета начала дымить. Алкоголь Лике не продали. Мужик, куривший у ларька напротив проходной, согласился купить пачку сигарет, но посмотрел осуждающе. Лика жадно вдохнула дым вместе с холодным воздухом, голова закружилась. Лика ждала, когда станет легче. Она слышала, что сигареты успокаивают.
Но легче не становилось. Наоборот, сердце принялось стучать быстрее. Мамино лицо, похожее на маску, будто сделанное из теста, опухшее, бледное. Гудки в старом телефоне. Отец не брал трубку и телефон разрядился, он совсем перестал держать заряд. Отец обещал подарить Лике айфон на Новый год, но все деньги ушли на лекарства. Голова кружилась сильнее, Лика куда-то шла, хваталась ледяными пальцами за шершавые стволы.
Стрешнев сделал последнюю затяжку, затушил сигарету о перила и щелчком отшвырнул в траву. Лика помотала головой: она больше не там, ее не тошнит за корпусом больницы, сейчас лето, тепло, и пальцы не дрожат от холода. Стрешнев смотрел на Лику настороженно, явно заметил, что она странно себя ведет.
– Какой же ты свинтус! Неужели нельзя не мусорить? – вскрикнула Лика, пытаясь перекричать собственные мысли, чтобы выбраться из пропасти памяти, в которую угодила по милости Стрешнева.
– Я случайно, по привычке, – принялся оправдываться Стрешнев.
– Привычка – мусорить?
Он развел руками. Лика пихнула его плечом и подошла к перилам, чтобы посмотреть, куда упал окурок. Окна с этой стороны школы выходили на домик Профессора, за ним виднелась речка Чудинка, вода блестела под утренним солнцем как рыбья чешуя. Откуда-то издалека слышался колокольный звон. Внизу, около лестницы, стоял человек, тот самый, преследовавший Лику от Вексиц. Впервые он оказался так близко – рукой подать: они на втором этаже, он – под лестницей. Лика оглянулась, Стрешнев перекрыл своей тушей дверь в коридор, он разглагольствовал и явно не замечал, что они больше не одни. Оттолкнуть его и убежать в свою комнату?
Лика сделала глубокий вдох и присмотрелась: да это скорее был парень, чем взрослый мужчина! Его макушку подсветило солнце – кудрявые нестриженые пряди были похожи на мотки медной проволоки. Он носил такие же джинсы с завышенной талией, как Макс, Саня с Серым, да и другие местные ребята. Лика умудрилась разглядеть веснушки на загорелой шее. И чуть не рассмеялась от облегчения.
– Эй! – крикнула она.
Парень посмотрел вверх, а Лика махнула рукой. Стрешнев подошел к Лике и тоже уставился вниз:
– Ты чего орешь? Сейчас всех перебудишь! Кого ты там увидела?
Лика подумала, что Стрешнев снова шутит, издевается. Но ответить не успела, дверь на балкончик распахнулась с такой силой, что стукнулась о перила, едва не задев Стрешнева.
– Вы с ума сошли? – в проеме стояла Ксеня. Волосы встрепаны, короткий халатик из пушистой ткани надет наизнанку, – вы что тут, курите?! Воняет на весь коридор!
Ее громкий шепот расползался по коридору как стайка шипящих змеек.
– Ксюх, угомонись, – бросил Стрешнев, а Лика обратила внимание на то, что он с интересом разглядывает Ксенины голые ноги и не слишком плотно запахнутый халат.
– Я не курила, – поспешила оправдаться Лика, пока Ксеня снова не принялась отчитывать их тоном свистка закипевшего чайника.
– Ты шумишь гораздо больше, чем мы, – резонно заметил Стрешнев, – ты что, против курения? Антитабачная кампания? Или полиция нравов?
Ксеня перевела взгляд с Лики на Стрешнева, снова на Лику, покраснела так, что даже кончики ушей заалели и пробормотала:
– Нет, я не против, мне пофигу. Главное, чтобы вас Колесников не спалил.
– Пока вы с Ликой не налетели, никто ничего не палил. Уже который день, – Стрешнев отодвинул Ксеню и как ни в чем не бывало пошел в свою комнату, а Лика снова посмотрела вниз: конечно, парень успел уйти.
– Почему ты соврала Стрешневу? Ты ведь против курения, – сказала Лика. Ксеня, действительно, активно пропагандировала здоровый образ жизни: кому, как не ей, кандидатке в мастера спорта, агитировать против зависимостей? А тут упустила такой явный шанс прочитать лекцию о вреде курения!
– Я не соврала, – Ксеня пожала плечами и поправила халат, – это его право, может делать, что хочет. Знаешь, мне кажется, когда от парня немного пахнет табаком, это придает ему брутальности что ли…
Ксеня умолкла и покраснела еще гуще, а Лика снова убедилась в том, что чужая душа – те еще потемки.
На ежедневном собрании кураторов Колесников объявил: вечером их ждут посиделки у костра, поэтому готовиться к квесту не нужно. А завтра, после занятий, будет просто игра в “шляпу”. И всего делов – нарезать из белого картона карточки да переписать на них слова. Лика не поверила своим ушам.
Лебедь в подготовке квестов не участвовала, раз за разом находя новые нелепые причины, по которым ей было совершенно необходимо присутствовать на лекциях Колесникова: то материалы ученикам раздавать, то помочь настроить проектор, однажды просто пошла отнести забытую книгу и не вернулась. Стрешнева Лика частенько прогоняла сама: было проще сделать работу за него, чем выслушать нескончаемый поток острот. А Майя, хоть и могла нарисовать роскошные львиные головы на картонных рыцарских щитах, но, в остальном, помогала бестолково: часто бросала дело и доставала свой скетчбук.
Когда с карточками было покончено, Ксеня не дала Лике ускользнуть в их комнату. Семинар еще шел и они спустились на первый этаж. Почти все кабинеты были заперты, на подоконнике коридорного окна стоял одинокий цветочный горшок с пожухлым фикусом, вертикальные жалюзи – задвинуты, но несколько изжелта-белых пластин отсутствовало и неравномерные, то узкие, то широкие, полоски солнечного света грели линолеум, подсвечивая тучки пылинок, Лика качнула рукой одну пластинку, остальные заколыхались, ударяясь друг о друга, клацая пластиком. Через приоткрытое окно проникал запах скошенной травы и коптилен. В городской школе пахло бы иначе: горячим асфальтом, мелом, возможно, свежей краской. С детской площадки, что у дома напротив, доносились бы радостные возгласы, визг ребятни, окрики взрослых и звуки прыгающего мячика, треньканье велосипедных звонков, перестук колёс самокатов. Здесь же слышно было только щебет птичек, далекие удары топора да гул голосов – из единственного открытого кабинета. Можно было подумать, что школьники просто пришли на субботник, убрать кабинет перед каникулами, или у них классный час, а может, закончился последний экзамен: оценки получены, уроки сделаны, коленки ещё не разбиты, на кожу только-только начал ложиться загар, а впереди целое лето и никаких забот.
Ксеня с Ликой тихонько проскользнули в класс и сели на свободные места за последней партой. Кабинет был выбран правильно: он находился с теневой стороны, сюда солнце добиралось только по вечерам, между открытыми настежь окнами и распахнутой дверью гулял бодрый сквознячок, Лика приготовилась наслаждаться прохладой.
Лебедь сидела впереди, подперев подбородок кулаком. Ученики перешептывались, что-то выкрикивали, дискуссия была оживленной. Кажется, Ксеня говорила, что сегодняшняя тема – происхождение фантастического.
Профессор поднял вверх указательный палец и ребята притихли. Лика прислушалась.
– Я бы не стал называть мифологию фантастикой. Люди пытались объяснить природные явления, и, если принимать во внимание, что в те времена не было учебников по физике, их попытки анализировать окружающий мир – это своего рода научные гипотезы, позднее получившие опровержения. А путешественники? Может, они были первыми фантастами?
– Но они ведь ничего не придумывали, а писали про то, что видели, – возразила Нина, девочка из Ксениной группы.
– Пожалуй, не соглашусь. Они описывали увиденное исходя из своего восприятия действительности, воспитания, культуры, жизненного опыта. Например, древние греки, которые путешествовали в Индию. Для них это была настоящая страна чудес. Представьте себе, насколько отличалась и природа, и быт! Скилак Кариандский был первым греком, который посетил Индию, в его географическом сочинении есть рассказы о людях с ногами как зонтик, с огромными ушами, которые они используют, как покрывало, и о людях с одним глазом. Он это придумал? Или попытался объяснить то, что видел? Между прочим, в его сочинении есть и вполне правдоподобные сведения, о реках, о растениях. Хотя, его труды могли быть написаны вовсе не им, а человеком, присвоившим его имя.
– Он явно обладал неплохим воображением, – усмехнулся Колесников, сидевший за первой партой вместе с учениками.
– Наверняка. Но вряд ли Скилак придумал бы это все, если б сидел дома. Он видел много необычного, реально существующего, а остальное ему подсказал разум.
Профессор лукаво улыбнулся. У него были маленькие, практически черные глазки, глянцевые, блестящие, как жуки в крепких хитиновых панцирях, такие же быстрые, юркие и подвижные.
– А миф о циклопах возник из-за его рассказов? – спросила Ксеня. Профессор, кажется, только в этот момент их заметил, глазки-жуки замерли на Ксене.
– Кстати, о циклопах! Палеонтолог Онтенио Абель предположил, что греки видели черепа карликовых слонов с отверстием для хобота посередине, и как раз такие черепа приняли за кости одноглазых великанов. О чем это говорит?
Ученики промолчали, Колесников улыбнулся, а Ксеня развела руками.
– Как думаете, возникли бы мифы о циклопах, если б кто-то из путешественников не увидел черепа карликовых слонов? А рассказы о джекалопе, если бы не папилломавирус, от которого у кроликов на голове возникали наросты, похожие на рога? Какой вывод можно из этого сделать?
Снова тишина.
– Человек не может придумать то, чего не видел, – тихо сказала Лика.
– Да! Все верно, и, чем больше человек знает, тем хитрее и многообразнее его выдумка. Допустим, он знает всё на свете, освоил множество наук, объездил весь мир. Может ли он придумать то, чего в мире не существует? – Профессор выдержал паузу и сам ответил на вопрос, – Нет, господа, любая, даже самая изощренная фантазия – это причудливое искажение существующей реальности.
Тут же снова поднялся гвалт. Ученики не хотели соглашаться с этой идеей. Профессор снова поднял руку.
– Так, хорошо, хорошо. Мы, конечно, ушли от темы, но вот вам задание, доставайте листочки. У вас есть пять минут, попытайтесь придумать что-то, чего действительно не существует, максимально необычное, ни на что не похожее.
Ксеня тоже полезла было в сумку за листочком, но Лика толкнула ее локтем, потому что Профессор встал из-за стола, поманил Колесникова и направился к их парте.
– Какие милые барышни! Кажется, мы не были представлены, – сказал Профессор, остановившись возле открытой двери. Ксеня тут же подскочила. Лика осталась сидеть. Ни “милой”, ни, тем более, “барышней” она себя не считала.
– Мои любимые ученицы, – сказал Колесников и Ксеня просияла, а Лика смутилась, – одноклассницы Кристины и Андрея. Это Ксения, она учится на истфаке в ВШЭ, а это Лика, – Колесников замялся и умолк. Профессор с интересом уставился на Лику:
– Будем знакомы, а вы где учитесь, Лика?
Ксеня раскрыла рот, будто хотела что-то сказать, потом снова закрыла, покраснела и отвела взгляд.
– Нигде, – отрезала Лика, девочки, сидевшие ближе всего к ним, замерли и перестали писать.
– А что так? – добродушно спросил Профессор. Колесников и Ксеня будто превратились в каменные статуи, подчеркнуто не смотрели друг на друга. «Им стыдно за меня, – подумала Лика, – как же так, дочь профессора Морозова, нигде не учится и работает на плебейской работе!» Лика почувствовала, как на нее накатывает раздражение: шутки Стрешнева, Ксенин треп про машину, неимоверная жара, стоявшая все эти дни, отсутствие кондиционеров в этой захолустной деревне, в конце-то концов. В её кофейне всегда работал кондиционер, волосы не липли к шее, пахло зернами и мускатным орехом, а все общение с людьми сводилось к «Какой напиток желаете?» и «Хорошего вечера».
– Я завалила экзамены, – выдавила из себя Лика.
Профессор будто не заметил возникшего напряжения, он продолжал улыбаться. А Лика подумала, что такие крепкие белые зубы в его возрасте наводят на мысль о протезах.
– Неожиданно, для одной из любимых учениц Виктора Николаевича! Наверняка на то есть причина?
Запах сигарет, редкий пролесок за больницей. Все это неожиданно вспомнилось утром, да еще так ярко. Чертов Стрешнев, дурацкое Чудиново. Очень неудачный день. В носу защипало.
– Видите ли, – сквозь зубы проговорила Лика, – я осознала, что мне больше нравится общество живых людей, чем давно умерших или выдуманных.
На сей раз и Ксеня и Колесников удостоили ее взглядами, оба.
