Белая слива Хуаньхуань

– Хуаньби!

Она тут же прибежала и спросила:

– Госпожа, пора подавать чай и фрукты?

Я смерила ее взглядом и, улыбнувшись, сказала:

– Помнишь, ты принесла с императорской кухни маниоковую муку и хотела сделать жемчужные фрикадельки? Вот иди и приготовь немного.

Моя просьба сильно удивила служанку:

– Госпожа, почему вы вдруг об этом вспомнили? Я уже выбросила всю муку, потому что она стала плохо пахнуть.

– А, вот оно что! Я еще думала, что это за дурной запах. Ладно, тогда приготовь что-нибудь другое. – Я повернулась к Линжун и спросила: – Что думаешь насчет пирожков с каштанами, которые сегодня прислал император, и сладкой пасты из фруктов?

– Я буду все, что ты предложишь, – смиренно ответила подруга.

После небольшого перекуса мы с Линжун распрощались. Некоторое время понаблюдав за тем, как служанки и евнухи суетятся, собирая вещи, я успокоилась и снова уселась за вышивку.

После возвращения в столицу в гареме наконец наступило затишье. И продлилось оно вплоть до Праздника середины осени [40].

По обыкновению праздник отмечался в столице, поэтому императорский двор должен был вернуться из Тайпина заранее. Пятого числа мы выдвинулись в путь. Возвращались мы совсем в другом порядке, чем выезжали из столицы несколько месяцев назад. Повозка с Мэйчжуан была почти в самом конце процессии. Ее окружала стража, внимательно следившая за провинившейся наложницей, которой приказали оставаться внутри до конца поездки. Наложница Хуа ехала в роскошной повозке, украшенной балдахином с бирюзовым фениксом. Ее повозка следовала прямо за повозкой императрицы. От той гнетущей атмосферы, что окружала фэй Хуа во время переезда в загородную резиденцию, не осталось и следа. Далее друг за другом ехали повозки фэй Цюэ, шуи Фэн и гуйпинь Синь, за ними моя повозка и повозка цзеюй Цао, а за нами повозка Линжун. Путь до столицы занял два дня, но эти дни были настолько утомительными, что по прибытию я чувствовала себя полностью вымотанной. Как же я обрадовалась, увидев, что в Танли все уже было готово к моему приезду! Быстро умывшись и почистив зубы, я забралась в чистую, ароматно пахнущую постель.

Праздник середины осени отмечался по определенным правилам. Днем Сюаньлин устроил пир для придворных чиновников, а вечером на празднество собралась вся императорская семья. Императрица была весела как никогда, а неподалеку от императорской четы рядом друг с другом сидели старший сын Сюаньлина Юйли и принцессы Шухэ и Вэньин вместе с няньками. Это было очаровательное зрелище.

По установленным правилам семейное пиршество проводилось в зале Хуэйгуандянь, который был ближайшим к главному входу в императорский гарем. На празднике обязаны были присутствовать все принцы со своими женами. Не пропустила пир и вдовствующая императрица. Вместе с ней пришли и несколько тайфэй. Сама она заняла самое высокое место на южной стороне зала, а ее сопровождающие уселись по обе стороны от нее. В этой же части зала была установлена небольшая сцена, на которой танцевали и разыгрывали миниатюры. Император вместе с императрицей подняли чарки с вином, чтобы поздравить тайхоу и пожелать ей долгих лет жизни. К ним присоединились все присутствующие – принцы с женами, наложницы и даже дети императора.

Осушив чарки и пиалы, гости снова уселись на свои места. По залу разносились звонкие голоса певцов, исполняющих праздничные песни, и гости раз за разом провозглашали тосты и пили за здоровье императора и императрицы.

Вдовствующая императрица была самой старшей среди многочисленных членов славной и благородной императорской семьи, поэтому она по праву могла гордиться своим положением и наслаждаться привилегиями. До этого вечера я много раз представляла, как может выглядеть тайхоу, но воочию увидела только сегодня. Я была наслышана о ней и поэтому сейчас смотрела с благоговением и уважением. Благодаря рассказам придворных в моем воображении сложился образ суровой, осознающей свое могущество величественной дамы, но, когда я увидела ее своими глазами, она оказалась тихой, умиротворенной женщиной. И это меня поразило. Поскольку торжество было семейным, вдовствующая императрица выбрала простой праздничный наряд, украшенный золотым рисунком. В отличие от торжественных образов он не производил гнетущее впечатление, а дарил ощущение радости и легкости. Пышную прическу императрицы украшали лишь заколки с жадеитом и жемчугом. Даже макияж был легким, едва заметным. Тайхоу нельзя было назвать красивой, но ее облик все равно оставался незабываемым. Возможно, из-за того, что она прочитала бесчисленное количество буддийских сутр, ее окружала аура благородства и спокойного достоинства, которая заставляла людей покорно подчиняться ее приказам. Будучи самой уважаемой женщиной правящей династии, она должна была жить шикарной жизнью, о которой простые люди могли только мечтать, но почему-то на ее лице я заметила следы сильной усталости. Видимо, она очень старательно кланялась статуе Будды.

Когда тайхоу увидела нас, наложниц императора, она довольно улыбнулась и обратилась к Сюаньлину:

– Императору стоит одинаково хорошо обращаться со всеми своими женами, тогда в гареме всегда будут звучать детские голоса. – Затем она повернулась к императрице. – А ты, будучи главой гарема, должна управлять им твердой рукой, чтобы у императора был спокойный и надежный тыл.

Императрица поклонилась и поблагодарила за наставления. Судя по очень вежливому и даже отчужденному тону, с которым тайхоу разговаривала, они не были близки, хотя императрица приходилась старшей родственнице родной племянницей. Получалось, что слухи о том, что вдовствующая императрица не жаловала Чжу Исю, правдивы.

Принца Жунаня на пиру не было, так как он отправился в поход на юго-запад страны. Его семью представляла его главная жена, принцесса Хэ. Тайхоу посмотрела на нее и сказала:

– Пока твой муж в отъезде, ты должна хорошо заботиться о себе и вашем сыне.

После этого она повернулась к служанкам и велела принести драгоценности, чтобы наградить ими принцессу Хэ. Принцесса поклонилась и поблагодарила императрицу за милость.

Следующим, на кого обратила свое внимание тайхоу, стал принц Сюаньфэнь.

– Мне рассказывали, что Фэнь-эр [41] всегда стремится быть лучшим, что ты хорошо разбираешься в литературе и метко стреляешь из лука. Мое материнское сердце может быть спокойно. – Старая императрица посмотрела на тайфэй Шуньчэнь и тайфэй Чжуанхэ и довольно сказала: – Вы хорошо воспитали своего сына.

Из-за того, что родная мать Сюаньфэня тайфэй Шуньчэнь была низкого происхождения, его воспитанием занималась тайфэй Чжуанхэ. Неудивительно, что, когда она услышала похвалу императрицы, на ее глазах заблестели слезы радости.

Когда взгляд вдовствующей императрицы остановился на Сюаньцине, она ласково улыбнулась и подозвала его к себе. Она относилась к принцу Цинхэ с особой нежностью, потому что именно она воспитывала его после того, как наложница Шу ушла в монастырь.

– Цин-эр, за тебя я беспокоюсь больше всего, ведь я уже много лет заменяю тебе родную мать. Мне было бы намного спокойнее, если бы ты женился и в твоем дворце появилась хозяйка.

– Матушка, не беспокойтесь, – сказал Сюаньцин, тепло улыбнувшись. – Если я встречу ту, кого захочу сделать своей женой, я обязательно ее вам представлю. Вот только пока мне редко попадаются женщины, которые могут заставить мое сердце биться чаще.

Тайхоу развеселил ответ принца. Она повернулась к Сюаньлину и сказала:

– Ваше Величество, вы только послушайте его. Сюаньцин, у тебя такой большой выбор из дочерей генералов и министров. Выбирай, не спеши. Если никто не подойдет, можешь присмотреться к менее знатным семьям. В этом нет ничего плохого.

Шестой принц слушал и улыбался, но отвечать не спешил.

– Матушка, не волнуйтесь, – сказал Сюаньлин. – Может быть, завтра он уже найдет ту самую. Будущее никто не может предугадать.

– Я на это очень надеюсь. – Императрица склонила голову и внимательно посмотрела на Сюаньцина. – Все в твоих руках, Цин-эр.

На шумном пиру тайхоу быстро утомилась и пожелала вернуться в свой дворец. Тайфэй, которые искренне о ней заботились, тут же поднялись, подхватили ее под руки и повели отдыхать. После ухода старшей родственницы пир возглавили император и императрица.

Я сидела довольно далеко от Сюаньлина, потому что наложниц рассадили согласно их рангу: от высшего к низшему. Я не могла нарушить правила и подойти ближе, поэтому мне оставалось только любоваться им издалека. А сегодня он был очень хорош в праздничном желтом одеянии.

Я улыбнулась ему, даже не надеясь на то, что он заметит, но именно в этот момент он посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились. Его глаза были полны тепла и любви. Он улыбнулся, а я вспомнила, что мы в этом зале не одни, и густо покраснела. Застеснявшись, я схватила чарку с вином и залпом ее опустошила.

Когда я подняла глаза, Сюаньлин уже отвернулся и снова разговаривал с императрицей. Но тут я заметила принца Сюаньцина, который, пользуясь тем, что на нас никто не смотрит, слегка приподнял свою чарку в мою сторону и понимающе улыбнулся. Когда он поднес чарку к губам, я отвернулась.

Во время празднества Сюаньлин часто смотрел на меня и даже приказал Ли Чану относить мне половину блюд, которые появлялись на императорском столе. Он прекрасно знал, что они мои любимые. И хотя мы не обмолвились ни словом, я весь вечер ощущала его любовь и была счастлива.

Когда пир закончился, император вместе с императрицей отправились в зал Чжаоян, так как согласно установленному порядку эту ночь он должен был провести с ней. Наложницы же отправились в свои дворцы и павильоны. Сегодня они могли спать спокойно. Я почувствовала себя пьяной только тогда, когда забралась в паланкин. Лицо горело, словно его ошпарили кипятком, а тело стало вялым, как у тряпичной куклы. Я отодвинула занавеску и посмотрела на небо. Луна в пятнадцатый день цикла была абсолютно круглой. Она напоминала светящуюся пуговицу, лежащую на темно-синем покрывале ночного неба. Струящийся сверху лунный свет отражался от золотых нитей вышивки, что украшали мою юбку, и от нефритовых подвесок в виде камбал, отчего они красиво поблескивали. По легенде, камбала – это две рыбки, соединенные вместе, поэтому она стала символом влюбленных. Как грустно, что в ночь полнолуния компанию мне составляет лишь моя тень… Вдруг со стороны пруда я услышала голоса цапель. Они тоже были в паре. В этот момент мое сердце окутали холодные щупальца одиночества. Луна сияла, но из-за ее света вода, покрытая зелеными листьями, казалась еще темнее, чем была на самом деле.

По возвращению в Инсиньтан я велела Лючжу и Хуаньби помочь мне переодеться. Сменив праздничные одежды на одеяние для сна, я тщательно умылась, очистив лицо от густого макияжа. Когда на коже не осталось и следа румян и белил, я невольно потерла покрасневшие щеки.

– Такое ощущение, что у меня все лицо горит. Видимо, я слишком много выпила.

Лючжу тихонько хмыкнула:

– Не вино пьянит человека, а человек сам себя. Император о вас так заботился, госпожа, что вы просто опьянели от счастья. На госпожу Ань он обращал вдвое меньше внимания, хотя именно ее считают фавориткой.

– Не говори глупостей! – сказала я сердито.

– Это правда? Так и было? – Хуаньби, услышав слова Лючжу, удивленно расширила глаза, но тут же вновь вернула на лицо вежливую улыбку.

– Если бы ты пошла с нами, то увидела бы все своими глазами. Ты даже не представляешь, каким злобным взглядом госпожа Хуа буравила нашу хозяйку, – сказала Лючжу и расхохоталась, да так сильно, что даже согнулась пополам, придерживая живот. – Ну и пусть злится. Она должна знать, какое важное место занимает наша госпожа в сердце императора, чтобы слишком уж не зазнаваться.

Я пристально посмотрела на нее, давая понять, что мне не нравится ее поведение.

– Что за чушь ты несешь? Даже в нашем дворце надо быть очень осторожной и следить за языком.

Лючжу моментально успокоилась, виновато опустила голову и пробормотала:

– Слушаюсь.

Хуаньби задумчиво разглаживала мой праздничный наряд, который все еще держала в руках.

– Император всегда хорошо относился к госпоже, – наконец сказала она и унесла одежду на место.

На сердце стало чуточку теплее от ее слов, но в то же время по спине пробежал неприятный холодок.

Собираясь ложиться спать, я услышала за дверью шаги. Подумав, что это Сяо Лянь, который должен был дежурить сегодня вечером, я сказала:

– Уже поздно. Закрывай все двери и иди отдыхай.

Но снаружи послышался голос Ли Чана:

– Госпожа, простите великодушно, что потревожил ваш покой.

Узнав, что пришел не кто иной, как евнух императора, я очень удивилась.

– Я еще не ложилась, – сказала я. – Что тебя сюда привело, евнух Ли?

– Его величество велел кое-что передать вам, госпожа, и пожелать от его имени добрых снов.

Сквозь занавеску я заметила, как он что-то отдал Цзиньси, и, когда она подошла поближе, я увидела в ее руках очень изящную, расписанную золотой краской шкатулку из сандалового дерева. Замочная скважина была закрыта куском бумаги, на котором было крупно написано «Опечатано», а сбоку император собственноручно вывел пять маленьких иероглифов: «Подарок для цзеюй Чжэнь».

Старый евнух по-доброму улыбался, наблюдая за моей реакцией.

– Госпожа, прошу вас, загляните внутрь, чтобы я мог вернуться и доложить государю, что его приказ полностью исполнен.

Что же там такого? Я растерянно взглянула на Ли Чана, сорвала бумагу и открыла шкатулку. Когда я увидела, что мне подарил император, сердце застучало так, словно готовилось выпрыгнуть из груди, а в глазах защипало. На пару мгновений я потеряла контроль над собой и отдалась во власть чувствам. В шкатулке лежал узел единства сердец [42], связанный из серебристых шелковых лент. Ленты извивались, изгибались, переплетались друг с другом, создавая объемный и прочный узел. Было заметно, что в плетение вложено много сил. Рядом с узлом лежала небольшая записка, на которой каллиграфическим почерком были выведены всего две строки: «Две ленты, что на поясе носил я, во сне моем вдруг превратились в узел двух сердец». Это была цитата из стихотворения Сяо Яня, императора У династии Лян, которое называлось «Думаю о тебе». Я улыбнулась, представляя, как Сюаньлин старательно выводил на бумаге иероглиф за иероглифом.

– Передай императору мою искреннюю благодарность, – сказала я ожидавшему ответа евнуху.

– Слушаюсь, – сказал евнух Ли и поклонился. – Поздравляю, младшая хозяйка.

Выполнив приказ хозяина, он ушел, а вслед за ним из комнаты вышли Цзиньси и остальные служанки.

Опьяняюще красивый лунный свет, проникая сквозь оконную сетку, создавал на полу молочно-белый узор, отчего возникало ощущение, что вокруг кровати стелется белесый туман. Я легла, прижав к груди подаренный узел, и вскоре уснула со счастливой улыбкой на губах.

Утром я по обыкновению села перед зеркалом и начала неспешно расчесывать волосы. Рассматривая свое лицо, я отметила на нем следы усталости, которая накопилась за последние дни. Но, несмотря на легкую бледность, мои глаза сияли, подобно маленьким звездочкам. Они блестели, как две черные жемчужинки. Они как будто бы светились изнутри.

Уже три ночи подряд Сюаньлин проводил в моих покоях, поэтому я была уверена, что сегодня он выберет Линжун. Благодаря тому, что император обратил на нее внимание, я смогла избежать опасной ситуации, которая сложилась после того, как Мэйчжуан обвинили в ложной беременности. Фэй Хуа и другие наложницы знали, что мы с Линжун дружим, поэтому не осмеливались что-либо предпринимать против нас. Но я прекрасно понимала, что в гареме в конечном счете можно рассчитывать только на себя, поэтому пора было продумывать свой собственный план по выживанию.

В задумчивости я начала накручивать волосы на пальцы, но тут в отражении зеркала я увидела, как в окне позади меня промелькнул чей-то силуэт в зеленой одежде. На мгновение я подумала, что мне показалось, но все равно прокричала:

– Эй, кто там прячется?!

Вскоре в комнату зашла Хуаньби. Она виновато улыбнулась и сказала:

– Его Величество велел прислать из Императорской оранжереи несколько горшков с пурпурными хризантемами, которые только что распустились. Евнух принес сорта «Порхающая ласточка» и «Закатные краски». Я хотела узнать у госпожи, не хотите ли вы ими полюбоваться, но испугалась побеспокоить.

Я не очень жаловала хризантемы, потому что мне не нравился их запах, а вот Мэйчжуан обожала эти цветы. В прошлом году, когда она была любимицей Сюаньлина, он задаривал ее хризантемами. И перед ее дворцом, и позади, везде цвели пышные цветы. Какие-то из них были красными, как закатное небо, какие-то белыми и пушистыми, как облака. Я даже посмеивалась, что она подобрала цветы под название главного зала ее дворца – Цуньцзюйтана, Зала, Полного Хризантем.

Мне стало грустно от того, что в этом году хризантемы по-прежнему радуют своей красотой, а вот от любви императора к Мэйчжуан не осталось и следа.

Некогда красивый цветущий дворец превратился в мрачную тюрьму, в которой была заперта моя лучшая подруга. От хризантем там остался один лишь иероглиф в названии зала, отчего было особенно горько.

Мое сердце сжалось от грустных мыслей, но я сохранила невозмутимый вид и сказала Хуаньби:

– Вели слугам разместить их в галерее. Я чуть позже выйду и посмотрю. – Немного подумав, я добавила: – Вчера император прислал очень красивые украшения. Выбери из них самые достойные и отнеси мэйжэнь Ань, шуи Фэн и гуйпинь Синь. А еще передай наложнице Фэн, что завтра я зайду к ней поговорить.

Хуаньби поклонилась, изящно развернулась и ушла.

Проследив за тем, как ее стройная фигурка исчезает в проеме дверей, я вдруг кое о чем вспомнила, и мне в голову пришла идея. В ближайшие несколько часов я была занята размышлениями.

Вечером, как я и рассчитывала, Сюаньлин не удостоил меня своим визитом, поэтому я позвала Цзиньси и Пинь и в их сопровождении отправилась в зал Хэсютан, чтобы навестить наложницу Цао. Мой визит оказался неожиданным, поэтому Цао поначалу растерялась, а потом вела себя очень скованно, помня о том, что совсем недавно обвиняла меня в покушении на свою дочь.

Я по-дружески сжала ее руку и сказала:

– Сестрица, я очень соскучилась по принцессе и пришла ее навестить. Ты ведь меня не прогонишь?

Увидев, что я пришла с миром, Цао позволила мне войти и велела служанкам подать свежий чай.

– Что ты, что ты! Я и сама днями и ночами думала о том, что стоит пригласить тебя в гости, но боялась, что ты все еще сердишься на меня за мою глупость.

Усевшись за чайный столик, я приняла из рук служанки только что заваренный чай и в благодарность улыбнулась.

– Сестрица Цао, вот ты так говоришь, а я из-за этого чувствую себя неловко, – заговорила я, сдув пузырьки с поверхности чая. – В тот день мы просто неправильно друг друга поняли. Я пришла, потому что боялась, что ты будешь переживать, а мне бы этого не хотелось. Я считаю, что все мы, наложницы императора, должны жить в согласии и мире, ведь мы служим одному государю. Мы не должны ссориться из-за пустячных недоразумений.

– Ты все правильно говоришь. – Цзеюй Цао согласно кивала на каждое мое слово. Когда я замолчала, она взяла меня за руку и стала ее нежно поглаживать. Я заметила слезы в уголках ее глаз. – Я на несколько лет старше тебя, но повела себя так глупо! Я поверила дикому вздору, что несли те негодяйки, и очень сильно тебя обидела. За такое меня надо отлупить! – сказав это, она замахнулась, собираясь себя ударить.

Я схватила ее за руку и остановила:

– Сестрица, если ты будешь наговаривать на себя, я тут же уйду. Во всем виноваты те сплетницы, которые не умеют следить за языком. Из-за них мы чуть не рассорились. Но я на тебя не злюсь, ведь понимаю, что тогда ты очень сильно переживала за принцессу и чувства взяли верх над разумом.

– Вот уж не думала, что из всего гарема только ты сможешь меня понять. – Цао грустно вздохнула. – Вэньи – моя единственная дочка. Она мое бесценное сокровище, и я за нее очень беспокоюсь. К тому же у нее с рождения слабое здоровье. В тот день я так распереживалась, что, не задумываясь, поверила чужим словам и обидела тебя ни за что.

– Что прошло, то прошло, и нечего об этом говорить, – я ободряюще улыбнулась наложнице Цао. – Сегодня уже я должна просить у тебя прощения за свой внезапный визит и надеяться, что ты на меня не обидишься. Пинь-эр! – Я позвала служанку и велела развернуть подарки, которые мы захватили с собой. – Посмотри, сестрица, это набрюшники[43] для принцессы. Я сама их вышивала. Я, конечно, не знатная мастерица, но очень надеюсь, что ты их примешь. Считай это проявлением моих добрых чувств. – Затем я указала на свертки, которые держала Цзиньси. – А это самые новые ткани, еще недавно они были на ткацком станке. Если захочешь, ты сможешь сшить из них новые наряды. А это, – я указала на маленькую красивую коробочку, – жидкие румяна, которые сделала моя служанка Цуй. Они намного нежнее и ярче, чем те, что нам присылают из Министерства двора. Попробуй, я уверена, они тебе понравятся.

Цзеюй Цао благодарно кивала и улыбалась, когда я показывала ей свои дары. Мы вели себя так, словно всегда дружили и между нами никогда не было неприязни. Больше всего ее внимание привлекли набрюшники. Она поднимала один за другим и рассматривала с искренним интересом.

– У тебя золотые руки, сестренка, – похвалила она меня. – Птицы как живые. Кажется, что они вот-вот расправят крылышки и улетят, а от цветов так и веет знакомым ароматом.

Когда в зал вошла кормилица с Вэньи на руках, Цао сразу же надела на девочку новый набрюшник. Материнским восторгам не было конца. Казалось, что наложница Цао совершенно расслабилась в моем присутствии.

Я довольно улыбалась, радуясь, что мои подарки пришлись по вкусу, а когда Цао протянула мне Вэньи, чтобы я ее немного подержала, я наклонилась к ней и прошептала:

– Я рада, что тебе понравились мои скромные подарки, но у меня есть для тебя кое-что особенное. Вот только я не могу подарить это здесь. Давай мы пройдем в твою спальню?

После недолгих размышлений цзеюй Цао кивнула и проводила меня во внутренние покои. В ее спальне было темно и прохладно, с потолка свешивались полупрозрачные занавесы, бесшумно покачивающиеся от любого движения воздуха. Кровать была застелена темно-розовым тонким одеялом, а на столике у плетеной кушетки стояла ваза, украшенная цветной глазурью. В ней были свежесрезанные цветы. Обстановку нельзя было назвать роскошной и богатой.

Я достала из рукава небольшую золотую коробочку, украшенную эмалью, и протянула Цао.

– Сестрица, – очень серьезно обратилась я к ней, – прошу, прими этот скромный дар.

Наложницу Цао удивила моя серьезность:

– К чему эти церемонии? Давай сначала присядем. – Она указала мне на кушетку и только после того, как мы сели, приняла подарок.

Когда Цао открыла коробочку, на ее лице смешались изумление и сомнение. Она не верила своим глазам.

– Это очень дорогой подарок, – наконец произнесла она. – Я не могу его принять. Забери его обратно.

– Сестрица, у меня есть к тебе одна просьба. Надеюсь, ты мне не откажешь.

Цзеюй Цао осторожно опустила коробочку на столик, словно бы она таила в себе опасность, и внимательно посмотрела на меня.

– Если ты хочешь что-то просить, говори. Если я смогу чем-то тебе помочь, я, конечно же, не откажу.

Я подавила довольную улыбку и поднесла к глазам платок, делая вид, что вытираю слезы.

– Я хотела поговорить про матушку Хуа. Она такая изящная и образованная. Я искренне ею восхищаюсь, но у меня такое чувство, что я ненароком, сама того не зная, чем-то обидела ее. И теперь из-за этого недоразумения я никак не могу с ней сблизиться. – Я тихонько всхлипнула, продолжая играть роль несчастной, несправедливо обиженной девушки. – В этом большом дворце я совсем одна и мне так одиноко! Раньше у меня была подруга, наложница Шэнь, но теперь ей запретили покидать свои покои. Я очень надеюсь на сострадание старших сестер, потому что так не хочу быть одна.

Наложница Цао явно не ожидала услышать от меня подобных слов. Несколько секунд она ошарашенно смотрела на меня, а потом начала утешать:

– Что ты такое говоришь, сестренка? Император тебя обожает, а наложница Ань считает своей старшей сестрой. Почему же ты говоришь, что совсем одна?

– Думаешь, он правда меня любит? Я в этом не уверена, – я промокнула уголки глаз. – Его Величество тянет ко всему новому. Боюсь, что вскоре настанет тот день, когда я наскучу ему и он про меня позабудет. А сестрица Ань не слишком умна, поэтому я не могу на нее полагаться. Я вижу, как император все больше и больше влюбляется в нее, и начинаю бояться за свое будущее. Кто знает, где я в конечном итоге окажусь…

Я мельком взглянула на свою слушательницу и заметила, как у нее покраснели глаза.