Сны Черубины

– Давно ли Вера служит у Вас, доверяете ли Вы ей? Знает ли она, где хранится ключ от Вашей шкатулки?

– Нет-нет, она не знает, для ключа у меня есть тайник в спинке кровати, а иногда я ношу ключик с собой. Вера перешла ко мне перед самым Рождеством от одной моей знакомой из театра, у которой служила около пяти лет. Когда моя Глаша решила выйти замуж, я не стала держать её у себя, хотя она и просилась остаться. Но мне нужна служанка такая, что может быть со мною день и ночь, я часто поздно возвращаюсь, и кто-то должен меня встречать… Глаша уже нашла себе другую службу, я дала ей наилучшие рекомендации.

– Послушайте, Эжен, даже если Вам покажется этот вопрос странным, ответьте, пожалуйста, как часто присылают Вам вот эти цветы, и знаете ли вы, от кого они? – Черубина указала на вазу с цветами.

– Нет, я не знаю, – Евгения кокетливо улыбнулась, – буду откровенна, Вера сама принимает букеты от посыльных, я не читаю карточек. Она расставляет цветы в комнатах, а в спальне у меня всегда, да-да, всегда должны быть белые цветы.

– Увы, я не советую вам держать именно эти цветы в спальне, милая Эжен. Они губительны для Вашего здоровья. Мне сразу показалось странным, что Ваши серьги шепчут вам всякие глупости, потому что серьги не должны этого делать! – усмехнулась Черубина. – А вот этот букет многое мне объясняет. Вдыхая ночью запах этих лилий, Вы отравляете себя, и ум Ваш начинает играть в странные игры. Вы видите – эти белые цветы необычны. На самом деле это индийский дурман. Если Вы трогали растение руками, и сок его попал на Вашу кожу, Вам начнет казаться, что Вы слышите то, чего нет. Это объясняет странные видения, о которых Вы говорили. Увы… «Я знаю чаши белых лилий и их греховные уста» … Давайте позовем вашу горничную, и она расскажет нам об этом букете, то, что знает.

– Ах, нет, мне неловко… Я сама, сама поставила эти цветы сюда, мне их запах показался таким необычным… Кто-то посылает мне такой букет каждую неделю, но я не знаю кто… Карточки в букетах не было… Я проверяла…

– Странно, – негромко заметила Черубина. Поклонник посылает Вам необычайный дорогой букет, конечно же он хочет, чтобы Вы о нем узнали. Быть может есть кто-то, на кого Вы подумали?

– Ах, нет, я голову сломала, угадывая, кто бы это мог быть, но увы… Быть может, Алексей…

– Возможно, – согласилась Черубина, но я должна всё обдумать. Сейчас немедленно поставим эту вазу на балкон, закроем дверь, а утром внесите её назад. Вера должна видеть, что цветы всё еще здесь. Я думаю, букет лишь часть плана.

– Какого плана, – вскрикнула Евгения, – Чери, милая, цветы действительно чересчур ароматны, и голова у меня от них болит, но это не значит ничего! Искусно подведенные темно-серыми тенями небесно-голубые глаза Эжен выражали полное недоумение и в некоторой степени даже испуг, красивый маленький ротик был приоткрыт, губы слегка вздрагивали.

– Послушайте меня, Эжен, я Вас очень прошу не говорить никому, то есть абсолютно никому, то, что Вы узнали о цветах. А Ваши серьги необходимо показать ювелиру, чтобы понять, что с ними произошло, почему они вдруг стали легче. Я могу это устроить – у меня есть знакомый ювелир.

Вернувшись в гостиную, они заговорили о пустяках, горничная уже разливала в тюльпановидные фарфоровые чашки ароматный чай с мятой, к которому подали румяные, ещё теплые плюшки, щедро посыпанные белоснежной сахарной пудрой. Лампа низко опущенного абажура с затейными шелковыми кистями мягко осветила стол, накрытый полотняной скатертью, по углам которой были вышиты затейливые вензеля. В уютном тепле продолжилась беседа, но сразу после чаю гости собрались уходить. Алексей порывался остаться, но Евгения деликатно взяла его под руку и, неожиданно для себя, он оказался на улице перед закрытой дверью. Ему пришлось поспешить за друзьями, которые уже усаживались в коляску извозчика, чтобы ехать домой.

На следующее утро Черубина не стала дожидаться завтрака, надела костюм для велосипедных прогулок и уехала одна кататься в парке неподалеку. Но уже очень скоро её велосипед увидели жители соседнего квартала, где находилась мастерская ювелирных украшений и «минеральных горок». Её хозяин Иоганн Альберт и его сын Альфред жили в том же здании на втором этаже. С Альфредом Черубина была хорошо знакома и дружна. Её подкупали в нем не только знание и преданность своему ремеслу, умение увлекательно рассказывать о нем, но и приятные манеры, бывшие в некотором противоречии с неуклюжей внешностью. Альфред был невысоким, плотного сложения. Крупная голова его имела тяжелый подбородок, но глаза выдавали человека одухотворенного, добросердечного. Спустившись с велосипеда, Черубина прислонила его к ограде, поднялась на крыльцо, нажала на кнопку звонка. Служанка отперла дверь, Черубина подала заранее написанную записку и монету на чай, дверь закрылась. Через некоторое время появился Альфред, поздоровавшись, он ушёл за дом и вскоре вернулся, уже сидя на своем велосипеде. Вдвоем они выехали на бульвар и направились в сторону дома Евгении.

Прохожих было много. В этот час уже кухарки встречают у дверей молочниц с ещё тёплым парным молоком в жестяных бидонах, прислуга спешит со всевозможными поручениями от своих господ, мелкие чиновники направляются в департаменты.

Возле дома, в котором жила Евгения, Черубина и Альфред увидели странную картину. У подъезда стоял пароконный экипаж общества Красного креста, рядом с ним санитары и городовой. Альфред, спустившись с велосипеда, подошёл к городовому и начал разговор, стараясь заглянуть внутрь кареты. Чери осталась наблюдать. Но вскоре санитары забрались в карету, и экипаж уехал, городовой зашел в парадное, перекрыв своей особой вход на лестницу. Альфред заглянул в дворницкую, но там никого не было. Он поспешил к следующему парадному, возе него, наконец, увидел дворника и стал расспрашивать его о случившемся.

Вернувшись к Черубине, он рассказал, что под утро в квартиру Евгении пробрались двое грабителей, столкнулись там с горничной и ударили её по голове, обшарили дом и ушли, не прихватив с собой ничего ценного. Когда Евгения проснулась, позвала служанку, но та не появилась, хозяйка пошла её искать и обнаружила лежащей без чувств на ковре в гостиной. Слугу Григория нашли связанным в чулане.

Что же было нужно этим грабителям, что они искали, но не нашли? Кто эти двое? Чери смотрела на Альфреда, он смотрел на неё, и оба они терялись в догадках, как вдруг увидели на крыльце парадного Евгению.

– Боже мой, Эжен! – воскликнула Черубина и поспешила к ней. Городового на лестнице уже не было. Солнце ярко светило в высокие окна с витражами, и разноцветные пятна раскрашивали мрамор лестницы в арлекин. Евгения дождалась Чери и Альфреда, но было видно, что она гостям не рада и приглашать их к себе не собирается.

– Простите нас, Эжен, кажется, мы не вовремя. Я и Альфред совершали велосипедную прогулку. Подъезжая к Вашему дому, мы заметили городового и экипаж общества Красного креста с санитарами. – Чери начала оживленный разговор и стала подниматься по ступеням, вынуждая остальных двинуться следом. На втором этаже все трое остановились перед дверью в квартиру, хозяйке не осталось ничего другого, как пригласить их войти.

В прихожей был небольшой беспорядок, такой обычно случается, когда люди уходят в спешке. Евгения прошла в гостиную, не снимая ни шляпы, ни перчаток. Гости последовали за ней.

Черубина представила наконец Альфреда, как «того самого ювелира», о котором говорила вчера. Евгения села на край дивана, всем видом выражая неудовольствие. Разговор не получался. Она была беспокойна и без конца меняла позу. Рука её непроизвольно потянулась к столику-консоли, где лежал подаренный ей вчера веер, все еще завернутый в упаковочную бумагу. Что-то привлекло её внимание, но она тотчас отложила веер и стала отвечать на вопросы Черубины.

– Боже мой, Вера так сильно была напугана… у неё вся голова забинтована… Не знаю, как я сама останусь в этом доме… Слуга мой, Григорий, не в себе, боюсь, запьёт. Его ночью связали, сонного… он ничего не помнит, чтобы рассказать дознавателю. Вера увидела только, что грабителей было двое, и одеты они в какие-то тряпки, должно быть нищие… Не знаю… Как оставаться здесь, не знаю…

– Поедемте же к нам! Мы будем рады, Эжен, если Вы погостите у нас с тётушкой, и Лиля будет очень рада, она ещё поживёт у нас неделю или дольше!

– Но это вовсе не удобно, дорогая Чери! – несколько жеманно возразила Евгения.

Это очень удобно, очень! – Черубина так искренне хотела помочь, что Евгения согласилась. Она вдруг разом успокоилась и попросила подождать, поскольку хочет собрать вещи, взять самое необходимое.

С чрезвычайной озабоченностью Черубина воскликнула:

– Пожалуйста, Эжен, возьмите шкатулку с украшениями, не нужно оставлять здесь ничего ценного, что, если воры вернутся… Неужели они совсем ничего не взяли?

– Нет, но перерыли всю мою одежду, порвали шляпные коробки, я не могу понять, чего они хотели. А может быть, им заплатили, чтобы они испортили мои сценические платья? Ах, если это интриганы из театра?! Завистники! Ужасно, это всё ужасно…

Евгения ушла собирать вещи, когда вернулась, выяснилось, что придётся позвать дворника, поскольку багажа набралось на несколько саквояжей и небольшой дорожный сундук. Уже уходя из гостиной Черубина после некоторого колебания забрала оставленный Евгенией на диване веер. Хозяйка выходила из квартиры последней, в руках она держала несессер. Подъехал извозчик, Евгения уселась в коляску на переднее сидение, спиной к дороге. С ней рядом села Черубина, напротив – Альфред, придерживающий багаж. Велосипеды были вверены заботам дворника.

Всю дорогу Эжен то и дело вздыхала и мученически поднимала к небесам затуманенный взор, не забывая при этом поглядывать на Альфреда, чтобы убедиться, производит ли это на него должное впечатление. Альфред не отрывал глаз от Евгении, но взгляд его выражал отнюдь не мужской интерес. Это был взгляд художника, восхищенного творением природы и привыкшего поклоняться всему прекрасному.

Наконец экипаж приехал к усадьбе Елизаветы Дмитриевны. Прислуга перенесла багаж в дом, где гостеприимная хозяйка тотчас стала хлопотать о скором обеде для гостей, что было в ее характере, и в чем проявлялась её щедрая натура.

Евгения расположилась в гостевой спальне, она не стала разбирать вещей, а прилегла на кровать и, вздохнув, бессмысленно уставилась в потолок. Дверь приоткрылась одновременно с деликатным стуком, и в комнату заглянула уже переодетая в домашнее чайное платье Черубина. Она подошла и присела на краешек кровати. Взяла Евгению за руку, та не шевельнулась, только прикрыла глаза.

– Эжен, дорогая, Вы здесь в безопасности, у нас полный дом народу, не бойтесь ничего.

Евгения не ответила.

– Мне кажется, вокруг Вас, действительно, идёт какая-то нехорошая игра. Вы сказали про завистниц из театра, кто они? Вы кого-то подозреваете? Может быть, кто-то угрожал Вам?

– Ах, нет, Чери, мне просто это пришло в голову, потому что я не знаю, что ещё подумать! У меня в Петербурге не так много знакомых, почти не бывает гостей, и я вовсе не богата! Кому же нужно меня преследовать, сводить с ума, проникать ночью в дом?

– Сводить с ума… как верно Вы сказали! Я думала о тех цветах, что присылал неизвестный поклонник… Ведь он знал, что у Вас всегда должны быть в спальне белые цветы! Как Вы думаете, кто мог это знать? Только будьте со мной откровенны, это очень важно!

– Служанки знали, Вера, до нее – Глафира, а из мужчин бывал разве только Алексей… Но не его же мне подозревать? К чему бы это ему? Послать букет он может, но ядовитые цветы? Да где бы он их взял, ведь их не продают в цветочном магазине…

– "… И лик бесстыжих орхидей я ненавижу в светских лицах", – задумчиво произнесла Черубина. – Мне кажется, Эжен, во всём этом чувствуется женский ум. Но женщин Вы назвали только двух, они обе не могли покупать дорогих букетов, да и зачем им Вас отравлять? Возможно ограбление совсем не связано с попытками Вас отравить, размышляла вслух Черубина, – быть может это простое стечение обстоятельств… Позвольте же, наконец, взглянуть на Ваши мистические аквамарины – здесь все ещё Альфред, он ювелир и разбирается в камнях.

– Не мучьте меня, капризно простонала Эжен, – возьмите сами в шкатулке, вот ключ. Я хотела бы немного отдохнуть.

Черубина аккуратно открыла шкатулку и среди нарядных цветочных брошей, сияющих перстней и прочих украшений увидела пару аквамариновых серег, похожих на нетающие льдинки. Она подняла их, посмотрела, как красиво они раскачиваются, поблескивая алмазами и черной оправой, положила их на ладонь и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Наконец таинственные серьги были в руках у Черубины, и она могла показать их Альфреду. Его профессиональный взгляд был очень необходим. Через минуту, вооружившись увеличительным стеклом, Альфред уже рассматривал серьги и неспешно констатировал:

– Во-первых, Чери, клейма мастера нет, что означает одно – серьги поддельные. Во-вторых, для такого дорогого бразильского, как нам сказали, аквамарина по меньшей мере странно использовать оправу из крымского гагата. Ведь это всего лишь древний уголь.

– О, я знаю, – воскликнула Черубина, – он очень лёгок и нагревается, соприкасаясь с кожей… Поэтому Эжен сказала, что серьги стали легкие и тёплые, как бы живые… Конечно!

– В-третьих, боюсь, это вовсе не аквамарины, поскольку алмазы вокруг них – поддельные… Да, у меня нет сомнений, серьги полностью подделка.

– Однако, Альфред, на изготовление копии требуется время, а серьги никуда не пропадали, точнее, они пропадали, но лишь на короткий срок, за это время не успеть сдать копию. Как это можно объяснить? – недоумевала Черубина.

– Наверняка, ты знаешь, Чери, что есть уважаемые дома, такие как Mellerio, например, или Garrard, они каждый год публикуют каталоги с фотографиями и рисунками своих новых изделий, которые можно у них заказать. А если такое фото или чертеж показать ювелиру и указать точные размеры, то можно довольно быстро получить подделку из недорогого материала, но, разумеется, без клейма мастера.

Именно это, Альфред, я и хотела узнать сегодня утром, поэтому и пригласила тебя с собой на велосипедную прогулку, но, увы, это ужасное ночное происшествие…

Друзья договорились ничего никому не говорить о подмене. В кармане у Альфреда лежал листок бумаги с тщательно перерисованными серьгами. Он твердо решил найти мастера подделок. Душа честного ювелира требовала справедливости.

Утром следующего дня Черубина и Альфред продолжили свое расследование. Стало очевидным, что теперь нужно выяснить, кто и зачем подменил серьги Евгении.

Первое подозрение пало, естественно, на Веру, но поговорить с ней сейчас не представлялось возможным, она еще находилась в больнице. Необходимо было как-то разузнать про окружение Эжен в Мариинском театре. Ведь она упоминала каких-то завистников. Нужно встретиться с кем-нибудь, кто хорошо знает закулисную жизнь Мариинского.

Альфред предложил свою помощь.

– У нас с отцом был большой заказ от Мариинского театра на бутафорские украшения для оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Я хорошо знаком с художником костюмов – Авериным Аполлинарием Яковлевичем и могу позвонить ему, в доме его есть телефон. Встречу можно назначить у театра или же там, где ему будет удобно.

С Авериным Черубина и Альфред встретились в кофейне «Англия». Аполлинарий Яковлевич жил неподалеку и был рад приглашению. Это был уже не молодой, но явно молодящийся мужчина, одетый, как и подобает костюмеру, весьма продуманно, с большим вкусом. Черты лица его были приятны и выдавали в нем дамского любимца в прошлом, а, возможно, и в настоящем. Он давно служил в Мариинском и считал себя знатоком всех закулисных тайн. Словоохотливость его не оставляла сомнения в том, что Черубине удастся узнать то, ради чего она пришла.

На белоснежной скатерти светились тонким фарфором чашки, кофейник был обжигающе горяч, на блюде подтаивали шоколадные эклеры, в вазочке томилась розовая пастила. Беседа текла весьма оживленно к явному и взаимному удовольствию. Улучшив момент, Черубина спросила:

– Аполлинарий Яковлевич, знаете ли Вы, какое несчастье случилось с Эжен? Ужасно, её могли убить!

– Нет, откуда же мне знать, знакомых в полиции у меня, слава Богу, нет. А что произошло?

Черубина коротко рассказала о ночном происшествии и, выражая глубокое сочувствие к пострадавшей, спросила:

– Скажите, Аполлинарий Яковлевич, дружит ли Эжен с кем-нибудь в театре, она в Петербурге не так давно. Наверное, нетрудно завести приятельниц, но есть ли у неё подруга, которая поможет ей советом и поддержит в трудное время?

– Подруга у Евгении есть, она же – злейший враг, как часто водится у красивых женщин, оспаривающих свое первенство, – усмехнулся художник. Они сдружились сразу, но в последнее время Мария Александровна терпеть не может Евгению и досаждает ей, чем может. Всё дело в том, но муж Марии, известный врач, степенный и уважаемый человек, стал уделять подруге жены внимание чуть большее, чем позволяют приличия. Случился адюльтер или нет, никто не знает точно, но многие склонны верить тому, что Евгения могла увлечься фон Путреном, встречаться с ним и принимать от него подарки.

Как только имя подруги было названо, Черубина перевела разговор на недавнюю премьеру «Града Китежа», особенно её интересовало мнение Аполлинария Яковлевича о декорациях Константина Коровина. Она уже видела иллюстрации в «Ежегоднике Императорских театров». Аверин принял эффектную позу, несколько откинувшись назад, на мизинце его левой руки сверкнул необычной формы перстень. С явным удовольствием и несколько снисходительно он отвечал:

– Не все ценители прекрасного понимают и принимают манеру письма Коровина. Многие считают ее небрежной и даже неряшливой. Но это всего лишь предрассудки. Коровин высочайший мастер театральной декорации, он превосходно чувствует ритм, движение музыкальной мысли и претворяет их в музыку красок. Его декорации совершенно отвечают музыкальным образам града Китежа! И более того, вне всяких сомнений Константин Алексеевич произвёл некий переворот в понимании возможностей театрального художника и поднял театральную декорацию на уровень высокого искусства!

Окончательно запутав художника, который так и не понял, зачем его пригласили эти милые молодые люди, Черубина и Альфред быстро с ним распрощались и вышли на улицу.

– Я знаю, кто эта Мария, мы были как-то представлены друг другу. Она живет на Кронштадтской, и у нас есть приличный повод нанести ей визит: рассказать о ночном происшествии с Эжен! Мы возьмем извозчика и немедленно отправимся туда, – взволнованно говорила Черубина.

Увы, Марию они не застали, дверь открыла служанка, лицо которой показалась Черубине знакомым.

– Глафира! – воскликнула она, – ты служишь здесь, но как? Я слышала, ты вышла замуж и уехала!

– Ох, нет, не так всё было. Да, я замуж вышла… за Николая, который служит здесь, у Михайлы Дмитровича, и Марья Аликсандна сразу предложила мне перейти к ним в горничные! Она меня у барыни моей выменяла на свою Веру. Вера ушла к Евгении Ивановне, а я – сюда.

– Но если всем от этого хорошо, то всё очень славно устроилось, сказала Черубина. – А что, Вера вовсе сюда больше не приходит?

– Приходит, как не приходить, ей Марья Аликсандна до сих пор жалованье выплачивает, такой у них уговор…

Простившись с Глашей, Черубина и Альфред медленно шли по тротуару, пыталась понять, в чём суть обмена горничными. Скорее всего Вера перешла к Эжен не просто так и получает жалованье от Марии за какие-то услуги. А что, если она просто шпионит за Эжен и за это получает деньги?

– Именно так, – согласился Альфред. Если допустить, что муж Марии встречается с Евгенией, то тут уж у неё прямой интерес.

– Я думаю, – продолжала Черубина, – что рассказ Эжен о том, что серьги ей подарил отец, – ложь. Разумеется, она скрывает свои отношения с фон Путреном! Очевидно, он подарил ей серьги, а его жена как-то об этом узнала, пришла в ярость и вознамерилась любым способом забрать их у соперницы? А кто как не горничная, имеет возможность подменить серьги? Немного наблюдательности – и Вера нашла тайник с ключом от шкатулки… Немного снотворного в вечерний чай – и вот уже Евгения засыпает глубоким сном. У Веры была такая возможность!

Друзья еще долго бродили по бульвару, обсуждая всё то новое, что принесли сегодняшние встречи. Дневной зной сменился вечерней прохладой, легкий ветерок крепчал и вынуждал вернуться домой.

После ужина, когда все разошлись по комнатам, Черубина плотно закрыла шторы на окне, села за письменный стол, зажгла настольную лампу и разложила перед собой веер. Она решила исследовать строение этого загадочного предмета. В раскрытом веере не было ничего необычного, но в сложенном виде на ручке прощупывалось какое-то механическое устройство. К тому же веер был необыкновенно тяжел для женской руки.

Черубина попробовала нажать на ручку веера – результата не последовало. Она надавила сильнее и продолжительнее. С замечательным металлическим звоном ручка отделилась от веера и стала видна основа, на которую крепились перья. Аккуратно подрезанные снизу они были полые внутри. Черубина чуть приподняла веер, и из пустот выскользнули тонкие металлические спицы. Она подхватила их, чтоб они не зазвенели, ударившись о поверхность стола, и осторожно положила перед собой. Увеличительное стекло лежало тут же, и Черубина принялась разглядывать спицы. Их всего было десять, меньше, чем перьев. На них можно было видеть выгравированные буквы и цифры, кружки и палочки. Что если это был какой-то шифр, какое-то странное послание неизвестно кому и от кого?! Ещё не понимая зачем, Черубина решила наведаться завтра в лавку, где был куплен веер.

Утром Черубина не могла усидеть дома, торопилась продолжать свое расследование и уговорила Лилю с Эжен отправиться в «Пассаж» за обновками к летнему гардеробу. Оставив подруг в галантерейном магазине, она стала обходить этаж за этажом в поисках той турецкой лавки, где позавчера был куплен загадочный веер. Она не спросила про лавку Алексея, понимая, что его роль в этой странной истории не совсем ясна. Он бывал у Евгении дома, он мог посылать ей цветы и даже мог подсыпать снотворное. Черубина решила пока скрывать от Алексея то, что ей и Альфреду было известно.

И вот она стояла перед приказчиком в турецкой лавке, намереваясь завести с ним разговор и как-то выведать у него происхождение веера.

– Мой жених купил это у Вас, – сказала Черубина капризным тоном и раскрыла веер – но мне не нравится, что он белого цвета. Я слышала, что перья белого павлина приносят несчастья. Поменяйте мне этот веер на другой!

– Но, мадемуазель, Вы что-то путаете, Вы никак не могли купить этот веер здесь, потому что у нас такого товара никогда не было! – услужливо и весьма предупредительно заявил приказчик.

– Я никогда ничего не путаю, – продолжала наступать на него Черубина. – Быть может Ваш помощник осведомлен более, чем Вы?

Из-за занавески показалось перепуганное лицо помощника. Его голова была обвязана как при зубной боли. Еле слышно он произнёс:

– Не видел… не знаю… никак не наш товар!

– Извольте, я могу и гроссбух показать, у нас все записывается, копеечка к копеечке, – ласково произнес приказчик и подал знак помощнику. Тот быстро представил большую книгу. Приказчик раскрыл ее на прилавке, стал водить пухлым пальцем и читать про себя записи, шевеля губами и поблёскивая лысиной.

Неведение приказчика было очевидно, но его помощник явно что-то знал… Черубина показала ему зажатую в руке солидную купюру и указала глазами на дверь, потом на веер, потом на приказчика, склонившегося над книгой, потом снова показала деньги и вопросительно подняла брови. Глаза у помощника стали круглыми от недоумения.

– Простите, я, видимо, действительно ошиблась, – совершенно спокойным голосом сказала Черубина и быстро вышла из лавки.

Остановившись у витрины соседнего магазина, она сделала вид, что рассматривает выставленный товар, и стала ожидать помощника, надеясь на его понятливость.

Через некоторое время за её спиной кто-то появился, она повернулась и увидела высокого смуглого человека. Он вдруг замахнулся ножом и попытался выхватить веер из рук Черубины, но тут неожиданно был сбит с ног налетевшим на него торговцем. Черубина закричала, из магазина выскочили посетители, поднялся шум, и тотчас прибежали городовые, громыхая сапогами и нещадно дуя в свистки. Однако, злодей ловко вскочил и бросился бежать, послышался звон разбитого стекла, свист и крики на улице. Черубина стала приходить в себя, кто-то махал над ней платком, кто-то брызгал водой. Её проводили внутрь магазина и усадили на банкетку. Рядом она увидела человека, спасшего её. Это был помощник приказчика из турецкой лавки.