Старик

В этом беспорядочном нагромождении информации я наткнулся на одну любопытную группу в социальной сети. Называлась она не иначе как «Культ лося». Я стал изучать ее содержимое и полностью погрузился в тамошнюю атмосферу.

Животные с огромными рогами. Подернутые призрачной дымкой леса и тундры. Лоси-хранители, у которых то половина черепа оголена, то глаза горят красным, то рога подпирают небосвод.

Какой это все-таки страшный с виду зверь. У него морда… какая-то неправильная. Взгляд недобрый. Мышцы – настоящая машина для убийства.

Группа была с богатым и впечатляющим наполнением, но не особенно многочисленная. Я долго, как говорит молодежь, мониторил контент – до тех пор, пока не прозвенел звонок.

Я уже вставал из-за компьютера, когда подошел историк Светозар Радомирович Науменко.

– Уже освобождаете? – обратился он ко мне. – Хорошо. Мне как раз нужно кое-что поискать. Задали дети задачку. Иногда жалеешь, что не можешь знать абсолютно все по своему предмету.

– You are welcome, – пригласил я и отправился на урок.

8

После уроков я взял на вахте ключ от учительского гардероба и спустился на цокольный этаж. Отпирая дверь, я услышал легкие и быстрые шаги прошедшего мимо за моей спиной. Я инстинктивно обернулся и увидел ту самую девушку, что рисовала жуткого лося на листке бумаги. Черная куртка, черные обтягивающие джинсы, черные крашеные волосы, черная сумка, черная водолазка, черные сапоги – все черное, твою мать.

И черный лось.

Вот кого можно расспросить о значении символа. Вот кто наверняка знает.

– Девушка! – окликнул я. – Постойте.

Она обернулась. Я ожидал чего угодно, но не той реакции, что последовала.

Она бросилась бежать.

– Девушка, постойте! – Я кинулся следом. Хотя… «кинулся» – слишком громко сказано. Сделал несколько шагов, но быстро вспомнил, что призовые места в догонялках мне уже лет тридцать не светят. Остановился.

Она стремительно удалялась по длинному коридору в другой конец здания, где располагался один из выходов на улицу.

– Я только хочу кое-что спросить! – бросил я последнюю фразу вслед наглой девице.

Почему она от меня убежала? Неужто испугалась, что попытаюсь ее изнасиловать? Это смешно, конечно. Она могла бы уложить меня на обе лопатки одним ударом кулака. Я представил себе в замедленном действии, как кулак сталкивается с моим носом. Хрящ с хрустом ломается, вминается. На пиджак, галстук, рубашку хлещет кровь. В глазах рвутся петарды, взмывают фейерверки. Голова кружится. Я валюсь на пол, словно мешок с костями.

Она могла бы запросто меня убить, если бы захотела. Достаточно одного сильного, точно направленного толчка в грудь, чтобы сердце старика перестало биться.

Но, к счастью, она просто убежала. Наверное, мне повезло.

Откуда она вообще возникла?

– Из того крыла, – ответил Другой, указывая взглядом направление.

Точно.

– Может, проверишь, что она там делала? Ведь не просто так она дала деру, как только ты обратил на нее внимание. Зуб даю, ты ее тут больше не увидишь.

Я отправился мимо опустевшей ученической раздевалки в то крыло, из которого явилась незнакомка. Там, за углом, находились кабинет ОБЖ, кладовая и небольшой спортивный зал для детей с ограниченным допуском к урокам физкультуры. А еще там был закуток. Просторный. Темный. Частенько уборщицы находили там окурки. Пару-тройку раз обнаруживались пустые бутылки из-под водки. За каждой такой находкой следовали скандал, разбирательство, фарисейские лекции на общих собраниях. Однако вычислить супостатов ни разу не удалось. Мне, человеку старой закалки и с наметанным глазом, сдается, что кто-то из ученичков приносил из дома батькины пустые бутылки и подкидывал в темную нишу. Провокации ради. Лично я поступал бы именно так. И никому бы не говорил. Каждый раз наблюдал бы за переполохом и хихикал в кулачок.

А еще один раз в том укромном местечке нашли презерватив. Бывший в употреблении. Нет, в него не набирали воду, чтоб кидаться в прохожих с крыши. Использованный по целевому, так сказать, назначению. Не знаю, как сие комментировать. Бывает и такое – вот все, что я скажу…

Туда я первым делом и заглянул. Включил фонарик на мобильнике, посветил. Внимательно осмотрел каждый угол. Нигде ничего. Даже оберток от сладостей.

Итак. В крыле несколько дверей. Я медленно двинулся по коридору, освещаемому болезненным голубоватым светом люминесцентных ламп, две из которых мигали. Подергал дверь маленького спортзала. Заперто. Кабинет ОБЖ – тоже. Как и подсобка учителя ОБЖ. Среди учеников ходили слухи, будто он там в редкие свободные минуты «беседует со своей шишкой».

Дальше два туалета – мужской и женский. Если девка посещала уборную, то почему здесь – в необитаемой в это время дальней части здания? Явно неспроста.

Я зашел на всякий случай в мужской. Внимательно осмотрел кабинки. Как и ожидал, ничего не обнаружил.

Теперь женский.

Рискованно это…

Огляделся. Вокруг – никаких признаков жизни. Прислушался. Тихо. Если бы кто-то направлялся сюда, я бы услышал издалека: в здании совершенно чудовищная акустика.

Я распахнул дверь дамской комнаты и…

…лицом к лицу столкнулся с уборщицей.

– Здра-а-а-а-а-а-авствуйте, – сказал я, пытаясь звучать естественно. Но естественно не получилось. Я ухитрился произнести это единственное слово с интонацией и улыбкой престарелого педофила.

Уборщица – женщина лет пятидесяти – посмотрела на меня как на идиота или психа.

– Это женский, – проинформировала она.

Я удивленно вскинул брови.

– Да что вы?!

– Ага.

– Ой, что-то я перепутал.

– Мужской вот он. – Она высунулась из дверного проема и указала древком швабры на соседнюю дверь.

– Спасибо, – ответил я, виновато улыбаясь. – Извините.

Я вновь зашел в мужской туалет, встал у раковины и, глядя на себя в мутное зеркало, стал ждать, прислушиваясь. Судя по чистому мокрому полу, уборщица только что навела здесь порядок. Я надеялся, что сейчас она по-быстрому сделает то же самое в женском туалете и покинет этаж.

Она долго драила порог – дольше чем нужно. Вероятно, ждала, когда я выйду. Возможно, что-то заподозрила.

Но я терпеливее. Она так и не дождалась. Собрала свои рабочие причиндалы и удалилась. Я приоткрыл дверь и долго слушал, как ее шаги затихают вдалеке. Услышал, как она поднялась по лестнице на первый этаж. Это значило, что вряд ли она скоро вернется.

Я шмыгнул в женскую комнату и все там осмотрел. Ничего интересного. Если что-то и было, то уборщица хорошо постаралась.

Нет уж, ребятки, все равно не поверю я, что та странная особа ходила сюда в туалет. Я бы мог подумать, что она наведывалась к вояке поболтать с его шишкой, но того не было на месте.

Дальше по коридору находилась большая подсобка, где хранился хозяйственный инвентарь. Я подергал дверь, но и она была заперта.

Оставался только один вариант – дверь в конце коридора. Я не знал, что там, и никогда не пытался узнать, за все годы работы в этой школе. Дверь была остекленная. За ней на небольшом расстоянии виднелась кирпичная кладка.

Скрипнули петли. На меня пахнуло подвальной сыростью. Слева вниз вели ступеньки. Темно. Я достал мобильник, включил фонарик, спустился метров на пять и оказался на небольшой площадке. Передо мной – заколоченный досками дверной проем. Я посветил фонариком на доски, пощупал их руками и обнаружил, что одна не прибита гвоздями, а просто прислонена.

Я отставил ее в сторону. Дальше темный коридор вел куда-то в глубины подвала.

– Вот куда эта готическая прошмандовка ходила, – сказал Другой, возникший справа от меня.

Я подскочил на месте.

– Твою мать! – тихо выругался я. – Напугал, черт возьми!

– Пойдем, посмотрим.

Мы протиснулись в образовавшуюся щель и двинулись по коридору.

Под ногами хрустел какой-то мусор. Было похоже, что помещение вообще никак не используется. Там даже не было никаких коммуникаций, которые нужно было бы чинить по мере износа. Только старая осыпающаяся кирпичная кладка. На кирпичах местами виднелись бурые и зеленые потеки. От сырости стены покрылись известью.

Школу построили в двадцатых, на заре советской власти. В войну ее подчистую разнесло бомбами. Надо полагать, старый подвал уцелел. Оставить оставили, а как использовать – не придумали.

Мы вдвоем сделали несколько поворотов по коридору. Говорят, в темноте течение времени ощущается по-другому – не так, как при свете. Мне показалось, шагали мы очень долго и забрались далеко за пределы школьной территории.

– Чувствуешь, как сыростью тянет? – сказал Другой. – Мы, наверное, где-то возле оврага.

Неподалеку от школы протянулся на километры Карачижский овраг. Когда-то давно там текла судоходная река. После войны она ушла под землю и лишь местами пробивалась на поверхность. К склонам прилепились массивы одноэтажных домов, мелкие заброшенные предприятия и свалки. Но в основном там были непролазные дебри.

Коридор закончился старой деревянной дверью на висячем замке. Из щелей сыро сквозило.

Я подергал ручку, потом замок. Петли ржавые, но крепкие. Голыми руками не взломаешь.

– Придется прийти сюда еще разочек, – сказал Другой. – С ломом.

– Зачем? – возразил я. – Там же дальше ровным счетом ничего. Дикий овраг.

– А для чего тогда эта дверь?

– Не знаю.

– Думаю, надо будет вернуться, – повторил Другой. – Не просто так поклонница лосиного культа сюда заявлялась.

– Может быть, она вообще не сюда приходила.

– А куда? Поссать за тридевять земель? Это можно было сделать на любом этаже школы выше цокольного.

– Вероятно, ей больше нравится делать это в полном одиночестве. Застенчивая особа.

– Ты сам-то себе веришь? Смотри, личинка замка почти без ржавчины. В нее регулярно вставляют ключ.

За дверью, снаружи, послышался шорох. Казалось, кто-то осторожно шагает по мокрой октябрьской траве.

– Пойдем-ка отсюда подобру-поздорову, – произнес Другой шепотом.

Мы развернулись и отправились по коридору обратно.

9

Ночь. Лунный свет. Сырость. Холод. Я иду по просеке, по бездорожью. Ноги увязают в мокрой траве. Изо рта валит пар. Пальто сырое. Кости ноют. Кругом лишь неприветливый лес да тянущаяся в бесконечность просека с серыми опорами ЛЭП.

Я бреду куда-то. Понимаю, что с какой-то целью, но самой цели не знаю.

Из леса слышится лосиный рев. Я останавливаюсь.

Может быть, пойти в другую сторону – и зверь меня не настигнет?

Впереди маячит детская фигурка. Машет рукой, зовет.

И я бреду ей навстречу.

Вновь воинственный крик лося – ближе.

В моей черепной коробке – шевеление. Я чувствую: там маленькое живое существо. Оно как будто просится наружу. В голове голос Другого:

– Третий близнец… Помнишь, да? Конечно, помнишь. Я и так слишком долго прожил в зависимости от тебя – целых семьдесят семь лет. Всю жизнь. Теперь я хочу выйти. Надоело существовать только в твоей башке. Ты скоро умрешь, а я хочу жить.

– Да пошел ты! – рычу я сквозь зубы. – Не бывать этому!

– Убьешь меня, как убил нашу сестру, да, старый шизик?

Фигурка вдалеке стоит, ждет. Девочка. Белокурая. Строгий школьный костюмчик. Жалобно смотрит на меня, словно о чем-то безмолвно просит.

Я подхожу еще ближе. Это Лена Злобина. В ее глазах страх.

Позади, метрах в десяти от нее, из леса на просеку вытекает громадное черное пятно – маслянистое в свете злой октябрьской луны. Звучит низкий угрожающий рев.

– Беги оттуда! – кричу я и со всех ног мчусь к ней навстречу. Она как будто понемногу отдаляется. Пространство раздвигается. Между нами образуются новые и новые метры.

А между ней и лосем – нет.

– БЕГИ-И-И-И-И-И!

Но она стоит на месте и по-прежнему машет рукой, зовет меня куда-то.

Лось издает такой рев, что поднимается ветер. Удушливый запах гнили распространяется повсюду. Зверь сжимает девочку челюстями поперек, мотает из стороны в сторону, рыча. Хруст. Из пасти летят брызги вязкой лосиной слюны и человеческой крови. Трава вокруг взвивается дыбом.

Я бегу, но остаюсь на месте. Подо мной словно движущаяся беговая дорожка.

– С годом Лося, – злорадным голоском произносит братец-паразит в моей голове.

Я просыпаюсь и слышу разъяренный звериный рев. За окном. Раз, другой, третий. Не во дворе нашего дома, но и не слишком далеко.

Маргарита тоже просыпается, приподнимается на локте, смотрит, слушает.

– Ты слышишь? – спрашиваю я.

– Да. Что это?

– Лось.

– Откуда у нас тут лоси?

– Из леса, наверное.

– Какой лес? Центр города ведь.

Я поднялся с кровати и, не включая свет, ощупью подошел к окну. Слегка раздвинул пальцами шторки, выглянул.

Двор был освещен фонарями. Я осматривал его сквозь узкий зазор между занавесками.

– Ну, что там? – спросила Маргарита.

Никакого лося я не видел, но один и тот же звук повторялся с интервалом примерно в пятнадцать секунд.

– Ничего не вижу, – ответил я.

В окнах напротив люди стали включать свет. «Значит, точно не мерещится», – подумал я.

– Может, воздушная тревога? – предположила супруга.

– Ага, конечно, немцы передумали и вернулись, – съязвил я. – Ложись спать.

Я пошел в туалет. На унитазе уже сидел Другой. Я прогнал его ударом рулона туалетной бумаги по лысине.

Справив нужду, я хотел было вернуться в комнату, но спать совсем не хотелось. Я надел домашний халат, пошел в кабинет и включил ноутбук.

Пока я сидел на горшке, лосиные звуки прекратились.

Время перевалило за половину четвертого утра.

– Это ведь не случайность, – сказал Другой. – Слишком много совпадений. Лось на «стене» у твоей ученицы, лось у странной девки на рисунке, сны с лосем, рев лося за окном.

– Я не верю в мистику, – ответил я.

– А если завтра случится что-нибудь такое, что заставит поверить?

– Например? – Я накапал коньяку в рюмку.

– Я-то откуда знаю. Не могу ж я независимо от тебя действовать и думать. – И он усмехнулся так, будто мы оба должны были понимать: последнее его утверждение – всего лишь проявление иронии.

– А как ты объяснишь то, что сказал в моем сне?

– Что ты имеешь в виду? – Он сделал вид, будто не понял.

– Не придуривайся! Ты упомянул, что на самом деле являешься проекцией моего брата-близнеца-паразита, который живет у меня в голове.

В черепе как будто что-то шевельнулось. Может, маленькая недоразвитая ручонка семидесятисемилетнего младенца.

Другой выпучил глаза, вжался в спинку кресла.

– Ты с ума спятил, – произнес он.

Я молча смотрел на него.

– Я не бываю в твоих снах, старый! Не приписывай мне того, чего я не умею. Я только здесь, в реальности.

Я все еще неподвижно смотрел на него из-под очков.

– Ты совсем уже сдурел. – Он закрыл лицо руками. – Какой… какой на хрен брат-паразит в голове! Да ты совсем чокнулся, дед! Пойду отсюда.

Он встал и направился к двери.

– Куда это ты? – спросил я.

– Пойду пересплю с твоей женой, – зло бросил он и вышел, хлопнув дверью.

Из коридора я услышал удаляющееся: «Ой, дура-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ак…»

Я вертел в руке рюмку, наблюдал, как вязко перекатывается напиток. Потом набрал в поисковике запрос «образ лося в литературе». Одной из первых вылезла ссылка на рассказ Эдгара Аллана По «Лось. Утро на Виссахиконе». Коротенькое произведеньице. Я когда-то давно знакомился с творчеством Эдгара По. У всякого советского интеллигента имелась в домашней библиотечке либо тонкая книжица рассказов в мягкой обложке, либо массивная томина из серии «Библиотека всемирной литературы» в суперобложке – настолько объемистая, что туда втиснулось полное собрание сочинений американца.

Я подошел к книжному шкафу, отыскал в заднем ряду нужный фолиант и с удивлением обнаружил, что суперобложка утеряна. Интересно, куда она подевалась? Вечно с этими суперобложками проблемы…

Вспомнились те времена, когда издание вышло в свет. Почти у всех дома красовался за стеклом румынской стенки примерно одинаковый набор книг. Большинство владельцев их, правда, не читало – просто демонстрировало гостям, что «мы ведь тоже не пальцем деланы»; тоже, вот, Дюма, знаете ль…

Произведения Эдгара Аллана По я читал в свое время с большим удовольствием.

Итак, почему именно этот рассказ именно этого классика вылез в поисковике первым? Наверное, потому, что По написал много малых произведений в популярных нынче жанрах мистики и ужасов (много – относительно общего объема написанного им). Надо думать, он популярен у любителей псевдоготики и прочей мрачной клюквы. При этом – руку готов дать на отсечение – те самые «любители» в массе своей знакомы с его произведениями по мемам да комиксам.

Я отыскал в оглавлении рассказ «Лось. Утро на Виссахиконе» (которого почему-то совершенно не помнил) в переводе З. Александровой, открыл нужную страницу, стал читать. И это оказалось совсем не то, чего я ожидал. Даже не рассказ, а очерк: повествователь проводит время на лоне природы и сетует, что люди загадили лучшие уголки Луизианы, Филадельфии и других штатов. А с виновником торжества – лосем – мы встречаемся лишь в самом конце.

«Недавно я отправился туда описанным выше путем и провел в лодке большую часть жаркого дня. Утомленный зноем, я доверился медленному течению и погрузился в некий полусон, унесший меня к Виссахикону давно минувших дней – того „доброго старого времени“, когда еще не было Демона Машин…»

Демон Машин… Ты бы видел, дядя, что у нас тут творится. Сущий ад.

«… когда пикники были неведомы, „водные угодья“ не покупались и не продавались и когда по этим холмам ступали лишь лось да краснокожий. Пока эти грезы постепенно овладевали мною, ленивый ручей успел пронести меня вокруг одного мыса, а за ним, в каких-нибудь сорока или пятидесяти ярдах, показался второй. Это был отвесный утес, далеко вдававшийся в ручей и гораздо более напоминавший пейзажи Сальватора, чем все, только что прошедшее перед моими глазами. То, что я увидел на этом утесе, хотя и было весьма необычно в таком месте и в такое время года, поначалу ничуть меня не поразило – настолько оно гармонировало с моими полусонными видениями. На краю обрыва, – или это мне пригрезилось? – вытянув шею, насторожив уши и всем своим видом выражая глубокое и печальное любопытство, стоял один из тех старых, отважных лосей, которые…»

Которые отгрызают людям головы.

«… только что грезились мне вместе с краснокожими.

Я сказал, что в первые мгновения это зрелище не испугало и не удивило меня. Душа моя была полна одним лишь глубоким сочувствием. Мне казалось, что лось не только дивится, но и сетует на те явные перемены к худшему, которые беспощадные утилитаристы принесли в последние годы на берег ручья. Легкое движение его головы развеяло мою дремоту и заставило осознать всю необычность моего приключения. Я приподнялся на одно колено, но, пока я решал, надо ли остановить лодку и дать ей подплыть поближе к предмету моего удивления, из кустов над моей головой послышалось быстрое и осторожное: «тсс!, «тсс!». Мгновение спустя из чащи, осторожно раздвигая ветви и стараясь ступать бесшумно, появился негр. На ладони у него была соль и, протягивая ее лосю, он приближался к нему медленно, но неуклонно. Благородное животное несколько обеспокоилось, но не пыталось уйти. Негр приблизился и дал ему соль, произнося при этом какие-то успокоительные слова. Лось переступил ногами, пригнул голову, а затем медленно лег и дал надеть на себя узду.

Тем и окончилась моя романтическая встреча с лосем. Это был очень старый ручной зверь, собственность английской семьи, имевшей неподалеку усадьбу».

Я задумался. На готику и прочий, по выражению молодежи, мрачняк сие творение По совсем не смахивает. Да и сюжетец так себе – потому, наверное, мне раньше и не запомнился.

Ручной лось… А бывает так, что у лося ручные люди? Которые ему подчиняются и приносят жертвы. Ведь если они его изображают на рисунках в таком свете – значит, поклоняются. А от поклонения до подчинения дорожка короткая.

Я прокрутил чуть ниже страницу поисковика и наткнулся на убогий – в плане оформления – сайтик с городскими легендами. Читать его было неудобно, почти невозможно: кроваво-красные буквы на кромешно-черном фоне. Нельзя так над чужими глазами издеваться, ребята. Для удобства чтения я скопировал текст и вставил в ворд. История оказалась презанятная.

Подмосковные городские легенды

Легенда о лосе

Жил-был в одной панельной многоэтажке подмосковного города Королёва маленький мальчик. Бабушка ему всегда говорила: как станет темнеть, прекращай все игры с ребятами во дворе и мигом ступай домой. Однажды мальчик спросил: но почему, бабушка? А мудрая бабушка ответила: потому что выйдет из лесу лось, схватит тебя да утащит с собой. Ты что, мол, не знаешь, какие у нас тут в округе лоси огромадные водятся?

Мальчик испугался. С тех пор, едва начинало темнеть, он со всех ног мчался домой.

Когда мальчик подрос, он перестал бояться. Теперь из уроков природоведения он знал: лоси – травоядные звери. Зачем им утаскивать людей в лес?

И вот, однажды зимой мальчик допоздна заигрался с ребятами во дворе. Погода стояла хорошая, они построили горку, катались, бросались друг в дружку снежками, хохотали.

Наступили сумерки. Еще чуть-чуть покатаюсь и пойду домой, подумал мальчик.

Внезапно ему приспичило пописать. Он зашел за гаражи. Только он расстегнул ширинку, из лесу показался огромадный лось.

Мальчик перепугался и бросился наутек с расстегнутой ширинкой. Дома он ничего не рассказал бабушке, потому что не хотел ее огорчать.

Ночью мальчику приснилось, будто он писает за гаражами и к нему подходит лось.

– Мальчик, принеси мне соли, – просит лось. – Я очень люблю соль. Пожалуйста. Будь другом.

На следующий день мальчик тайком от бабушки прокрался на кухню, отсыпал соли в целлофановый пакетик, сунул в карман, оделся, обулся и отправился во двор к ребятишкам.

Наступили сумерки, и мальчику захотелось пописать. Он зашел за гаражи, и из лесу вновь показался лось. Мальчик достал пакетик с солью, раскрыл его, протянул лосю угощение на ладони. Зверь разинул пасть и заглотил руку мальчика почти по плечо. Тот даже вскрикнуть не успел, а лось уже жевал оторванную конечность, аппетитно хрупал косточками, причмокивал от удовольствия. Из плеча мальчика хлестала кровь.

– Спасибо тебе, мальчик, – поблагодарил лось, жуя. – Я люблю человечинку с сольцей.

Мальчик упал на желтый от ссак снег, истек кровью и умер.

И поделом! Потому что бабушку нужно слушаться!

Королёв – наукоград, город космической славы, гордость Советского Союза.

Дочитав, я тихонько рассмеялся. Бывают же талантища, которые такие вот шедевры выдумывают! А по наполнению полок ведущих книжных магазинов можно подумать, будто русская литература умерла. Нет же – вот она, в Сети, на всеобщем обозрении. Надо только протянуть к ней свои похотливые ручонки.

Я выключил ноутбук и отправился спать.

10

Утром, отправляясь на работу, я столкнулся у подъезда с соседкой и, пользуясь случаем, поинтересовался, слышала ли она странные звуки с улицы ночью.

– Ой, вы знаете, да, Анатолий Васильевич! – Она закатила глаза и вцепилась мертвой хваткой в рукав моего пальто. – Такие страшные звуки, ужас один! Мы с мужем подумали, воздушная тревога. А сын сказал, так лоси кричат – точь-в-точь. Он в заповеднике слышал, когда на школьную экскурсию ездил.

– А ты уж подумал, что у тебя галлюцинации? – спросил Другой, когда мы вышли из арки, что соединяла наш дом-колодец с внешним миром.

– Мало ли.

– Инструменты взял?

– Взял.

Уроки закончились в 15.15. В это время школа по большей части пустела. Я дождался конца десятиминутной перемены, потом немного прибрался в кабинете. Октябрь, знаете ли, месяц грязный, двух визитов уборщицы в неделю недостаточно… Вспоминаю, как сам мальцом ходил в школу. Пока у нас в деревне не построили свою, мы каждый божий день топали восемь километров пешком в соседний поселок и обратно. По лесу. В окрестностях водились волки, и дети передвигались группами по семь-десять человек. С рогатинами наизготовку. Осенью и весной мы приносили с собой столько грязи, что школа внутри становилась похожа на свинячий хлев. Ни о каких уборщицах тогда и речи не шло, сами оставались после уроков – мели, драили…