Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья»

До конца я не досмотрел, потому как подошла моя очередь.

Продавщица несколько раз перевела свой подозрительный взгляд с двух взятых мной в холодильнике бутылок «Гаража» на меня и обратно. Я ей в лицо спокойно смотрел. Наверное, это ее и убедило в моем совершеннолетии.

Я заплатил и собрался уже аккуратненько свалить, но тетка меня следом окликает:

– Молодой человек!

Ну все, думаю. До нее только что доперло, что мне нет восемнадцати. Сейчас вызовет ментов. Третий раз за день общаться с ними никак не хотелось.

Я не оборачиваюсь и ускоряю шаг.

– Молодой человек, сдачу заберите!

А, вон оно че.

Забрал сдачу. Продавщица на меня посмотрела как на больного.

Вышел из магаза. Алина стоит опешившая, держит что-то в руках. Пригляделся – мобила. Такая же, как у Сони была. Смартфон, одна из новых моделей. Странно, что я запомнил: Соня их меняла чуть ли не каждый месяц.

– Тебе бабка продала новый телефон за горсть мелочи? – спрашиваю.

– Смотри сюда. – Она открывает список сообщений, а там все Сонины эсэмэски мне и другим людям. Открывает список вызовов – там Сонины звонки, в том числе тот, последний, когда она сегодня Алине звонила.

– Это ж Сонин телефон! Тебе его старуха эта дала?!

– Да.

– Куда она пошла?

– Во двор.

Мы кинулись во двор, а там черт ногу сломит. Чего тут только нету: и мусорка, и клумбы из покрышек, и горки-карусели, и палисадники, и трансформаторная будка, и одноэтажная жилищная контора, и детский сад. Со всех четырех сторон пятиэтажки торцами вплотную друг к другу, из-за этого полумрак.

Мы обошли дворик быстрым шагом, проверили. Старуха как будто испарилась.

Я сорвал крышку с бутылки «Гаража», сделал большой глоток. От сладкого газированного пойла засаднило горло.

17

И вот, стоим мы в сумерках – не знаем, че дальше делать. У нас на руках гребаная улика против нас же. Если сейчас позвонить в полицию – так проще сразу пойти в СИЗО, сесть в камеру и закрыть за собой дверку.

– По СИМ-карте можно отследить местонахождение телефона, – сказала Алина, отпивая из бутылки. – Странно, что до сих пор не отследили.

– Видать, не так это просто. Давай-ка ее вытащим, – говорю.

– А вдруг узнаем что-нибудь полезное?

– А ты скопируй данные в память телефона.

На это ушло около минуты.

– Все, вытаскиваю. – Она отхлебнула пару глотков, раскурочила смартфон, вытащила симку. Крышка долго не поддавалась. Лак обдирался с ногтей. Алина материлась.

– Бутылку-то на пол поставь, – посоветовал я. – А то уронишь.

– Симку выкидываем?

– Дай сюда, я ее сожгу.

Я взял крошечную карту, чиркнул зажигалкой, поднес, и симка начала плавиться. Огонь дошел до моих пальцев. Я уронил маленький кусок пластмассы на асфальт. Мы несколько секунд наблюдали, как он превращался в бесформенное черное пятно.

– От нас кто-то чего-то хочет, – сказала Алина. – Какой-нибудь больной подонок.

– Маньяк?

– Ага.

От сгоревшей симки поднимался едкий дымок.

– Давай почитаем Сонину переписку, – предложил я.

По лицу Алины было видно, как ее разрывает надвое. Соня же типа подруженция – нехорошо ее сообщуги читать. Хотя… она бы без меня сама прочла – это к бабке не ходи. Заперлась бы у себя в комнате, чтоб предки не видели, чем она занимается, – и…

– Ладно, давай. – Она сунула Сонин телефон в карман и взяла меня под руку. И мы ушли из двора, где все еще попахивало паленой пластмассой.

Пока искали укромное место, чтоб нас никто не беспокоил, я молчал и думал: кто мог нарядиться в старуху, выследить нас на улице и всучить Сонин телефон? И зачем? А ведь это стопудово был какой-то ряженый. Наверняка не бабка, а обычный мужик: старуха не сумела бы так быстро слинять. Анриал. Это кто-то связанный с похитителем. Или сам похититель.

И Соня где-то недалеко. Я ведь ясно слышал ее по громкой связи. И было это всего пару часов назад.

У меня зазвонил мобильник. Скрытый номер.

– Алло.

В ответ – неразборчивый шум, как из испорченного телевизора.

– Алло!

Сквозь шум – зловещий хриплый смех. (Я, когда его услышал, представил себе ту старуху.) Где-то на заднем фоне – истошный женский крик. Соня или нет – не знаю. Думаю, если бы ей было очень больно или страшно, она бы вполне могла так надрываться.

– Кто там? – спрашивает Алина.

– Не знаю, – говорю. – Может, номером ошиблись.

Тут вижу, мимо две девочки из параллельного класса идут и смотрят на нас. А Алина их типа не замечает и продолжает держать меня под руку. А у них прям челюсти отвисли и языки выпали.

Они прошли, я им вслед смотрю и говорю тихо:

– Ну все, завтра вся школа будет сплетничать.

– Да пошли они, – отвечает Алина. – Мне все равно.

18

София

Что нам теперь делать?

Nike

Не знаю. Пусть все идет, как идет.

София

А если все узнают?

Nike

Никто ничего не узнает.

София

Нет, а если все таки узнают?

Nike

Мы будем аккуратны.

София

Обещаешь?

Nike

Да.

София

Ты взрослый мужчина и я очень надеюсь на тебя.

Nike

У нас все будет хорошо. Я уверен.

София

но ты ведь понимаешь что я уеду через год с небольшим

как ты это переживешь

Nike

Давай не будем строить планов на отдаленное будущее. Все может пойти не так, как мы с тобой хотим и ожидаем.

София

На следующей неделе мои родители уедут

я смогу переночевать у тебя

Nike

Я очень жду этого.

Они начали переписываться на последних новогодних каникулах, в десятом классе. Как раз тогда между мной и Соней начала вырастать стена. Со временем она становилась все толще, пока не стала почти осязаемой, почти материальной. Этот легкий холодок, который между вами пробегает… Она начинает от тебя отстраняться. А ты пытаешься убедить себя, что тебе кажется. Что у тебя просто в голове насрано. Что тревога возникает на пустом месте. Изводишь себя мыслями, подозрениями, притянутыми за уши выводами. А она находит все новые поводы как можно реже видеться с тобой. Уроки, походы по магазинам, день рождения какой-нибудь знакомой, о которой ты раньше не слышал…

Хорошо помню то время. Я дарил ей подарки. Сладости, мягкие игрушки, украшения (не очень дорогие, само собой). Все, казалось, было хорошо, но внезапно зашло в глухой тупик. Ты поворачиваешься и хочешь из него выйти, но позади тебя уже нет никакого выхода – только свежая кирпичная кладка.

И те выходные, когда ее родители уехали, я тоже отлично помню. Она сказала тогда, что едет с ними. В те дни она ни разу не написала мне первой. Отвечала односложными фразами без смайликов и сердечек. И фоток из поездки не выложила в Инстаграм – на нее совсем непохоже, впервые такая фигня. Я спрашивал, что случилось. Она отвечала: ничего. Я думал, чем-то обидел ее…

Nike Smirnoff. Кто это?

Мы с Алиной сидели на бревне в овраге за площадью – у черного кострища, обложенного битыми кирпичами. Вокруг никого. Со дна оврага поднимался сырой болотно-осенний холодок. Он окутал нас обоих колючим коконом. Я обнял Алину, прижал к себе. Так теплее.

– Ты знаешь этого Найка Смирнова? – спросил я.

– Понятия не имею, кто он. – Она поежилась, кутаясь в свою клетчатую рубашку и крепче прижимаясь ко мне. Открыла его страницу.

Друзей – ноль. Фоток – ноль. Аудиозаписей – ноль. Последняя дата, когда был в сети, не указана. Значит, уже давно не заходил, несколько месяцев прошло. Вообще никакой инфы.

– Может, специально создал аккаунт, чтобы с ней общаться, – предположила Алина.

– И с похожим именем никого не знаешь? – спросил я.

– Точно нет.

– Давай дальше почитаем, что там.

Дальше было много слюнявой и сопливой переписки с подробностями их тайной половой жизни – в каких местах его квартиры они трахались, в каких позах, какая она классная, какой он нереально охрененный и еще много всякого подобного. Смайлики, сердечки, признания в любви.

– Почему она мне ничего не сказала? – недоумевал я. – Взяла бы и рассталась, раз уж у них там все по-серьезному.

– Ты обижаешься? – спросила Алина, пытаясь прочесть ответ в моих глазах.

– Не знаю.

Я правда не знал. Вроде и тоскливо, но не так чтобы распирало от боли. Грустно немного – вот и все. Обидно не оттого, что я, оказывается, потерял Соню так давно. Напрягает то, что она меня так долго обманывала, а я велся.

– У тебя у самого рыльце в пушку, – напомнила Алина.

– Знаю. Но у нас с тобой это недолго было, а у нее аж с Нового года. И она молчала все время.

– Думаешь, в таком легко признаться?

– А ты откуда знаешь? Тоже любишь встречаться с несколькими парнями одновременно?

– Нет, такого у меня еще не было. Но думаю, что мне тоже было бы трудно все выложить. И мы не знаем, насколько она была в нем уверена.

– Пишет, что доверяет ему. – Я листал дальше их однообразную переписку. Она ему чуть ли не каждый раз посылала фотки – как делает уроки, ест, просыпается. Он ей – ни одной.

– Это не значит, что она так думала.

12 июня

София

Любимый, где ты?????? От тебя ничего не слышно уже много времени. Телефон не отвечает…

13 июня

Куда ты пропал??? Я ведь беспокоюсь! Если не хочешь общаться скажи просто что с тобой ничего не случилось и я отстану!!!!!

14 июня

Я ведь приходила к тебе. Ты специально не открывал? Только не говори что не слышал!

15 июня

…

18 июня

Где бы ты ни был, помни: я люблю тебя…

20 июля

Без тебя ужасно. Я все это время надеялась. Теперь мне все равно. Оставайся там, куда ты ушел.

28 июля

Прости меня. Теперь я все поняла.

После этого куча сердечек.

– Может, это Максимка? – спрашиваю.

– Ломоглазов? – уточняет Алина.

– Ну да.

– Он не умеет так грамотно писать. К тому же тут есть переписка с ним. Хочешь, почитаем?

На Тормозовой аве висела его фотка, сделанная в качалке. С оголенным торсом – как же без этого. И тупой самодовольной рожей, как всегда. У него по жизни фейс как у умственно отсталого.

Переписка началась весной.

Макс

Привет принцеса

София

Приветик)))))

Макс

Чем занимаешся

София

Уроки делаю

Макс

Мож встретимся

София

Мож и встретимся. Ахах) А зачем?

Макс

Хочу тебя увидить

София

Я только через пару часов освобожусь

Макс

Ок

Потом он ей много дней подряд слал цветочки, сердечки и прочую ванильную муть. А, ну и фотки себя с голым торсом. Он тупой, и переписываться с ним толком не о чем. Поэтому из их бесед не очень было понятно, что происходит. Во всяком случае, они часто виделись. Как и я, он водил ее в кино, дарил подарки, они гуляли по городу.

4 сентября

София

Максим, нам надо с этим заканчивать.

Макс

Почему

София

Я больше не хочу.

Макс

Почему не хочеш

София

Тебе честно сказать?

Ты скучный. Мне надоело слушать про твою качалку и прочую хрень. С тобой больше просто не о чем говорить.

Он еще долго возмущался и ныл, но Соня была непреклонна. Она твердо решила с ним больше не общаться. Он, конечно, старался ее переубедить. Ну, в меру своих скудных умственных способностей, само собой. Но без толку.

– Получается, Найк ее кинул – и она начала что-то мутить с Ломоглазовым, – сказала Алина.

– Немного раньше, – поправил я. – Найк смылся в июне, а Максимка нарисовался еще в апреле. Может, из-за этой двойной… тройной игры у Сони с Найком все и разладилось?

– Сомневаюсь, что она спала с Максом. Вряд ли он был ей интересен.

– А на хрен они тогда встречались?

– Мало ли. От скуки. Сам знаешь, бывает у нее такое.

– Да уж, мне ли не знать… Странное совпадение, кстати, – осенило меня. – Соня исчезла почти сразу, как только послала этого тупого качка.

– Ага, конечно! И он решил ее похитить, а сегодня перевоплотился в старуху и подкинул нам ее телефон. Очень в духе тупого качка, который даже про знаки препинания не слышал.

– Давай другие переписки читнем.

В других беседах все было намно-о-о-о-ого скучнее. Соня флиртовала со всеми подряд, даже с ботанами, но дальше этого, похоже, не заходило.

Мы прошерстили переписку почти за год. Больше ничего подозрительного. И ничего, что могло бы задеть меня за живое.

– У нас два кандидата на роль похитителя, – сказала Алина. – Этот чертов загадочный Найк и, с почти нулевой вероятностью, Макс.

– Я бы все-таки не стал списывать со счетов этот презерватив, набитый орехами, – ответил я. – У таких, как он, крышу сносит в секунду. Мозгов нет, начинает по любому поводу кулаками размахивать. Он бы и девушку смог ударить, не обломался бы. Избил ее, потом опомнился, обосрался от страха, отнес в батин гараж, связал.

– Да уж… – Алина вздрогнула. – Но мне все равно кажется, что виноват во всем другой человек – этот Смирнофф. – Она отчетливо произнесла две последние буквы.

– Прикол будет, если это ни тот, ни другой.

– Да…

Она хотела продолжить мысль, но я не дал ей этого сделать.

Я чувствовал себя так, будто целовался впервые в жизни.

19

Часов в девять я, проводив Алину, вернулся домой. Зашел в ВК. Два новых сообщения. Одно от Алины, только что. Спрашивает, добрался ли до дома. У нее, видать, нервишки от всей этой канители потихоньку сдают. Как и у меня. Написал ей, что все норм.

А вторая сообщуга была от…

От кого бы вы думали?

От Кирилла Александровича – моего классного руководителя. Который вроде как умер в психушке недавно.

Напомню: я у него спросил в ВК, как делишки. Прям вот сегодня. Просто по приколу. Мы раньше вообще довольно часто просто так переписывались. Ну, или не просто так. Я у него домашку по математике спрашивал, когда забывал записать. У него почти все ученики в друзьях. Продвинутый чел. Был.

И тут я, значит, такой открываю ВК, а там новое сообщение от… Кирилла, мать его, Александровича!

Кирилл

Здравствуй, Андрей. Все хорошо. Жарюсь в аду потихоньку. Чмоки!

Че за жесть?! Ппц.

Мне сразу стало ясно: аккаунт К.А. угнал какой-то мудак. Так часто бывает. Верняк, у вас тоже случалось – какое-нибудь прошаренное чмо взламывает ваш пароль, а потом просит всех ваших знакомых перевести ему бабки на карту. И находятся ж люди, которые переводят. Дэбилы.

А тут ваще жесть. Надо ж быть такой скотиной, чтоб писать от лица мертвого человека! Помню, один малый из нашей школы помер через год после выпуска. Из-за чего – никто толком не знал. Вроде болезнь какая-то генетическая. Деньги собирали родителям всей школой. Потом я по приколу на его страничку тоже зашел, а там указано, что он появлялся в сети уже после смерти. Жутковатое ощущение от этого. Типа, человек умер, а часть его личности как будто живет своей жизнью на странице ВК. Что-то там кому-то пишет, картинки чужие лайкает.

Вот и тут то же самое. Только я-то знаю, что это не Кирилл Александрович ни фига. Он никогда бы не написал слово «чмоки».

Ну, я и не стал молчать.

Андрей

Сучара, уйди из аккаунта К.А., он же мертвый!

Кирилл

Почему это ты решил, что я мертвый?

Тут-то мне рил не по себе стало. Умом-то я понимаю, что переписываюсь с кем-то другим, а по коже холодок такой неприятный.

Андрей

Так все говорят

Кирилл

Слушай больше. Вот он я!

Я решил подыграть.

Андрей

А куда вы пропали тогда?

Кирилл

Надо идти, черти со сковородкой заждались. Я тебе потом напишу.

И он вышел.

Я открыл его профиль. Долго смотрел на фотку. Пиджак, галстук, причесон модный – с аккуратным зачесом, но и с легким оттенком… бунтарства, что ли. Очочки. Задумчивое лицо, таинственный взгляд. Едва заметная улыбка. Таким он и был в жизни.

Я вглядывался в умные, живые, горящие глаза, знакомые с пятого класса.

Он отличался от остальных учителей. Даже к учителям-мужикам можно применять слово «училка». Но это только в большинстве случаев. Кирилл Александрович к большинству никогда не относился. Наставник, которому хочется не то чтобы подражать, но всегда стараешься, чтобы он тебя уважал. И высказывался он иногда так, что мы потом в разговорах между собой годами цитировали. Или в дневнике какую-нибудь смешную фигню напишет. В шестом классе одному малому написал: «Поклонялся Ктулху». Ну, тот типище себя и вправду неадекватно вел тогда. Кто такое Ктулху, мы так и не поняли толком. Вроде какая-то жуткая сказочная тварь. Было прикольно.

Смотрю я, значит, в эти слегка прищуренные глаза. Долго-долго. И мне начинает казаться, будто угол рта Кирилла Александровича поехал вверх. А один глаз прищурился немного сильнее. И от этого лицо сделалось каким-то не таким. Не то чтобы уродливым, но и приятным его уже не назовешь…

Померещилось. Нервишки расшалились.

Я ненадолго отвел взгляд от экрана. Перед глазами расплылись пятна фиолетового тумана.

Переключился со страницы Кирилла Александровича на Сонину.

Была в сети вчера в 22.30.

Хм… Мы с ней разошлись где-то в половину десятого. То есть еще час ее ВК был включен. Может, она даже с кем-то созванивалась или переписывалась.

Соня, где ты была все это время? Ты была жива? Или это только твой телефон продолжал жить своей жизнью? Или твой аккаунт ВК?..

Вот она, – жизнерадостная, с букетом цветов. От меня. Если бы с ней ничего плохого не случилось, она бы уже эту фотку удалила. И послала бы меня куда подальше. И я бы не возражал.

Уроки, что ли, сделать?..

Не, не буду. Ну их в пень. У меня железная отмаза: был на допросе в полиции. Предки подтвердят.

Пойду лучше посплю. Устал…

20

…Я лежу на кровати. Темно. На моей груди Алинина голова. Я вижу лишь ее волосы в свете экрана своего телефона.

Я листаю в ВК страничку Кирилла Александровича. Одна сплошная расчлененка: трупаки, кровища, части тел, внутренности. Фотки делались в одном и том же месте – подвале. Большое помещение. Подвешенные к потолку цепи, кресло с наручниками. Из стен торчат крюки. На двух из них, друг напротив друга, висят керосиновые лампы. В дальнем углу – деревянный стол. На нем – кусок хлеба, две сморщенные сосиски на тарелке, початая бутылка водки, банка с корнишонами. Маленькие огурцы похожи на отрубленные детские пальцы. В другом углу – продранный облезлый диван. Тоже забрызган кровью, но несильно.

Зачем Кирилл Александрович все это выкладывает? Он ведь казался нормальным мужиком…

А, точняк, это ведь не он…

Листаю вниз.

Обнаженная девушка в пыточном кресле. Вся в синяках и кровоточащих ссадинах. Позади, у стола, спиной к фотоаппарату кто-то стоит, склонившись. В слабом свете ламп можно разглядеть лишь очертания.

Я снова смотрю на девушку. Ее глаза вылезли из орбит. Кляп закреплен куском веревки – как будто длинный-длинный жуткий рот. Лицо изрезано ножом. Надрезы – не то буквы, не то символы. Лоб, скулы, щеки, подбородок, шея – знаки доходят до груди.

Эти прямые волосы. Растрепавшиеся и грязные, но все равно узнаваемые.

Соня! Что же он с тобой сотворил…

По моим щекам катятся слезы. Чувствую свое бессилие. Я никак не могу ей помочь.

Переключаюсь на самый верх страницы. Рассматриваю заглавную фотку Кирилла Александровича. Ехидная, злая, нездоровая улыбочка.

Я глажу Алину по волосам. Ощущаю влажное и липкое на своих пальцах.

Откуда этот противный запах? Мертвечиной, что ли, пахнет? Никогда не нюхал разложившиеся трупаки, но откуда-то знаю: это тот самый запах.

Может, это фотки с вэкашной стены учителя так пахнут?..

Зову Алину. Она не отзывается. Поворачиваю ее голову и понимаю, что… ничего, кроме головы, тут и нет.

Беру ее за волосы, смотрю в лицо. В то, что от него осталось. Сплошное истерзанное месиво. Вместо глаз две пустые ямы. Щеки порваны в лоскуты. Из гниющих пор сочится черноватая жижа.

Нижняя челюсть отваливается – и мне на грудь падают ошметки тухлого мяса, копошащиеся черви.

Швыряю эту дрянь в сторону. Она шмякается о стену. На обоях остается черное пятно.

Кирилл Александрович скалится. Рот перекошен. Из уголка по подбородку течет слюна. Волосы торчат колтунами. Пиджак мятый, с засохшими бурыми пятнами. Грязные, обломанные, кровоточащие ногти вцепились в подлокотники кресла. Пальцы от напряжения посинели.

Существо на экране сдавленно рычит и дергается, словно эпилептик…

21

Я продираю глаза, подрываюсь с кровати. Лицо покрыто холодным потом.

Алина?!

Нет, нет, нет, нет! Это все неправда! Все, что ты увидел!

Кажется, мои руки перепачканы трупной слизью. Посмотрел на них: нет, вроде все в порядке. Перевел дух.

На завтрак меня ждали яичница и серия вопросов про вчерашний день. Вести светскую беседу не было настроения. Родители мне и так вечером мозг трахнули, а теперь проснулся – и все сначала. Отвечал односложно. Вижу: они опять думают, что я наркоман.

– Ты почему такой бледный? – спрашивает мама.

– Ниче, просто, – отвечаю. Швыряю вилку на тарелку с недоеденной яичницей. Кусок в горло не лезет.

Ухожу из кухни, собираю манатки, выдвигаюсь в школу раньше времени. Думаю: лучше послоняюсь по коридорам лишние двадцать минут, чем буду это выслушивать.

Предки-то у меня норм, в принципе. Но как начнут мозг выносить – не знаешь, куда бежать. Так хочется жить отдельно, ни от кого не зависеть… А до этого еще долго. Надо выучиться, куда-то устроиться работать… Впрочем, обо всей этой фигне лучше пока не думать. От таких мыслей только расстройство желудка.

На улице было тепло, светило солнце, пели птицы. Вот бы еще один месяц каникул. А потом, когда слякоть, холод и грязища начнутся, – можно и в школу…

Пока шел по улице, залез в инет с телефона. Решил посмотреть брянские новости – вдруг что про Соню будет. И правда, есть. Поисковый отряд собрали, прочесывают овраги, леса, всякое захолустье.

Смотрю сообщуги в ВК. От Кирилла Александровича ничего не приходило. И вообще, он удалился. Вместо авы – побитая собачья морда. И надпись, что аккаунт удален пользователем.

Есть сообщение от Алины.

Алина

Про нас слухи ползут. Типа Соня только что пропала, а мы с тобой уже мутим ((((((

Видать, курицы из параллельного класса трезвон подняли. Те, которые нас видели на площади. Растрепали всем, кому могли. Причем еще вчера.

Не школа, а гадючник. Все друг про друга сплетничают, истории рассказывают. Как будто людям заняться больше нечем.

Надо покурить перед уроками. Это у меня давний ритуал.

Пока стоял в курилке, пришли опять эти три урода – Макс Тормоз со своими прихлебалами.

Я их игнорю типа, а Тормоз прямо передо мной становится в боевую, вроде как, стойку и смотрит в глаза. Прям сверлит взглядом. И короткий причесон на неандертальской башке ходуном ходит. И вены проступают.

– Что? – спрашиваю.

Он от моего дыма отмахивается агрессивными движениями, типа как будто лупит кого-то.

– Где Соня? – спрашивает.

– Я тебе уже вчера сказал: не знаю.

– А че с другой выдрой мутишь? – говорит. – Твоя девушка пропала, а ты уже на следующий день с другими, значт?

Тут он меня выбесил конкретно. Ты, млять, ваще кто такой, чтоб в чужую личную жизнь лезть?

– Не твое дело, – говорю. С вызовом. – И Алина не выдра, понял?

– Ты че?! – Придвигается вплотную.

– Не знаю, что ты имеешь в виду. – Пожимаю плечами.

– Не знаешь, да?

– Без понятия.

– А это не ты Соню грохнул? – Его глаза сощуриваются. Типа умный. Типа детектив, мастер дедукции.

– Нет, не я, – говорю.

– Мы втроем в поисковый отряд записались, – хвастается. Типа герой не в себе. Клюв вверх поднял, как петух – властелин курятника. И остальные двое стоят, кивают бошками, как лошади.

– Флаг тебе в ж… в руки, – отвечаю.

Он не понял смысла оговорки. Слишком тупой.

– А ты вступил в отряд?