Лунные девочки

Рита смотрела на меня с улыбкой. А я не могла остановиться: рассказывала ей о летних каникулах, что проводила у бабушки в горах, о том, как мы собирали травы, чтобы засушить на зиму. Начало мая – чабрец, почки березы – весной, а листья – летом. У бабушки на участке стоял специальный навес для сушки трав – стол, крыша и две стенки. Нужен воздух, говорила она, чтобы у них сохранялся аромат.

– Если мы с тобой туда доедем, то обязательно пособираем травы, это успокаивает покруче медитаций, – подытожила я.

– Звучит, конечно, неплохо, но ты подумала о простых радостях жизни? Магазины, душ, работа. Нам надо будет на что-то жить, чем-то питаться, покупать лекарства от банальной простуды. Изоляция в нашей ситуации – хорошо, но даже сейчас она невозможна на сто процентов. Есть ли там интернет и телевизор, чтобы следить за новостями? А то мы рискуем пропустить победу над вирусом.

Интернет отключат со дня на день, вещание прекратится, потому что работать будет некому. Тут главное продержаться хотя бы несколько месяцев, подумала я.

– Сейчас лучше жить одним днем, – сказала вслух.

Это испытание для Риты похлеще пандемии: она человек, у которого есть план, и от заранее продуманного до мелочей сценария отойти ей сложно.

– Сегодня среда. Давай дождемся воскресенья, и примем окончательное решение, – сказала она. – Я пока не готова бросить все, вдруг что-то изменится.

Маленькая, но победа. Она не только допустила мысль об отъезде, но и обозначила дату, когда мы примем окончательное решение. Уверена, что в воскресенье Рита потребует еще неделю на раздумья, но я готова подождать. А теперь контрольный выстрел.

– Окей, давай заранее составим план. Думаю, нам будет легче. Я установила на телефон офлайн-карты и сделала на всякий случай кучу скриншотов со съездами и поворотами. Сейчас главное понять, где и как можно покинуть город.

– Надо поискать в блогах и социальных сетях, думаю, не мы одни задаемся этим вопросом. Я пока еще составлю список вещей, которые потребуются нам в дороге и в первое время на месте.

Ха, Рита проглотила наживку. Она сбегала за ноутбуком, а я взяла телефон – мы собирали информацию по крупицам, но к концу дня у нас появился более или менее четкий план действий. Я сохранила в записной книжке в телефоне несколько постов блогеров, где они по пунктам перечисляли, как можно покинуть Москву и что говорить, если машину тормозят на блокпосте.

Рита изучала форумы туристов с обсуждением дороги на Кавказ: где переночевать, где заправить машину, опасные участки. Отдельные фрагменты она выписывала в карманный блокнотик, у нее таких было несколько десятков. Рита не доверяла гаджетам и предпочитала хранить важную информацию на бумаге. Она единственный знакомый мне человек, у которого еще сохранилась мозоль на среднем пальце, появляющаяся, когда много пишешь от руки. Моя «сошла» вскоре после окончания университета.

Дни до воскресенья пролетели незаметно. Мы не спорили, не ругались, но и почти не говорили. Каждая занималась своим делом. Я собирала вещи в дорожную сумку – в ту самую, с которой много лет назад приехала из Минеральных Вод в Москву. Не знаю, почему хранила ее все эти годы. Наверное, потому что эта сумка – единственное, что связывало меня с местом, которое я должна считать домом.

В пятницу написала матери сообщение, что, возможно, скоро приеду. Она не ответила, но прочитала – в мессенджере появились двойные галочки. Значит, жива и здорова.

В одну из ночей мне приснился Олег, мы катались на велосипедах в бабушкином селе. Он рассказывал какие-то истории, но я не смогла вспомнить ни одной, когда проснулась. Все то утро я проплакала. Но оплакивала я не его – сколько можно, а себя – ту, которой могла бы стать, не случись того, что случилось. Хотя понимала, мы с Олегом никогда бы не встретились – я бы просто не родилась.

Еще мне снилась бабушка, мы собирали одуванчики в предгорье. И только мать никогда не приходила во снах, спасибо ей за это большое.

В субботу Рита вышла из своей комнаты дважды. Не знаю, чем она занималась в остальное время, но с ее стороны не доносилось ни звука. Интернет у меня на телефоне работал медленно, страницы грузились по несколько минут, да и новостей появлялось все меньше. Сомневаюсь, что дело было в их недостатке, скорее писать их больше некому.

По телевизору крутили повторы старых репортажей. Чиновники выходили по видеосвязи из своих квартир, чтобы сказать несколько общих слов и отключиться – часто навсегда.

Ежедневную статистику по заболевшим обнародовать перестали: возможно, чтобы не усиливать панику. Последние сводки, опубликованные за несколько дней до этого, для нас с Ритой были утешительными: в Ставрополье по-прежнему не так много заболевших, людей там жило меньше, чем в Москве. В Минеральных Водах, например, всего 74 тысячи жителей – против 12 миллионов в столице.

В воскресенье я встала пораньше и сварила кофе. Рита из комнаты не выходила, но торопить ее не надо. Пусть примет решение самостоятельно, чтобы потом, если все пойдет наперекосяк, обвиняла себя, а не меня.

Я разлила кофе по чашкам, поставила их на стол и принялась ждать. Давай же, Рита! Это единственный наш шанс на выживание. Хотя я сама уже начала сомневаться: у нас есть еда, мы живем в изолированной квартире и не контактируем с людьми. В поездке может произойти что угодно, на нас в конце концов могут напасть.

Нужно выдохнуть. Напомнила себе, что за меня сейчас говорит тревога. Нам все равно когда-нибудь придется выйти на улицу – хотя бы за едой, а там мы точно пересечемся с людьми. Если к тому времени останется хотя бы один здоровый человек.

– Я тут подумала, – Рита вошла на кухню бесшумно, хотя, возможно, это я слишком погрузилась в мысли. – А давай возьмем с собой Стаса?

Она села за стол и взяла чашку. Я же своей так грохнула о стол, что расплескала кофе. Приехали!

– Нет.

– Почему? Он хороший парень.

– Нет.

– Назови причину.

– Ты серьезно? Сама не понимаешь?

Рита упрямо мотнула головой, одна из прядей выбилась из пучка. Резким, даже злым, движением она убрала ее за ухо.

– Не понимаю. Он живет один, ни с кем не контактирует. Именно поэтому он так долго продержался.

– Ты не можешь быть уверена в этом! Чем больше людей в группе, тем меньше контроля и выше шанс заразиться.

– Ты перегибаешь, – скрестила она руки на груди. – В любых обстоятельствах нужно быть людьми. Иначе что останется после нас?

– Извини, я человек простой и философскими вопросами не занимаюсь. Просто хочу выжить – и чтобы ты выжила.

Я видела, как Рита отключилась – взгляд у нее стал стеклянным, она съежилась, будто бы даже высохла. Она теребила ту самую прядь, с которой воевала всего секунду назад.

Кажется, сегодня мы снова никуда не уедем.

Интересно, как ей пришла в голову идея взять с собой этого Стаса? Я не знала, что они приятельствуют. Рита считала, что отношения на работе должны оставаться деловыми, не любила панибратства и ходила только на официальную часть корпоративов. За все годы работы, я знала, она не сблизилась ни с кем из коллег, не обсуждала в столовой личную жизнь и соблюдала нейтралитет во всех спорах. В отличие от меня. А тут она готова доверить свою жизнь какому-то Стасу. Я – нет.

Рита одним движением отодвинула от себя кружку с кофе, поднялась и быстро ушла в комнату, где провела остаток дня. Чем она там питается? Небось припрятала в хлебные времена батончики и шоколад.

Я провела весь день, перебирая вещи и проверяя, все ли нужное с собой взяла, отбирала книги, которые возьму в дорогу – хотя зачем, славянство у меня уже в горле комом стоит.

Одежды у меня было немного, видимо, поэтому я прикипела к ней. Я раскладывала на кровати джинсы, свитера, водолазки, платья и вспоминала, как их покупала. Не выдержав, все же добавила к дорожной сумке пару пакетов и рюкзак. Все платья пришлось вернуть в шкаф – в деревне они точно не понадобятся.

Я слышала, как Рита ходит по комнате, открывает и закрывает ящики в комоде (они тугие и приходилось вытягивать их с силой), громыхает дверцами шкафа.

Последним я упаковала ноутбук – в рюкзак. Интернета в бабушкином доме нет, вряд ли он будет мне нужен ежедневно, но вдруг я захочу написать текст или поиграть во что-нибудь. Да и оставить его в квартире – значит, потерять. Сюда мы больше не вернемся.

Рита не выходила даже в туалет. Или я не слышала? Она же топает, как бегемот.

Надеюсь, не передумает. Не хочу обрекать себя на медленную смерть. Даже если нас не подкосит вирус, завтра могут начаться беспорядки и мародерство. Бабушкин дом для меня сейчас, как заколдованный оазис, где время остановилось и нет болезней. Даже если к жильцам приехали родственники, население села точно не превысит пару десятков человек. А с ними, когда живешь в доме на своем участке, легко не пересекаться.

Есть еще кое-что – то, в чем сложно признаться самой себе. Я встала у окна, день был пасмурным, с низко висящим бесцветным небом и ветром, гоняющим прошлогодние иссохшие листья. Я хочу увидеть маму.

Действительно хочу – так, как ни разу не хотела за эти годы. Раньше было проще: жить и знать, что у вас есть будущее. Я не общалась с ней и не мучилась чувством вины – мы могли встретиться в любой момент. Для этого было достаточно вернуться в родной город.

Сейчас же есть только настоящее, и я боялась, что больше никогда в жизни ее не увижу.

Хотела ли я попросить прощения? Нет, я хотела дать ей шанс извиниться и избавиться от чувства вины передо мной. Возможно, после этого мы смогли бы общаться, близости, конечно, не будет, но говорить по телефону раз в неделю сможем.

Если у нас будут эти недели, вечера и телефоны.

Я переставила вещи к двери и еще раз – в двенадцатый, наверное, – осмотрела комнату. На подоконнике стоял маленький горшочек с кактусом. Его я выставлю к окну на лестничной площадке, чтобы соседи, если они еще у нас есть, могли забрать себе.

Теперь точно: я готова.

Осталось дождаться Риту. У меня свело живот от предвкушения поездки, хотя вряд ли ее можно назвать увеселительным предприятием. Путешествие будет не из легких, это понятно, но зачем заранее готовить себя к неприятностям. Сейчас все слишком быстро меняется.

В понедельник я проснулась рано и услышала, как Рита гремит посудой на кухне. Полежав немного в кровати, встала, переоделась в одежду, в которой не стыдно выйти на улицу (я все еще надеялась уехать), и вышла к ней. Риту я застала застрявшей в холодильнике. На ней были пижамные шорты и майка, она стояла за распахнутой дверью – только ноги видны, и выставляла продукты на стол.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Ну, мы с тобой собирались уезжать. Смотрю, какие продукты нам пригодятся, а что лучше выбросить. Ехать до Минеральных Вод нам около двух суток, думаю, даже йогурты не успеют испортиться, можно их взять. Продукты еще есть в морозилке, но их, наверное, забрать не получится. Те же пельмени растают и слипнутся.

– Наверное, – ответила я. Человек в пижаме рассуждает о том, брать ли пельмени с собой в дорогу.

– Я предупредила Стаса, чтобы завтра с утра был у нашего дома с вещами. Сказала, что мы выезжаем в восемь, – как бы невзначай сказала Рита, в одной руке она держала стаканчик с йогуртом, в другой – банку с горчицей, и сверяла на них сроки годности.

– Э, мы вроде уже обсуждали…

Договорить мне Рита не дала. Она подняла руку и остановила меня.

– У Стаса тоже есть водительские права. Он сможет меня подменять за рулем, мы быстрее доедем. Это во-первых.

– Разумно, окей. Во-вторых?

– Во-вторых, я подробнее расспросила его, выходил ли он куда-нибудь. Нет. Последние полторы недели он сидит в квартире, живет один, как я уже говорила. Насморка, кашля, температуры и других симптомов у него нет.

– Такую историю и я могу придумать. Как мы проверим?

– А мы не будем проверять. В-третьих, прав у тебя нет, а у меня – есть. Без Стаса я не поеду. Если ты хочешь уехать, то придется согласиться с моими условиями.

Ультиматумов от Риты я не ожидала. Она намекает, что решение сейчас лежит на мне? Хочу уехать – соглашаюсь со Стасом?

– А если я не поеду? – спросила я.

– То мы со Стасом уедем без тебя, – пожала плечами Рита. – Половину продуктов я заберу с собой.

Дерзко. От возмущения я даже не нашлась, что ответить. Стояла, щелкая суставами пальцев и сжав челюсть. Еще вчера мне казалось, что я смогла расслабиться. Ничто меня не тревожило, я была уверена в Рите и нашем плане. А сегодня думаю о том, как бы разгромить свою комнату, Ритину комнату, кухню и всю эту чертову квартиру. Сил мне сейчас точно хватит.

– Этот шантаж мерзок, – ответила я Рите и не узнала своего голоса. Меня как будто душили, но я успела прохрипеть три слова.

Она снова пожала плечами. Я представила, как отрываю Рите руки и избиваю ее ими. Посмеялась бы над этим образом, но злость не дает.

Просить себя успокоиться бесполезно, поэтому я ушла в свою комнату, открыла окно и высунула голову. Лицо обдал мокрый ветер. Моросил дождь, под окнами рядом с желтыми шапочками мать-и-мачехи взошли первоцветы. Пахло асфальтом и талым снегом.

Раз.

Два.

Три.

Дыши: вдох-выдох-вдох-выдох.

Просто доехать до бабкиного участка. Я мысленно представила, как с той же невозмутимостью предложу Рите катиться на все четыре стороны из моего дома. Пусть снимает себе номер в отеле. Вместе со Стасом. Нафантазировав еще несколько сцен мести, я наконец успокоилась – и решила согласиться.

У меня есть цель, и с этих пор – она не общая, а принадлежит только мне. Судьба остальных членов нашей команды меня не волнует. Если мне оставят условия, то и я буду.

На кухне Рита уже разбирала шкафы – доставала крупы и систематизировала запасы. Увидев меня в дверях, она расслабила лицо и заискивающим тоном сказала:

– Извини, я, кажется, перегнула палку. Не хотела тебя обидеть.

– Я не обиделась, все в порядке, – выдавила я. – Ты действительно права, мы должны помочь человеку.

– Ты так думаешь? – просияла она.

Конечно, нет.

– Да.

– Это здорово! Я рада, что мы смогла прийти к консенсусу. Стас тебе понравится, он очень хороший парень, студент, учится сейчас на последнем курсе и, несмотря на пандемию, продолжает писать диплом.

– Как он до нас доберется?

Биография коллеги Риты меня не интересовала. Я даже говорить в машине с ним не планирую.

– Он живет в соседнем районе, у него есть самокат. Я попросила его не подниматься в квартиру, чтобы не рисковать – вдруг встретит кого-то из соседей. Будет ждать у подъезда.

Кивнула.

– Давай устроим прощальный пир? Приготовим всю ту еду, что не сможем с собой взять, и объедимся!

Рита кинула мне пачку пельменей, я рефлекторно поймала. Хотелось запереться в своей комнате и больше никогда ее не видеть, но нужно подыгрывать. Я снова кивнула.

Она принялась что-то щебетать и ставить кастрюлю с кипятком на плиту, смеяться своим же шуткам. А я сидела на табурете и думала о том, как она живет с полным отсутствием эмпатии. Действительно не понимает, что обидела меня? Или старается сделать вид, что все в порядке – авось само рассосется?

– Я, кстати, попыталась оформить пропуск на завтра, но получила отказ. Придется нарушить правила, – добавила Рита.

– Да уж, придется.

Меня зазнобило.

Глава 6

Мальчика разбудило солнце. Оно настырно заглянуло в комнату через щель между шторами и пощекотало ему кончик носа. Он чихнул.

«Вставай!» – сказало солнце.

Мальчик в ответ спрятал голову под подушку. То не сдалось и принялось щекотать его голую пятку, что высунулась из-под одеяла.

Такой наглости мальчик не выдержал. Он подскочил на кровати и погрозил солнцу, висевшему напротив дома, кулаком. Но то лишь засмеялось и спряталось за угол дома.

В этот момент мальчик вспомнил! Он помчался на кухню со скоростью, с которой убегают от полярных медведей (мальчик читал о них в книжке об Арктике). Спросонья не вписался в поворот и ударился плечом о косяк, но оборотов не сбавил. Ворвавшись в кухню, встал в боевую стойку – как каратист, каким он себе его представлял – и одним движением-ударом сорвал листок с отрывного календаря.

«1 июня 1994 года», – отчеканил тот.

– Ура! Каникулы! – закричал мальчик и запрыгал по квартире. От его топота в серванте задребезжал хрусталь. Как хорошо, что соседи на работе и не смогут пожаловаться маме.

Мама тоже была на работе, поэтому он мог делать все, что захочет. Смотреть телевизор до тошноты.

Превратить письменный стол в шалаш (придется выкрасть постельное белье из шкафа).

Валяться на полу и читать все подряд книги.

Сделать и съесть сразу три бутерброда с малиновым вареньем.

Доехать на велике до Края света и сбросить с него пакет, наполненный водой, или даже плюнуть, хотя это невежливо.

Нет-нет, это все он оставит на десерт. Сейчас у него есть дело: ему нужно дописать рассказ, который он начал вчера перед сном.

Мальчик стеснялся рассказывать о своем увлечении даже маме и бабушке, но уже несколько месяцев записывал в школьные тетради (с конца, там всегда оставалось место) истории, которые словно сами стучались ему в голову – как гости, которых не звали, а они пришли. Но он был рад, поэтому никогда не отлынивал и тщательно все конспектировал.

Это были истории про людей, которые людьми не были. Они жили на луне и считали ее своей мамой. А другие не-люди жили на солнце и почитали его как отца. Друг с другом они не дружили – до тех пор, пока не родился мальчик, который выглядел, как обычный ребенок, и знал, как всех помирить.

Получится ли это у него, земной мальчик еще не знал, но искренне болел за успех. Он очень хотел показать свои истории папе, и каждый раз расстраивался, когда вспоминал, что больше никогда его не увидит.

Удивительно: есть папа, и нет папы. При этом в памяти мальчика он все еще «есть». Папа так долго уговаривал маму дать им с мальчиком видеться, а когда она сдалась и разрешила, попал под трактор.

«Бухать надо было меньше», – сказала тогда бабушка, мамина мама, и больше они о папе не говорили.

Мальчик знал, что, по маминому мнению, он о папе уже не помнит. Это было, конечно же, не так, однако он не хотел ее расстраивать разговорами. Еще мальчик побаивался злости бабушки, в последний раз она раздулась, как индюк, и начала кричать: «Мать на тебя жизнь положила! Работает в две смены, чтобы тебя, саранчу, прокормить, а ты все к папке просишься! К предателю!»

Кого предал папа и почему из-за этого по нему нельзя скучать, мальчик не знал. Папа часто тайком ждал его у школы после окончания уроков, давал ему конфеты и водил в парк, где все так же покупал «Байкал». Хотя мальчику, положа руку на сердце, давным-давно больше нравилось «Ситро», он никогда об этом не говорил. Ему казалось, что папе важно покупать именно «Байкал», а если мальчик выберет другую газировку, то словно чуть-чуть перестанет быть его сыном, и папа больше никогда не будет приходить за ним в школу.

Ладно, грустные мысли прочь!

Первый день каникул, и это лето будет лучшим в его жизни. Он прямо сейчас в этом себе поклянется, а если не сдержит клятву, то провалиться ему на этом самом месте.

Мальчик достал из ящика письменного стола, за которым всегда делал уроки, тетрадку с рассказом и побежал с ней на кухню. Перед тем как начать слушать истории, он все-таки сделал себе три бутерброда – тонкий ломоть белого хлеба, большой слой варенья, а сверху насыпал чайной ложечкой сахар. Он любил сладкое, а мама запрещала его есть. Но власть мамы на сегодня не распространяется.

Мальчик встал на табуретку и достал из шкафчика над раковиной самую большую чашку – практически ведро, и заварил в ней чай из пачки со слоном. Последний штрих – пять ложек сахара, и можно перемешать, гремя ложкой.

«Ты ешь так много сахара, что к концу школы останешься без зубов! И жопа у тебя слипнется, ломом не разломишь!» – раздался у мальчика в голове голос бабушки, но он отмахнулся от него, как полчаса назад от солнца.

Угощение готово. А теперь можно сесть за рассказ. Однако время шло, чай выпит, бутерброды съедены (и ничего не слиплось, бабушка!), а ни одного нового слова в тетрадке не появилось.

Мальчик взъерошил волосы и откинул ручку. Ему нужно описать большие горы (а не понурую Змейку возле его дома), которые растут на луне, но в жизни сам он их видел только издалека. А как можно описать то, чего не видел? Мама много раз обещала свозить его на экскурсию, от их городка ехать туда на автобусе всего пару часов, но каждый раз планы менялись. То мама работала, то уставала, то еще что.

Мальчик еще знал, что у бабушки в горах есть дом, хотя она никогда его туда не приглашала. Он вообще не бывал у нее, только она – у них.

Нет, больше он ждать не будет. Ему в конце концов десять лет, он уже достаточно взрослый для маленького и скорого путешествия. Денег на автобус нет, поэтому он поедет на велосипеде.

Мальчик вспомнил задачку по математике, которую они решали в классе незадолго до начала каникул. Средняя скорость автобуса – 60 километров в час, а велосипеда – 30. Если ехать до гор два с половиной часа, то это 150 километров. На велосипеде он их преодолеет за пять часов.

Мальчик посмотрел на настенные часы над кухонным столом: 12 часов. У мамы смена до десяти часов вечера. Дома она будет в 22:30. Хм, подумал он, успеет ли вернуться? До гор нужно не только доехать, их нужно как следует рассмотреть.

– Я могу не ехать в сами горы, – сказал он себе, – а просто поближе подъехать к ним, это не займет так много времени.

Не теряя ни одной драгоценной секунды, мальчик схватил рюкзак, вытряхнул из него тетради и учебники, закинул вместо них пачку овсяного печенья для перекуса. Потом выбежал из квартиры, – хорошо, что дверной замок сам защелкивался, – схватил велосипед, застывший в ожидании в коридоре, и покатил его вниз по лестнице. Тетрадку с рассказом он спрятал на полку над кроватью, между книжек, которые мама никогда не открывает.

На улице мальчик, как ковбой из рассказов о Среднем Западе, оседлал железного коня и начал крутить педали что есть силы.

Ехал он долго – сначала по городу, потом по дороге, вьющейся по полю. Ехал до тех пор, пока не увидел в поле папу, который смеялся и махал ему. Папа был нарядным, в костюме с белоснежной рубашкой и начищенных туфлях. А за папой, чуть в стороне, стояли не-люди с солнца и луны. Они тоже помахали.

И тогда мальчик понял, чем закончится история. Он громко засмеялся, развернул велосипед в сторону поля и поехал к папе, к солнечным и лунным жителям.

Да, это лето действительно будет лучшим в его жизни, и проваливаться ему никуда не надо. Клятву он сдержал.

Мальчик уже не узнал, что было после.

Он не видел, как мама – уставшая и голодная после десятичасового рабочего дня – вернулась домой по южной ночной тьме.

Как она вставила ключ в дверной замок и прокрутила его два раза.

Как открыла дверь и замерла на пороге, когда на нее сразу со всех сторон навалилась тишина и темнота.

И как она в тот момент умерла, хотя прожила еще очень много лет.

Глава 7

– Олег, поговори со мной, – сказала я брату, когда уже отчаялась уснуть. Часы на телефоне показали три ночи. Часа через четыре нужно будет вставать, а сна – ни в одном глазу.

Я слишком перенервничала из-за ссоры, касавшейся поездки. Рита наготовила кучу еды, но я не смогла засунуть в себя ни одного пельменя.

Конечно, же Олег снова не ответил. К лучшему – значит, с ума я пока не сошла, хотя временами хотелось. Говорят, жить после этого становится проще: решения ты больше не принимаешь и ответственность ни за что не несешь.

Я вертелась в кровати, простынь подо мной сбилась и складки впивались в оголившуюся поясницу. Пришлось встать и разгладить ткань. Сна по-прежнему не было. На чтение книг не хватало концентрации. Оставалось только лежать и смотреть в синий квадрат потолка. Один раз мимо дома проехала машина, по стенам заскользил луч света от фар. Я кинулась к окну, ударившись локтем о подоконник, чтобы посмотреть на автомобиль – кто это, полиция или скорая? Не успела, машина спряталась за деревьями у дома, а после и вовсе повернула – было заметно по движению бликов.

Я вспомнила, как мы с Олегом придумывали истории о прохожих, и, сама того не заметив, начала «рисовать» личность водителя.

Кем он был? Участковый, объезжающий свой район? Или водила скорой помощи, с начала пандемии выкуривающий две пачки сигарет за смену?

Нет, это обычный парень лет 26. Он живет один и выходит по ночам на улицу, чтобы убедиться, что он не последний человек в этом мире. Он ездит на своем автомобиле и выискивает глазами прохожих, смотрит на окна, в которых горит свет, издалека наблюдает за районным отделением полиции. Все это время ему удается оставаться невидимым. Ближе к рассвету он паркуется и скользит тенью к своей подъезду, а потом…