скачать книгу бесплатно
– Подходящее описание, – печально произнес Чайлд.
– Подходящее? – Я нахмурился: – Вы же вроде бы говорили, что не знаете его.
– Mutato nomine de te fibula narrator. Басня сказывается о тебе, изменено только имя. – Чайлд отодвинул тарелку и вытер рот салфеткой. – Капитан Коршэм, вам лучше пройти со мной.
Глава третья
Под простыней лежало что-то, по размеру и форме напоминающее человека. Ростом с Тэда. С фигурой как у Тэда. Я почувствовал вкус горечи во рту. Перегрин Чайлд что-то говорил, но я почти ничего не слышал.
– Наш труп называл себя Томасом Валентайном, и это был не первый его визит в город. Мы нашли его четыре дня назад на причале. Я связывался с лондонскими магистратами, пытался найти его родственников. Если Валентайн – вымышленная фамилия, это объяснило бы, почему я никого не нашел.
Мы вернулись на Дептфордский Бродвей, в дом, где на первом этаже была аптекарская лавка, а на втором этаже жил и принимал пациентов хирург?[15 - До XIX века хирург в Англии не считался «доктором», то есть не признавался как врач. У «врача» должно было быть университетское образование, а «хирург» обучался специальности, работая ассистентом практикующего хирурга. Им запрещалось переступать границы своего ремесла, выписывать рецепты и выполнять врачебные манипуляции.] Джеймс Брэбэзон. В комнате было много полок со стеклянными бутылочками и баночками, деревянных стоек для пил, ножей и ножниц. В воздухе висела ужасная вонь – смесь запахов разложения и гниения, пережаренной дичи и одеколона хирурга. Все это я отмечал вскользь, а сам смотрел только на то, что лежало на столе.
– Как я уже сказал, описание подходит, – снова заговорил Чайлд. – Но, может, вы предпочтете позвать кого-то? Может, слугу, который его знал? Тело не в самом лучшем состоянии. Это вам не венок из роз.
Я поднял голову:
– А я не цветочница. Пожалуйста, продолжайте.
Чайлд кивнул Брэбэзону, и тот поднял простыню.
У меня все поплыло перед глазами. Я стоял неподвижно, пытаясь принять этот удар. Я ожидал этого, но меня все равно будто переехало упряжкой волов. Тонкие черты лица Тэда распухли, но все же оставались мучительно узнаваемыми. Мой взгляд скользнул по его шее, по зияющей в ней дыре, бессчетным порезам и ссадинам на теле. Все эти раны казались нереальными, как картина с изображением замученного пытками святого.
Я тупо смотрел на Тэда, желая вернуть жизнь в его тело. Я хотел рухнуть на колени и молиться Богу, в существовании которого больше не был уверен. Я слышал звон в ушах, что иногда случалось из-за стресса. Мои уши пострадали во время битвы при Банкер-Хилле?[16 - Битва при Банкер-Хилле – первое крупное сражение между английскими и американскими войсками, произошло 17 июня 1775 года во время Войны за независимость.], где совсем рядом со мной била артиллерийская пушка.
– Это он, – услышал я свой собственный голос. – Это Таддеус Арчер.
Брэбэзон сочувственно улыбнулся мне. У него было худое узкое лицо, длинные темно-каштановые волосы он связывал сзади в хвост лентой. Поражали глаза: один голубой, второй карий. И оба с беспокойством смотрели на меня.
– Давно вы были знакомы, капитан Коршэм? – спросил он мягким голосом с шотландским акцентом.
– Больше десяти лет. Вместе учились в Оксфорде. – Мне казалось, что голос звучит откуда-то издалека и не похож на мой собственный.
– Он умер от того, что ему перерезали горло, – сообщил Брэбэзон. – По крайней мере, в конце все произошло милосердно быстро.
– Брэбэзон считает, что он умер незадолго до того, как мы его нашли, – пояснил Чайлд. – Ранним утром 18 июня.
– Об этом свидетельствует rigor mortis?[17 - Rigor mortis – трупное окоченение (лат.).]. – Брэбэзон внимательно посмотрел на меня: – Капитан, не хотите ли присесть?
Прошлой ночью, представляя самое худшее, я предполагал, что Тэд умер, но не мог и подумать о таком варварстве, о такой жестокости.
– Боже праведный, его же пытали. – Я смотрел на гротескную метку у Тэда на груди. Кожа была обожжена, и на теле остался рисунок: полумесяц, перевернутый так, что рога указывали на юг, и линия с остриями наподобие короны. – Что это за дьявольщина?
– Тот, кто его убил, посчитал нужным клеймить его как негра, – пояснил Брэбэзон. – Это невероятно. Я никогда не видел ничего подобного.
– Переверни его, – приказал Чайлд.
Я сглотнул, увидев, в каком ужасном состоянии была спина Тэда.
– Это следы кнута, – пояснил Брэбэзон. – Я бы сказал, пятьдесят ударов. Вероятно, его для этого привязывали к столбу. На запястьях и лодыжках остались следы веревок.
– Покажи ему руки, – сказал Чайлд.
Я уже заметил их. Как я мог не заметить? Они чудовищно распухли – костяшки приобрели пурпурный цвет и раздулись, некоторые пальцы торчали под странными углами.
– Боюсь, тут использовали тиски для пальцев, – сказал Брэбэзон.
– Тиски для пальцев? – переспросил я, в ужасе глядя на него. – Где в наше время можно вообще раздобыть эту вещь?
– О, они регулярно используются на невольничьих кораблях. Конечно, это неприятный аспект этого бизнеса, но иногда их применение необходимо. Например, если возникает подозрение, что негры готовят восстание, тиски для пальцев могут заставить их заговорить. Я раз в два года вербуюсь на невольничий корабль хирургом, и мне самому приходилось использовать такие тиски. Травмы мистера Арчера однозначно говорят об их применении.
Боже праведный. Что за люди. Что за город.
– Как я вам уже говорил, это был не первый раз, когда человек, которого мы знали как Валентайна, приехал в Дептфорд, – снова обратился ко мне Чайлд. – Мне самому приходилось иметь с ним дело. Он докучал одному из наших работорговцев, проживающему здесь, на Бродвее, и пытался взбаламутить местных негров. Я посоветовал ему убраться из города и не возвращаться. – Чайлд встал над трупом и показывал на следы на теле Тэда, пока говорил: – Кнут. Клеймо. Тиски для пальцев. Так наказывают рабов. Ваш друг приехал сюда в поисках неприятностей на свою голову, и он их получил.
Брэбэзон снова перевернул Тэда на спину и отступил назад. Я знал, что эта сцена останется в моей памяти навсегда.
– Вы уже арестовали того, кто это сделал?
– Пока нет, – ответил Чайлд.
– А что вы делаете, чтобы найти его?
– То, что обычно делаю, когда у меня есть труп и нет свидетелей. Предлагаю награду и жду, не придет ли кто-нибудь за ней.
– В Лондоне многие магистраты тоже расследуют преступления.
Чайлд спокойно посмотрел мне прямо в глаза:
– Это не Лондон.
Мой взгляд все время возвращался к клейму на груди Тэда, я представлял, какой был запах, когда кожи касалось раскаленное железо, и как он кричал.
– Если убийца знает, как наказывают рабов, разве не разумно предположить, что он связан с работорговлей?
– Несомненно, связан, но половина мужчин в этом городе в то или иное время работала на невольничьих судах. Это почти три тысячи подозреваемых. Я поспрашивал в тавернах, где бывают моряки с таких кораблей, но никаких ответов не нашел. Да и не ожидал. Работорговцы и все в этом бизнесе своих не выдают.
– А клеймо? Рисунок весьма своеобразный, не правда ли?
Брэбэзон стоял спиной к нам, чистил какой-то аппарат. Теперь он повернулся и сказал:
– В Дептфорде можно найти бессчетное количество таких старых штуковин, которыми клеймили рабов, сэр. Я бы не стал рассчитывать на это.
– Насколько я понимаю ситуацию, ваш друг начал спор о рабстве не с тем человеком, – сказал Чайлд. – За ним последовали в какое-то тихое место, где убийца напал на него. Злодей поразвлекался… – Чайлд схватил себя за указательный палец и сделал резкое выворачивающее движение. – А когда ему это наскучило, он перерезал мистеру Арчеру горло.
– Вы же не думаете, что его замучили до смерти из-за политических разногласий?
– А из-за чего еще?
В комнате воцарилась странная тишина. Оба мужчины повернулись ко мне, ожидая моего ответа.
– Мистер Арчер сказал своей сестре, что за ним следят. Что в Дептфорде его пытались убить. Может, именно поэтому он использовал вымышленное имя – потому что боялся за свою жизнь?
– Он говорил что-то еще про человека, который пытался его убить?
– Только что у него могущественные враги. Я думаю, работорговцы. Арчер был участником какого-то заговора с целью покончить с торговлей африканцами.
Это звучало глупо, и все же я не мог не брать во внимание доказательства, которые видел собственными глазами. Тэд говорил, что кто-то хотел его смерти, и вот теперь он был мертв.
– Покончить с работорговлей, сэр? – Чайлд вопросительно приподнял брови. – А как именно он собирался это сделать?
Я нахмурился, пытаясь вспомнить, что говорила мне Амелия. Мне нужно было снова увидеться с ней.
– Он сказал, что отправляется сюда забрать что-то, что хотели бы заполучить его враги.
Я снова почувствовал их интерес.
– А какого рода это «что-то»? – уточнил Чайлд.
– Понятия не имею.
– Я не нашел ничего необычного в его номере в «Ноевом ковчеге».
– А где его вещи? Я хотел бы сам осмотреть их.
Чайлд поколебался.
– Дома у мэра, – наконец ответил он.
– Зачем они мэру?
– В его городе убили джентльмена. Мистер Стоукс проявляет интерес.
– В таком случае мне надо будет увидеться с мистером Стоуксом.
– Если вы считаете это необходимым. Я сам против всяких заговоров. Мой девиз – бритва Оккама. Lex Parsimoniae?[18 - Lex Parsimoniae – бритва Оккама (лат.) – методологический принцип «Не следует множить сущее без необходимости», назван в честь английского монаха-францисканца, который писал: «Что может быть сделано на основе меньшего числа предположений, не следует делать, исходя из большего».]. Дайте мне два объяснения, одно простое, одно сложное, и я в любом случае выберу простой ответ. – Чайлд показал на труп: – Накрой его, Брэбэзон. Мы закончили.
Щурясь, я уставился на яркий солнечный луч, который проникал в открытое окно. Меня больше не было в этой комнате, рядом с изуродованным трупом на столе. Я шел по берегу реки Черуэлл ясным сентябрьским утром двенадцать лет назад. Я повернул вдоль изгиба реки – и увидел его.
Мы никогда раньше не разговаривали, хотя я часто видел его в Уодхэм-колледже, где он уже заработал репутацию эксцентричного типа. Я подумал, что этот невысокий худой молодой человек весит гораздо меньше, чем большой мешок, который он пытается поднять. Он был одет во все черное, но на нем не было ни шляпы, ни парика. Позже я обнаружил, что он потерял шляпу в винной лавке, а парики никогда не носил, потому что считал их недемократичными. Его волосы были стянуты назад и заплетены в косу, один черный локон падал на глаз. Выраженные скулы, бледная кожа, широкий рот и большие серые глаза. Скорее не студент, а поэт-романтик, пришедший на дуэль.
Молодой человек запустил обе руки в мешок, достал две пригоршни белого порошка и бросил в воду, как крестьянин из притчи. Он повторил это несколько раз, и я решил, что он пытается разгрузить мешок, чтобы суметь поднять его. Я стоял и наблюдал, прикрывая глаза от бликов солнечного света на поверхности воды, пока Тэд случайно не поднял голову и не заметил меня.
– Вест-Индский сахар! – крикнул он в качестве объяснения. – Вчера его намололи на месяц вперед для выпечки. А вечером я украл его с кухни колледжа – он испачкан кровью африканских рабов.
– Тогда река – лучшее место для него, – улыбнулся я, и Тэд улыбнулся в ответ.
– Я искал тебя, – сказал я, когда Тэд продолжил выбрасывать сахар в реку. – Это насчет того, что ты говорил про рабство вчера вечером в трапезной. Я согласен с каждым словом. Торговля африканцами – это отвратительно. Язва на теле политики.
Выражение его лица стало более мрачным.
– Тот работорговец, который сидел за столом декана, ушел, не сделав пожертвования. Боюсь, ректор меня отчислит.
– Я поддержу тебя, если хочешь, и выступлю против декана и ректора, – сказал я, повышая голос и становясь смелее. – Они не могут отчислить нас обоих за то, что у нас есть свое мнение.
Тэд сделал перерыв, чтобы передохнуть, и осмотрел меня с головы до ног, и его лицо снова озарила широкая улыбка.
– Кажется, Господь послал мне Геракла, чтобы помочь поднять этот мешок. Не стой там и не смотри на меня просто так. Иди сюда и помоги.
Это было начало. А теперь пришел конец.
Глава четвертая
Брэбэзон проводил нас вниз по лестнице до выхода на улицу. Я чувствовал боль в груди, которая не появлялась со дня смерти моей матери. Я хотел отмотать время назад. То время, которое я провел в Америке, когда нас с Тэдом разделял океан. Годы в Лондоне, когда мы жили так близко, но как чужие люди.
Брэбэзон отодвинул засовы и открыл дверь, чтобы выпустить нас, но тут же отпрянул и раздраженно воскликнул:
– Простите, джентльмены, у меня под дверью лежит мертвая птица. Будьте осторожны и не наступите на нее.
Мы последовали его совету, и я увидел, что под дверью лежит белый голубь с распростертыми крыльями, словно он куда-то летит после смерти. Ему вспороли живот, а внутренности растянули вокруг тушки, почти образуя круг. Даже мне в моем состоянии было понятно, что птицу здесь оставил не мохнатый и не пернатый хищник, но, скорее всего, человеческая рука.
Чайлд с Брэбэзоном посмотрели друг на друга и оглядели улицу в обе стороны. Мальчик подгонял гусей палкой. Три юные леди хихикали над шляпкой перед витриной магазина. Мимо прошли двое чернокожих лакеев, увлеченных разговором. Брэбэзон ногой отпихнул птицу в сторону и крикнул своего слугу, чтобы тот убрал ее. Он еще раз извинился, мы поклонились друг другу, и мы с Чайлдом ушли.
Моя карета стояла перед постоялым двором, где Сэм, несомненно, еще раз утолил жажду. Чайлд объяснил ему, как проехать к дому мэра, и мы с магистратом забрались внутрь. Я смотрел из окна кареты, как мимо проносится мир, в котором больше нет Тэда.
* * *
Мэр жил в окрестностях Дептфордского Бродвея, в белой вилле в итальянском стиле, окруженной пышными садами. Седой привратник-африканец открыл нам ворота, и лошади побежали по дорожке к поворотному кругу, мелкие камушки хрустели под их копытами. Перед домом бил фонтан.
Чернокожий слуга в лакейской ливрее встретил нас у дверей. Это был высокий коренастый мужчина с глазами навыкате и когда-то сломанным носом. Похоже, он хорошо знал Чайлда. Нас ненадолго оставили ждать в прихожей и затем пригласили в просторную гостиную со стеклянными дверьми, ведущими в сад. В шкафчиках в китайском стиле была выставлена коллекция изделий из слоновой кости и нефрита, но мое внимание в первую очередь привлекла лепнина на потолке. Вместо резных листьев или какого-то еще привычного декоративного мотива карниз был украшен лепными головами покорных африканцев.
Чайлд представил нас друг другу. Мэр, Люций Стоукс, был человеком из поколения моего отца и во многом напоминал его. Это был симпатичный высокий мужчина с волевым подбородком и аристократической внешностью, в расшитом серебряной нитью черном бархатном камзоле, с небрежно завязанным галстуком цвета индиго. Он пудрил собственные коротко подстриженные волосы, бакенбарды скрывали уши – так считалось модным у молодежи. В отличие от моего отца, чье состояние выдавала дрожь руки при рукопожатии, Стоукс крепко пожал мне руку и улыбнулся так, как улыбаются политики. Рядом с ним на диване сидела очень красивая мулатка.
– Чаю, джентльмены? Распорядись, Авраам.
Я поклонился женщине, не зная, какое положение она занимает в этом доме. Ее блестящие черные волосы были высоко уложены и заколоты наподобие того, как делают английские леди. Одета она тоже была как знатная англичанка – в приталенное шелковое платье канареечного цвета с низким вырезом. Мой поклон вызвал легкую улыбку у мэра Стоукса.
– Капитан Коршэм приехал по поводу убийства Валентайна, – сообщил Чайлд.
Я уловил движение в углу гостиной и только теперь заметил еще одного африканца, который сидел за секретарским письменным столом и что-то писал. Он был одет как джентльмен, на голове – парик из конского волоса. На вид он был примерно мой ровесник. Перо, которое он держал в руке, замерло над страницей, и он смотрел на меня со странной напряженностью во взгляде.
Чайлд объяснил Стоуксу, что мужчина, который приехал в Дептфорд под фамилией Валентайн, был опознан как лондонский адвокат Таддеус Арчер.
– Капитан Коршэм был его другом. – Чайлд вручил Стоуксу мою визитку.
– Скорбное дело. – Стоукс с сожалением улыбнулся. От него легко пахло цибетином и вирджинским табаком. – Когда Валентайн впервые приехал сюда, мне говорили, что его следует выслать из города. Учитывая все случившееся, возможно, это было бы лучшим решением. Тем не менее я горжусь тем, что Дептфорд – либеральный и толерантный город. Каждый человек имеет право высказать здесь свое мнение, даже аболиционист.
– Очевидно, не все придерживались той же точки зрения, – сказал я.
