Жуков. Портрет на фоне эпохи

скачать книгу бесплатно

Жуков. Портрет на фоне эпохи
Лаша Отхмезури

Жан Лопез

Фундаментальный исторический труд посвящен жизни выдающегося военачальника, крупнейшего полководца Второй мировой войны Георгия Константиновича Жукова. Начиная с его детства и юности, проведенных в родной деревне Стрелковка Калужской области, первых лет воинской службы, участия в первых боях, авторы максимально подробно рассматривают военную и государственную деятельность Г.К. Жукова, его решающее влияние на ход Великой Отечественной войны и роль в самой победе над захватчиками. Особое внимание уделяется судьбе Жукова в послевоенный период, его преследованию и последующему взлету. Не скрывая ни достоинств, ни недостатков маршала, исследователи представляют его читателю как человека храброго и целеустремленного. В российской истории Жуков стоит в одном ряду с Суворовым и Кутузовым, его жизнь неразрывно связана с жизнью Красной армии, большевистской партии и Советского Союза. Интерес к его личности не ослабевает, Жуков остается одним из немногих деятелей советской эпохи, почитание которых сохранилось и после крушения системы.

Жан Лопез, Лаша Отхмезури

Жуков. Портрет на фоне эпохи

Нашим пяти сыновьям

J. LOPEZ L. OTKHMEZURI

JOUKOV

L’HOMME QUIA VAINCI HITLER

© PERRIN 2013

Фотография на обложке Халдей Е. / ТАСС

Предисловие

Из всех лжецов биографы – самые бессовестные. Они хотят заставить нас поверить в то, что, перерыв несколько коробок с письмами, газетами, банковскими счетами и фотографиями… они могут рассказать нам всю правду о жизни другого человека.

    А.Н. Уилсон (автор многих биографий)[1 - Incline our Hearts. Penguin Books, 1990. P. 20.]

Мог ли Гитлер выиграть Вторую мировую войну? Объективный анализ показывает, что его шансы на победу, совсем не большие, представляются наиболее благоприятными в период с июня по ноябрь 1941 года и падают до нуля после начавшегося 6 декабря того же года советского контрнаступления под Москвой. Второй вопрос: мог ли Сталин проиграть войну? Да, в середине октября 1941 года, когда режим запаниковал после того, как в третий раз с начала войны огромные силы Красной армии оказались в гигантском котле и были разгромлены; своим спасением Сталин обязан только неожиданному ноябрьскому выравниванию положения на фронте. Второй раз Сталин мог проиграть войну осенью 1942 года, когда немцы продвинулись так далеко, что имели возможность захватить или уничтожить нефтяные скважины Баку. После успеха контрнаступления под Сталинградом вероятность проигрыша Советским Союзом войны становится нулевой. Во всех этих трех моментах: ноябрь и декабрь 1941 года, ноябрь 1942 года – участвует человек, чье видение ситуации и личные качества разрушили надежды Гитлера и поддержали надежды Сталина: Георгий Константинович Жуков.

Во второй половине войны ведущая роль Жукова сохраняется. Он убеждает Сталина принять важнейшее решение – временно перейти к обороне,  – что станет причиной окончательного разгрома немцев под Курском летом 1943 года. Он настаивает на проведении операции «Багратион», в ходе которой летом 1944 года Красная армия уничтожает группу армий «Центр», что становится тяжелейшим поражением германских вооруженных сил за всю их историю. Он же громит противника в ходе танкового прорыва в Висло-Одерской операции в январе 1945 года, когда советские войска совершают пятисоткилометровый рывок по польской равнине. В последней битве войны все тот же Жуков после десятидневного сражения приводит свои армии к Берлину, следствием чего становится самоубийство Гитлера. 8–9 мая 1945 года в Берлин-Карлс-хорсте Жуков перед объективами кинокамер и под вспышками фотоаппаратов заставляет фельдмаршала Кейтеля подписать безоговорочную капитуляцию Германии. За четыре года войны Красная армия провела около двухсот операций силами одного или нескольких фронтов. Шестьдесят из них – самые важные – так или иначе связаны с деятельностью Жукова. Ни у одного другого военачальника, германского или союзного, нет такого послужного списка.

Конечно, советско-германский фронт это еще не вся Вторая мировая война, но он составляет ее основной театр военных действий. С какой бы стороны ни смотреть, по размерам охваченной территории, по масштабам материальных и человеческих потерь, по интенсивности, жестокости ни одна война ни в каком веке не может сравниться с этой. Гитлер сыграл ва-банк, бросив на восток 80 % имевшихся у него сил и все там потеряв. Мы не ставим под сомнение роль англо-американцев, имевшую решающее значение в ослаблении экономической мощи Германии и уничтожении ее военно-воздушных сил, а также их массированную помощь Советскому Союзу, но исход войны все же решился на широкой русско-украинской равнине. Масштаб операций в Северной Африке, в Италии и даже в Нормандии не идет ни в какое сравнение с размахом тех, что проводились на Восточном фронте. При Эль-Аламейне, а это главная победа британцев в войне, было уничтожено в девять раз меньше людей и в пять раз меньше танков, чем в Курской битве. В боях за Сталинград за пять месяцев погибло больше людей, чем американская армия потеряла за всю свою историю, начиная с Войны за независимость США. Вермахт, войска СС, союзники Германии: румыны, венгры, финны, итальянцы, словаки – потеряли на пространстве от Волги до Эльбы более 4 миллионов человек убитыми – три четверти их общих потерь. Одним словом, именно Красная армия сокрушила нацизм. Цена этой победа непомерна: от 25 до 27 миллионов погибших, от четверти до трети национального богатства уничтожено.

Жизнь Жукова неразрывно связана с жизнью Красной армии, а также с жизнью большевистской партии и Советского Союза вплоть до середины эпохи правления Брежнева. Изучение ее дает прекрасную возможность исследовать природу этой армии и этого государства, подобных которым не было. С самого момента своего создания в 1918 году Рабоче-крестьянская Красная армия была армией партии. И она не перестанет быть таковой вплоть до самого исчезновения Советского государства в 1991 году. Жуков – коммунист с 1919 года, коммунист, искренне верящий в идеалы партии и дисциплинированный. Но он разрывается – если не осознавая этого, то сталкиваясь с фактами – между двумя противоречивыми требованиями. Как всякий военачальник, он хочет, чтобы подчиненная ему армия была современным эффективным механизмом, а ее офицерский корпус четко понимал свои обязанности и умел использовать имеющиеся в его распоряжении средства. Как всякий коммунист, он понимает, оправдывает и принимает то, что эта армия является орудием в руках партии; что за ней постоянно следит целая туча шпионов госбезопасности, присланных партией комиссаров и партийных ячеек в частях и подразделениях; что командир делит власть с представителями политических органов, подчиненных Центральному комитету партии. Один из самых интересных вопросов, связанных с «жизнью Жукова»: как совместить верность партии и профессионализм? Как можно иметь готовую к сражениям армию, когда партия отказывает офицерам в какой бы то ни было самостоятельности, отождествляет моральный дух с пропагандой, дисциплину с классовым сознанием, эффективность с идеологией? Как вести современную войну в 1941 году с партией, которая пытается применять рецепты времен Гражданской войны, индустриализации и коллективизации, короче, с партией, которая отказывает военному делу в признании специфичности его характера?

Жуков жил среди этих противоречий и этих вопросов. Он видел армию, его армию, заподозренную в измене, а потом расстрелянную Сталиным в 1937 году. Он чувствовал, как этот инструмент, возведенный в ранг «фабрики по созданию советского человека», дает трещины под давлением соединившихся вместе социальных, национальных и политических проблем, порожденных жестокостью сталинской системы. В 1941 году эта армия едва не развалилась под ударом германской военной машины и чуть не растаяла из-за дезертирства не желавших сражаться солдатских масс. Жуков был человеком, который, больше, чем кто бы то ни было другой, исключая Сталина, предотвратил окончательный ее развал. Парадокс в том, что тот же самый человек несет основную – после Сталина – ответственность за разгром 1941 года. Начиная с весны 1942 года он также является одним из главных творцов нового компромисса между партией и армией. За это уникальное свое положение в советской истории он дважды заплатит опалой, унижениями, отрицанием его огромной роли в истории.

Первая часть настоящей работы охватывает период с 1896 по 1940 год. Ее главы рассказывают о пути, пройденном сыном крестьян и сельских ремесленников, бывшим учеником скорняка, задирой, любителем женщин и вкусной еды, который стал царским солдатом, а затем красным командиром. К концу этого периода Жуков – сильный тактик, который летом 1939 года, буквально накануне начала Второй мировой войны, выигрывает важную битву у японцев, которая становится первым за долгое время поражением одной из двух мощнейших азиатских держав.

Вторая часть посвящена советско-германской войне 1941–1945 годов – Великой Отечественной войне, как ее называют русские. В ней мы пытаемся понять кажущийся парадоксальным произошедший в ходе ее взлет Жукова до самых высших командных постов. Как человек, чей образовательный багаж был равен западной начальной школе, смог победить сливки германского военного истеблишмента, не имевшего себе равных по профессионализму и опыту во всем мире? Как Жуков, с трудом способный написать без орфографических ошибок четыре фразы, сумел управлять сложным механизмом современной войны, руководить на территории Советского Союза, Польши и Германии операциями, в которых было задействовано в два или три раза больше людей и техники, чем соберут союзники в Нормандии? Здесь нам придется коснуться реабилитации советской военной школы – «оперативного искусства»,  – предпринятой двадцать лет назад американскими военными историками Дэвидом Гланцем и Джейкобом Киппом и продолжаемой молодым французским исследователем Бенуа Бианом. Их настойчивость в раскрытии советского оперативного искусства позволила совершенно изменить видение боевых действий на востоке. Советская армия победила врага не только благодаря своей численности и массе техники. Она превосходила его и интеллектуально, и идеологически – и в практике, и в средствах претворения этой идеологии в жизнь,  – невзирая на постоянную нехватку техники и людей, на недостатки тактики. Эта реабилитация затрагивает также и Сталина как военного вождя; мы проследим тесные отношения, существовавшие между ним и его лучшим полководцем. Мнение Жукова о хозяине Кремля кажется нам первостепенным по важности для понимания огромных ошибок Сталина и его достоинств, которые он направил на дело достижения победы. Это мнение высвечивает вопрос, затемненный осуждением сталинской системы и личности самого диктатора.

Третья часть посвящена 1946–1974 годам. В ней мы увидим Жукова изгнанного, преследуемого, потом понемногу реабилитируемого до смерти Сталина, а после нее внезапно взлетевшего вверх так высоко, что стал первым профессиональным военным – членом политбюро партии. Мы проанализируем итоги его деятельности на посту министра обороны, его участие в венгерских событиях 1956 года, причины его падения в 1957 году и новую опалу. Широкой публике мало известна его роль в десталинизации, в политической борьбе середины 1950-х годов, его решающая поддержка Хрущева. При Сталине и при Хрущеве он постоянно сталкивался с дилеммой: до какого момента армия и партия могут оставаться раздельными структурами, при этом не отдаляясь друг от друга? Его жизненный путь прекрасно иллюстрирует изменения советской политики с 1940-х до середины 1970 годов. Его имя несколько раз вымарывалось из учебников истории, вываливалось в грязи, его победы приписывались другим.

Свои победы Жуков одержал с очень несовершенным инструментом, который, априори, не мог мериться силами с вермахтом. Офицерский корпус Красной армии (строго говоря, с 1918 по 1940 год в Красной армии не было ни офицеров, ни генералов, и сами эти слова считались контрреволюционными. Официально офицеры и генералы назывались командирами. Не существовало даже личных воинских званий, а только должности: комполка, комэск и т. д. Персональные воинские звания были введены в РККА в 1935 году. Генеральские звания появились в 1940 году, слово «офицер» вернулось уже в ходе Великой Отечественной войны, в 1943 году. Но для удобства читателей мы сохранили наименование «офицеры» и «генералы» применительно к красным командирам 1920 – 1930-х годов.  – Пер.), по крайней мере в начале войны, был на три четверти некомпетентным. Столкнувшись с серьезнейшими недостатками на всех уровнях и на всех участках, Жуков не имел другого выбора, кроме как жесточайшими репрессиями подчинить всех и вся своей воле. Он служил диктатору, многократно превосходившему грубостью, хитростью и жестокостью Гитлера. Нечеловеческое напряжение, которое не оставляло его все четыре года войны, постоянная слежка, смертельные угрозы, унижения, наказания и утомление бросали вызов его мыслительной деятельности. Он был человеком, за которым следили внимательнее всего, на которого сыпались доносы различных спецслужб сталинской системы, коллег, подчиненных, истинных и ложных друзей. Он был более одинок, чем любой другой воин любой эпохи, потому что не мог рассчитывать на солидарность военных, на их корпоративный и тем более кастовый дух. То, что он не просто не сломался, но и одержал победу в таких экстремальных условиях, говорит о необычной силе его характера и о его незаурядных качествах.

Можно только удивляться тому, что личности такого масштаба посвящено так мало работ. Всего одна работа на французском языке, вышедшая в 1956 году, скромная и безнадежно устаревшая; пять или шесть работ на английском; ни одной на немецком. Словом, ничтожно мало в сравнении с сотнями «Эйзенхауэров» (200 биографий: рекорд), десятками «Макартуров», «Паттонов», «Роммелей», «Гудерианов» и «Манштейнов».

Эта биография не является агиографическим произведением, приправленным «техническими» деталями. Подобно тому как невозможно сегодня написать биографию «великого полководца Манштейна», умолчав о его причастности не только к методам, но и к конечным целям нацизма, нельзя описывать боевые дела Жукова и его личность, не говоря о конечных целях его действий и средствах, использовавшихся им. Жуков не святой, хотя в сегодняшней России он канонизирован. Он много врал, скрывал, искажал правду о своей деятельности во время войны. Он бывал несправедливым, вспыльчивым, тщеславным, вульгарным. В Германии он отличился безудержным мародерством и не мешал своим подчиненным совершать преступления. Он безропотно служил Сталину и его режиму, часто используя те же самые методы, что и хозяин Кремля, управлявший людьми в первую очередь страхом. Он расстрелял множество запуганных солдат, он посылал людей под радиоактивные осадки, подавлял борьбу за свободу в Венгрии в 1956 году. Как и Манштейн, самый грозный его противник, он сам создал свою легенду, написав «Воспоминания и размышления» (далее в тексте – «Воспоминания».  – Пер.). Если им поверить, он всегда правильно оценивал ситуацию на фронтах, одерживал только победы, а проигрывал исключительно по вине других. В действительности он разделял ошибки и иллюзии своих коллег до 1941 года, частично несет ответственность за страшные поражения первых месяцев операции «Барбаросса», под Ржевом его разбил Модель (1942), на Днепре его перехитрил Манштейн (1944), неудачей завершилось его первое наступление на Берлин (битва на Зееловских высотах).

Мы надеемся развеять здесь другие легенды, связанные с Жуковым. Немцы, неспособные понять свое поражение, придумали, будто он получил военное образование в Берлине во времена сотрудничества между рейхсвером и Красной армией. Необходимо отбросить эту чушь и понять, в каком невероятном котле идей он варился при Тухачевском, Свечине, Триандафиллове и Иссерсоне – мэтрах оперативного искусства. Почти все биографы объясняют взлет Жукова в 1920–1930 годах его принадлежностью к клану выходцев из Первой конной армии, в числе которых были Ворошилов, Буденный, Тимошенко – верные приспешники Сталина. Ложь: Жуков продвигался по службе благодаря своим собственным заслугам и постоянно сопутствовавшей ему удаче. Черная легенда о нем не менее живописна: мясник, бесчувственный зверь, бесцельно ливший кровь подчиненных. Простое сравнение потерь, понесенных войсками во время операций, которыми руководил он, с теми, что возглавлялись его коллегами и соперниками: Тимошенко, Коневым, Рокоссовским, опровергает это утверждение. Красная армия несла колоссальные потери из-за совершенных в 1941 и 1942 годах грубых ошибок, из-за слабости своего «человеческого материала», из-за природы сталинской системы, а не из-за характера ее наиболее выдающегося полководца[2 - Проводить сравнение между операциями различных периодов войны очень непросто: Красная армия 1944 г. совсем не то, что Красная армия 1941 г.; ее противник тоже. Если мы хотим сравнить людские потери в операциях, руководимых Жуковым, с теми, которыми руководили Конев и Рокоссовский, это можно сделать только применительно к 1944 г. (наступление на Румынию) и к 1945 г. (Висло-Одерская операция), когда эти трое военачальников находились в практически равных условиях. Так вот, ни в одной из этих операций фронт под командованием Жукова не лидирует по количеству потерь. Сравнение потерь Западного фронта под командованием Жукова зимой 1941/42 г. с потерями других фронтов в другое время и на других направлениях не имеет смысла. Жуков на протяжении семи месяцев держал оборону против основных сил германской армии, имея под своим началом едва ли не треть Красной армии, уступавшей на тот момент противнику по вооружению и технической оснащенности: как его потери могли быть небольшими? Единственным бесспорным случаем, когда по вине Жукова его войска несли неоправданно высокие потери, является операция «Марс» (ноябрь-декабрь 1942 г.). Тогда Жуков, причем без всякого давления на него со стороны Сталина, без какой бы то ни было необходимости положил тысячи своих солдат.].

В наше время существует еще одна причина интересоваться Жуковым. Он остается одним из немногих деятелей советской эпохи, почитание которых сохранилось и после крушения системы. Сейчас, когда пала коммунистическая идеология, Россия смыкает ряды под православными и патриотическими флагами. В этом плане ее победа (не совсем обоснованное утверждение, поскольку победа была советской, и украинцы, белорусы, жители кавказских и среднеазиатских республик тоже внесли в нее свою лепту) в Великой Отечественной войне является одной из главных тем, вызывающих законную гордость. Несмотря на ужасы сталинизма, это была общая победа в том смысле, что она уничтожила еще более отвратительный режим. «Наше дело было правым», полагают русские, включая и диссидентов, вроде философа Григория Померанца, который признаёт, что «от нас, советских людей, эта победа потребовала союза жертв с их палачом»[3 - Lopez J. et Otkhmezuri L. Grandeur et misere de l’Armee rouge. Paris, Seuil. 2011.]. Отношение к Жукову в национальной памяти русского народа является хорошим показателем той роли, которую в посткоммунистической идеологии играет патриотизм. Сейчас Жуков обожествлен наравне с Суворовым и Кутузовым. А завтра? Не ждет ли его третья опала? Не станет ли он всего лишь «сталинским маршалом», «генералом дьявола», каковым был у Гитлера Манштейн? Уже сейчас так относятся к нему те, кто пострадал от Сталина: прибалты, украинцы, народы Кавказа… Но это проблема русских и их соседей. Побудительным мотивом создания данной книги стало в первую очередь желание показать удивительную судьбу этого человека, одного из ключевых действующих лиц XX века, из числа которых, по какой-то непонятной аберрации, военные всегда исключались.

Написание биографии Жукова сталкивается со многими проблемами и вызывает много вопросов. Первая из проблем – проблема источников – значительно упростилась после исчезновения с карты мира в 1991 году СССР. Теперь ученые получили в свое распоряжение полный, не изрезанный цензурой вариант мемуаров маршала. Своими воспоминаниями о нем поделились многие из тех, кто знали его в личной жизни и по профессиональной деятельности. Сегодня можно опираться на журнал посещений сталинского кабинета в Кремле. Российский историк С.И. Исаев представил подробную хронологию деятельности Жукова во время войны. Два этих документа позволяют исправить много ошибок и лжи. В чисто военном плане публикация значительной части приказов, изданных Ставкой Верховного главнокомандующего, Государственным Комитетом Обороны (ГКО), Генеральным штабом и командованием фронтов, позволяет лучше разобраться в целях, особенностях и результатах операций. Благодаря этому сегодня можно прояснить подлинную роль Жукова в советской победе; роль, изрядно затемненную ссорами между генералами и постоянным переписыванием истории при каждом новом хозяине Кремля. Также стали частично доступны архивы НКВД-МГБ и военной разведки ГРУ. Изданная в 2001 году под эгидой В. Наумова масса документов прояснила период с 1946 по 1974 год, которого Жуков не касается в своих «Воспоминаниях». Среди этих документов – протоколы Октябрьского (1957) пленума ЦК, который окончательно отправил Жукова в отставку, а также документы, проливающие свет на причины его первой опалы в 1946 году. Этот труд входит в масштабную серию «Россия. ХХ век. Документы», основанную Александром Яковлевым (1923–2005), правой рукой Горбачева и идеологом «перестройки». Данная серия, насчитывающая 70 томов, стремится показать преступления, совершенные против своего народа Сталиным, коммунистической партией и ее различными карательными органами. Документы, собранные в этих томах, позволяют нам не только определить место Жукова в тоталитарной системе, подобной которой не знала история, но также осветить некоторые аспекты его личной жизни и понять взаимоотношения между этим государством и его лучшим полководцем.

Неоценимую помощь нам оказала наша московская помощница Инна Солодкова, работавшая в «Ленинке» (Российская государственная библиотека), в Подольске (военный архив) и в Химках (газетные архивы). Если бы не она, эта книга имела бы менее обширную и менее солидную базу. Также помощь нам оказал специалист по сталинской эпохе, профессор Олег Хлевнюк, бывший для нас нитью Ариадны в лабиринтах Советского государства. Степан Микоян, сын Анастаса Микояна, бывшего министром при Сталине и Хрущеве, любезно предоставил в наше распоряжение неопубликованную часть мемуаров своего отца. Сахаровский центр передал нам рукопись неизданных воспоминаний Никифора Гурьевича Конюхова «Все это было», помогающих понять террор 1937 года. Социолог Лев Гудков, директор московского «Левада-центра», сообщил нам результаты социологических опросов, позволяющих оценить степень популярности маршала в современной России. Всех этих людей и эти организации мы горячо благодарим за содействие.

Часть мемуаров советских государственных деятелей, которые мы широко использовали, взята нами из сети Интернет; иногда в них нет разбивки на страницы. В таких случаях мы указывали электронный адрес и дату использования.

Часть первая

От царя к Сталину

Глава 1

Дядя Миша, или роман о детстве. 1896-1914

19 ноября 1896 года по юлианскому календарю (1 декабря по григорианскому, «новому стилю») в деревне Стрелковка на большой печи в своей избе Устинья Артемьевна Жукова родила младенца мужского пола. Из-за высокой смертности среди новорожденных Устинья поспешила окрестить сына в церкви Угодского Завода на следующий же день после того, как он издал первый крик. Крестил ребенка отец Василий Всесвятский, тремя годами раньше обвенчавший Устинью с ее мужем, Константином Жуковым. Расположенное в 4 км от Стрелковки село Угодский Завод, переименованное в 1974 году в Жуково, а в 1996 году – в Жуков[4 - В 1996 г., в связи со столетием со дня рождения маршала, Жуково получило статус города, потеряв при этом букву «о» в названии.], было волостным центром Малоярославецкого уезда, расположенного на северной границе Калужской губернии. До Москвы от него 110 км; зимний путь до нее занимал три дня, а с 1874 года, когда к Малоярославцу была подведена железная дорога,  – шесть часов.

В соответствии с православной традицией ребенок получает имя на восьмой день жизни, и часто родители выбирают из имен нескольких святых, чья память почитается в этот день. 26 ноября (по юлианскому календарю) в России празднуется день Георгия Победоносца – покровителя воинов и Москвы. Устинья Артемьевна и ее супруг Константин Артемьевич не нарушили традицию: ребенок станет Георгием Константиновичем Жуковым. Воин, который в декабре 1941 года спасет «матушку Москву» от «немецко-фашистских варваров», не мог получить лучшего имени. Тот же самый Георгий добьет в Берлине гитлеровского дракона – худшее бедствие, навалившееся на Россию со времен монгольского нашествия, и многие из тех 30 миллионов человек, что пройдут Великую Отечественную войну в рядах Красной армии, увидят в этом религиозный смысл. Имя святого покровителя маршала Жукова станет одним из тех элементов, вокруг которого начнет складываться культ его личности, особенно среди ветеранов войны. И оно же будет использовано сначала Сталиным, а затем Хрущевым для того, чтобы в 1946-м и 1957-м сбросить его обладателя с Тарпейской скалы советского Капитолия. По мнению большевиков – путчистов, постоянно одержимых страхом быть низвергнутыми в результате другого путча и в каждом военном видевших Бонапарта,  – нельзя безнаказанно называться Георгием Победоносцем.

Вплоть до пятнадцати лет сына Устиньи Артемьевны и Константина Артемьевича будут звать Егором. Став взрослым, он всегда будет отмечать день рождения не 1-го, а 2 декабря. Эта же дата выгравирована и на табличке ниши в Кремлевской стене, где покоится его прах. Различие в датах объясняется введением большевиками 31 января 1918 года нового календаря. Старый, юлианский, отставал от нового, григорианского, на двенадцать дней в XIX веке и на тринадцать в XX. Будущий маршал, родившийся почти на стыке двух веков, неизвестно почему решил, что разница в тринадцать дней ему подходит больше.

В том же декабре 1896 года Владимир Ильич Ульянов, уже лысый и бородатый, но еще не Ленин, отбывает четырнадцатимесячное заключение в петербургской тюрьме за издание подрывной газеты «Рабочее дело». Ему 26 лет. Сидя в одиночной камере, он занимается редактированием своей работы «Развитие капитализма в России» и разрабатывает новые планы для основанной им крохотной группки Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Иосифу Виссарионовичу Джугашвили 18 лет, и он еще не слышал об Ульянове. Сам он пока еще не называет себя Сталиным, а в качестве псевдонима выбирает кличку кавказского бандита, романтического героя из запрещенного романа – Коба. В 1896 году Джугашвили-Коба пишет стихи в общежитии Тифлисской семинарии и участвует в первых тайных собраниях городских рабочих. В этом году семнадцатилетний Лев Давидович Бронштейн учится в гимназии в городе Николаев (на территории нынешней Украины). Будущий Троцкий еще далек от исторического материализма и жадно проглатывает журналы, ведущие непрекращающуюся полемику с марксизмом, такие как «Русское богатство». Будущий нарком обороны Ворошилов старше Жукова на пятнадцать лет, а Тухачевский, один из военных гениев XX века и один из отцов Победы 1945 года,  – на три. У ближайших соратников и конкурентов будущего маршала – Тимошенко, Конев, Василевский и Рокоссовский – разница в возрасте с ним составляет несколько месяцев.

В 1896 году Россия еще не слышала об этих неизвестных пока молодых людях, которые совершат в ее жизни такой переворот, каких было мало в истории человечества. Страна все еще обсуждает случившуюся полгода назад катастрофу на Ходынском поле, отбросившую зловещую тень на династию Романовых. Коронация Николая II обещала стать пышной. На торжества позвали и простых москвичей. Для них устроили огромный буфет на краю расположенного недалеко от Петровского парка Ходынского поля, использовавшегося для учений войск. К 5 часам утра на поле собралось 500 000 человек, оказавшихся в западне на слишком тесном пространстве. Растерянные власти, с чьей стороны эта ошибка была не последней, пассивно наблюдали за происходящим. Возникший слух – дескать, царских подарков на всех не хватит – спровоцировал давку, а затем панику. Началась дикая схватка за то, чтобы выжить. Сразу после трагедии число погибших определили в 1389 человек; раненых было несколько тысяч. По улицам города катили телеги, нагруженные трупами, и растекались массы оборванных, растрепанных людей с расцарапанными лицами: мужчин, женщин, детей. Весь год говорили только о том, что у царя не нашлось ни единого слова сострадания к своим подданным, что вечером того дня, когда произошла трагедия, он, в соответствии с протоколом торжеств, отправился на бал, устроенный в его честь французским послом маркизом де Монтебелло. На какой же планете живет Николай Романов? И каким будет его царствование, кровавое начало которого так зловеще напоминало трагедию, омрачившую торжества в честь бракосочетания Людовика XVI и Марии-Антуанетты?

Ходынская катастрофа, должно быть, вытеснила из разговоров трехсот жителей Стрелковки, когда темы их выходили за рамки повседневных забот, три других важных события уходящего века: сражение с французами под Малоярославцем 24 октября 1812 года, ознаменовавшее начало отступления наполеоновской армии; отмену крепостного права при Александре II в 1861 году и голод 1891–1892 годов в Калужской губернии, погубивший много людей.

Стрелковка была основана в начале XVIII века при Петре Великом для того, чтобы поселить в ней крепостных мастеров с Урала, обладавших ценными для царя-реформатора профессиональными навыками: умением лить пушки. В названии деревни сохранился тот же корень «стрел», что и в глаголе «стрелять». Человек, который обрушит на Берлин залпы 17 000 орудийных стволов, не мог родиться в месте с лучшим названием. К 1896 году от оружейного производства, для которого в лесу жгли уголь, а на многочисленных окрестных речках ставились водяные мельницы, ничего не осталось. Деревня вернулась к своим традиционным занятиям: сельскому хозяйству и разведению скота, приносившим незначительный доход. Этот район известен в первую очередь своими сосновыми лесами, бедными почвами и песчаными дорогами, на которых колесо проваливается на 10 см летом и полностью скрывается в грязи весной и осенью, в период распутицы. Тяжелые природные условия превращали Калужскую губернию в кошмар для впавших в опалу дворян, которых туда по традиции ссылали цари. Губерния вышла из изоляции за два десятка лет до рождения Жукова, когда Калугу с Москвой связала железная дорога, еще больше усилившая притягательность древней русской столицы.

Жуковы: одной ногой уже вне крестьянского мира

Происхождение семьи будущего маршала по отцовской линии темно. Отец, Константин Артемьевич, был подкидышем, отданным на воспитание бездетной вдове Анне Жуковой, жительнице Стрелковки. За свои труды вдова получала из казны три рубля в месяц. Она дала мальчику свою фамилию, очень распространенную в округе: на момент рождения Георгия в Стрелковке жило пять семей Жуковых. Происхождение отчества Артемьевич неизвестно. Эта неясность происхождения по отцовской линии породит совершенно нелепые теории и слухи. Будущий победитель вермахта, спаситель Москвы и Советского Союза не мог быть сыном простого сапожника. А что, если он был отпрыском благородной семьи из Константинополя, священного города, о котором столько мечтали в России? По словам Анны Давыдовны Миркиной, редактора Агентства печати «Новости», принимавшей участие в редактировании «Воспоминаний» Жукова, он в 1960-х годах часто разговаривал с ней об этих слухах. Он любил, рассказывает она, повторять, что, в конце концов, его отец, возможно, был греком; при этом она не знает, шутил он или нет[5 - Огонек. 1988. № 16. С. 12.]. Россия имеет долгую традицию сочинения фантастических знатных родословных своим знаменитым детям. К примеру, еще одного сына сапожника и будущего Верховного главнокомандующего Жукова – Иосифа Джугашвили/Сталина vox populi (глас народа (лат.)  – Пер.) во времена его правления объявил сыном великого русского путешественника Пржевальского и даже – что размениваться по мелочам?!  – сыном царя Александра III.

Согласно исследованиям генеалогиста А.И. Ульянова, которому мы обязаны основными знаниями о семье маршала, Константин родился между 1841 и 1844 годами; более точную дату установить невозможно. Анна, его воспитательница, умерла, когда Константину исполнилось 8 лет. Взятый в обучение сапожником с Угодского завода, он научился его ремеслу и в возрасте 12 лет отправился в Москву, где устроился на работу к известному немецкому сапожнику Вейсу. Спустя полвека его сын Георгий пойдет тем же путем. Как и почти все российские городские ремесленники, Константин сохранил самые тесные связи с родной деревней, Стрелковкой, откуда он в 1870 году взял себе жену, некую Анну Ивановну, которая родила ему двух сыновей, Григория и Василия. Последний умер, не дожив до двух лет, что случалось в царской империи с каждым пятым ребенком, а в крестьянской семье с каждым четвертым. В 1892 году овдовевший Константин решает вновь жениться, и снова на уроженке Стрелковки. Одна из дочерей Жукова, Мария, рассказывает, что слышала от стрелковских старожилов, что дед ее «был худощавый человек с небольшой бородкой, волосами, постриженными в кружок, он отличался подвижностью и живостью… Роста он был среднего, но Устинья казалась выше, так как держалась удивительно прямо, а супруг был сутуловат»[6 - Жукова M.Г. Маршал Жуков – мой отец. 4-е изд. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009. С. 33–34.].

Мать Георгия Жукова, Устинья Артемьевна, родилась 26 сентября 1863 года, в стоящей в 6 км от Стрелковки деревне Черная Грязь, месте, судя по названию, совсем не веселом. Она была первым ребенком в семье Артемия Меркуловича и Олимпиады Петровны. Отметим, что дед и бабка Жукова не имели фамилии, как и многие русские крестьяне, недавно освободившиеся от крепостной зависимости. Не имевшие никакого имущества, почти никогда не покидавшие свою деревню, они не нуждались в фамилии. В конце 1880 годов братья и сестры Устиньи примут фамилию Пилихины, непонятно почему. Будущая мать Жукова в 1885 году вышла замуж за Фаддея Стефановича, тоже бесфамильного крестьянина, который умер четыре года спустя от туберкулеза. Устинья осталась одна с трехлетним сыном Иваном и, чтобы прокормиться, вынуждена была наниматься батрачить к соседям. В конце 1890 года у нее родился сын Георгий, от неизвестного отца[7 - То, что Устинья выбрала для своего сына – будущего маршала – имя Георгий, может объясняться и еще одной традицией, отличной от упомянутой выше: давать имя умершего в раннем детстве ребенка первому из его братьев или сестре, родившихся после него.]. Ребенок умер через несколько месяцев. Судьба единоутробного брата Георгия Константиновича, Ивана, неизвестна.

Константин Артемьевич Жуков женился на Устинье Артемьевне в том же 1892 году, в котором овдовел. Ему было около 50 лет, Устинье шел двадцать девятый год. Жених имел некоторые финансовые сбережения, невеста владела несколькими десятинами земли, на которых выращивались пшеница, овес и картофель. Первый ребенок четы – дочь Мария – родился 20 марта 1894 года; она была старше Георгия на два с половиной года. Их младший и любимый сын Алеша, родившийся 11 марта 1899 года, прожил всего полтора года.

В своих «Воспоминаниях», а также в многочисленных биографиях, написанных для военных канцелярий, Жуков всегда заявлял, что его родители были крайне бедны, и это в советском обществе представляло значительный плюс. Позднее это же станут повторять его друзья, например маршал Баграмян, и даже биографы недавнего времени, в частности Владимир Дайнес. Исследования, предпринятые после распада Советского Союза многими российскими историками, в том числе Борисом Соколовым, показывают, что в действительности Жуковы стояли на социальной лестнице совсем не так низко.

Конечно, земли у семьи было мало; приходилось, как и миллионам других крестьян из губерний Центральной России, заниматься отхожими промыслами в городе или деревне. Отец, работая сапожником в Москве, присылал жене деньги и дважды в год приезжал для участия в важных сельскохозяйственных работах. В 1906 году он окончательно поселился в деревне. Изба Жуковых имела одну комнату с тремя окнами, выходящими на восток; сбоку был пристроен сарай, в котором содержались корова и кобыла, что было совсем немало, поскольку в начале 1900-х годов только одна крестьянская семья из трех владела лошадью[8 - Shanin. Awkward Class. P. 48. Цит. по: Figes O. La Revolution russe. Paris, Denoёl, 2007. P. 159.]. Изба, как и все избы в центре России, должно быть, имела размеры 6 аршин на 9 (приблизительно 40 м

), с огромной двухъярусной печью, земляным полом и соломенной крышей, укрепленной березовыми ветками. По избе бегали куры, а зимой в нее брали теленка. Дождь легко просачивался сквозь солому, и такая изба стояла максимум двадцать лет, если только раньше ее не уничтожал пожар. Дом, в котором родился Жуков, стал добычей огня, и зиму семья была вынуждена жить у соседей.

Если Жуковы жили в нужде и знали тяжелые времена, в частности в голодном 1906 году, все же, несмотря на все трудности, столь живописно расписанные маршалом в его воспоминаниях, они отнюдь не принадлежали к числу нищих бедняков. В семье было только двое детей, тогда как для крестьянских семей того времени нормой являлось пять-шесть. Она ежегодно платила налог: 17 рублей 3 копейки, что было относительно крупной суммой. Согласно налоговым ведомостям, стрелковские сапожники зарабатывали в год по 90 рублей, столько же, сколько извозчики. Семейный доход увеличивался за счет тех средств, что Устинья выручала от продажи бакалейных товаров, возимых ею в Малоярославец и Угодский Завод. Данный род деятельности требовал довольно больших затрат: на кормление лошади, на содержание сбруи и наем крытой повозки. Работа была тяжелой, пишет Георгий Константинович, но «мать была физически очень сильным человеком. Она легко поднимала с земли пятипудовые мешки с зерном и переносила их на значительное расстояние. Говорили, что она унаследовала физическую силу от своего отца – моего деда Артема, который подлезал под лошадь и поднимал ее или брал за хвост и одним рывком сажал на круп»[9 - Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. 1-е изд. М.: АПН, 1969. С. 8.]. На фотографии, сделанной в 1942 году, мы видим Устинью в возрасте около 80 лет; она в черном платье, на голове – платок в горошек. Некрасивое лицо, прозрачные голубые глаза, источающие странную смесь суровости, уверенности и иронии. По словам ее внучки Эллы, она никогда не улыбалась, мало говорила, не интересовалась внучками. Во время войны, после возвращения из эвакуации в 1943 году, она сбежала из роскошной московской квартиры Жуковых на улице Грановского и поселилась на их даче в Сосновке. Она любила в любую погоду сидеть во дворе на скамейке, молча, в одиночестве, положив руки на колени. На фотографии именно руки привлекают внимание: большие, с очень мощными кистями и запястьями. Силу и необычайную выносливость Георгий Константинович унаследовал от матери. Эти качества, наряду с упорством, хладнокровием и храбростью, будут ему наилучшей поддержкой в тяжелых испытаниях Великой Отечественной войны.

Сельская школа, запоздалая культурная революция царизма

Маленький Георгий получил образование благодаря усилиям старого режима, начавшего борьбу с неграмотностью. В период с 1871 по 1911 год количество начальных школ в Российской империи увеличилось в четыре раза, заметно вырос процент грамотных, особенно в деревнях, расположенных ближе к городам. В 1903 году, в возрасте семи лет, Георгий поступил в приходскую школу в Велихове, в полутора километрах от Стрелковки. Создание этого учебного заведения финансировал князь Николай Сергеевич Голицын, генерал от инфантерии и известный военный историк. Школа представляла собой обычную избу с двумя выходами. Возможностью получить основы грамотности воспользовались шесть детей из Стрелковки, что совсем немного для населения в 300 человек, из которых, если основываться на данных о возрастной структуре населения России того времени, минимум 40 % должны были быть моложе двадцати лет. Их мало, но уже и это количество – огромный прогресс, настоящая культурная революция: еще двадцать лет назад в Велихове не было школы. Можно предположительно подсчитать, что около 40 % крестьянских детей получали в 1903 году начальное образование. Таким образом, часть того поколения, к которому принадлежал будущий маршал, имела, по сравнению с предыдущим, новый и весьма сильный козырь.

Георгий просидел за партой три года. Его школьный учитель, деревенский священник, посвящал четверть учебного времени Закону Божьему. В частности, в соответствии с инструкцией Святейшего синода он старался привить своим юным слушателям политико-теологический катехизис, несколько строк из которого мы приводим:

«В(опрос): Как должны мы выражать наше почтение царю?

О(твет): Первое: мы должны быть абсолютно верны царю и готовы отдать за него жизнь. Мы должны безропотно исполнять его приказы и повиноваться властям, назначенным им…

В.: Как должны мы относиться к тем, кто нарушают свой долг перед своим государем?

О.: Они виновны не только перед царем, но и перед Богом».

Какие же знания приобрел Жуков после трех лет, проведенных в церковно-приходской школе? Очевидно, всего лишь научился письму и счету, причем в самом минимальном объеме. В мемуарах маршал вспоминает, что в 13 лет ему требовалась помощь его двоюродного брата Александра Пилихина, чтобы прочесть Конан Дойла. В дальнейшем он несколько увеличил свой культурный багаж, благодаря занятиям на вечерних курсах в Москве, но этот факт является предметом споров, о чем мы расскажем дальше. Первая супруга, Александра Диевна, бывшая учительница, поможет ему усовершенствовать русский язык, так что со временем Жуков станет делать меньше ошибок в письмах, адресованных семье, если верить свидетельству его дочери Эры[10 - Российская газета. 2005. 14 января. Интервью Эры и Эллы Жуковых.]. Уже после войны, во время бесед с писателем Константином Симоновым, Жуков будет вспоминать, как Сталин, диктуя ему приказы, попутно исправлял ошибки в пунктуации, допущенные маршалом, охотно признававшим то, что знания этого грузина в русской грамматике превосходили его собственные[11 - Смирнов С. (рук.). Маршал Жуков, каким мы его помним. М.: Политиздат, 1988. С. 107–108.]. Так что уровень образования Георгия Константиновича был крайне низок, несравнимо ниже уровня образования германских генералов, с которыми ему пришлось воевать, но равным уровню подавляющего большинства его будущих боевых товарищей: Конева, Рокоссовского, Тимошенко, Мерецкова, Малиновского, Новикова и тем более Буденного[12 - Ряд других крупных советских полководцев имели более солидный начальный культурный багаж. Например, Баграмян (р. 1896) получил диплом старшего техника, Тухачевский (р. 1893) окончил Александровское военное училище, Толбухин (р. 1894) был бухгалтером, Ватутин (р. 1901) имел диплом коммерческого училища. Самым образованным был Антонов (р. 1896). Имеется в виду Алексей Иннокентьевич Антонов (1896–1962), генерал армии, член Ставки Верховного главнокомандующего, начальник Генштаба (1945–1946), кавалер ордена Победы (единственный советский военачальник, награжденный этим орденом, не имевший маршальского звания.  – Пер.). Он окончил 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию и был принят на физико-математический факультет университета.]. Письмо последнего, написанное 14 марта 1919 года и адресованное начальнику штаба 10-й армии, дает четкое представление о степени грамотности красных полководцев: девятнадцать орфографических ошибок на шестьдесят одно слово, не говоря уже о синтаксисе, имеющем мало общего с нормами грамматики. Никто из них не знает иностранных языков (только Рокоссовский говорит по-польски, поскольку его отец был поляк)[13 - Двоюродный брат Жукова, Михаил Пилихин, утверждает, что его старший брат Александр учил Георгия немецкому, но мы не смогли найти подтверждений этому факту. Доказанное наличие в библиотеке маршала дорогих книг на немецком языке, купленных (или украденных) в 1945 г., может объясняться их рыночной стоимостью либо символической ценностью как боевых трофеев.]. Все эти люди – крестьяне, рабочие, ремесленники – были оторваны от привычных своих занятий Первой мировой войной, революцией и Гражданской войной – семилетним периодом жестокого насилия, сделавшим из них профессионалов войны, самоучек, вырвавшихся из общей массы и ставших на сторону новой власти, давшей им нечаянный шанс подняться по социальной лестнице.

Если одним из признаков крайней бедности считать неучастие в общественной жизни, Жуковы были не так уж бедны. Константина Артемьевича часто избирали деревенским представителем на волостные сходы, что позволяет предположить – точно этого утверждать нельзя,  – что он был грамотным (Устинья ни читать, ни писать не умела[14 - Жукова M.Г. (рук.). Георгий Жуков. М.: Новатор. С. 279.]). Его сын напишет, что он пользовался большим уважением, «обычно на сходках, собраниях последнее слово принадлежало ему». Как и его отец, Георгий обладал умением заставить себя слушать и убеждать аудиторию, но у него это качество соединялось с холерическим темпераментом, чрезвычайно раздутым самомнением и повышенной возбудимостью. В 1902 году Константин Артемьевич был избран полицейским десятским (низший полицейский служащий); жалованье за отправление этой должности давало ему небольшой дополнительный доход. Мать же имела полезные связи в Москве – ее родной брат Михаил Артемьевич Пилихин, о котором речь пойдет дальше, был известным в Москве меховщиком.

Несмотря на уточнения социального происхождения Георгия Жукова, сделанные нами, он тем не менее и по рождению, и по воспитанию принадлежал к крестьянству, тому самому классу, который, согласно переписи 1897 года, составлял 86 % населения империи. Эта огромная масса людей, совсем недавно и со многими оговорками освобожденных от рабства, была презираема и забыта властью, о чем свидетельствует этот диалог, состоявшийся 22 ноября 1904 года между царем и его министром внутренних дел, князем Святополк-Мирским, который пытался растолковать императорской фамилии суть крестьянского вопроса: «Народ хочет только земли… У него нет никаких прав… Нельзя издавать законы, которыми девять десятых населения не могут пользоваться». Ответ царя, «хозяина земли Русской», как он сам определил свой род занятий в опросном листе переписи: «Перемен хочет только интеллигенция. Народ же ничего не хочет»[15 - Исторические записки. № 77; Святополк-Мирская. Дневник 1904–1905. С. 259.].

Идеальное детство… для советской пропаганды

Описанию детства и отрочества маршал Жуков посвятил более тридцати страниц в своих «Воспоминаниях», которые являются для нас основным источником информации о его юности. Эти страницы он обдумывал и записывал между 1958-м, сразу после своей отставки, и 1965 годами. Окончательная редакция происходила между 1965-м, после подписания 18 августа договора на издание воспоминаний с Агентством печати «Новости» (АПН), и 1969 годом, когда книга вышла в свет. АПН предоставило Жукову редактора, Анну Давыдовну Миркину, в задачу которой входило помочь маршалу написать книгу. Также молодая женщина должна была убеждать его принимать правку, вставки и купюры, навязываемые военным отделом ЦК КПСС. Хождения между Жуковым и его цензорами, державшими прямую связь с генеральным секретарем Леонидом Брежневым, продолжались три изнурительных, по оценке самой Миркиной, года. Первоначальный текст рукописи был в значительной мере восстановлен при десятом издании, вышедшем в 1990 году, когда советская система уже рушилась. Тогда стало очевидно, что около ста страниц было вырезано или же, напротив, навязано маршалу цензурой. В целом сравнение различных изданий служит биографу важным источником для анализа, но страницы, посвященные детству, брежневская цензура практически не трогала из-за их слабой политической окрашенности. Однако возможно, и даже вероятно, что их, редактируя, «пригладила» Миркина.

Есть все основания усомниться во многих местах маршальского рассказа. Так, в нем слишком уж красиво расписана политическая сознательность юного Георгия, в полном соответствии с советскими канонами воспитания масс. Что мы узнаём из первой главы «Воспоминаний»? Что Жуковы были крайне бедны – мы видели, как все обстояло на самом деле. Что его отец был жертвой царского режима: «Я не знаю подробностей, но, по рассказам отца, он в числе многих других рабочих после событий 1905 года был уволен и выслан из Москвы за участие в демонстрациях». И далее: «В 1906 году возвратился в деревню отец. Он сказал, что в Москву больше не поедет, так как полиция запретила ему жительство в городе, разрешив проживание только в родной деревне»[16 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 8, 14.]. Рассказ пересекают архетипические фигуры, присутствие которых тем более любопытно, что они не всегда органично вплетаются в рассказ, как будто они вписаны другой рукой, очевидно, рукой Миркиной, искушенной в тонкостях советских правил написания книг. Среди обязательных в черно-белом мире былого СССР был Ленин, о котором отец и товарищи Георгия «слышали» в 1905 году; а также кулак, эксплуатировавший несчастных стрелковских крестьян, и дядюшка Пилихин, жуликоватый хозяин, суровый и жестокий эксплуататор детей. Наконец, когда надо привести правильное суждение или мнение, в нем четко слышится голос рабочего-скорняка Колесова, энергично развивавшего политическое сознание юного подмастерья Георгия, жадно его слушавшего.

Итак, что нам известно о политических настроениях отца Георгия? Быстро разберемся с Лениным, чье имя он якобы слышал в те времена и который вместе с юной большевистской фракцией Социал-демократической партии сыграл ничтожно малую роль в событиях революции 1905 года. Практически невероятно, чтобы имя Ульянова стало известно в Стрелковке до 1917 года. Фактически, для огромного большинства русских имя и фигура Ленина станут известными только в сентябре 1918 года, после покушения, совершенного на него Фани Каплан. Если участие отца Жукова во всеобщей забастовке в декабре 1905 года возможно, то запрет на его проживание в Москве не находит подтверждений. В архивах московской полиции и судов об этом нет никаких сведений.

Возможно, Константин Артемьевич вернулся в Стрелковку по более прозаическим – экономическим – причинам. Беспорядки 1905–1906 годов вызвали резкий рост безработицы. Также возможно – и Жуков сам высказывает это предположение,  – что супруга попросила его остаться в деревне, чтобы она могла распоряжаться всеми заработанными им деньгами, а не одним, двумя или тремя рублями в месяц, которые он присылал ей, когда шил сапоги в Москве. Пристрастие отца Жукова к выпивке, признаваемое сыном, также могло побудить мать настаивать на его возвращении домой.

С дядей Пилихиным, братом своей матери, Георгий познакомился в июле 1908 года. Ему было 12 лет, он только что окончил приходскую школу. Пришла пора, как это сделал до него отец, покинуть родной дом и учиться ремеслу. Но где и какому? И тут мать выкладывает свой самый сильный козырь: она предлагает отправить сына учиться ремеслу в мастерской ее брата, Михаила Артемьевича. Его маленькая меховая мастерская преуспевает, жалованье он платит высокое – в сравнении со стрелковскими сапожниками,  – дальнейшее трудоустройство гарантировано. Дядя без возражений соглашается помочь старшей сестре, на которую поразительно похож внешне и с которой, как показывает его жизнь, у них была такая общая черта, как стремление своим трудом выбиться в люди.

Георгий рассказывает о прощании с матерью, трогательном своей нежностью и пониманием того, что детство закончилось. В нескольких строках старый маршал заново переживает страдания, которые испытывал в тот момент, когда маленьким мальчиком прощался с горячо любимым им образом жизни. Он вспоминает о своих походах по влажным березовым рощам, по большому липовому лесу в Величкове, куда деревенские ребята, все в простых рубахах, босоногие или в лаптях, ходили компаниями собирать ягоды и грибы. С утра до ночи он проводил время вне дома, на берегах бесчисленных ручьев бассейна Протвы, где умело и с большим азартом ловил рыбу. Любовь к этому занятию он сохранит до конца жизни. Половой из трактира водил его на охоту: зимой на зайца, летом на уток – еще одна его страсть, с которой он расстанется лишь в преклонном возрасте. Он катался на коньках по замерзшим Угодке и Протве и на лыжах с Михалевых гор, большую часть времени будучи свободным, ни у кого не спрашивая разрешения и ни перед кем не отчитываясь, как жило большинство стрелковских мальчишек. Но ребенок, выросший на воле, на природе, должно быть, часто переходил рамки дозволенного, за что получал крепкую взбучку от отца. Тот требовал, «чтобы я просил прощения», напишет он, и мы ясно видим на лбу подростка упрямую морщинку, так знакомую по его фотографиям в зрелом возрасте. «Но я был упрям и, сколько бы он ни бил меня,  – терпел, но прощения не просил»[17 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 13.]. Однажды отец так сильно выпорол его, что он несколько дней жил в зарослях конопли, не решаясь вернуться домой, но прощения так и не попросил. У Жукова были и другие случаи проявить свое упрямство. Должно быть, маршал сильно расстроился, когда в ноябре 1941 года немецкие войска полностью разрушили Стрелковку, в том числе и семейный дом. К счастью, за несколько дней до этого он успел эвакуировать мать, сестру Марию и племянницу Анну.

Неправдоподобно злой дядя

Георгий приехал в Москву осенью 1908 года, став еще одной маленькой капелькой в огромном крестьянском море, ежегодно выплескивавшем в город десятки тысяч новых жителей. Через пятьдесят пять лет маршал посвятит этому приезду весьма живописные страницы – редкий случай для мемуаров советских руководителей. Первые же строчки описания выдают его слабость – гурманство: «Возле трактира, несмотря на ранний час, шла бойкая торговля сбитнем, лепешками, пирожками с ливером, требухой и прочими яствами, которыми приезжие могли подкрепиться за недорогую цену»[18 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 18.]. Москва с ее 1,6 миллиона жителей занимала девятое место по численности населения среди тогдашних мегаполисов. После трех лет революции, репрессий власти, террористических актов и смертных казней в городе установился мир, и он продолжил свой бурный рост, которым отмечено предыдущее десятилетие. Георгий попал на огромную стройку, где перекрещивались железнодорожные и трамвайные пути, где в несколько недель вырастали дома для рабочих и заводские корпуса. По роскошным центральным улицам, Арбату и Тверской, разъезжали первые автомобили, на километры тянулись телефонные провода. «Я никогда не видел домов выше двух этажей, мощеных улиц, извозчиков в колясках с надутыми шинами… Не видел я никогда и такого скопления людей на улицах»[19 - Там же. С. 19.]. В городе уже было два десятка улиц с электрическим освещением. Первого октября был открыт Народный университет, слушателями которого могли стать все, даже не имеющие аттестата о среднем образовании – заметное событие в николаевской России. В 1909 году городская дума ввела бесплатное четырехклассное начальное образование. Она гордилась дюжиной больших публичных библиотек. Социальная и интеллектуальная модернизация России, какой бы запоздалой и неполной она ни была, становилась реальностью. А вот политическая система оставалась архаичной.

Но всеми этими благами городской цивилизации Георгий не пользовался, потому что, если верить его рассказам, жил в каторжных условиях, вроде тех, что описывал Диккенс. Ученик вставал в 6 часов и никогда не ложился раньше 23 часов. Он постоянно получал побои от хозяина, хозяйки и мастера, обучающего его ремеслу. Мальчик жил в грязи, в темноте, среди вони сушащихся кож, спал на полу, как собака. Он даже становился свидетелем садистского зрелища: когда рабочие по приказу хозяина начинали бить друг друга прутьями, предназначенными для выбивания кож, а хозяин, этот страшный Пилихин, подбадривал их криками. Единственным светлым пятном в этом аду был Александр (Саша) Пилихин, старший сын дяди и, следовательно, двоюродный брат Георгия. Мальчики были одногодками и подружились. Саша давал кузену читать книги. «Мы взялись за дальнейшее изучение русского языка, математики, географии и чтение научно-популярных книг. Занимались обычно вдвоем, главным образом когда не было дома хозяина и по воскресеньям. Но как ни прятались от хозяина, он все же узнал о наших занятиях. Я думал, что он меня выгонит или крепко накажет. Однако против ожидания он похвалил нас за разумное дело. Так больше года я довольно успешно занимался самостоятельно и поступил на вечерние общеобразовательные курсы, которые давали образование в объеме городского училища»[20 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 22.].

«Хозяин»… Жуков ни разу не называет его «дядя» или «дядя Миша». Вероятно, используемое им слово точно отвечает классовой ненависти, бывшей в Советском Союзе в большом почете, но оно, возможно, не совсем точно выражает отношения и чувства мальчика к родственнику. Также можно заметить в этом месте «Воспоминаний» реминисценцию автобиографической книги «В людях» Максима Горького, которого Жуков читал и перечитывал. Алчный, жестокий садист-хозяин Горького не получает от писателя имени, точно так же и дядюшка Пилихин от своего племянника, и все отношение мемуариста к нему отражает его классовый подход в мире, где хорошим и плохим человек считался в зависимости от своего места в производственных отношениях.

В действительности в этом рассказе об обучении ложно все или почти все. На самом деле дядюшка-«палач» всегда ставил племянника в выгодные условия. После всего двух лет учения он перевел Георгия в магазин – привилегированное место, где юноше не приходилось зависеть от мастера. Через два года он взял его с собой в качестве экспедитора на крупную Нижегородскую ярмарку, а затем на Урюпинскую, хотя должен был бы взять наиболее опытного своего приказчика. Георгий признаёт, что в тот год «у меня в подчинении было три мальчика-ученика». По воскресеньям вся семья Пилихиных, включая их стрелковского племянника и кузена, ходила в кремлевский Успенский собор слушать тамошний хор. В 1911 году, в возрасте 15 лет, Георгий стал развозить меха по Москве – новое повышение,  – а рабочие стали уважительно называть его Георгием Константиновичем – верный знак того, что на него смотрели как на члена семьи хозяина.

В своих мемуарах младший из Пилихиных, Михаил, вспоминает веселую семью, ухоженных детей, дружбу между двоюродными братьями и уличает своего знаменитого кузена-мемуариста в неправде. Он рассказывает, что Егора не за что было наказывать, потому что он был исполнителен, скорее тот находился в мастерской в привилегированном положении. Каждый год мастера уезжали на Рождество к себе в деревни на две недели и на два месяца летом, чтобы помогать в сельскохозяйственных работах, и Георгий Константинович тоже[21 - Александров И. Маршал Жуков, полководец и человек. М.: АПН, 1988. Т. 1. С. 17; Жукова М.Г. Георгий Жуков. С. 267.]. Многие предприятия считались с этими привычками своих работников и на данный период прекращали работу. «В 1911 году отец взял меня из школы на свое предприятие в ученики на четыре года на тех же условиях, как и других учеников,  – продолжает Михаил Михайлович,  – Георгий Жуков взял надо мной шефство. […] Георгий был иногда довольно требователен и подчас не терпел возражений. […] Бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник. […] Егор спал на полатях с братом Александром, ел вместе со всеми за одним столом, и доставалось нам всем от отца одинаково»[22 - Александров И. Указ. соч. С. 18.]. По воспоминаниям сестры Михаила и Саши, Анны, Георгий называл ее отца дядя Миша.

Есть и другие факты, опровергающие легенду о несчастном и забитом ребенке-рабочем. В 1912 году дядя Миша по случаю окончания срока ученичества подарил племяннику целый гардероб: два пальто, костюм-тройку, ботинки, белье и некоторую сумму денег. Он нанял его на работу и положил очень неплохое жалованье: 25 рублей в месяц (18, утверждает Жуков в «Воспоминаниях»). Сравним это с 90 рублями, которые отец Жукова зарабатывал трудом деревенского сапожника за год. Дядя предложил юноше остаться у него «на полном пансионе», но Георгий, сначала согласившись, потом все-таки выбрал независимость. Предположительно, в начале 1913 года он поселился в буржуазном доме на пересечении Тверской и Охотного Ряда, в самом шикарном районе Москвы. За 3 рубля в месяц он снимал койку у вдовы Малышевой. Отдельная кровать! Настоящая роскошь в городе, страдающем от острого жилищного кризиса, когда большинство рабочих спят на деревянных нарах в бараках, не имея иного постельного белья, кроме собственного грязного пальто.

Есть фотография, сделанная в том же году, где Георгий с его учеником и двумя кузенами, Михаилом и Сашей. Георгий сидит в кресле, спина прямая, взгляд излучает уверенность и властность. На ногах сверкающие лаком штиблеты, прекрасно отутюженная складка на брюках, безукоризненно натянутые гетры. Как и на его двоюродных братьях, на нем костюм-тройка (подарок дяди), сорочка с крахмальным воротничком, галстук. Прическа «на польский манер», то есть с косым пробором и с ниспадающей на лоб челкой, контрастирует с прической ученика – традиционной, мужицкой, с пробором посередине. Будущий маршал Красной армии выглядит как представитель в значительной степени обуржуазившейся московской рабочей аристократии. По одежде и внешнему виду трудно понять, кто из изображенных на снимке молодых людей сын, а кто племянник хозяина. Если бы не война 1914 года, Жуков наверняка стал бы меховщиком, хозяином собственного дела. С его энергий и умом, да при помощи дяди, он непременно добился бы успеха. Он стал бы таким же грубым и требовательным хозяином для своих рабочих, каким грубым и требовательным командиром стал для солдат.

На другом снимке[23 - Никоноров А.В. Великий полководец Маршал Жуков, исследование жизни и деятельности. (рук.). Т. 1. М.: Локус Станди, 2010. С. 17.], датируемом 1913 или 1914 годом, запечатлены все Пилихины, снявшиеся в ателье фотографа, на фоне драпировок и зеленых растений. Отец, лысый и бородатый, сидит, весело улыбаясь. Его супруга с суровым лицом стоит напряженная, одетая в платье с бархатной отделкой. По бокам родителей и их четверых детей стоят двое слуг. Георгий Константинович, при галстуке, в костюме, держит за руку свою двоюродную сестру Анну. Его двоюродный брат Александр стоит немного в стороне, в непринужденной позе, с немного презрительным выражением лица. Эта фотография, еще ярче, чем предыдущая, подтверждает: Жуков – полноправный член семьи Пилихиных.

В 1912 году произошло событие, о котором не упомянуто в «Воспоминаниях», но которое не могло не наложить своего отпечатка на молодого человека. Его мать, которую он очень любил, тяжело заболела. Она приехала в Москву к брату. По воспоминаниям Михаила Пилихина, его отец на целый месяц оставил ее в своем доме и оплатил операцию, спасшую ей жизнь. Летом Георгий получил разрешение проводить Устинью в Стрелковку. И это называется плохим обращением? Можно предположить, что данный эпизод не вошел в мемуары маршала, потому что не вписывался в созданный в них образ хозяина, каким он должен был быть в советском литературном произведении. Добавим, что Михаил, младший из двоюродных братьев Жукова, должен был по меньшей мере обидеться за портрет своего отца, представленный советским читателям. Очевидно, он высказал Георгию свое мнение об этом, когда тот в 1969 году, после выхода «Воспоминаний», пригласил его доживать свой век вместе с ним. Родственники виделись каждый день, вместе охотились и рыбачили – дополнительное свидетельство привязанности Жукова к Пилихиным. Добавим, что однажды, ради того, чтобы помочь Пилихиным, Жуков совершил поступок, который мог стоить ему карьеры, если не большего. Стал бы он это делать, если бы дядя и тетя действительно дурно с ним обращались? В 1930 году, в период коллективизации, власти Черной Грязи конфисковали у Ольги Гавриловны, вдовы дяди Михаила, дом, переселив ее с семьей во флигель. Жуков, бывший в тот момент командиром полка, написал письмо местным коммунистам с просьбой не зачислять гражданку Пилихину в категорию кулаков, что означало для нее гражданскую смерть. Жуков знал, что письмо попадет в органы госбезопасности и навсегда ляжет в заведенное на него досье. Очевидно, письмо красного командира произвело впечатление на большевиков Черной Грязи, и те вернули дом, но не скот. В 1934 году, после смерти Ольги, семья Пилихиных все-таки была изгнана из своего дома, и в этот раз Жуков ничем не смог помочь.

Суровый юноша в суровом мире

В воспоминаниях Пилихина, как и в описаниях военной биографии Жукова, образ молодого Георгия предстает не таким, каким маршал описывает себя в своих мемуарах: трудолюбивым, спокойным юношей, интересующимся политическими вопросами. Анна, двоюродная сестра Георгия, вспоминает о нем как о драчуне с горячей головой, не любившем разглагольствовать и отвечавшем ударом на удар. В этом нет ничего удивительного. Русский крестьянин известен – и внушает страх – своей склонностью к насилию и равнодушием к человеческой жизни, то есть тем, в чем будут упрекать полководца Жукова. В статье о русском мужике, вышедшей в Берлине в 1922 году, Горький так описывает свой ужас перед русским насилием: «Я думаю, что русскому народу исключительно – так же исключительно, как англичанину чувство юмора,  – свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли… В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. […] Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне. […] Детей бьют тоже очень усердно. […] Вообще в России очень любят бить, все равно – кого. „Народная“ мудрость считает битого человека весьма ценным: „За битого двух небитых дают, да и то не берут“»[24 - Горький М. О русском крестьянстве. Берлин: Изд-во И.П. Ладыжникова, 1922.].

Сам Георгий описывает, что на Урюпинской ярмарке ударил палкой по голове приказчика, который избивал его. Удар оказался таким сильным, что тот потерял сознание. Решив, что убил его, Георгий сбежал и спрятался. Он только через несколько дней вернулся к дяде, который его простил. Со своей стороны, Михаил Пилихин рассказывает, что в 1912 году, в Стрелковке, Георгий слишком активно использовал успех, который имел у девушек благодаря своему умению танцевать. Жених одной из них, Мани Мельниковой, приревновав ее к Георгию, пригрозил ему револьвером. Георгий выбил оружие из руки соперника и поколотил его. Он также был сильно влюблен в некую Нюру Синельщикову. Узнав о скорой свадьбе своей красавицы, он, как безумный, бродил по улочкам Стрелковки, повторяя: «Нюрка, что ты сделала?!» Друзьям с большим трудом удалось привести его в чувство. Вся его солдатская жизнь подтвердит эту любовь к физическому противостоянию, эту склонность к внезапным вспышкам гнева. Жуков был столь же груб, сколь самоуверен, столь же импульсивен, сколь тщеславен. Русская привычка к оплеухам и кулачным ударам практиковалась на всех уровнях Советской армии. В отличие от своих коллег Жуков не избивал подчиненных. Его «специализацией» были публичное унижение и упражнения в грубой словесности, которые становились тем оскорбительнее, чем более высокий ранг занимал его визави.

Был ли Георгий Жуков тем образцовым самоучкой, столь дорогим большевистской идеологии? В своей автобиографии, написанной в 1938 году, он указал, что в Москве проучился пять месяцев на вечерних курсах, которые не окончил из-за нехватки средств. Он заявил, что сдал экзамены за четвертый класс школы только в 1920 году, для поступления на кавалерийские курсы. В 1948 году, при переводе его в Уральский военный округ, версия меняется: Жуков приписывает себе один год обучения в городе, на вечерних курсах, и сдачу экзаменов; эта же версия присутствует и в его «Воспоминаниях». Он путает даты: якобы экзамены за четвертый класс он сдавал в 1908 году, что совершенно невозможно, поскольку в Москву он приехал только в сентябре этого года. В «Воспоминаниях» он исправляет ошибку: 1908 год превращается в 1911. Первая версия, та, что появилась в 1938 году, очевидно, правильная: кто стал бы врать армейским политорганам в разгар сталинского Большого террора, когда малейшая ложь могла вызвать серьезные подозрения и почти немедленно стать основанием для начала следствия? С другой стороны, зачем Жукову было выдумывать, будто он сдавал экзамены в 1920 году, если армейским политическим органам или НКВД это легко было проверить по архивам Рязанской кавалерийской школы?

В таком случае почему он бросил вечерние курсы? Из-за отсутствия средств, написал он в 1938 году. Но его жалованье позволяло ему оплачивать учебу начиная с 1912 года. Объяснение Михаила Пилихина выглядит более правдоподобным: Георгий «стал с Александром ходить в театры, кино, по концертам». Молодой человек пользовался своей независимостью, предпочитал наслаждаться радостью и оживлением, царившими в Москве, а не сидеть над книжками, что, впрочем, не помешало ему позднее жадно и много читать. Немаловажный факт: он влюбился в Марию Малышеву, дочь своей квартирной хозяйки, девушку, стоявшую выше его на социальной лестнице, поскольку ее мать владела недвижимостью в центре Москвы. Роман был серьезным, и на лето 1914 года уже назначили свадьбу, но ветер Истории помешал Георгию Жукову реализовать его планы, бросив в первый в его жизни катаклизм.

Война!

1 августа 1914 года Германия объявила войну России. В 7 часов вечера посол Пурталес вручил соответствующую ноту российскому министру иностранных дел Сазонову в ходе не столько воинственной, сколько сентиментальной сцены, полной предчувствий грядущей катастрофы. «Я никогда не мог подумать, что мне придется покинуть Петербург при таких условиях»,  – закончил свою речь немец и, в крайнем волнении, прослезившись, обнял своего визави. Возможно, в этот момент Сазонов вспомнил строки, написанные за шесть месяцев до того бывшим министром внутренних дел Петром Николаевичем Дурново, оказавшиеся пророческими:

«…В случае неудачи [в войне], возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть,  – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.

Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению»[25 - Опубликовано в 1922 г. газетой «Красная новь». В своей книге «Русская революция» Ричард Пайпс пишет по поводу этого документа: «Не будь столь несомненно его происхождение, можно было бы заподозрить позднейшую подделку» (Русская революция. M.: РОССПЭН, 1994. Т. 1. С. 239).].

С самого начала войны на Россию, вынужденную сражаться с тремя противниками: Германией, Австро-Венгрией и Турцией, вступившей в войну 29 октября,  – обрушились дурные вести. В конце сентября стало известно, что две ее армии, вступившие в Восточную Пруссию, потерпели унизительное поражение. Командующий одной из них, генерал Самсонов, застрелился; командующего другой, имевшего немецкие корни,  – Ренненкампфа – обвиняли в измене. К концу года кайзеровские войска стояли всего в 80 километрах от Варшавы. Около 1,8 миллиона русских солдат и офицеров было убито, ранено, пропало без вести и взято в плен: почти половина обученных военнослужащих, которыми страна располагала летом 1914 года… Пошли слухи о нехватке оружия, боеприпасов, о том, что раненые умирают десятками тысяч из-за отсутствия ухода и лечения. Боевой дух войск падал. В прифронтовой полосе участились грабежи. Генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего Данилов сообщал руководству о резком всплеске количества случаев членовредительства и дезертирства. На улицах Москвы и Санкт-Петербурга появились первые инвалиды войны. В своих мемуарах Жуков вспоминает об этом зрелище, мало способствовавшем поддержанию воинственного духа.

Как воспринял начавшуюся войну молодой рабочий-скорняк? Его поразили два события, которые он объясняет проявлениями шовинизма. «Начало Первой мировой войны запомнилось мне погромом иностранных магазинов в Москве»[26 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 28.]. В первую очередь, громили немецкие и австрийские магазины. В городе в то время проживало 7500 немцев, в огромном большинстве – российских подданных, выходцев из прибалтийских губерний и с Поволжья. Их значение в экономической жизни намного превосходило их численность; их двуязычие часто позволяло возглавлять филиалы предприятий, пришедших на российский рынок за предшествовавшие двадцать лет. После объявления войны антинемецкие инциденты произошли в Санкт-Петербурге. Посольство Германии на Мариинской площади было разгромлено. Многие видные фигуры, вроде ориенталиста Вильгельма Вильгельмовича Струве, спешили русифицировать свои немецкие имена – последний превратился в Василия Васильевича. Сам царь приказал переименовать свою столицу, ставшую отныне Петроградом.

В Москве первые немецкие погромы прошли в октябре 1914 года. Быстрое вмешательство полиции позволило ограничить ущерб несколькими кондитерскими и булочными; 21 человек был арестован. Вторая волна насилия случилась 26 мая 1915 года. Действительно ли она была организована полицией, как о том свидетельствует Джунковский[27 - Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 2. С. 560–567.], начальник Корпуса жандармов? Если их спровоцировали слухи об отравлении городской воды агентами кайзера, то истинную причину беспорядков следует искать в решении Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, открывшего широкомасштабную охоту на шпионов и приказавшего депортировать во внутренние районы страны 3,5 миллиона евреев и прибалтов, скопом заподозренных в шпионаже в пользу противника. В Москве разгромлены магазины, считающиеся немецкими. Прохожих с германской внешностью – то есть, попросту, хорошо одетых – останавливали, избивали, грабили. Толпа ругала «царицу-немку», требовала заточить ее в монастырь. Перед Кремлем раздавались призывы к свержению Николая II. Ксенофобские эксцессы, за которыми скрывалась растущая враждебность к царю и его окружению, прекратились только через четыре дня после вмешательства армии, которая убила и ранила по меньшей мере 50 погромщиков. Очевидно, последние события и имел в виду Жуков, но ошибся в датах.

Второе событие лета 1914 года, отраженное в «Воспоминаниях», касалось Георгия напрямую. Его двоюродный брат и лучший друг Саша Пилихин решил идти добровольцем на фронт и звал его с собой. «Вначале мне понравилось его предложение, но все же я решил посоветоваться с Федором Ивановичем [Колесовым] – самым авторитетным для меня человеком». Ответ рабочего, который, само собой, читает «Правду», содержит идеологическую направленность, которую маршал хотел придать рассказу о своей юности: «Мне понятно желание Александра: у него отец богатый, ему есть за что воевать. А тебе, дураку, за что воевать? Уж не за то ли, что твоего отца выгнали из Москвы, не за то ли, что твоя мать с голоду пухнет?.. Вернешься калекой – никому не будешь нужен»[28 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 29.]. В этом эпизоде присутствует все, что высокопоставленный советский военачальник должен был сказать о той войне: ленинское определение ее характера как империалистической, не высказанный открыто, но подразумевающийся лозунг «У пролетариев нет отечества», легенды о политически активном отце, якобы высланном из Москвы в 1905 году, и о крайней бедности семьи. Как мать могла умирать с голоду, если сын зарабатывал по 25 рублей в месяц? Когда маршал писал эти строки, данное противоречие не бросилось ему в глаза. А они могли быть написаны только им или Миркиной, поскольку в не правленном цензурой варианте «Воспоминаний» Колесову приписываются те же самые слова. «Эти слова меня убедили, и я сказал Саше, что на войну не пойду. Обругав меня, он вечером бежал из дому на фронт, а через два месяца его привезли в Москву тяжело раненным[29 - Жуков Г.К. Указ. соч. С. 29.].

Вот так Георгий, просвещенный марксистско-ленинским учением, преподаваемым ему рабочим Колесовым, избежал идеологической ловушки, расставленной ему двоюродным братом, этим мелкобуржуазным шовинистом, спешившим защищать свои классовые интересы. Вполне возможно, что этот Колесов действительно был большевиком. К 1914 году ленинская партия установила свой контроль над крупнейшими московскими профсоюзами, а «Правда» выходила тиражом в 40 000. Но, чтобы услышать аргументы Колесова, чтобы отказаться от предложения Саши – друга и двоюродного брата, Георгий должен был иметь по-настоящему развитое политическое сознание. Интересовался ли он политикой в 18 лет? Никаких подтверждений этому не имеется. В своих «Воспоминаниях» он утверждает противоположное: «В то время я слабо разбирался в политических вопросах»[30 - Там же. С. 28.]. Во всех местах, где говорится о политике, чувствуется фальшь. В действительности, как признаёт Жуков, «скорняки отличались тогда своей аполитичностью. […] Мастер-скорняк жил своими интересами, у каждого был свой мирок»[31 - Там же. С. 43.]. У нас нет никаких оснований думать, будто Георгий Жуков отличался в этом от своих коллег и что его отказ пойти на фронт добровольцем в 1914 году имел под собой политические мотивы, поскольку у нас нет абсолютно никаких подтверждений того, что он в то время проявлял хоть какой-то интерес к политике или военному делу либо был движим интернационалистскими побуждениями. Логичнее предположить, что он сохранил ту огромную настороженность к войне и армии, что существовала у мужика. Летом 1914-го в России было немало бурных проявлений патриотизма, но лишь со стороны образованных слоев в крупных городах. В деревнях же, напротив, были равнодушие, непонимание и фатализм. Д. Оскин, один из редких летописцев этой войны, описывавший ее с крестьянской точки зрения, передает, что семейные мужики приходили на призывные пункты в полной депрессии, остальные были мрачными и молчаливыми. Эти подавленные люди подняли бунты, разгромив в тридцати одном округе сотни складов спиртного, закрытых по распоряжению правительства. Под воздействием алкоголя они штурмовали вокзалы, магазины и даже частные дома. В докладе министра иностранных дел указывается, что по дороге на фронт солдатами было убито 225 человек, в том числе 60 полицейских. Брошенный режимом клич «За веру, царя и Отечество!» не вызывал трепета в душе молодого скорняка, который продолжал вести жизнь простую, но уже лучшую, чем жизнь его родителей.

Молодой человек, не рвущийся идти воевать

Действительно ли Саша был мелким буржуа и шовинистом, в чем его подозревал двоюродный брат? Его последующий жизненный путь, о котором Георгий умолчал, опровергает это предположение. А ведь он вел себя политически правильно, и будущему маршалу не следовало бы его стыдиться, совсем наоборот. Саша был ранен на фронте, как пишет Жуков, но не через два месяца после прибытия туда. И вернулся он отнюдь не инвалидом. Из воспоминаний его брата Михаила мы знаем, что старший из Пилихиных вышел из военного госпиталя в ноябре 1917 года и отправился долечиваться к матери, в Черную Грязь, неподалеку от Стрелковки, и пробыл там до 1918 года, а потом добровольцем пошел… в Красную армию. Он погиб под Царицыном, будущим Сталинградом, сражаясь против белых. Зачем Жуков придумал эту инвалидность – несовместимую с его возвращением на фронт в 1918 году? По той же причине, по которой умолчал о вступлении двоюродного брата в Рабоче-крестьянскую Красную армию: чтобы не разрушать целостность идеологически окрашенного описания своих детства и юности. История о кузене, вернувшемся калекой, провоевав всего два месяца, выдумана исключительно для подтверждения слов рабочего Колесова о характере Первой мировой войны. Возможно, Георгий также хотел избежать параллелей между его поведением и поведением Саши. Из двух двоюродных братьев один продолжает готовиться к свадьбе с выгодной невестой Марией Малышевой, а другой тем временем идет на фронт, где проведет три года и будет тяжело ранен. Жуков, как и огромное большинство русских людей того времени, не был заражен воинственным патриотизмом и не считал, что судьба матушки-России зависит от исхода Первой мировой войны. Его поведение контрастирует и с поведением его будущего друга, Ивана Баграмяна, который, будучи моложе его на один год, в 1915 году пошел воевать добровольцем. Конечно, мотивацию Баграмяна, отправившегося сражаться с турками, как раз в это время учинившими резню его соплеменников-армян, понять легко. Но ведь и другие будущие соратники Жукова пошли в 1914 году на фронт добровольцами: русские Павел Батов, Родион Малиновский и Александр Василевский и полурусский-полуполяк Константин Рокоссовский.

Наконец, в первом издании жуковских мемуаров обойден молчанием еще один эпизод, разрушающий выдумки о тяжелом детстве. Михаил Пилихин в своих воспоминаниях рассказывает, что его отец, дядя Миша, предложил Георгию помощь в уклонении от призыва в армию. Георгий, по словам Михаила, отказался. Зачем надо было умалчивать о предложении дяди и собственном решении, которое свидетельствует только на пользу тому, кто его принял?

Ответ, очевидно, заключается в огромной сумме, которую стоило в то время фиктивное медицинское свидетельство, освобождавшее от службы в армии. Выходит, дядя, чей сын воевал на фронте, так сильно любил племянника, что готов был пойти на большие финансовые жертвы, чтобы избавить того от той же участи. Подобное признание было бы подобно мощному заряду динамита, на клочки разносящему сказку о дяде-эксплуататоре с каменным сердцем.

Неужели Жуков так легко принес в жертву идеологии память о дяде, который так много для него сделал? Все не так просто. В десятом издании «Воспоминаний», вышедшем в 1990 году, восстановлен абзац, вырезанный цензурой в 1969 году: «Мой хозяин, ценивший меня по работе, сказал: «Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой». Я ответил, что вполне здоров и могу идти на фронт. «Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?» Я сказал, что по своему долгу обязан защищать Родину. На этом разговор был закончен и больше не возникал»[32 - Жуков Г.К. Указ. соч. 10-e изд. М.: АПН, 1990. С. 63–64.]. Значит, о целостности идеологически выверенного рассказа о юности Жукова больше беспокоились Миркина или цензурный комитет, чем он сам.

Весной 1915 года положение России ухудшилось. Ни на фронте, ни на складах не было снарядов. Поэтому, когда немцы 19 апреля перешли в наступление возле Горлице, на юге Польши, они без труда прорвали русские позиции. Фронт рухнул, словно карточный домик. Русская армия начала «великое отступление» на восток. Были оставлены Галиция, Польша, Литва, Курляндия. Почти миллион солдат и офицеров были убиты, еще миллион с лишним попали в плен. Союзников удивлял не столько масштаб потерь – их собственные были не меньшими,  – а та легкость, с которой великий князь Николай Николаевич к ним относился. «Мы счастливы,  – заявил он генералу Лагишу, руководителю французской миссии,  – принести такие жертвы ради наших союзников»[33 - Knox A. With the Russian Army. Londres. Hutchinson & Co, 1921. P. 90.]. Жуков совершенно не упоминает об этих потерях, хотя во время Первой мировой войны цифры их широко использовались большевистской пропагандой. Еще бы! Ведь когда он будет одним из высших начальников Красной армии, за первые шесть месяцев войны в 1941 году она потеряет около 5 миллионов солдат и 45 000 офицеров! В два или три раза больше, чем царская армия.

Лето 1915-го в России время хаоса. Дезертиров считают уже на десятки тысяч. Дороги забиты миллионами беженцев: поляков, белорусов, евреев. Альфред Нокс, британский военный представитель при Ставке Верховного главнокомандующего, наблюдал за двигавшимся на восток бесконечным людским потоком; тысячи людей умирали от страшной жары. «Я увидел крестьянин [поляка], стоически управлявшего телегой, на которой лежал труп его жены, а по бокам сидели их дети. Он продолжал поиски католического кладбища»[34 - Knox A. Op. cit. P. 323.]. 22 июля 1915 года пала Варшава, 13-го германцы форсировали Буг и овладели крепостью Брест-Литовск, где нашли огромные запасы тех самых снарядов, которых так не хватало на фронте. Великий князь Николай Николаевич потерял нити управления и находился в состоянии полной подавленности; начальник его Янушкевич был одним из полнейших ничтожеств за всю историю русской армии. Надвигался политический кризис с неизбежными поисками козлов отпущения. Германских агентов видели всюду. В июне 1915 года военный министр Сухомлинов, человек, близкий к царю, был арестован по обвинению в злоупотреблениях и измене и посажен в Петропавловскую крепость. На посту министра его сменил генерал Поливанов – любимец либералов.

Людские потери были так велики, что в июле 1915 года было решено прибегнуть к чрезвычайным мерам. Были отменены отсрочки от призыва по семейным обстоятельствам. В деревнях это вызвало подавленность. До сих пор закон не позволял забирать в армию единственного кормильца в семье. Второй мерой стал досрочный призыв родившихся в 1896 году. Эти новшества спровоцировали бунты на многих призывных пунктах. Женщины перекрывали движение по железным дорогам. Происходили нападения на полицейских; многих линчевали под крики: «Это вы должны идти на фронт!» Неприятие войны основной массой крестьянства показал провал попыток режима подражать западной модели «вооруженной нации». Но, несмотря на сопротивление, 2,9 миллиона молодых людей были взяты в армию и присоединились к 8,7 миллиона, уже носившим военную форму. В их числе оказался и Георгий Константинович Жуков, которому тогда было почти 19 лет и который собирался жениться. В августе 1915 года он получил повестку. «Особого энтузиазма я не испытывал. […] однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию»[35 - Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 29.].

Глава 2