скачать книгу бесплатно
– Я тоже. Почему-то после того, как мы задержались в пути, у меня открылось второе дыхание или, по крайней мере, дорога не вымотала меня настолько, как я предполагал.
Машину Полика поставили в подземный гараж Дворца правосудия и сразу направились в общий офис, поискать что-нибудь перекусить. Как и предсказывал Полик, в холодильнике осталось несколько банок пива, не слишком залежалые чипсы и соленые крендельки, пересыпанные в миски. Забрав четыре банки, чипсы и крендельки, судья и комиссар направились наверх, в кабинет Верлака. Первым делом Верлак позвонил Марин и извинился, а затем открыл папку, которую Фламан подготовил и оставил на столе босса.
Надев очки для чтения, Верлак склонился над столом, поставив локти на полированную поверхность.
– Рассказывайте, чем мы располагаем.
Полик придвинул папку к себе и принялся перебирать бумаги, собранные Фламаном.
– Мадемуазель Сюзанна-Мари Монмори. Родилась в Авиньоне восемнадцатого июля семьдесят восьмого года, значит, двадцать восемь лет ей стукнуло совсем недавно. Не замужем и никогда не была. Живет одна, домашних питомцев не держит.
Верлак кивнул:
– Продолжайте.
– Работала в «Банке Прованса» с тех пор, как восемь лет назад окончила муниципальный колледж. На работу ее принимал ее нынешний босс – директор Камиль Иакелья. Он женат, имеет четверых детей и живет в Эгюийе. Здесь Фламан сделал пометку, что Иакелья был «в шоке», узнав, что на его сотрудницу напали.
– И неудивительно, если благодаря ему мадемуазель Монмори получила свою первую работу, – заметил Верлак. – Они, наверное, были достаточно близки.
– Было уже поздно, поэтому мы условились, что завтра утром приедем в Эгюий и побеседуем с ее коллегами в банке, – продолжал Полик. – До обеда банк будет закрыт.
Верлак глотнул пива.
– А что насчет этого парня, которому она нравилась?
Полик перевернул страницу, наклонился над папкой и прочел:
– Гюстав Лапьер, двадцать пять лет, окончил Институт изучения политики в Лионе три года назад. Это место работы у него уже второе, первым тоже был банк. Видимо, он хочет быть инвестиционным банкиром.
– Значит, прокладывает себе путь на вершину? – уточнил Верлак. – Если он окончил одно из лучших учебных заведений, что он тогда делает в заштатном филиале банка средней руки?
– Хороший вопрос, – отозвался Полик, отхлебывая пиво. – Один из моих кузенов окончил этот институт и сразу же переселился в Париж, где получил отличную работу в Министерстве культуры.
– Бруно, сколько же у вас кузенов? – спросил Верлак. Бруно Полик вырос на ферме в Любероне в кругу на редкость большой семьи.
Полик сгреб пригоршню крендельков и принялся жевать.
– Двоюродных? Всего лишь сорок два. А троюродных – больше двухсот.
Верлак улыбнулся:
– Больше никакой информации?
Полик перевернул страницу и увидел, что больше бумаг в папке нет.
– Никакой.
– В таком случае сегодня на этом и закончим. Встретимся завтра утром у банка?
– Хорошо. Он находится в центре Эгюийя, рядом с мэрией. Значит, без нескольких минут девять?
– Отлично.
Пустые банки из-под пива они выбросили возле кабинета Верлака в контейнер для мусора, идущего в переработку.
– Кстати, – спохватился Верлак, – от той пропавшей женщины нет вестей?
– Мадам Даррас! Да, я как раз собирался вам сказать. Все вышло именно так, как вы предсказывали. Она и вправду задержалась в «Монопри», а потом решила зайти в парикмахерскую. После этого визита она выглядела растерянной, поэтому один из парикмахеров проводил ее домой, где ждал месье Даррас. Простите, что отнял у вас время, шеф.
– Ничего страшного, Бруно, – успокоил Верлак, вспомнив его деда Жана. Одеваясь, он решил, что сегодня заночует у себя, а Марин отправит сообщение и пообещает, что они увидятся следующим вечером и что он приготовит ужин. Ему вспомнились его кузены – их было двое, – с которыми он не виделся, пожалуй, больше десяти лет. Отец Верлака вырос единственным ребенком в семье, а у его матери было двое братьев, один из которых так и не женился, другой был вдовцом с двумя сыновьями. Старший кузен Верлака работал кардиохирургом в Женеве, а последнее, что он слышал о младшем, – что тот бросил работу учителя истории в старших классах, переселился куда-то в Центральный массив и занялся овцеводством.
– Все в порядке?
Марин постаралась скрыть разочарование, узнав, что сегодня вечером они с Антуаном не увидятся. Но оказалось, что скрывать что-либо от родного отца она так и не научилась.
– Антуан вернулся из Парижа, но будет работать допоздна, – сказала она, повесив трубку. Из-за дождя отец сам отвез ее мать на репетицию хора в церковь Святого Иоанна Мальтийского, поэтому его визит получился неожиданным, но очень приятным. Марин жалела, что такое случается нечасто.
– По бокалу вина? – спросила она. – Или травяного чая? Я же знаю, вы с мамой его обожаете.
– Да, верно, я на старости лет пристрастился к травяному чаю, – ответил дочери Анатоль Бонне. – Но за компанию с тобой с удовольствием выпью вина.
– У меня в холодильнике есть сыр и оливки. – Марин ушла на кухню и вернулась в гостиную с сырной тарелкой: пирамидка шевра из Луары, кусок стилтона, и сен-марселен – настолько мягкий, что к нему была подана ложечка. В следующий рейс на кухню Марин направилась за вином и бокалами, а когда принесла их, ее отец уже склонился над журнальным столом с ножом в руке, спеша нарезать сырную пирамидку.
– «Пулиньи Сен-Пьер», – с удовольствием произнес он название сыра, разрезая его, гладкий и белый внутри, как мрамор. – Давненько я его не пробовал!
Марин улыбнулась, глядя, как отец отрезает толстый ломтик ее любимого сыра.
– На улице д’Итали открылась новая сырная лавка, – сообщила она. – Ее хозяин двадцать лет проработал в сфере высоких технологий, а потом все бросил и посвятил себя единственной страсти.
Она подумала, что, если сказать отцу, где находится эта лавка, он сможет пойти и купить сыр для себя. Закупкой продуктов, а точнее, их выбором в зависимости от цены и удобства приготовления, но не от вкуса и качества, всегда занималась мать, хотя и строила карьеру наравне с отцом. Но гурманом в семье был именно отец, врач общей практики. Это роднило его с Антуаном Верлаком.
Словно по сигналу, доктор Бонне спросил:
– Кстати, как там Антуан?
Марин не удивилась тому, что отец спросил о Верлаке в тот самый момент, когда и она думала о нем. Нечто вроде телепатии между ней и отцом существовало всегда.
– В делах, – ответила она. – Из поместья Боклер украли вина. Да еще сегодняшний случай – пока не знаю, что стряслось, но, судя по голосу Антуана, дело серьезное.
Ее отец поспешно положил в рот ломтик хлеба, намазанный сен-марселеном, стараясь, чтобы сыр не стекал с хлеба.
– Антуан мне нравится, – сообщил он невзначай, таким же тоном, как если бы говорил, что любит сыр.
Марин показалось, что ее сердце вот-вот разорвется от переполняющих чувств. Мнением отца она всегда дорожила.
– Приятно слышать, – в тон ему откликнулась она.
– Человек, способный рассмешить твою maman так, как он сумел в тот раз, наверняка хороший.
Марин засмеялась, вспомнив свои опасения, что семейный ужин на прошлой неделе вызовет у всех мучительную неловкость. Роль хозяина взял на себя Антуан, они вместе с Марин приготовили баранью ногу, и вечер прошел успешно. Нет, не произвел фурор, но выдался приятным.
– Не знаю, как мама восприняла бы шутки на тему религии, – заметила Марин. До выхода на пенсию мадам Бонне преподавала теологию.
– О, твоей маме нравится анекдот про христианского священника, раввина и имама, оказавшихся вместе в самолете. – Отец глотнул вина и издал довольный возглас. – Что это мы пьем?
– Бургундское из Живри, – ответила Марин. – Тебе нравится?
Анатоль Бонне сделал еще глоток.
– Проверяю на всякий случай, – с улыбкой объяснил он. – Отличное вино. Где ты его купила?
– Антуан заказывает его оптом у винодела.
– Вот оно что! – отозвался отец. – Как думаешь, он согласится в следующий раз заказать ящик и на мою долю?
– Конечно! – Марин восприняла этот новый интерес к хорошим винам как знак того, что ее родители – или по крайней мере отец – одобрили Антуана.
– Как твоя подруга Сильви? – осведомился доктор Бонне.
– Отлично. Недавно звонила из Межева – там уже похолодало, они возвращаются перед самым началом школьных занятий.
– Перед самым началом? Бедная малышка Шарлотта даже не успеет толком освоиться в другом климате…
– Папа, – перебила Марин, – они всегда так делают. Стараются как можно дольше пробыть с родителями Сильвии и ее братьями и сестрами в Альпах…
– Без отца.
– Папа! – Марин прикусила губу, чтобы не разозлиться. Ее лучшая подруга Сильви, искусствовед и фотограф, в одиночку растила девятилетнюю Шарлотту, крестницу Марин.
Анатоль Бонне понял, что сказал лишнее, и указал на стилтон.
– А это что за сыр? Не похож ни на один голубой, которые я видел.
– Стилтон, – ответила Марин и вскинула руку, не давая отцу возразить: – Просто попробуй!
Глава 6
Попытка эльзасца постичь Прованс
Жюль Шельфер сумел закрыть дверцу машины лишь со второго раза.
– Чтоб тебя! – буркнул он, одной рукой держась за ручку дверцы, а другой придерживая полицейскую фуражку. Его сегодняшний напарник, Роже, расхохотался, наблюдая за ним.
– Просто мистраль, – объяснил Роже. – Зато сразу станет прохладнее.
Жюль пожал плечами и попробовал улыбнуться, хотя и тосковал по родине. Но разве может двадцатисемилетний полицейский признаться в этом товарищу? Записываясь служить в полицию, он знал, что его могут отправить в любую точку Франции, но не ожидал, что попадет в это адское пекло, где даже в сентябре больше тридцати градусов по Цельсию. Теперь, когда начался ветер, – мистраль, как его здесь называют, – хоть немного похолодает. Но Жюль все равно с трудом терпел Прованс: этот ветер, эту сухую жару, этих сослуживцев с их бурными объятиями и bise (настоящим мужчинам в Эльзасе и в голову не приходило целоваться друг с другом – разве что с близкими родственниками), эти их бесконечные и шаблонные местные шутки и громкий гогот. И все-то у них «mon ami» и «mon pote»[14 - Дружище, приятель (фр.).]. Способны ли местные жители хоть когда-нибудь для разнообразия вести себя спокойно? Эльзасцы вовсе не считали нужным надрываться, чтобы их разговор слышали все вокруг. Совершенно незачем вопить громче всех в комнате и лезть без очереди – сколько раз Жюль видел такое на почте или в банке! Возможно, южане относятся к очередям без всякого уважения, потому что здесь и не бывает настоящих очередей, только беспорядочные толпы, будто местные жители понятия не имеют, как строиться прямыми рядами в затылок друг другу. А если вдруг бок о бок стоят два банкомата или же на почте открыто сразу два окна – что делают жители Прованса? Нет, не выстраиваются ровным рядом между ними, как в Кольмаре или Страсбурге, – они образуют сразу две очереди, а потом мечутся туда-сюда, пока не дойдут до цели.
Жюль бросился к дверям больницы, распахнул их и придержал для Роже, который и не думал спешить, вышагивая по парковке и по-дурацки улыбаясь.
– Притормози, – посоветовал Роже, доставая из кармана пачку сигарет. – Мы приехали на десять минут раньше. Время устроить перекур.
– Ну, давай зажигай свою раковую палочку, – отозвался Жюль.
Роже весело расхохотался: чтобы кто-нибудь называл сигареты «раковыми палочками», он не слышал с пятого класса. Кстати, тогда он и начал дымить – еще в пятом.
– Слушай, Жюль, а я не рассказывал тебе, как мы однажды прогуляли уроки и вышли в море с каким-то старым рыбаком?
Жюль вздохнул:
– Нет, но я с удовольствием послушаю как-нибудь в другой раз. Ручаюсь, ты поймал вот такую рыбину, да? – И он развел руки в стороны почти на метр.
– Ага, вот такую здоровенную! – подтвердил Роже. – Но с тех пор всю рыбу в Средиземноморье повыловили, такой крупняк больше не попадается.
Жюль засмеялся, не веря в свою удачу: ему удалось поймать марсельца на самую шаблонную уловку из возможных. Французы потешались над привычкой жителей Прованса и в особенности Марселя преувеличивать и приукрашивать. Рыбешка длиной с ладонь вырастала до целого метра, ветер вместо тридцати пяти миль в час дул со скоростью все пятьдесят пять. Помахав рукой товарищу, все еще посмеивающийся Жюль начал подниматься по застеленной дешевым линолеумом больничной лестнице. Если Роже так хочется опоздать, его дело: южане всегда опаздывают минут на пять-десять, даже на работу, но он, Жюль, явится вовремя.
Роже, в свою очередь, проводил взглядом Жюля, шагающего через две ступеньки.
– Вот зануда, – буркнул он себе под нос, прикурил сигарету и улыбнулся проходящей мимо медсестричке. Во вторник вечером, когда поздравляли Алена Фламана, Жюль почти ни с кем не разговаривал, кроме нескольких женщин-офицеров и секретарей. Роже случайно услышал, как Жюль говорил, что не пьет пастис и вообще любит только белые вина, предпочтительно рислинги. Почти все офицеры явились на вечеринку в штатском, и один из них толкнул Роже локтем в бок и указал на джинсы Жюля – отутюженные, с двумя острыми стрелками на штанинах. Над наглаженными джинсами потешались до тех пор, пока никто не захотел больше слушать Роже и другого офицера, и они налили друг другу еще пастиса – в утешение после серии проигрышей марсельской футбольной команды.
Об этом же моменте вспоминал и Жюль, шагая по ярко освещенному коридору к палате мадемуазель Монмори. Он слышал шутки про глажку и понимал, что речь идет о его джинсах, но больше никто из полицейских не обращал на них внимания, а комиссар Полик даже с улыбкой переглянулся с Жюлем и сочувственно покачал головой.
Жюль видел, что в конце коридора стоит офицер Фламан, беседуя с молодым рыжеволосым полицейским, которого Шельфер знал только в лицо. Этот новичок явно нервничал, но старался изо всех сил. В отличие от Роже, который не спешил закончить перекур. Жюль подошел к коллегам, обменялся с ними рукопожатием, справился о состоянии мадемуазель Монмори (все еще критическое) и услышал, что к ней в палату разрешено впускать только больничный персонал с бейджами. Ближе к вечеру пациентку могут навестить ее родители. У Фламана нашлась их фотография, которую он передал Жюлю.
– А где Роже? – спросил Фламан.
– Через минуту подойдет, – ответил Жюль. – Он… что-то забыл в машине.
Какой-то врач в белом халате вышел из палаты мадемуазель Монмори и остановился, увидев полицейских.
– Здравствуйте! – Он пожал им руки. – Я доктор Шарнэ. Приятно видеть, что палату мадемуазель Монмори бдительно охраняют.
Жюль Шельфер прочитал имя врача на бейдже и внимательно изучил его лицо. Ему хотелось запомнить имена и лица всех сотрудников больницы, посетивших палату мадемуазель Монмори.
– Я врач-специалист, – пояснил его собеседник, заметив, что молодой полицейский изучает бейдж с его именем. – Хорошего вечера, – пожелал он, взглянув на часы. – Надеюсь, скучать вам здесь не придется. А если все-таки станет скучно, можно пофлиртовать с медсестрами, – со смехом добавил он.
– До свидания, доктор, – отозвался Фламан.
Врач помахал рукой на прощание и что-то сказал медсестрам. Жюль увидел, как одна из них поморщилась, когда он отошел от двери палаты. Роже появился внезапно, от него несло куревом. Вздохнув, Фламан повторил все то, что уже выслушал Жюль.
– Вы сменяетесь с дежурства в пять вечера, – добавил Фламан, обращаясь к ним. – Думаю, и без слов ясно, что перекусить и по другим делам вам разрешается ходить только по одному. Я хочу, чтобы один из вас постоянно находился здесь.
Рыжий новичок смущенно переминался с ноги на ногу, и Фламан сообразил, что ему, наверное, не терпится в уборную.
– Можете идти, – разрешил он. – Выспитесь как следует. Завтра увидимся.
Увидев, как новичок припустил по коридору, Роже рассмеялся.
– А комиссар Полик сегодня заедет? – спросил он.
