скачать книгу бесплатно
Таково было надгробное слово, посвященное собаке, погибшей на Северном пути, – и оно было ничуть не скупее многих других эпитафий погибшим собакам, да, пожалуй, и людям.
Что такое Северная глушь? Почему она оледенела до сердца?
Глушью называют какое-нибудь отдаленное мало населенное место, куда непросто добраться. Таких «глухих мест» больше всего на Севере: там нет обустроенного жилья, развитой промышленности. Долгими зимами все покрыто глубоким снегом, реки и озера сковывает лед, морозы бывают очень крепкими. В зимнее время жизнь в таких местах замирает: не слышно голосов зверей и птиц, никакого движения ветра, только деревья потрескивают от мороза. Поэтому такие места называют «Белым безмолвием».
Что такое упряжь?
Упряжь – специальное снаряжение для животных, которые тянут за собой или несут на себе груз. Задача ездовых собак – тянуть сани или нарты. Их упряжь включает следующие предметы: ошейник надевается на шею собаки; шлейка охватывает ее грудь, чтобы уменьшить нагрузку на шею; потяг – длинный поводок, за который собаки тащат груз, одним концом крепится к саням/нартам, другим (через постромки) – к шлейкам на собаках; шейник соединяет собаку с потягом или двух рядом запряженных собак.
Почему сани без полозьев и из коры? Что это за сани?
Ездовых собак запрягают в легкие сани длиной 2–4 м, шириной и высотой до полуметра. Их изобрели для перевозки небольших грузов и людей северные народы Азии и Северной Америки. Сани делают из тонких жердей или досок, скрепленных поперечинами; передний край загнут вверх, чтобы не загребать снег. Сани с полозьями – нарты, сзади к ним приделывают спинку, чтобы было удобно сидеть или держаться человеку. Сани без полозьев – тобогганы, они снизу обделываются корой, чтобы меньше проваливались в снег.
Зачем волк воет?
Волки чаще всего живут стаями, внутри которых устанавливаются определенные отношения, поддерживаемые разными способами. Один из таких способов – волчий вой: зверь выводит свои длинные переливчатые рулады, задрав голову и раскрыв пасть. Одинокий волк сообщает членам стаи о своем местонахождении. Волки затевают «хоровое пение», выражая дружеские чувства. Члены разных стай сообщают друг другу о занятых участках.
Почему зайцы пропали?
В северных краях зима – очень тяжелое время года для животных. Все покрывается толстым слоем снега – наступает бескормица. Поэтому многие звери и птицы, не находя себе пропитания, с наступлением холодов откочевывают или перелетают в теплые края. Уходят с летних пастбищ олени и лоси: им становится трудно разгребать снег в поисках травы. Вслед за копытными отправляются волчьи стаи, надеясь добыть ослабевшее животное. В особо сильные морозы зайцы закапывается в снег, чтобы не замерзнуть.
Что такое бобы? На каком растении они растут?
Бобами называют семена фасоли – травянистого растения, которое разводят как пищевое. Бобы очень питательны из-за большого количества белка и углеводов. Сушеные бобы легко хранить и перевозить, для еды их отваривают. Благодаря питательности и простоте транспортировки и приготовления бобы раньше были чуть ли не основной пищей для людей, отправлявшихся в дальние путешествия по северным краям.
Почему собаки идут к костру?
Когда природная добыча волков становится все менее доступной и требующей все больше усилий, хищники теряют обычную осторожность. Особенно их привлекают собаки, с которыми волчья стая расправляется с легкостью. Собаки, если это только не специально натасканные охотничьи породы, очень боятся волков. Дикие звери опасаются человека, поэтому собаки собираются ближе к людям, ища защиты.
Почему глаза у волков горят, как угли? Они у них особенные?
У животных глаза в темноте «горят» не сами по себе, а отражая свет внешнего источника; механизм очень простой. Для повышения чувствительности зрачок глаза расширяется, малейший луч света попадает в глазное яблоко, частью поглощается особыми клетками, а частью отражается от глазного дна. Такой отраженный свет видит человек и думает, что глаза и вправду словно «горят». Поэтому сами волки, спрятавшиеся в темноте, не видны, но их глаза отражают свет костра. Так же «горят» глаза людей при фотовспышке.
Что такое мокасины?
Мокасины – обувь североамериканских индейцев. Мокасину шьют из цельного куска размягченной кожи оленей или других крупных животных, края кожи по стыкам скрепляют жилами или тонкими кожаными ремешками. На ноге мокасина также стягивается и закрепляется ремешками. Обычно мокасины делают низкими, но бывают и высокими – в форме сапог. Это мягкая, легкая и удобная обувь; правда, тонкая подошва при ходьбе стирается, поэтому индеец берет в дорогу с собой несколько пар.
Почему волки боятся огня? Все животные боятся огня?
Неверно, что животные боятся огня. Разумеется, застигнутые лесным пожаром, они стремятся избежать пламени. Но иногда приходится наблюдать, как копытные пасутся вблизи полыхающих деревьев, а голодные хищники подходят к только что оставленному кострищу в надежде найти какие-то съедобные остатки. Так что волков останавливает не сам огонь, а люди: они опасаются атаковать, зная, что могут получить отпор.
Разве бывают умные и глупые собаки?
Хищные животные, особенно живущие стаями, наделены развитым интеллектом. Он нужен зверям, чтобы на охоте согласованными действиями обмануть жертву и добыть себе пропитание или сообща противостоять врагу. Собаки относятся к числу таких «интеллектуалов»; к тому же человек, приручая их, отбирал наиболее понятливых особей. Но и среди собак попадаются бестолковые, которые могут забыть об опасности.
Глава вторая
Волчица
Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки, Билл и Генри покинули приветливый костер и двинулись в темноту. И тотчас же послышался вой – дикий, заунывный вой; сквозь мрак и холод он долетал до них отовсюду. Путники шли молча. Рассвело в девять часов.
В полдень небо на юге порозовело – в том месте, где выпуклость земного шара встает преградой между полуденным солнцем и страной Севера. Но розовый отблеск быстро померк. Серый дневной свет, сменивший его, продержался до трех часов, потом и он погас, и над пустынным безмолвным краем опустился полог арктической ночи.
Как только наступила темнота, вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе; по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках.
После одного из таких припадков панического страха, когда Билл и Генри снова привели упряжку в порядок, Билл сказал:
– Хорошо бы они на какую-нибудь дичь напали и оставили нас в покое.
– Да, слушать их малоприятно, – согласился Генри.
И они замолчали до следующего привала.
Генри стоял, нагнувшись, над закипающим котелком с бобами и подкладывал туда колотый лед, когда за его спиной вдруг послышался звук удара, возглас Билла и пронзительный визг собак. Он выпрямился и успел разглядеть только неясные очертания какого-то зверя, промчавшегося по снегу и скрывшегося в темноте. Потом Генри увидел, что Билл не то с торжествующим, не то с убитым видом стоит среди собак, держа в одной руке палку, а в другой хвост вяленого лосося.
– Половину все-таки утащил! – крикнул он. – Зато я всыпал ему как следует. Слышал визг?
– А кто это? – спросил Генри.
– Не разобрал. Могу только сказать, что ноги, и пасть, и шкура у него имеются, как у всякой собаки.
– Ручной волк, что ли?
– Волк или не волк, только, должно быть, действительно ручной, если является прямо к кормежке и хватает рыбу.
Этой ночью, когда они сидели после ужина на ящике, покуривая трубки, круг горящих глаз сузился еще больше.
– Хорошо бы они стадо лосей где-нибудь спугнули и оставили нас в покое, – сказал Билл.
Его товарищ пробормотал что-то не совсем любезное, и минут двадцать они сидели молча: Генри – уставившись на огонь, а Билл – на круг горящих глаз, светившийся в темноте, совсем близко от костра.
– Хорошо было бы сейчас подкатить к Мак-Гэрри… – снова начал Билл.
– Да брось ты свое «хорошо бы», перестань ныть! – не выдержал Генри. – Изжога у тебя, вот ты и скулишь. Выпей соды – сразу полегчает, и мне с тобою будет веселее.
Утром Генри разбудила отчаянная брань. Он поднялся на локте и увидел, что Билл стоит среди собак у разгорающегося костра и с искаженным от бешенства лицом яростно размахивает руками.
– Эй! – крикнул Генри. – Что случилось?
– Фрог убежал, – услышал он в ответ.
– Быть не может!
– Говорю тебе, убежал.
Генри выскочил из-под одеяла и кинулся к собакам.
Внимательно пересчитав их, он присоединил свой голос к проклятиям, которые его товарищ посылал по адресу всесильной Северной глуши, лишившей их еще одной собаки.
– Фрог был самый сильный во всей упряжке, – закончил свою речь Билл.
– И ведь смышленый! – прибавил Генри.
Такова была вторая эпитафия за эти два дня.
Завтрак прошел невесело; оставшуюся четверку собак запрягли в сани. День этот был точным повторением многих предыдущих дней. Путники молча брели по снежной пустыне. Безмолвие нарушал лишь вой преследователей, которые гнались за ними по пятам, не показываясь на глаза. С наступлением темноты, когда погоня, как и следовало ожидать, приблизилась, вой послышался почти рядом; собаки дрожали от страха, метались и путали постромки, еще больше угнетая этим людей.
– Ну, безмозглые твари, теперь уж никуда не денетесь, – с довольным видом сказал Билл на очередной стоянке.
Генри оставил стряпню и подошел посмотреть. Его товарищ привязал собак по индейскому способу, к палкам. На шею каждой собаки он надел кожаную петлю, к петле привязал толстую длинную палку – вплотную к шее; другой конец палки был прикреплен кожаным ремнем к вбитому в землю колу. Собаки не могли перегрызть ремень около шеи, а палки мешали им достать зубами привязь у кола.
Генри одобрительно кивнул головой:
– Одноухого только таким способом и можно удержать. Ему ничего не стоит перегрызть ремень – все равно что ножом полоснуть. А так к утру все целы будут.
– Ну еще бы! – сказал Билл. – Если хоть одна пропадет, я завтра от кофе откажусь.
– А ведь они знают, что нам нечем их припугнуть, – заметил Генри, укладываясь спать и показывая на мерцающий круг, который окаймлял их стоянку. – Пальнуть бы в них разок-другой – живо бы уважение к нам почувствовали. С каждой ночью все ближе и ближе подбираются. Отведи глаза от огня, вглядись-ка в ту сторону. Ну? Видел вон того?
Оба стали с интересом наблюдать за смутными силуэтами, двигающимися позади костра. Пристально всматриваясь в то место, где в темноте сверкала пара глаз, можно было разглядеть очертания зверя. По временам удавалось даже заметить, как эти звери переходят с места на место.
Возня среди собак привлекла внимание Билла и Генри. Нетерпеливо повизгивая, Одноухий то рвался с привязи в темноту, то, отступая назад, с остервенением грыз палку.
– Смотри, Билл, – прошептал Генри.
В круг, освещенный костром, неслышными шагами, боком, проскользнул зверь, похожий на собаку. Он подходил трусливо и в то же время нагло, устремив все внимание на собак, но не упуская из виду и людей. Одноухий рванулся к пришельцу, насколько позволяла палка, и нетерпеливо заскулил.
– Этот болван, кажется, ни капли не боится, – тихо сказал Билл.
– Волчица, – шепнул Генри. – Теперь я понимаю, что произошло с Фэтти и с Фрогом. Стая выпускает ее как приманку. Она завлекает собак, а остальные набрасываются и сжирают их.
В огне что-то затрещало. Головня откатилась в сторону с громким шипением. Испуганный зверь одним прыжком скрылся в темноте.
– Знаешь, что я думаю, Генри? – сказал Билл.
– Что?
– Это та самая, которую я огрел палкой.
– Можешь не сомневаться, – ответил Генри.
– Я вот что хочу сказать, – продолжал Билл, – видно, она привыкла к кострам, а это весьма подозрительно.
– Она знает больше, чем полагается знать уважающей себя волчице, – согласился Генри. – Волчица, которая является к кормежке собак, – бывалый зверь.
– У старика Виллэна была когда-то собака, и она ушла вместе с волками, – размышлял вслух Билл. – Кому это знать, как не мне? Я подстрелил ее в стае волков на лосином пастбище у Литл-Стика. Старик Виллэн плакал как ребенок. Говорил, что целых три года ее не видел. И все эти три года она бегала с волками.
– Это не волк, а собака, и ей не раз приходилось есть рыбу из рук человека. Ты попал в самую точку, Билл.
– Если мне только удастся, я ее уложу, и она будет не волк и не собака, а просто падаль, – заявил Билл. – Нам больше нельзя собак терять.
– Да ведь у тебя только три патрона, – возразил ему Генри.
– А я буду целиться наверняка, – последовал ответ.
Утром Генри снова разжег костер и занялся приготовлением завтрака под храп товарища.
– Уж больно ты хорошо спал, – сказал он, поднимая его ото сна. – Будить тебя не хотелось.
Еще не проснувшись как следует, Билл принялся за еду. Заметив, что его кружка пуста, он потянулся за кофейником. Но кофейник стоял далеко, возле Генри.
– Слушай, Генри, – сказал он с мягким упреком, – ты ничего не забыл?
Генри внимательно огляделся по сторонам и покачал головой. Билл протянул ему пустую кружку.
– Не будет тебе кофе, – объявил Генри.
– Неужели весь вышел? – испуганно спросил Билл.
– Нет, не вышел.
– Боишься, что у меня желудок испортится?
– Нет, не боюсь.
Краска гнева залила лицо Билла.
– Так в чем же тогда дело, объясни, не томи меня, – сказал он.
– Спэнкер убежал, – ответил Генри.
Медленно, с видом полнейшей покорности судьбе, Билл повернул голову и, не сходя с места, пересчитал собак.
– Как это случилось? – безучастно спросил он.
Генри пожал плечами:
– Не знаю. Должно быть, Одноухий перегрыз ему ремень. Сам-то он, конечно, не мог этого сделать.
– Проклятая тварь! – медленно проговорил Билл, ничем не выдавая кипевшего в нем гнева. – У себя ремень перегрызть не мог, так у Спэнкера перегрыз.
– Ну, для Спэнкера теперь все жизненные тревоги кончились. Волки, наверно, уже переварили его, и теперь он у них в кишках. – Такую эпитафию прочел Генри третьей собаке. – Выпей кофе, Билл.
Но Билл покачал головой.
– Ну выпей, – настаивал Генри, подняв кофейник.
Билл отодвинул свою кружку.
