скачать книгу бесплатно
– Тот, кто хочет продать слепую лошадь, хвалит ее ноги, – говорят немцы, – рассмеялась Анна Семеновна. – От худой жизни толстой не будешь. А танцы стройнят.
Анна Семеновна бросала на пирата взгляды и прямо, и сбоку, и распахнутым глазом, и прищуром, и застывшим, и подмаргивая. Испробовала все. Гранит. А может, слеп? Она провела ладонью у лица капитана. Тот проводил ее ладонь холодным взглядом. Небольшая, но крепкая ручонка!
Капитан хорошо знал: какие бы взгляды ни бросала женщина на мужчину, какие бы комплименты ни сыпала ему, она делает все это исключительно ради собственного удовольствия или выгоды. Рациональная точка зрения, выверенная жизнью.
– Вы так скупы на слова! – сказала Анна Семеновна, вложив в них как минимум три смысла. При всей своей многословности и фееричности Анна Семеновна в мужчинах ценила сдержанность и молчаливость. Настоящий мужчина, по ее мнению, должен напоминать пограничный столб, по сию сторону от которого чувствуешь себя уверенно и дома.
– Увы, если мужчина станет говорить столько же, сколько говорит женщина, ему не хватит жизни.
– Оттого вы меньше живете! Меня звать Анна, а вас, капитан?
– Дрейк. Фрэнк Дрейк, – сипло представился капитан.
– О! – воскликнула Анна Семеновна и стала сыпать английские фразы вперемешку с латинскими, на которые капитан реагировал одинаково: никак.
Правда, один раз у нее вышла досадная осечка, но капитан, видимо, не имея классического образования, к счастью, ее не заметил. Анна Семеновна воскликнула: «Imago animi vultus» («Лицо – зеркало души»), и тут же прикусила губу. Если на опаленном огнем лице капитана остались такие рубцы, что же было у него, у бедняги, с душой? Она подавила привычку то и дело выражаться по-латыни, но не выражаться вообще.
«Аудиенция» явно затягивалась. Дрейк уже пару раз поглядывал на часы. Даже встал, прошелся по каюте взад-вперед, постучал пальцами по томику Блока.
– Позвольте, капитан? – Анна Семеновна потянулась за книгой, полистала страницы. – Я вижу, вы любите его, вон какие захватанные страницы.
– У меня руки по локоть в крови.
– Шутник! А сами не пишете стихи? У вас удивительно поэтический взгляд на мир, и у вас та-кие глаза…
– Нет, воздерживаюсь. Хотя слово люблю.
– Это заметно. Только истинно ценящий слово скуп на него. Я имею в виду, разумеется, вас, мужчин, – вздохнула Анна Семеновна. – Жаль, что не пишете, жаль. А то я организовала литературный журнал, два дня тому уже объявила всем. А в вас я вижу талант незаурядного полемиста.
– Вам дали разрешение на издание журнала?
– Разрешение? Мне? Еще нет, дадут, это тьфу, – махнула рукой будущий главный редактор. – Не берите в голову!
– Я и не беру, – усмехнулся Дрейк. – Вообще-то в юности я забавлялся пиратскими историями. На радио выступал…
Анна Семеновна даже подскочила:
– Да что вы говорите! О пиратах? На радио?! Это же колоссально! В наше-то время, когда самый большой континент – Малая земля, – это же сногсшибательно! Да меня продирает всю от одной только мысли о пиратах! Эх, к ним бы попасть, а? – Анна Семеновна кровожадно взглянула на капитана. – Все, кэп, заметано! Как только оказываемся на суше, вы тащите мне все про пиратов! Scripta manent![10 - Написанное остается!]
– Прошу прощения, Анна Семеновна, мне пора на подушку, Морфей ждет. Этот разбойник – почище пиратов.
– О! Уже час ночи! – ужаснулась Анна Семеновна. – Простите, капитан, я несносна! Посмотрите, какая в небе луна! Сейчас вся Япония сходит с ума по полной луне!
– Полнолуние – время безумств и лопнувших куриных яиц, – заметил Дрейк.
Под утро Дрейк вышел на палубу, сел в кресло, закурил и задумался о предстоящей пенсии. О ней он никогда раньше не думал, знал только, что она впереди по курсу, где-то потом. «Что же я буду делать на ней?» – подумал он и поежился. Предутренняя синева веяла прохладой. Теплоход, дрожа телом от натуги и старости, плелся навстречу собственной пенсии. «Странно, что сейчас можно спать», – подумал капитан. Был синий час прозрачных мыслей, чистый и светлый час. В сутках, пожалуй, нет другого такого часа.
Два дня разговоры, вернее, пикировка Анны Семеновны с капитаном при случайных, а может, и преднамеренных с ее стороны встречах носила общий характер:
– Капитан!
– Да, мадам?
– А покажите-ка мне ваш линкор изнутри!
– Вас интересует гальюн?
– Но эти ступени ведут в трюм.
– Да, мадам, в трюм.
– А эти – на мостик?
– Вы совершенно правы, на мостик.
– Помните, как у эллинов…
– Помню, очень свежо!
У боксеров, как известно, хорошая реакция сохраняется на всю жизнь. У Дрейка же, в юности занимавшегося боксом, реакция была вообще мгновенной на любой удар, даже в форме летящего язвительного слова или безобидного острого словца. Жизнь закалила. Надо отдать ему должное: при этом он вел себя великодушно, как осознающий свою силу и превосходство противник. Дрейк или уходил от удара, или упреждал его, парировал, понапрасну не оскорбляя нападающего. Он наперед знал, куда ударит противник, ибо болевых точек у человека не так уж много, и главная из них – самолюбие.
Анна Семеновна решила взять быка за рога. Пожалуй, у такого рогов никогда и не было, подумала она. И это ее вдохновило. О танцах тема исчерпала себя. Нужна новая.
– Почему вас не видно вечером на палубе, капитан?
– Мне положен отдых, мадам.
– Отдых? От чего?
– От дел.
– О, простите! А когда же вы их начинаете?
– В четыре утра, на рассвете.
– Что вы говорите? То-то вас не видно в обществе!
На следующий день Анна Семеновна с трудом продрала глаза в четыре часа ночи («утра»!) и, пошатываясь, вышла на палубу. В кресле курил мужской силуэт. В полумраке это было очень красиво.
– Позвольте огоньку? – хрипло обратилась Анна Семеновна к силуэту и: – Позволите? – села рядом.
Силуэт щелкнул зажигалкой. Колеблющийся свет упал на лицо.
– Это вы, капитан? – Анна Семеновна задула огонек. – Предпочитаю прикуривать. Старая военная привычка.
– Воевали?
– У Доватора. А вы?
– В разведке.
– Швейцария, Берн?
– В Швейцарии, точно, Берн, а в Полесье болота. «Беломор»?
– Какое зрение у вас!
– По запаху.
– «Беломор», кэп. Это, капитан, наша общая с вами судьба. Но скажи мне кто повторить ее еще раз – ни за что!
– Женщине подходит имя Нетнетнизачто, – сказал капитан. – Я несколько месяцев провел на Севере. С берега наблюдал за передвижением кораблей. У меня тогда был один только шоколад и трава. Шоколад кусковой, горький, приличный шоколад, сейчас такого нет. Мешочек сухарей. Ручей с хорошей водой. Фляжка со спиртом. И нескончаемые дни и ночи, закаты и рассветы.
– Как хорошо вот так встретить утро, рассвет… Полюбоваться луной… Завидная у вас профессия, капитан! Везет же мужчинам: вы можете быть капитанами!
– Кому везет – тот и везет.
Ответ Дрейка привел Анну Семеновну в восторг.
– Все-таки как мало у нас женщин не только капитанов, но и в политике, – продолжила она, собираясь затем перевести разговор на себя. – Оттого и безобразий много, и жизнь плоха.
– Женщины идут в политику не от хорошей жизни, а – к хорошей.
– Все-таки в политику идет больше мужчин.
– Вот не думал, что вы феминистка. Не спится?
– Да вот что-то… – Анна Семеновна сбилась с мысли, зябко поежилась. – Свежо, однако. Не мерзнете?
– Надо чем-нибудь заняться, – посоветовал капитан, – коль не спится.
– Пробовала. Не получается. Разве что – спиться?
– Понарошку пробовали, – не отреагировал Дрейк. – А вы займитесь всерьез. Прямо сейчас.
– Вы серьезно? Чем?
– Поднимайте своих олухов на генеральную репетицию! Кстати, в десять часов будем в Константиновке.
– Да что вы говорите! В десять часов? Где тут у вас колокольчик?
– Есть ревун.
– А можно?
– Почему ж нельзя? Гена! Гена! Уснул, что ли? Посмотри, там впереди никого?
– Пусто, вроде.
– Ну-ка ревани!
– Да вы что, капитан!
– Ревани, ревани! Аврал!
От рева пробудился весь корабль. Кто выскочил, кто выполз на палубу.
– Что? Что случилось? Пожар? Тонем?
– Внимание! – раздался усиленный мегафоном голос Анны Семеновны. – Начинаем генеральную репетицию! Рейд Первой Конной!
Труба разбудила мертвых. Птицы заорали по берегам.
– Первая Конная! Запе-е-вай! «Мы красная кавалерия, и про нас буденовцы речистые ведут рассказ!» – Анна Семеновна маршировала, а ей в затылок выстроились ряды горластых и не протрезвевших буденовцев. От выдыхаемого ими перегара чайки с высоты падали замертво, а внизу их добивали стальные звуки трубы и мужских глоток. Девицы от восторга шалели. Орали кавалеристы отчаянно. От топота их ног проседала палуба, и корма виляла, как зад трусливого пса. Утренняя зорька стыдливо вспыхнула, но ее тут же безжалостно смял лихой эскадрон. Эх, где там Исаак Бабель? Вниз по реке с песнями и плясками сплавлялся то ли пиратский барк, то ли баржа с анархистами. Два рыбака в плоскодонке справа по борту побросали снасти, улов и попрыгали в воду. Дрейк давно не получал такого кайфа. Разве что, когда испанское корыто делало на его глазах поворот оверкиль. А так – это скользящий на полном вооружении кильватерный строй!
– Мадам! Я немею! Я тащусь! – Дрейк удивился: откуда у него эти слова? Не иначе, от студентов набрался.
Анна Семеновна, потеряв в этом реве лет тридцать, блестела глазами и играла телом. Концы красной косынки трепетали вокруг ее головы. По швам расползалась кофтенка. Белые спортивные тапочки не поспевали за ногами. И разве прав тот брюзга, кто уверяет: чем меньше остается жить, тем меньше, кажется, жил?
Три с половиной часа корабль был в агонии генеральной репетиции. Тяжело дыша, подошли к берегу. Лягушки дружно попрыгали в воду. Пристали к острову, на котором сто двадцать лет назад беглые каторжники основали селение. Река обнимала остров, и эти объятия тянулись на двадцать верст. Ниже острова оба рукава реки встречались друг с другом и уже неразлучно текли почти до самого устья. Когда-то на острове был и лесок, и степь, и перелески, а сейчас поселок, поля подсолнечника, чахлой кукурузы, свиноферма и несколько крупных пасек.
– Константиновка!
Капитан помогал женщинам сходить по трапу на берег. Дамы, вступив на шаткий трап и балансируя на краю пропасти, вскрикивали и жадно оглядывались в ожидании помощи. Дрейк благодушно бубнил:
– Ручку, мадам. Осторожней, не оступитесь. Вашу ручку, мадам.
Анна Семеновна потом раза три воскликнула:
– Я коснулась его руки, и меня тут же пронзили десять тысяч ампер!
Не исключено, правда, что амперы прошибли ее изнутри.
На встречу «Клары Цеткин» вышло все население поселка. Агитбригаду встретили хлебом-солью, водкой и малосольными огурцами. Провели на центральную площадь. Пока вели, туда-сюда мотались пацаны, носились мотоциклы и велосипеды. Под глухой стеной спортивного зала школы были сбиты по случаю специальные подмостки для каблуков артистов из областного центра. Публика в выходных платьях и платочках лузгала семечки. Кто был в костюмах и галстуках, от семечек воздерживались. Солнце свисало над площадью, как золотой медальон. Официальное лицо, вытирая пот с красного лица, торжественно объявило начало концерта.
Несмотря на довольно-таки жаркий день, концерт удался на славу. Декламация и «речевки», гопак и трепак, хор и частушки, черные юбочки с белыми кофточками, папахи и буденовки, цыганские шали по плечам, руки в бока, шеи изгиб, ножки притоп, ручки прихлоп, глазки горят, зубки блестят, ах, молодость и задор! Зрители утирали слезы, так как было много чего и смешного, и печального. Артисты умывались соленым потом искусства. Анна Семеновна была всюду одновременно. От нее исходили энергетические потоки, на ней сходились лучи славы. «Триумф!» – раз сто воскликнула она.
После концерта часа в три пополудни состоялся грандиозный обед. Такого обеда остров не помнил уже лет сто. Последний раз так гуляли, когда на остров впервые ступила нога генерал-губернатора, от своих щедрот одарившего поселян продуктами питания, мануфактурой и выпивкой на год вперед. Странный по тем временам поступок! Он и сейчас выглядит несколько странно.
Вечером все отдыхали, а кому не моглось, уединились в зеленой зоне. Благо, остров был большой, и места всем хватило.
Анна Семеновна таки увлекла капитана на прогулку и шла рядом с ним, подпрыгивая и отмахиваясь от гнуса веточкой. Будто и не было позади репетиции, концерта, многих лет стремительно промелькнувшей жизни!
– Ах, какая прелесть! Какая первозданная прелесть! Вы только посмотрите!
– Только что посмотрел, – сказал Дрейк.
Анну Семеновну невозмутимость капитана приводила в восторг.
