скачать книгу бесплатно
– Ну, наш приезд…и вообще…
– Это излишне. В нашей семье отмечаются семь дней: Новый год, Пасха с Рождеством, День Победы да три дня рождения. Теперь будет четыре.
– А Первое мая, Женский день? – недоуменно спросила Елена. – Вся страна отмечает.
– Вот и хорошо, что вся страна отмечает. Нам тогда зачем?
– Ты словно и в комсомоле не был.
– Не был. Это важно для семейной жизни?
– Нет, – неуверенно ответила Елена. – А как же тебя тогда на кафедре оставили?
– Суворовых не оставляют, Суворовы остаются сами, – монотонно произнес Николай.
– Может, еще скажешь, что и Георгий Николаевич беспартийный?
– Скажу, – засмеялся Николай. – Не жена, а отдел кадров!
– А жена и есть отдел кадров, чтоб ты знал.
– Хорошо, раз ты заняла такой ответственный пост, надо это дело как-то отметить.
Николай пошел к отцу, и они вдвоем осадили мать. В зале стол накрывать не стали, но и на кухне сойдет, для начала. Елена торжествовала: это была ее первая маленькая победа. Коньяк три звездочки, колбаса, сыр, шпроты, яблоки – джентльменский набор стола заказов советской интеллигенции– что еще надо?
– Какой у Лёли чудный голос, – Георгий Николаевич начал свой тост так. – Правда?
Николай кивнул головой. Надежда Алексеевна держала в воздухе рюмку.
– Какой у человека голос, такой и он сам. Помните актрису Марию Бабанову? Пьесу «Таня»? Вот голос! Я знал людей прекрасных душой, у которых был замечательный голос.
Надежда Алексеевна опустила рюмку на стол.
– И мне кажется, среди нас ваш голос, Лёля, самый чистый, самый звонкий и самый красивый. Так что вам в нашей семье и запевать. Prosit.
– И самый молодой, – добавила Надежда Алексеевна.
– Да, и самый молодой! – обрадовался Георгий Николаевич, но, взглянув на жену, несколько помрачнел.
Елена поддержала тост свекра:
– Если продолжить, Георгий Николаевич, вашу мысль, в хоре (а семья– это хор) важны также слаженность, темп, художественный вкус, а это зависит в первую очередь от хормейстера. Я в вашей…в нашей семье сегодня фактически первый день и мне кажется, что у нее есть прекрасный дирижер. За вас, Надежда Алексеевна.
Надежда Алексеевна от неожиданности выпила свою рюмку, не чокнувшись ни с кем. Георгий Николаевич иронично улыбнулся и чокнулся своей рюмкой с рюмкой невестки и сына, а потом прикоснулся к пустой рюмке жены:
– Свекровь от здравицы никак не оправится, – заметил он. – Надежда Алексеевна, вам повторить?
После ужина, довольно непринужденного, Надежда Алексеевна, как истый дирижер, предложила Елене на правах запевалы убрать со стола, а Николаю выбросить мусор. Георгий Николаевич в приятном расположении духа ушел за свой стол, где стал несколько иронично, под слегка изменившимся градусом, смотреть на то, что написал два часа назад. Надежда Алексеевна уселась перед телевизором. Она не пропускала никаких новостей.
Когда Елена управилась с посудой, Георгий Николаевич позвал ее и сына к себе.
– Хочу показать вам портрет одной моей хорошей знакомой. Она была любовницей Лавра, моего брата. Он погиб в двадцать первом. Так у нее, Лёля, голос, не поверите, один к одному ваш. И тембр, и высота, и окраска. И смеетесь вы как две сестры.
– У меня сестры нет, только братья, – засмеялась Елена.
– Вот, пожалуйста. Фотопортрет.
Елена с любопытством стала рассматривать старую фотографию, на которой была выхвачена навеки из унесшегося непонятно куда потока времени черноглазая красавица с красиво изогнутым тонким носом. Но какие печальные глаза! У Георгия Николаевича потеплел взгляд, а на лице появилась легкая грусть. «Сейчас появится Надежда Алексеевна», – подумала Елена.
– Фотографию всё показываешь? – зашла в кабинет свекровь. – Папанову народного артиста СССР дали.
– Ему не дали, – пояснил Георгий Николаевич. – Он его сам получил.
«Вот оно откуда: Суворовых не оставляют, Суворовы остаются сами», – подумала Елена и положила руку на плечо Николаю.
В первый же вечер по возвращении молодых из свадебного путешествия положение гувернантки-француженки Жаннет стало двусмысленным, и она исчезла через два дня, а обязанности гувернантки были переложены на домработницу Евгению Петровну. Через пару месяцев под тем предлогом, что теперь женщин в доме хватает, Надежда Алексеевна рассталась и с Евгенией Петровной, к которой и Георгий Николаевич, и Николай привыкли как к родному человеку. Когда вечером они поинтересовались, где Евгения Петровна, Надежда Алексеевна ответила, что теперь придется жить без домработницы, так как та слишком слаба, чтобы вести хозяйство. «Пора ей на покой», – сказала она. Все обязанности Евгении Петровны свекровь свалила на плечи Елены, оставив себе стратегию, маршальский жезл свекровей.
Разумеется, Надежде Алексеевне домашнее хозяйство доставляло тоже немало хлопот, но она ни разу не попросила мужа помочь ей в чем-либо. Николай же положительно не знал слов «домашние дела», поскольку в эстетике, которой он посвятил жизнь, их просто не было.
Елене было не привыкать управляться с хозяйством. У Гусевых оно было тоже не малое. Но вот чистить зубным порошком столовое серебро, которым пользовалось семейство Суворовых, и отстирывать и крахмалить кружевные салфеточки, которые лежали везде, как листья в осеннем саду, было ей горше пареной редьки. Тем не менее она предложила как-то:
– Хотите, Надежда Алексеевна, я сошью и вышью новые салфетки?
– Новые? – спросила свекровь. – Да и эти еще не старые. Этим салфеткам, Елена, скоро шестьдесят лет, а они переживут еще и нас. Не надо новых. Старых достаточно. Займитесь лучше столовым серебром. На двух вилках третий зубчик почернел, – в этой реплике главным было«займитесь»: множественное число снох означало крайнюю степень неудовольствия снохой единственной. – Да, пока не забыла, – вспомнила свекровь. – Николенька, наверное, запамятовал. В нашем доме заведен определенный порядок. Мы одна семья, protanto, единая касса.
XI
Подъехали к гостинице «Англетер».
– Откуда у него деньги? – спросила Софья. – Он ничего не взял из шкатулки.
– Деньги для него не проблема, – сказал Анвар.
Георгий счел нужным уточнить необычный оборот речи.
– Деньги сами идут к нему, – сказал он. – Может, потому, что он их не любит.
Софья задумчиво посмотрела на Георгия.
– У меня есть кое-какие средства, – сказала она, думая о другом. – На первое время.
– Деньги не женское дело, – отрезал Анвар.
Георгий едва не испортил дело, когда справился о том, какой номер занимает Суворов.
– Такого не значится, – ответили ему.
– Нету, – озадаченно сказал он, глядя на Анвара.
– Есть, – заверил тот.
– Да как есть? – вскинулся Георгий, и тут его пронзило: Бахметьев! Надо спросить Бахметьева.
– Софья, мне негоже во второй раз подходить. Спроси Бахметьева.
«Бахметьев», скорее всего, еще спал. Пришлось стучать в дверь несколько раз.
– Надеюсь, он без барышни, – сказала Софья. Было заметно, что ее озадачила эта заминка.
Дверь открылась, на пороге появился заспанный Суворов. В мятых брюках, белой рубашке с пятном на груди, правая рука за спиной. Софья шагнула к нему и, обняв за шею, прижалась к нему. Георгий с Анваром прошли в апартаменты. Постель была не разостлана. Лавр спал прямо на покрывале, не раздеваясь. На полу стояла пустая бутылка.
– Опять пил из горлышка? Гусар! – воскликнула Софья. Лицо ее, впервые за последние дни, осветилось светом сильного чувства, глаза были наполнены радостью.
Георгий вздохнул. Разумеется, он знал образцы мировой литературы, посвященные любви, но был уверен, что ни в одном романе, ни в одной поэме, ни в одном научном трактате нет и сотой доли того, что он чувствовал, когда смотрел с благоговением на любовницу своего брата. Его охватывало умиление от одной только мысли, что он может просто смотреть на нее, слышать ее голос, оказывать ей мелкие услуги, отдать жизнь за нее. Не иначе Георгий Николаевич Суворов шагнул в двадцатые годы двадцатого столетия прямо из раннего средневековья, не удосужившись снять с себя рыцарский костюм, из загадочной и непредсказуемой Франции в не менее загадочную и непредсказуемую Россию.
Поиски Залесского ничего не дали, сам Залесский тоже никак не проявился. На квартире младшего брата Залесского, Владислава, его не видели. Анвар добросовестно опросил всех в округе. Самого Владислава дома тоже не оказалось, дверь открыла какая-то женщина с претензией на светскость.
– Какая-то странная гражданка, – задумчиво произнес Анвар. – Не простых кровей. Мне показалось, она знает, где капитан.
Из знакомых никто его не видел и ничего не слышал о нем. «Странно, – думал Лавр, – даже обычных сплетен нет. Точно где-то здесь. Конспиратор!» Однако спустя три дня ничего не изменилось. В полночь Лавр откупорил шампанское и решительно заявил:
– Что ж, Австралия подождет! Нехай поднимут свой уровень жизни до нашего, – он вынул из портмоне два билета и пригласил Софью на завтра в театр: – Айн, цвай – хватит тайн. Хотя Мольер это тоже тайна. Жаль, нет украшения на вашу шейку, сударыня. В лавке у Циммермана всё такое странное. Нет, к Жан-Батисту нельзя идти в фальшивках. Стразы – это комедия почище самого Мольера.
– У кого нет, а у кого и есть, – Софья достала колье и приложила к себе. – Простовато несколько. Ну да нынче простота в моде.
– Так же, как всякий вздор, – заметил Лавр.
– Мужчинам лучше знать, – Софья чувствовала себя легко и радостно.
– Я знал, что ты красавица, – сказал Лавр. – Но ты, оказывается, еще и умница.
Так, шутя и бросая друг на друга взгляды, не омраченные никакой заботой, они на следующий день направились в театр. Направились вдвоем, так как Георгий с Анваром должны были вернуться из пригорода ближе к ночи. Они вчера поехали в Царское Село (Детское! ) к другу Анвара. Скорее всего, их поиски тоже будут безуспешны.
В тот роковой вечер Лавр и Софья выглядели безупречно. Ими нельзя было не залюбоваться. Когда они спустились в холл гостиницы, постояли там пару минут и вышли на улицу, у многих бездельников отвисла челюсть.
В театре сразу же бросилось в глаза, что публика стала иной. Как и буфеты. На самом деле, простота если и не была еще в моде, то уже входила. «Ладно, – подумал Суворов, – искусство-то не должно свестись до уровня бутербродов? Во всяком случае, этого не позволит сам господин де Мольер».
– Я смотрю, Софи, на твои стекляшки многие посматривают даже снисходительно. В них нет того блеска, как у этой полной брюнетки. Их у нее хватит на целую люстру. Вот оно, славное время, когда стразы стали дороже бриллиантов.
– Да, мы упустили наше время.
– Наше время впереди, – сказал Лавр и вдруг осекся. Побледнев, он глядел на ложу слева. Там сидел Залесский с дамой в вызывающе красном платье.
– А вот и цацки, – сказал он, откинувшись в кресле. – Чего будем делать? Встать? Заметит. Уйдет. Точно уйдет. Подстрелить его прямо отсюда? Позор! Не знаю, Соня, не знаю, что и делать.
– Подождем, пока погаснет свет, – шепнула Софья, прикрывая собой Суворова. Тот возбужденно постукивал левой рукой по подлокотнику, морщась, каждый раз от боли в плече. Софья прикрыла его руку своей и улыбнулась. Лавр поцеловал ей руку.
– Надо выйти, как только погаснет свет, но еще не зажгутся прожектора, – шепнул он ей. – Хорошо, тут всего два кресла и сразу выход.
Свет стал гаснуть. Лавр извинился перед соседями, встал и вышел. Софья следом. Когда зажглись прожектора, они уже были в фойе.
– Как ты думаешь, заметил?
– Давай пойдем туда, к его ложе, – предложила Софья и тут же пожалела об этом – Лавр тут же поспешил по коридору к ложам бенуар. Софья едва поспевала за ним.
– Лавр, Лавр! – громким шепотом окликала она его. – Я на каблуках!
Лавр убегал вперед на три метра, возвращался, делал круг вокруг Софьи, снова убегал.
– Ты, как самец фламинго, – прыснула Софья. – В брачном танце.
Лавр оторопело посмотрел на нее и неожиданно громко рассмеялся. Он смеялся взахлеб и даже сел на банкетку под портретами артистов. Софья тоже заразилась его смехом.
– Тише, товарищи! – обратилась к ним благообразная почтенного возраста дама в дореволюционном наряде. – Господа, ведите себя в рамках приличий. Идет спэктакль.
Лавр поднял голову, вытер слезы кулаком и попробовал изобразить на лице печаль.
– Лавр! Ты? – воскликнула оглядываясь дама. – Боже мой!
Суворов вскочил, поклонился и поцеловал ей руку.
– Виноват, Адалия Львовна, это я после буфета. Рад нашей встрече. Разрешите представить: моя жена Софья Левоновна. Софи, это моя тетушка по линии матушки.
– Поздравляю, голубчик, одумался. И вас поздравляю, Софья Левоновна. Можно Софи? Левон – это же Лев? Мы с вами обе царские дочери. Поздравляю. Это ваша большая победа.
– Тетушка! – прижал руку к сердцу Лавр.
– Он тут много разбил сердец. Впрочем, разбиваются сердца большей частью пустые.
– Адалия Львовна в своем амплуа, – пояснил Лавр Софье. – Что же, по-вашему, я охотник до пустышек?
– Я этого не говорила. Это ты сам сказал. А что не в зале?
– А вы? – спросил Лавр. – Опоздали?
– Я тут служу, племянник. Надо же как-то жить, не прислуживая. Хотя я не сегодня-завтра думаю заняться своим делом. Прэдпринимательством.
– Простите, тетушка. Я как-то был далек от этой жизни.
– Привыкай, раз остался. И не кричи так громко,
Лавр удивленно посмотрел на нее.
– Ты же направился в Австралию? Передумал?
– Дела не все завершил.
В расспросах прошли полчаса. Адалия Львовна спохватилась.
