Напиток мексиканских богов. Звезда курятника

– Держи ее! – коброй взвился Небольшой Змей.

Совсем как в моих недавних пугающих фантазиях! Вот только никакой газетки, чтобы спрятаться за ней от погони, у меня на сей раз не было. А сама погоня была, да еще какая! Правда, преследователи дали мне небольшую фору, вернее, я сама обеспечила ее себе, травмировав зеленоглазого приставалу. Держась за больную ногу и подпрыгивая на здоровой, он помешал быстрому старту Змея, и эта заминка подарила мне несколько секунд. Первую из них я неразумно потратила на вызов второго лифта, но живо сообразила, что дождаться его прибытия не успею, и решила уходить на своих двоих. Спасение убегающих – дело ног самих убегающих!

Интерьерчик на ВИП-уровне был поинтереснее, чем на других этажах, – кажется, в восточном стиле. Я успела заметить темные ковры, заваленные подушками диваны и стрельчатые проемы, красиво задрапированные многослойными портьерами. За водопадом складок коридор просматривался плохо.

– Кому плохо, а кому и хорошо! – порадовалась Тяпа.

Предвидя, что мои преследователи разбегутся в разные стороны коридора, я поступила иначе и нырнула за дверь, ведущую на лестницу. Пробегусь вниз по ступенечкам, не рассыплюсь!

Но кое-кто уже бежал мне навстречу вверх! Размеренное сопение я услышала раньше, чем увидела перепрыгивающего через две ступеньки Кинг-Конга, но сразу же поняла, что этот путь к отступлению отрезан. Ясно же было, что это не один из ВИП-постояльцев возвращается пешим ходом в свои хоромы на осьмнадцатом этаже! Тем более шуму одинокий путник производил не меньше, чем допотопный паровоз братьев Черепановых с полудюжиной груженых вагонов.

Я крутнулась на одной ножке и помчалась наверх.

Небольшой Змей оказался проворным, он успел добежать до конца коридора и уже возвращался. Я выскочила на этаж в каких-то пяти метрах впереди него и сразу же заложила крутой поворот, целясь в открытые двери лифта.

– Эй, ты, стой! – гаркнул хромоногий (жаль, что не слепой!) Андрюша.

Он, оказывается, и вовсе никуда не бегал, оставался в холле – искал меня в груде мягкой рухляди на диване, идиот!

– Пошел ты! – огрызнулась я.

Двери лифта не вовремя вздумали закрываться. Я с ходу вбила между ними кулак и удержала кабину от дезертирства. Ввалившись внутрь, я локтем врезала по кнопке закрывания дверей, присела, пропуская над собой брошенную в меня подушку, тут же цапнула ее за колючий от густо нашитого стекляруса угол, метко запустила в подбежавшего Змея и попала ему в лицо! Услышав приглушенный вопль и матерную ругань, с двух сторон нажала на двери, торопя их сомкнуться, и наконец осталась одна в замкнутом пространстве передвижной кибитки.

Мое отражение в зеркале на стене тяжело дышало и пучило глаза, как глубоководная рыба.

– Не помню, чтобы меня когда-нибудь так радовало пребывание в тесном помещении! – доверительно призналась я ему. – Отличный способ излечиться от клаустрофобии!

– А куда мы едем? – с подозрением спросила Тяпа.

– А никуда! – сообразила Нюня. – Танюша, ты этаж не нажала!

Двери вздрогнули и пошли в стороны.

– Эй, вы, стойте! – закричал увечный Андрюша, пытаясь встать с разворошенного дивана.

– На «вы» – это не тебе, – успокоила меня Тяпа.

Я ловко отбила вторую подушку, отважно высунулась из кабины, увидела на табло соседнего лифта 17, 16, 15, втянулась обратно, закрыла двери перед носом кособоко прискакавшего зеленоглазого и поехала на семнадцатый этаж. Там вышла, коварно отправила кабину в лобби, на глазах у равнодушной дежурной свернула на лестницу и со скоростью, которой не смог развить на подъеме даже могучий Кинг-Конг, взбежала наверх. Но не на восемнадцатый этаж, а еще выше – на крышу!

Плоская крыша «Перламутрового» была местной достопримечательностью, отнюдь не открытой для показа широкой публике. Пару дней назад я имела эксклюзивную возможность посетить ее благодаря Райке, которая в честолюбивом порыве охватить своим вниманием всех до единого участников финансового саммита немного перестаралась и зацепила парня из охраны премьер-министра. Бравый капитан показал моей подружке все, что мог, включая некоторые особо охраняемые территории. Закрытые меблированные помещения они с Райкой осматривали тет-а-тет, а на крышу великодушно взяли с собой и меня. Так я узнала, что за естественным солярием, доступ в который может получить каждый, кто раскошелился на спа-программу, есть небольшой бассейн, а рядом с ним – удивительно просторная беседка, крыша которой совершенно не случайно сложена из бетонных плит, а «мраморные» колонны скрывают прочнейшие стальные трубы. С тыльной стороны беседки имеется лестница наверх, а там устроена замечательная вертолетная площадка, увидеть которую снизу невозможно.

Я очень рассчитывала на нее в качестве убежища, где можно если не отсидеться, то хотя бы отдышаться и поразмыслить над острейшим вопросом современности: что им всем от меня нужно?!

Думать на бегу я не могла, мне нужно было остановиться, собраться и призвать на военный совет Тяпу с Нюней.

– Еще чуть-чуть, – пообещала я себе, взбираясь по лестнице на крышу беседки.

Три дня назад, когда я приходила сюда с Райкой и ее телохранителем, площадка была пустой, и с нее открывался такой потрясающий вид, что мне показалось – если встать на цыпочки и вытянуть шею, то можно заглянуть не просто за горизонт, а вообще за грань реальности. Самое подходящее место для того, чтобы проникнуть мысленным взором под покров тайны!

Вот только на этот раз о глубокомысленной тишине и созерцательном одиночестве говорить не приходилось. На площадке стоял вертолет! А я так задумалась, что заметила его позже, чем те двое заметили меня.

– Что это такое? – мужчина, стоящий к вертолету спиной, увидел меня и явно не обрадовался.

На его холеном лице появилось выражение образцовой домохозяйки из рекламы чистящего средства, когда лабораторные ученые просвещают ее относительно бурной жизни не пуганных гелем микробов под крышкой унитаза.

– Не что, а кто, идиот! – вякнула обиженная Тяпа, прежде чем я успела ее отогнать.

Это она зря сказала. Конечно, если человек не в состоянии отличить одушевленное существо от неодушевленного предмета, он точно не Спиноза, но настоящие идиоты редко имеют в своем распоряжении вертолеты и расторопных подчиненных. Мужчина щелкнул пальцами и буднично распорядился:

– Убрать!

Как будто речь действительно шла о зачистке санфаянса!

Второй мужчина, до тех пор стоявший ко мне задом, к винтокрылой избушке передом, обернулся и ослепил меня острыми бликами от солнцезащитных очков, но с места не тронулся. Я поняла, что наведением чистоты и порядка должен заняться кто-то другой, но даже не увидела этого штатного уборщика. Только почувствовала, как чьи-то твердые пальцы придавили мою шею чуть пониже уха, а потом – ничего.

Рев винта поднимающегося вертолета в моем угасающем сознании наложился на шум спускаемой в унитаз воды, и мир микробов затонул, как Атлантида.

– Ме-е-е! Ме-е-е! – приглушенно голосил козленочек, уткнув короткие тупые рожки в мягкое место Левы.

Отшвырнуть назойливую животину прочь Лева никак не мог. Во-первых, он крепко спал. Во-вторых, ему снилось, что приставучий козленочек доводится ему родным братцем. Во сне Лева стал сестрицей Аленушкой со всеми вытекающими последствиями.

Аленушка из Левы получилась очень даже неплохая. И не только потому, что он честно и добросовестно исполнял свои сестринские обязанности по отношению к рогатому братцу – кормил его, поил и укладывал спать на эмалированном противне, заботливо подтыкая под мохнатое тельце углы красного, в белый горох, вискозного парео. Лева-Аленушка оказался весьма симпатичной девахой. Зеркала, чтобы полноразмерно оценить свою девичью красоту, у него во сне не было, но вид на собственное декольте, обрамленное смоляными косами, Леве очень и очень нравился.

– Ме-е-е-е!

Козленочек заверещал и потерся о лицо спящего своим шерстистым боком.

– Зажарю и съем! – пробормотал Лева, во сне превращаясь из доброй сестрицы Аленушки в злую Бабу-ягу.

Из-за налипшей шерсти физиономия страшно чесалась. Лева-яга хмуро выругался и прошелся ладонью по лицу, стирая шерстинки и остатки сказочного сна.

В прихожей натужно взвизгивал звонок. На спинке кресла, нервно дергая пушистым хвостом, топтался Буба. В самом кресле очень неуютно помещался Лева. Проснувшись, он приветственно обругал кота, мучительно изогнулся и вытащил из-под себя пару древних, еще бабулиных, медицинских банок. Во сне они вполне убедительно изображали козлиные рожки, а в реальности наверняка оставили на Левином заду пару синяков.

– Что за хрень? – глядя на банки, Лева наморщил лоб, а потом охнул и подпрыгнул, при приземлении найдя под собой еще один медицинский артефакт: он вспомнил.

Банки Лева отыскал на антресолях, в одной коробке с пакетиками, воняющими старым сеном, и резиновыми грушами, аккуратно уложенными по размеру. Воспоминания о том, как этими самыми банками пользоваться, у него были довольно смутные, да и сама связь аптечной стеклотары с простудными заболеваниями представлялась Леве полумистической. Но никаких других средств для борьбы с острыми респираторными заболеваниями в доме не оказалось, а Машеньку надо было спасать. Лева чувствовал, что таков его прямой хозяйский долг.

Милая гостья, бесцеремонно завалившаяся в его кровать, прохрапела до самого вечера. Надеясь широким гостеприимством заслужить адекватное вознаграждение, Лева не беспокоил спящую красавицу до тех пор, пока ему самому не захотелось лечь в постель уже хотя бы для того, чтобы просто поспать. Он попытался аккуратно подвинуть разметавшуюся в кровати красавицу и в процессе выяснил, что она горяча как печка – увы, не в переносном смысле, а в самом прямом. У Машеньки был сильный жар, и она не храпела, а хрипела. Вскоре высокую грудь красавицы начал сотрясать мучительный кашель.

Разбудить девушку, чтобы напоить ее горячим молоком из провиантских запасов Убытка, не удалось. Холодный компресс, который Лева возложил ей на лоб, Машенька в беспамятстве стряхнула таким широким взмахом руки, что мокрая тряпка улетела в другой угол комнаты и шлепнулась прямо на Бубу. Кот до того только встревоженно мявкал, а теперь начал орать, высказывая хозяину все накопившиеся у него претензии: от неправедно экспроприированного молока до несанкционированного влажного обертывания. После этого подбираться к активной больной с горчичниками и банками доктор Лева даже не пытался. Он вызвал «Скорую» и в ожидании легендарно неторопливого медподразделения забылся в кресле.

Звонок прервал его беспокойный сон в третьем часу ночи.

– Ну, наконец-то! – с радостным укором вскричал Лева, широко распахивая входную дверь.

– Здравствуй, здравствуй, милый Левушка! – растроганно пробасил дядя Петя из Сыктывкара, распахивая медвежьи объятия и выражая готовность принять племянника на грудь, обтянутую толстым свитером домашней вязки.

– Дьясте, дьясте, дядь Лева! – загомонили дяди-Петины отпрыски, весело подпрыгивая на чемоданах.

– Здрасьте… – предательски упавшим голосом отозвался Королев, пятясь в глубь прихожей под натиском могучего бюста дядиной супруги.

– Левка! Ой, шельмец! – радостно вскрикивала она, протягивая пухлые ручки к Левиной шее. – Еще больше вырос! Похорошел! Дай я тебя расцелую!

– Но-но, вы это полегче! – добродушно ворчал дядя Петя, затаскивая в дом чемоданы, размером и весом похожие на несгораемые шкафы. – Я ревную!

Дяди-Петины потомки, прошмыгнув под Левиным локтем, мгновенно рассредоточились по дому. Из комнаты раздался сначала дикий мяв придавленного Бубы, а потом еще более дикий вопль дяди-Петиного младшенького:

– Мам, а где мы спать будем, тут уже какая-то тетя лежит!

– Лева! – тетя Аня опустила руки, раздумав обниматься. – Какая тетя? Ты же знаешь, что в это время года к тебе всегда приезжает дядя! Мы, как обычно, рассчитывали…

– Анюта, спокойно! Знаем мы этих спящих теть! – Дядя Петя поставил на ногу Леве чемодан и туго обнял племянника освободившейся рукой. – Дело молодое, да, Левчик?

– Мам, а тетя никак не просыпается! – проорал из комнаты деятельный ребенок. – Она мертвая, что ли?

– Лева? – дядя Петя вопросительно взглянул на племянника.

– Тетя не мертвая, она больная, – со вздохом объяснил он.

– Санька, Ванька, Танька, живо отошли от больной тети! Не ровен час сами заразитесь! – крикнула тетя Аня.

– Почему больная, зачем больная? – загудел дядя Петя, бесцеремонно внедряясь в комнату. – А вот мы сейчас больную поправим, у нас и лекарство есть! Отличное лекарство, от всех болезней помогает – «кедрач» называется, чистый спирт на кедровых орешках, мертвого поднимет!

– Лева! – тетя Аня ухватила племянника для воспитательной беседы. – Ты знал, что к тебе приедет твой дядя с семьей, и приютил у себя какую-то больную тетю? Как это безответственно, Лева!

– Когда я ее приютил, она была еще здоровая! – Лева вывернулся из цепких ручек дяди-Петиной половины. – А потом она заболела, и я вызвал «Скорую»…

– «Скорую» вызывали? – браво гаркнул с порога коренастый дядька в спецкомбинезоне.

– Санька, Ванька, Танька, уйдите на кухню, дядя доктор приехал, сейчас больную тетю на «Скорой» увезут, и постель для вас освободится! – громко обрадовалась тетя Аня.

– Увезем, – потвердил дядя доктор, осмотрев больную. – У девушки обструктивный бронхит, подозрение на пневмонию. Одевайте больную, я за носилками. Кто сопровождать будет, паспорт и медицинский полис не забудьте.

– Лева, не стой столбом, где ее одежда? – затормошила племянника тетя Аня.

– Одежда? – Лева почесал в затылке.

Из одежды на милой гостье в чудное мгновение ее появления был один мухомористый платок на бедрах. Отправлять ее в таком виде в больницу представлялось неправильным.

– Вот. Годится? – Лева вынул из шкафа спортивный костюм и футболку.

Костюм был его собственный, слегка поношенный, а майка совсем новая, полученная в подарок на презентации торгового центра. На выдающемся бюсте Машеньки слово «Мега» смотрелось поразительно уместно. А вот никакой обуви тридцать седьмого размера у Левы не нашлось, поэтому пришлось ограничиться толстыми шерстяными носками.

Самую большую сложность представляли затребованные дядей доктором документы, но тут Леву здорово выручила тетя Аня. Уяснив, что без паспорта и медицинского страхового свидетельства «Скорая помощь» больную тетю не возьмет, дяди-Петина супруга, кровно заинтересованная в умножении числа спальных мест, великодушно снабдила пациентку собственными документами.

– Но вы не слишком похожи! – неуверенно возразил Лева.

– Лева, верь мне: на фото в паспорте медики не смотрят никогда! – убедительно сказал дядя Петя. – А что до разницы в возрасте…

– Мне всего тридцать пять! – привычно соврала тетя Аня.

– То эту разницу легко можно списать на плохой внешний вид пациентки! – додумался сам Лева.

Он не ошибся. В городскую больницу хворую красавицу без возражений и расспросов приняли под именем Анны Васильевны Королевой.

– Бабуля, а это что за мумия? – с детской непосредственностью поинтересовалась Машка.

– Мария, тише! – шикнула на внучку Ольга Павловна, едва не поперхнувшись омлетом. – Она может услышать!

– А она может слышать? – не поверила Машка.

Тело в белой обмотке, как и положено мумии, лежало неподвижно, только не в саркофаге, а на клеенчатой кушетке. Определить, кто там, в белом коконе, на глаз было невозможно, и местоимением «она» Машка обозначила невнятную фигуру только потому, что слово «мумия» – женского рода. Есть еще, правда, Мумий Тролль, но это уже другой персонаж, не из древнеегипетской, а новейшей музыкальной истории.

– Очнется – сможет, – пообещала Ольга Павловна.

– А она очнется? – усомнилась Машка.

Она положила недоеденную булочку, развернулась на стуле и, болтая ногами, во все глаза уставилась на мумию. Ольга Павловна укоризненно посмотрела на не в меру любопытную внучку, вздохнула, но ничего не сказала. Воспитанием Марии она лично не занималась, и это сразу чувствовалось. Если бы девочку воспитывала интеллигентная бабушка, врач-терапевт с сорокалетним стажем, а не легкомысленная мамаша и вечно занятой отец, в тринадцать лет она бы вела себя по-другому – как чинная барышня, а не как малолетний ирокез.

– Неправильная какая-то мумия! – насмотревшись вдоволь, постановила невоспитанная Машка. – По-моему, с нее каплет. И пахнет как-то не очень… Она, случайно, не описалась?

– Вот это вряд ли, – Ольга Павловна тонко усмехнулась. – У нее обезвоживание. Каплет с бинтов, они пропитаны специальным раствором, а пахнет лекарством… Маш, ты бы съела еще булочку!

– Надоели мне ваши пресные булочки! – скорчила рожу Машка. – Хочу гамбургеров и хот-догов с кетчупом и горчицей!

– Машенька, это же все очень вредное! – Ольга Павловна покачала головой и придвинула к внучке тарелку с овсянкой. – Не хочешь булочку – скушай кашку или творожок.

– Ба, а на этом вашем шведском столе бывает что-нибудь, кроме омлета, творожка, кашки и булочек? – Машка с тоской оглядела столик, заставленный тарелочками с логотипом отеля. – Мне обещали богатое и разнообразное меню.

– Поверь мне, Мария: из того, что подается к этому богатому и разнообразному шведскому столу, яйца, кашка, творожок и хлебушек – самая нормальная и безопасная еда, – внушительно ответила Ольга Павловна, с достоинством принимаясь за овсянку. – Если бы ты знала, до какой степени безотходно пищевое производство в нашем отеле, то даже пробовать не стала бы салаты, пиццу, запеканки и половину вторых блюд! Думаешь, почему у большинства моих пациентов проблемы с желудком?

– И у нее тоже? – Машка снова засмотрелась на эффектную мумию.

– У нее самая большая проблема с головой, – сказала докторша, на всякий случай понизив голос. – Попросту говоря, она дура. Богатая дура!

– Звучит заманчиво, – заметила наглая Машка. – Хотя если посмотреть… Что с ней случилось-то, ба?

– Эта милая молодая дама…

– Да ладно? – пробормотала Машка, пялясь на мокрые бинты.

– Эта богатая идиотка вчера днем, в самое пекло, пошла загорать в солярий на крыше, – с удовольствием прихлебывая чай, поведала Ольга Павловна. – Раскинулась на лежаке топлес, в одних тонюсеньких стрингах и темных очках, можешь себе представить?

– Красота! – мечтательно обронила Машка, откидываясь на стуле и забрасывая руки за голову.

– Да уж, красота неописуемая, – ехидно поддакнула докторша. – Забыла сказать: мадам была нетрезва, на солнышке ее разморило, и уснула наша красавица на лежаке крепким сном, переходящим в горячечный бред. Уборщица ее вечером нашла, охранника позвала, тот администраторше сообщил, а она меня вызвала. А я что могу сделать? Ну, температуру сбила, теперь с ожогами борюсь. По-хорошему, девку бы в больницу отвезти, но это будет плохая реклама нашему отелю.

– Ничего, ба, ты справишься! – Машка похлопала бабушку по плечу и вскочила со стула. – Я в бассейн!

– Обедать приходи! – крикнула Ольга Павловна вслед убегающей внучке. – Ох, Мария, Мария…

Она поднялась, собрала со стола судочки и аккуратно составила их в холодильник. Потом посмотрела на тарелку с булочками, подумала, снова села и налила себе еще чайку. Мумия на кушетке лежала тихо-тихо, завтрак в отеле только начался, и до времени, когда по востребованному маршруту «шведский стол – медпункт» вереницей потянутся новые пациенты с расстройством желудка, можно было успеть со вкусом почаевничать.

Сквозь кисельно-вязкий и мутный сон я все слышала, только не понимала, что говорят обо мне, пока не очнулась полностью – в зловонной темноте и гадкой сырости.

– Как микроб под крышкой унитаза! – зло съязвила Тяпа.

– Мы не умерли? – испугалась Нюня, отнюдь не обрадованная перспективой столь непрезентабельного нового воплощения.

– Тихо! – попросила я и прислушалась к своим ощущениям.

Кожа зудела, голова гудела, во рту чувствовался противный привкус, но руки-ноги вроде слушались. Я стянула с физиономии влажную марлю, повернула голову и увидела белую, как экран, шторку, а на ней – темный силуэт. Некто стоял по ту сторону занавески, двумя руками держась за голову.

– Еще один пациент, – логично рассудила Нюня.

– Сейчас, Геночка, сейчас! – успокаивающе приговаривал в некотором отдалении уже знакомый голос докторши.

Звякнуло стекло, брякнул металл, прошелестели шаги. В моем личном театре теней стало одним персонажем больше – докторша подошла к больному:

– Повернитесь к свету.

– А это не больно? – опасливо спросил мужчина.

– Совсем не больно, – неискренним тоном, которым в подобный момент разговаривают все эскулапы, сказала докторша. – Уберите руки. Вот так!

– Ой! – пациент вскрикнул и зашипел от боли.

А я испуганно ахнула и тут же зажала себе рот. По тени на занавеске определиться было трудно, но это гадючье шипение я узнала! Вне всякого сомнения, новым пациентом доброй докторши был змеевидный приятель ласкового хлопчика Андрюши.

– Кто это вас так? – под затихающее шипение сочувственно спросила Ольга Павловна.

– Одна дура подушкой двинула, – неохотно объяснил Змей.

– Подушкой?! Геночка! – в голосе докторши удивление смешалось с укоризной. – Я думала, вы уже ушли из большого секса!

– Он у нас играющий тренер! – со смешком произнес приятный мужской голос.

– О, и Андрюша тут! – узнала его Нюня.

– Прикройся, Танька, снова ветошкой! – посоветовала Тяпа.

Я послушно налепила на лицо вонючую марлечку и по причине мгновенного ухудшения видимости вынужденно обратилась в слух.

– Тренер сборной инвалидов! – сердито пробурчал Геночка. – Ольга Пална, посмотрите Андрюшкину ногу. Андрюш, разуйся.

– Ого! – уважительно крякнула докторша. – Вот это гематома! Что это было? Вы зубило на ногу уронили?

– Я не работаю с железом! – обиделся Андрюша. – Садо-мазо – не мой профиль!

– Это его одна дура каблуком двинула, – объяснил Гена.

– Молодец, Танька! – тихонько похвалила Тяпа.

– Опасная у вас работа, мальчики и девочки, – без тени юмора заметила Ольга Павловна. – То и дело случаются телесные повреждения! Поутру Катенька ваша прибегала ссадину на скуле прижигать. Вчера Людочка с растяжением приходила. Позавчера новенькая была – вся изодранная, точно с кошкой сцепилась.

– Я ж плачу вам за эту работу, Ольга Пална! – недобрым змеиным голосом напомнил Геночка. – Вроде нормально плачу, считай – еще ползарплаты к вашей штатной навешиваю!

– Я это, Гена, не к тому, что вы мне мало платите, – сухо сказала докторша. – Я к тому, что девочки ваши о своем здоровье совсем не думают. Вот новенькая ваша – она, дурочка, ни йодом, ни зеленкой мазаться не захотела, чтобы товарный вид не портить, согласилась только перекисью царапины обработать. А ей бы, по-хорошему, при таких повреждениях прививочка от столбняка не помешала! Как она, Гена? Вы скажите ей, пусть зайдет ко мне, я ее посмотрю.

– Это какая новенькая? – вмешался Андрюша. – Не черненькая? Аллочка?

– Заткнись! – грубо шикнул на него Гена.

– Черненькая, черненькая, – невозмутимо подтвердила докторша. – Красотка такая, хоть прямиком в индийское кино!

– Она у нас больше не работает, – сказал Гена и заторопился: – Андрюшка, ты чего расселся? Ноги в руки – и вперед, к бассейну! Сейчас туда тетки из спа-салона повыползают, у тебя работы будет непочатый край.

– Он же хромает! – благородно вступилась за своего пациента Ольга Павловна.

– Хочу на больничный! – дурашливо заявил Андрюша.

– «Хочу» – это не твое слово, милый, твои слова – «могу и буду»! – язвительно прошипел гадкий Гена. – Хромай к станку, инвалид! У народа такой сексуальный голод – на любое извращение спрос есть: и на калек, и на садо-мазо, и на лесбиянок…

Я услышала шум шагов, скрип половиц и стук двери. Очевидно, ночной мотылек Андрюша и его безжалостный эксплуататор-сутенер ушли. Я снова стащила с лица тряпку и покосилась на занавеску. Ольга Павловна, представленная на экране в виде четкой тени, мелодраматично всплеснула руками и со вздохом сказала:

– С кем приходится иметь дело, боже мой!.. Хотя с другой стороны…

Докторша повертела перед глазами небольшую бумажку, деловито спрятала ее в карман и вполне умиротворенно закончила:

– Пятьсот рублей на дороге не валяются.

Тень переместилась влево и вышла за край экрана.

– Кстати, насчет «валяются – не валяются»: ты-то вставать собираешься? – ворчливо спросила Тяпа.

– Этот медпункт – не самое безопасное место, – поддержала ее Нюня. – Видишь, с кем докторша дружбу водит! А еще интеллигентная женщина…

– Надо убираться отсюда, – резюмировала Тяпа. – Танька, снимай обмотки! Отступаем на заранее подготовленные позиции.

– Это в номер, что ли? – Нюня обоснованно усомнилась в правильности выбранной тактики. – Будет ли там безопаснее?

– Другие предложения есть? – вместо ответа спросила Тяпа. – Нет? Тогда отходим в номер.