скачать книгу бесплатно
– Я не могу, – вырвалось у меня само собой, и я торопливо добавила: – Сейчас не могу – может быть, позже… Словом, мне нужно подумать.
Ильицкий, разумеется, ждал от меня другого ответа – кажется, он даже смутился:
– Ну… хорошо, подумай. – Впрочем, уже через мгновение он вернул в голос обычное хладнокровие и нагловато улыбнулся: – Только недолго, потому как завтра утром у меня поезд.
Конечно, он не сомневался, что мой ответ будет положительным – наверное, я слишком предсказуема. Меня же эта его самоуверенность мгновенно разозлила. И еще больше злило то, что он настолько опоздал со своим предложением. Я должна была теперь довести до конца задание Платона Алексеевича, я не могла оставить все вот так!
Поэтому в сердцах я бросила ему в лицо:
– Хотя, знаешь, я уже подумала и отказываю тебе!.. Раз ты так торопишься на свой поезд. Да и маман, боюсь, не будет в восторге от твоего выбора. Кстати, как она?
– Превосходно. Натали с Мишкой нарадоваться не могут ее мудрым советам по воспитанию Митеньки. Она ведь уже доказала, какого славного, доброго и чуткого ребенка может вырастить. Значит, ты мне отказываешь?
И качнулся в сторону двери.
– Ты уходишь? – в волнении спросила я, безумно боясь, что он так просто отступит, покинет сейчас этот дом и никогда больше не вернется.
Я вела себя глупо и непоследовательно, как какая?нибудь истеричная институтка, которая сама не знает, чего хочет, – я понимала это, но ничего не могла поделать. Мне нужно было взять хоть минуту на размышление. Слишком неожиданным оказалось его появление сегодня.
Но минуты этой мне никто не подарил. Напротив – как будто чтобы окончательно свести меня с ума, из коридора вдруг раздался пронзительный, полный ужаса, женский вскрик. И это была Аннушка, горничная.
Начала стихать музыка, послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Мы же с Ильицким стояли, почти не дыша, и оба, наверное, думали об одном и том же.
– Я выйду первым… – сказал наконец он, когда шум за дверью уже не оставлял сомнений, что в доме произошло что?то ужасное.
С трудом выждав после него полминуты, я тронула дверь и тоже выглянула в коридор. Гости толпились в служебном крыле, где были подсобные помещения, кухня, несколько спален, в том числе и моя, и одна гостевая комната, которой никто сейчас не пользовался. Очевидно, в этой комнате что?то и произошло.
– Балдинского…
– Убили…
– Застрелили…
– Кто?то из гостей…
Стараясь не делать поспешных выводов из коротких взволнованных реплик, я пробиралась меж гостями в конец коридора. Но очевидно, что что?то ужасное случилось именно с Балдинским. С человеком, которого я уже готова была признать Сорокиным, о чем и собиралась телеграфировать завтра Платону Алексеевичу. А теперь его убили…
* * *
Балдинский действительно был мертв. Убит из револьвера, хотя выстрелов никто не слышал: кажется, использовали подушку, которая заглушила грохот, – по комнате еще кружили перья. В саму спальню я не входила, опасаясь демонстрировать слишком явный свой интерес, а стояла в толпе прочих любопытствующих. Вот только саму меня изводило не любопытство, как ни странно, а, скорее, ноющее чувство вины, что я, доверенная Платона Алексеевича, была рядом и не сумела этого предотвратить.
Еще я обвела взглядом наших разволновавшихся гостей – ведь вполне возможно, что кто?то из этих людей только что застрелил Балдинского. Он должен чем?то себя выдать!
Граф Курбатов и какой?то седоватый подтянутый господин лет пятидесяти находились в комнате с телом. Мужчина этот минуту назад проверял пульс Балдинского, а теперь неслышно переговаривался с Курбатовым. Кроме них в саму комнату войти никто не решался.
– Кто этот господин, рядом с графом, вы не знаете? – негромко спросила я у Стенина, который с потерянным видом застыл подле меня.
– Не знаю, Лидочка, – отозвался тот, – должно быть, тоже один из приятелей покойного Сергея Васильевича. Ох, вы позвольте, я отойду, право… отвык я от подобных зрелищ.
Я посторонилась, пропуская его и думая, что «еще один приятель» не кандидат ли на место Сорокина? И не он ли убийца Балдинского: стоило ему в первый раз посетить дом, как произошло убийство. Отличное совпадение.
– Это Якимов Лев Кириллович, – прозвучал у меня над ухом голос Ильицкого так неожиданно, что я вздрогнула, – он говорил негромко, чуть наклонившись ко мне. – Вместе с Щербининым учился в академии Генштаба – я рассказывал о нем. Кстати, стыдно тебе не знать таких людей – он профессор математики с мировым именем.
Я метнула в Ильицкого испуганный взгляд: не от стыда, что не узнала профессора с мировым именем, а от мысли, что такой замечательный кандидат в подозреваемые – приятель Ильицкого. Этого еще не хватало.
– Предвкушаешь расследование? – спросил он, откровенно ухмыляясь.
Да, я и правда очень предсказуема. Для него, по крайней мере.
– Ошибаешься, подобное меня больше не интересует. Я здесь только лишь из?за своей воспитанницы.
В подтверждение слов я начала искать взглядом Мари – та стояла у самых дверей в компании Алекса Курбатова, любопытствующе заглядывала в комнату, и они живо что?то обсуждали.
– Мадемуазель Полесова! – окликнула я ее. – Вам нечего здесь делать, вам давно пора спать.
– Как же я могу спать, когда в доме убийца! Любой из нас может им оказаться… – Мари с наигранным ужасом в глазах обвела взглядом присутствующих – и те, заражаясь тревогой, оглянулись на рядом стоящих. А девица продолжала, подозрительно прищурившись: – Может быть, это даже вы, мадемуазель Тальянова… где вы только что были?
Гости тотчас обернулись на меня, наверное, припоминая, что я и правда внезапно покинула танцевальную залу, исчезла с глаз, а потом так же внезапно материализовалась рядом с трупом.
Я почувствовала, что хладнокровие снова меня покидает: мне нельзя быть настолько на виду! И разумеется, не нужно, чтобы люди и впрямь начали задумываться, где я была перед убийством.
– Мари, прекратите! Немедленно идите за мной!
– Нет уж, никуда я с вами не пойду, вдруг вы и правда… – паразитка в притворном страхе отступила назад.
И лишь поймав мой взгляд, совершенно недружелюбный, Мари поубавила пыл, коротко попрощалась с присутствующими и направилась к своей комнате. Я, даже не взглянув в последний раз на Ильицкого, чтобы не видеть в его глазах насмешку, скорее ушла следом.
Глава седьмая
Полицейские пробыли в доме недолго. Ограничились тем, что увезли тело Балдинского и попытались найти оружие, из которого его застрелили. Для этого они обыскали всех мужчин, включая домочадцев и гостей, гостевую комнату и газон под окнами, но оружия, как ни странно, не нашли. На том и остановились, пожелав хозяевам спокойной ночи и пообещав, что в ближайшие дни приедет полицейский сыщик, который расспросит их о произошедшем подробней.
Но, разумеется, ни о какой спокойной ночи и речи идти не могло. Домашние слуги прочно засели в кухне, устроив швейцару Федору допрос с пристрастием – пытались вызнать, кто посторонний входил в дом. В то, что убийцей является кто?то из гостей или, упаси бог, домочадцев, они верить отказывались.
Заводилой была, разумеется, наша горничная Анна – подвижная и говорливая женщина под сорок. Аннушка успела похоронить мужа, а единственного сына, мальчика на пару лет старше нашего Митрофанушки, устроила в гимназию, выбиваясь теперь из сил, чтобы оплатить учебу: помимо работы у Полесовых, она бралась стирать белье у всей улицы и перешивала старые вещи. При этом Аннушка никогда не жаловалась, а напротив, всегда была в хорошем настроении, всегда жива, доброжелательна и, главное, обладала той самой чисто житейской мудростью, которая приходит только с годами, и то не ко всем.
Тело Балдинского обнаружила именно она, когда шла по коридору и увидела, что дверь в гостевую приоткрыта.
– Думаю, как же это?! – громко, размахивая в волнении руками, повествовала сейчас Анна о своих чувствах. – Кому это комната понадобилась на ночь глядя? Ее, правда, на ключ не запирали отродясь, да туда все равно не ходит никто. А тут дверь приоткрыта… я и толкнула ее, а там – батюшки!.. Я с перепугу?то и заорала, дура старая.
Я, еще из коридора заслышав эмоциональный Аннушкин рассказ, тихонько вошла, взяла в буфете чашку и налила себе из самовара. На кухне я была частым гостем, любила вечерами посидеть с Анной за чаем и иногда заходила к ней, чтобы помочь с шитьем, получая в награду порцию свежих сплетен со всей Пречистенки. На кухне и воспринимали меня, наверное, как прислугу – такую же няню, как Катюша, не вдаваясь в тонкости.
Аннушка тем временем, не прекращая рассказа, плеснула мне в чай вишневой наливки собственного изготовления.
– Нервы подуспокоить, Лидия Гавриловна, – пояснила она.
Тут я вспомнила, что мне надо бы тоже разволноваться.
– Ох, – сокрушенно покачала я головой, присаживаясь на табурет, живо освобожденный мне лакеем Пашей, – как я перепугалась… я бы на вашем месте, Аннушка, вовсе, наверное, чувств бы лишилась. – И, помолчав, уточнила: – Так что же, совсем никто не видел, как бедный Петр Фомич туда входил и с кем? Даже Катя? Ее спальня ведь как раз напротив гостевой.
– Говорит, что не видела ничего и не слышала, – Аннушка сморщила нос, – да вы же знаете, как Катька разговаривает: фыркнула и проворчала только в сторону.
Катюша и правда любопытством никогда не страдала, ее мало что интересовало в жизни, кроме собственных забот и печалей. Сомневаюсь, что она насторожилась бы, даже пройди убийца с револьвером мимо нее. Катюши сейчас не было в кухне – она вообще ходила сюда редко, полагая, очевидно, что кухонное общество ей не ровня.
– Говорю же, с улицы это зашли – точно кто?то чужой был! – стояла на своем меж тем Аннушка.
– Никто посторонний не заходил, еще раз тебе говорю! – ответствовал ей Федор – высокий статный мужчина, бывший солдат, служивший швейцаром в нашей парадной. Он тоже любил заходить на чашку вечернего чая – в основном, конечно, ради Аннушки, которая, ко прочим своим достоинствам, была особой довольно миловидной. Подумав, Федор добавил: – Разве что господа постоянно прибывали – ну так и из них никто дома не покидал! Это уж когда ты завизжала на всю Пречистенку, разъезжаться начали.
– Это вы про Шумовых? – осведомилась я как можно безразличнее. – Они ведь, кажется, еще до приезда полиции уехали.
– И про Шумовых, и про Никольских, – начал перечислять Федор, – и Разины еще уехали – уже перед самой полицией. Я умом?то понимаю, что нельзя никого выпускать, да только разве станут меня господа слушать?
– Не корите себя, Федор, все равно полиция не опрашивала никого, – отозвалась я.
Собственно, ради этих сведений – кто уехал до приезда полиции, а значит, теоретически мог увезти оружие – я пришла в кухню. Только ничего мне это не дало. Госпожа Шумова вот?вот должна была разрешиться от бремени, так что их желание отгородиться от лишних волнений вполне понятно. Никольские, мать и дочь – одной девяносто два года, второй семьдесят четыре, – подходили на роль убийц с трудом. Разины, семья с целым выводком детишек, тоже едва ли годились. Хотя все может быть. Надо будет их всех проверять, но пока ума не приложу как…
Как бы там ни было, очевидно, что Балдинского застрелил кто?то из господ, официально приглашенных этим вечером в дом. Федор – человек ответственный, у него и мышь не проскочит незамеченной. Причастность соседей с первого этажа, с которыми у нас была общая лестница, я отмела сразу: они всей семьей со слугами отбыли вчера утром на дачу, оставив в квартире лишь приходящую горничную и старичка лакея.
С черной лестницы, что вела во двор прямо из кухни, тоже никто не мог войти – без ведома Анны, по крайней мере. Я знала, что каждый вечер в десять часов она запирает дверь. И окна запирает на щеколды, тем более что сейчас март, в квартире ощутимо холодно и нужды в лишнем сквозняке нет.
Допив свой чай, я сослалась, что мне надобно пожелать доброй ночи Елене Сергеевне, и ушла. Я действительно направилась к Полесовой – та еще не спала. Хозяйка дома в облаке белых кружев, бывшем ее пеньюаром, полулежала в постели, а горничная отсчитывала ей капли в стакан. Сквозь слезы, икая и обмахиваясь платком, Елена Сергеевна рассказывала нам, что детей они с Катюшей уже уложили, а ее муж собрался тотчас организовывать переезд, потому что не понимал, как можно спать в доме, где только что убили человека. И как она его отговаривала, объясняя, что им некуда деваться на ночь глядя. Тогда Жоржик сказал, что ему все равно здесь ужасно не по себе, собрался и уехал в клуб. Очень мудрое и своевременное решение главы семейства, ничего не скажешь.
Отослав горничную, мы проговорили с Еленой Сергеевной не меньше часа, покуда я не уверилась, что капли действуют, тогда я пожелала ей доброй ночи и ушла.
А проходя мимо детской, подумала в очередной раз, что Елена Сергеевна идеализирует своих детей и ничего о них не знает. Спят они, как же! Из?под двери то и дело вспыхивали отблески свечи и доносились голоса. Я, желая застать их врасплох, резко отворила дверь. Правда, увидела совсем не то, на что рассчитывала.
Мари устроилась на ковре и перебирала пальцами волосы Никки, положившего голову ей на колени. Напротив, по обе стороны от догорающей свечки, сидели по?турецки Конни и Митрофанушка: сестра читала им что?то, а те с большим интересом слушали.
На лице Мари не было сейчас ни хитрости, ни упрямства – когда я распахнула дверь, она мне показалась даже немного уязвленной. С чего бы?
Я насторожилась. И вмиг заинтересовалась книжицей, что она читала братьям. Дело в том, что в библиотеке, на столе Георгия Павловича – о, мое проклятое любопытство – нынче утром я наткнулась на карманного формата брошюрку с текстом на языке какого?то восточного народа. Впрочем, текста как раз там было немного, все больше иллюстрации… Очнувшись, я захлопнула ту брошюрку и, совершенно пунцовая, выбежала тогда из библиотеки. А себе поклялась, что пальцем больше не прикоснусь к вещам Полесова.
Так вот, зная нрав Мари и ее любовь к восточным языкам, ничуть не удивлюсь, что именно этой литературой она решила поделиться с братьями.
– Что вы читаете? – спросила я тогда строго.
– Жюль Верн, «Пятнадцатилетний капитан»… – опять смутилась Мари.
– С каких пор, Мари, вы читаете на французском? – еще больше насторожилась я.
И, теперь уже уверенная, что меня водят за нос, подошла и развернула книгу обложкой к себе. Теперь уже смутилась я – это действительно оказался Жюль Верн.
– Денис Ионович подарил книжку в русском переводе, – холодно пояснила моя воспитанница. – Заставите нас за это зубрить немецкую грамматику?
Она уже совладала с собой и вернула обычный яд в голос и ледяное презрение во взгляд. Мальчики тоже смотрели на меня как стая волчат – настороженно и исподлобья. Будто я и впрямь была злющей гувернанткой, которых так любит описывать сказочник Андерсен.
А я жалела теперь, что вообще вошла в эту комнату, и гадала, как уйти, не потеряв лица. Правильная и строгая гувернантка должна бы отобрать свечу, книгу и велеть детям немедленно ложиться спать, поскольку шел уже третий час ночи, а у нас занятия с восьми. Добрая же нянюшка вроде той, которая вырастила Пушкина, лаской уговорила бы их лечь в кровати, а потом читала бы сама, пока они не уснут.
Мне же первый вариант казался в корне неправильным, учитывая обстоятельства. В доме только что убили человека: Конни и Никки вряд ли что?то поняли, но наверняка ужасно перепугались и просто не могут уснуть. Но и Ариной Родионовной мне, разумеется, не быть. Вот так запросто поцеловать детей в лоб, уложить их в кровати и читать им Жюля Верна? После подброшенных мне на подушку жаб и колючих щеток? Нет уж, увольте. Для этого есть Катя.
Кроме того, у меня было полно дел, которые откладывать я просто не имела права. Поэтому я выбрала третий вариант.
– Зрение испортите, – сказала я, зажигая еще свечей, чтобы в детской стало хотя бы светлее. – И не забывайте все же, господа, что завтра вам вставать к восьми.
После чего я плотно закрыла дверь и направилась по своим делам. Однако заглянула перед тем к Катюше и попросила ее разбудить завтра детей не в восемь, а в девять.
Глава восьмая
Убедившись, что квартира окончательно погрузилась в тишину, что никто не выйдет внезапно в коридор и не застанет меня, я взяла масляный светильник и направилась в комнату, где убили Балдинского. Определенной цели у меня не было – я только знала, что нельзя оставлять без внимания место происшествия, потому как завтра мне нужно будет письменно объясняться перед Платоном Алексеевичем. И показать ему, что у меня есть хоть какие?то зацепки. Потому как Балдинского я по?прежнему считала главнейшим кандидатом на роль Сорокина – его убийство убедило меня в этом еще больше.
В комнате, на полу из дубового паркета, рядом с отодвинутым креслом, был обведен мелом силуэт убитого Балдинского, некогда лежавшего там. Внутри этого силуэта было разлито несколько ужасающих лужиц крови: большая, в самом центре, – судя по всему, это было последствие выстрела в сердце; и несколько меньшая, с прилипшими волосами и кусочками раздробленной кости, – рядом с головой. Убийца стрелял так, чтобы не дать Балдинскому даже шанса выжить.
Собственно, это было все, что напоминало сейчас о трагедии в комнате. Ну, еще, правда, перья, что ковром укрывали пол и взлетали в воздух при малейшем моем шевелении. Но вот саму подушку, сквозь которую стреляли, я сперва даже не увидела – она аккуратно лежала в углу дивана, на своем законном месте. Интересно, это Якимов с Курбатовым ее туда положили? Или полицейские? Или же сам убийца? Если последний, то хладнокровия ему определенно не занимать.
Прочая же мебель стояла в четком порядке, установленном горничной Анной, – стулья, кресла, столики и даже вазы, норовившие обычно упасть при каждом неловком к ним прикосновении. Значит, ничего похожего на борьбу в этой комнате не происходило: Балдинский вошел сюда вместе с убийцей вполне добровольно, сидел, по?видимому, в единственном отодвинутом кресле и вскочил на ноги лишь в тот момент, когда убийца достал оружие.
Значит, Балдинский хорошо знал своего убийцу – по крайней мере, их точно что?то объединяло. Однако не могу сказать, что Балдинский ему доверял: Аннушка пару часов назад, в кухне, поведала всем, что слышала, как полицейские переговаривались, что у Балдинского в заднем кармане брюк нашли револьвер, полностью заряженный. Кто ходит на бал с револьвером? Получается, Балдинский опасался за свою жизнь, идя на этот бал, и, очевидно, опасался именно своего убийцы. Хотя стреляли в него не из этого револьвера – его барабан, как я уже сказала, был заряжен полностью.
Так что убийца стрелял из собственного заранее приготовленного оружия. Но куда он мог деть его после?
Подоткнув подол юбки и ступая крайне осторожно, чтобы не задеть ни крови, ни перьев на полу, я прошла через всю комнату к окну – щеколда была плотно задвинута. Сквозь стекло я взглянула наружу, на газон, где поздний мартовский снег был полностью истоптан, а кое?где и счищен полицейскими: разумеется, они обыскали весь участок под окном. И ничего не нашли.
Нет, убийца не стал бы так рисковать: окно выходило на оживленную улицу, где даже сейчас, в три часа ночи, брел какой?то припозднившийся господин. Убийца не выбрасывал револьвер в окно. И на месте, рядом с трупом, он оружие не оставил по каким?то причинам. Но и с собой он его унести не мог – всех мужчин полицейские обыскали. А вот саму квартиру обыскивали не очень?то тщательно… Что, если он спрятал револьвер где?то в доме, до лучших времен?
Цепляясь за эту мысль, я так же аккуратно вернулась к двери, вышла наружу и начала размышлять, где я, будь, допустим, убийцей, оставила бы револьвер? О том, что стрелявшим была вообще женщина, которых полицейские обыскивать не решились, я старалась сейчас не думать.
Я заглядывала, освещая путь светильником, во все вазы, стоящие в коридоре, наклонялась, чтобы посмотреть под креслами и столами, покуда не пришла к мысли, что все это уже проделали полицейские. Убийца действовал хитрее. Ведь практически сразу после выстрела гости столпились в коридоре, спрятать здесь что?то было бы трудно.
Спальные комнаты должны быть заперты, так что едва ли убийца мог подкинуть оружие кому?то.
Библиотека… словом, она тоже была занята.
В танцевальной зале оставались музыканты, которым не полагалось прекращать играть. В столовой могли быть нанятые официанты, которые постоянно подносили блюда. А вот в гостиной…
Я поспешила войти в полутемный зал гостиной – здесь весь вечер сидели только несколько нетанцующих заядлых картежников, да и те, скорее всего, вышли в коридор узнать, что за шум. Здесь вполне можно было что?то спрятать, улучив момент.
Я обошла со светильником все шкафы и серванты.
Поискала меж диванными подушками. В фарфоровых вазах с цветами. За портьерами.
Нашла дамский чулок и зацепившуюся за него запонку, давно потерянную Полесовым, а потом… нашла все?таки и револьвер.
Его положили под крышку фортепиано в гостиной, на узкую полочку подле струн. Очень маленький – поместился бы и на моей ладони, с коротким стволом и рукояткой, похожей на клюв попугая. Я очень жалела сейчас, что совсем не разбираюсь в оружии: ничего не смыслила в марках и даже взять его в руки робела. Но все же пересилила себя, дотянулась и вынула из фортепиано. Тщательно осмотрела, запоминая каждую деталь, чтобы позже суметь описать эту модель и узнать название. И изо всех сил пыталась запомнить пять цифр, оттисненных у рукоятки, – наверняка каждый номер у револьверов уникальный и по нему можно хотя бы вычислить, где оружие было произведено и в каком году. А может, даже узнать, кому оно было выдано. Едва ли убийца пользовался табельным оружием, учитывая, что купить любой револьвер совершенно нетрудно, но – вдруг?
Запомнив номер, я решила, что лучше положить револьвер обратно, чем забирать с собою, и едва опустила крышку фортепиано, как услышала шаги в коридоре. Должно быть, действовала я слишком громко. Тотчас я бросилась к двери, но в гостиную уже вошел Жорж Полесов в пальто и шляпе – видимо, только что вернулся из своего клуба.
– Это вы, Лида? – изумился он, увидев меня в кромешной тьме со светильником в руке, растрепанную и с подоткнутой юбкой, неприлично оголяющей ноги до самых колен.
– Я услышала какой?то шум в гостиной и решила проверить… – солгала я, спешно оправляя юбку. – После случившегося я теперь от каждого шороха вздрагиваю. Простите мне мой вид…
