скачать книгу бесплатно
Я сперва даже не нашлась что ответить. Когда я дискутировала с Мари, это случалось со мною часто.
– Все же вам придется осилить «Войну и мир» целиком, ma ch?re, хотя бы для того, чтобы завтра правильно ответить на контрольные вопросы по сей книге. Я настоятельно прошу вас прямо сейчас пойти к себе и заняться подготовкой.
Резковатый мой тон не оставлял сомнений, что это именно приказ наставницы, а не ироничная рекомендация. Однако Елена Сергеевна попыталась возразить:
– Боюсь, это ужасно вредно – столько времени посвящать занятиям… – но тут Полесова встретилась со мной взглядом и мигом передумала: – Хотя вам, конечно, виднее, Лидочка! Но пусть Мари сперва хотя бы поужинает.
– Благодарю, маман, – хмыкнула Мари, – но пребывание в этой комнате окончательно отбило у меня аппетит.
Не сделав даже книксена на прощание, она развернулась и вышла вон. Сомневаюсь, что Мари ушла читать Толстого.
Алекс же остался. Освободившись от моей воспитанницы, он поправил галстук и поднял голову с искренним раскаянием в глазах:
– Простите за эту сцену, господа… Мари меня с ума сведет – клянусь, это не я выдумал.
На что Елена Сергеевна лишь улыбнулась ему своей мягкой улыбкой:
– Это вы простите нас, Алекс, за нашу девочку – когда?нибудь Мари будет стыдно за свое поведение… И, разумеется, она не права насчет романа Толстого! – Полесова приложила руки к груди и глядела на меня с таким сожалением, будто оскорбленный Толстой приходился мне близким родственником. – Это потрясающее произведение, просто потрясающее! Правда… я и сама читала его не полностью – перелистывала страницы про военные баталии, – Полесова чуточку покраснела.
А Курбатов рассмеялся:
– А я, знаете ли, наоборот, с большим интересом читал про баталии, а перелистывал все эти салонные беседы. И про похищение Наташи совсем ничего не помню. Вот даже только что узнал, что она, оказывается, вышла замуж за Пьера! Экая шустрая девица! – Курбатов веселился вовсю.
– Да Наташа вообще была той еще штучкой, скажу я вам! – охотно отозвался из своего угла Жоржик. Сплетни он любил.
Обыкновенный вечер в доме Полесовых…
– Боюсь, что не могу разделить ваших мнений об этом романе, господа, – свысока заметила я, собирая свой последний карточный выигрыш. И уже более радушно добавила: – Я вас оставлю, хочу подышать воздухом перед сном.
Не прошло и минуты, как за мною на балкон вышел Алекс Курбатов. Он был очень привлекательный внешне, обаятельный и образованный молодой человек. Учился несколько лет в Сорбонне, но с последнего курса был выгнан за какой?то дебош, устроенный с сокурсниками. Вернулся в Петербург и во время первого же своего сезона оказался замешанным в некоем светском скандале, после чего ему пришлось второпях уезжать из столицы. Теперь он остановился в Москве, у дедушки, и пока вроде бы ничем себя запятнать не успел. Однако я все равно поражалась самонадеянности Полесовых, позволяющих дочери буквально часами оставаться наедине с месье Курбатовым. Я пыталась это прекратить первое время, но наткнулась на такое искреннее непонимание родителей, что вынуждена была уступить.
Да и Алекс все же, несмотря на дурную его славу, казался мне человеком порядочным – бог его знает, что там случилось в Петербурге, быть может, это лишь досадное недоразумение. Мне Алекс вполне нравился, а по части выходок моя прелестная воспитанница его даже превосходила, часто вгоняя его же в краску. Если бы эти двое и правда поженились, боюсь, вышел бы такой взрывоопасный коктейль, что их не принимали бы ни в одном приличном доме.
А сейчас мы стояли на балконе, и Алекс рассказывал мне какой?то не вполне приличный светский анекдот, а я делала вид, что мне смешно и что я ничуть не смущаюсь. А потом, отсмеявшись, я томно вздохнула и как будто невзначай заметила:
– Я вся в предвкушении праздничного вечера… Это так славно, что дни памяти Сергея Васильевича проходят не в черных тонах и с минорной музыкой, а как настоящие балы. Я буду на том вечере в темно?синем платье, а вы что наденете?
– Синий галстук – чтобы в тон вашему платью, – отозвался Алекс, заслужив мою одобрительную улыбку. – Вы обещаете мне за это первый тур вальса?
– Первый тур занял Георгий Павлович, но вам я с удовольствием обещаю второй.
– Благодарю, моя прекрасная леди, – Алекс поймал мою руку и поцеловал, а я снова засмеялась. – Несказанно рад, что у меня будет, наконец, возможность с вами потанцевать. И вдвойне благодарен покойному Сергею Васильевичу за эти поминки. Дедушка говорит, что он был очень жизнерадостным человеком и традиционных поминок, на которых все зевают, просто бы не потерпел.
– Ваш дедушка столько делает для Полесовых… должно быть, они очень дружны были с Сергеем Васильевичем.
Алекс состроил уморительную гримаску, и я снова рассмеялась, а он продолжил:
– Едва ли они очень дружили… я думаю, там что?то другое.
– И что же? – я всем видом изобразила свой интерес.
– Дедушка любит повторять, что папенька Елены Сергеевны когда?то спас ему жизнь… Но он ни разу не говорил ни о какой дружбе между ними. Он вообще предпочитает избегать разговоров о своей молодости и Сергее Васильевиче в частности.
– Любопытно… – обронила я. – Ведь ваш дедушка служил в Лондоне в посольстве. Он никогда не был на войне – как же его жизни могло что?то угрожать?
– А ведь верно, – призадумался Алекс. – Право, не знаю, надо бы расспросить об этом дедушку получше – вы заставили меня задуматься, Лиди.
– Обещайте, что потом расскажете мне! – заговорщическим шепотом попросила я. – Вы же знаете, как я любопытна.
И все же долго выдерживать компанию Алекса я не могла: столько улыбаться и смеяться над неприличными глупостями мне было не под силу. Попрощавшись, я направилась к себе, думая о том, что эта фраза «он спас мне жизнь» скорее всего образное выражение – не в прямом смысле. Это как, например, барышни, увидев жабу, кричат: «Ах, я сейчас умру от страха!»
Кстати, о жабах. Когда я вошла в спальню и в темноте попыталась нащупать свечку, стоящую обычно на столике возле двери, ее там не оказалось. Как, впрочем, и свечи на прикроватной тумбе. Отлично, дети решили оставить меня без света, и основное веселье, видимо, ожидает меня позже, когда я найду на своей подушке, например, жабу, как в прошлый раз.
Но дети редко повторяются, поэтому я решила не рисковать и снова вышла в коридор, чтобы взять свечу из канделябра. В своей постели под покрывалом я нашла металлическую щетку для чистки сковородок – довольно острую. Ею, пожалуй, можно было и травмироваться. Интересно, это тоже попадает в разряд детских шалостей? А в следующий раз эта пигалица что сделает – мышьяк мне в кофе подмешает?
Я не сомневалась, что идея принадлежала Мари.
Когда я соглашалась на это приключение, дядя и впрямь предупреждал, что оно опасно. Только я никак не думала, что опасность будет связана с моим гувернантским прикрытием, а не с поисками Сорокина. Так и не решившись лечь в постель, я села в кресло рядом с кроватью и долго еще сидела так в кромешной тьме, думая, где мне набраться сил, чтобы пережить еще один подобный день.
Глава пятая
Первыми, кого я увидела, войдя в следующий вторник в танцевальную залу праздничным вечером, были остальные двое моих подозреваемых – они вели меж собою неспешную беседу, пили шампанское и светски раскланивались с проходящими мимо знакомыми. Старинные приятели – ни дать ни взять.
Одним из этих подозреваемых был Денис Ионович Стенин – приземистый и полный пожилой мужчина. Его почти не тронула седина, как прочих его ровесников, зато волосы заметно поредели, оставляя на лбу и макушке большие залысины. Лицо он имел одутловатое и нездоровое из?за пристрастия к спиртным напиткам, а солидное брюшко едва удерживали пуговицы сюртука странного грязно?желтого цвета. Впрочем, одной пуговицы не хватало…
Стенин был очень небогатым человеком, если не сказать нуждающимся – сколько я его знала, он всегда ходил в этом грязно?желтом сюртуке без пуговицы, меняя лишь галстуки и сорочки. По его словам, они с Щербининым вместе воевали против Шамиля в 1845 году[6 - Шамиль (1797–1871) – имам, предводитель кавказских горцев, вел борьбу с Российской империей в середине XIX в.]. После же того, как был ранен в 1847?м, Стенин оставил военную карьеру и просто пропал из поля зрения российского правительства на добрые тридцать лет, объявившись лишь в начале восьмидесятых в Москве. На мой взгляд, это вполне мог быть сам Сорокин, уставший скитаться и решивший хоть под конец жизни увидеть дочь. Он навещал дом Полесовых заметно реже, чем граф Курбатов, но тоже был здесь частым гостем. Никогда не являлся без гостинцев для младших Полесовых, мог часами рассказывать им истории «из фронтовой молодости», и за это дети его обожали.
А вот третий мой подозреваемый появился в Москве всего неделю назад, но уже успел посетить Полесовых целых три раза. Это был Петр Фомич Балдинский – самый обычный в общем?то пожилой мужчина, если бы не несколько любопытных деталей. Его лицо было сильно обожжено, вызывая с первого взгляда даже отвращение и, разумеется, делая его неузнаваемым для друзей молодости. С Балдинским было много странностей. Взять хотя бы то, что в градоначальстве Омска, где, как он утверждает, служил когда?то бок о бок с Щербининым, такой фамилии никогда не слышали. Щербинин там действительно числился, а вот Балдинский – нет. Но где они тогда познакомились? И зачем Балдинский лжет?
Я не сводила глаз с этой парочки, пока кружилась в вальсе с Полесовым, и была настолько погружена в мысли, что почти не слушала его пустую болтовню, становившуюся с каждым словом все более и более вольной. Только когда Полесов обнаглел настолько, что жадно провел рукой по моему плечу и коснулся обнаженной ключицы, что было уж вообще ни в какие ворота, я рассеянно посмотрела в его глаза и спросила тем же тоном, как спрашиваю у своих нерадивых учеников:
– Что вы делаете?
– Вы сегодня обворожительны, зайчонок мой, – глаза его маслено блестели, – у меня нет никакой возможности удержаться. Что мне сделать, чтобы вы меня поцеловали?
– Сбрить усы, – не раздумывая, ответила я.
Жоржик в панике дотронулся до своей напомаженной гордости и, кажется, всерьез принимал решение.
– И… тогда я могу рассчитывать на ваше расположение? – с сомнением спросил он.
К счастью, отвечать не пришлось, поскольку музыка кончилась, – я попросила только отвести меня на место. Что?то я не подумала, как буду выкручиваться, ежели завтра он и впрямь появится без усов…
Полесов усадил меня на стул подле своей жены и отделался от нее лишь тем, что поцеловал руку. Едва же он отошел, Елена Сергеевна наклонилась ко мне и зашептала заговорщически:
– Спасибо вам, Лидочка, что выручили: я так неловко танцую – Жоржику было бы стыдно со мной. А вы просто очаровательно двигаетесь, ma ch?re, и это платье очень вам идет. А что за духи? – она потянула носом. – Я у вас таких не помню, что?то новенькое?
– Крид «Цветы Болгарии», – торопливо ответила я, не решаясь смотреть в глаза Елене Сергеевне.
– О, если не ошибаюсь, это любимые духи королевы Виктории? И такая восхитительная роза… можете мне такой же флакон достать?
– Я вам с удовольствием подарю этот – я ими почти не пользуюсь…
И Полесова принялась меня горячо благодарить, а я сидела, так и не подняв глаз. Временами ее святая простота наталкивала меня на мысль, что мадам Полесова прекрасно осведомлена о похождениях своего мужа, смирилась с ними и научилась обращать в свою же пользу…
Стараясь скорее отринуть дурные мысли, я попыталась снова найти взглядом Стенина и Балдинского. А заодно и Курбатова, по возможности. Однако обзор мне уже загородил Алекс, и я с неудовольствием вспомнила, что обещала второй танец ему.
Разговаривать с Алексом Курбатовым было все же приятней, чем с Полесовым. По крайней мере, вольностей он себе не позволял, а его анекдоты хоть и были на грани, но не выходили все же за рамки приличия. Кроме того, Алекс был ценен тем, что держал меня в курсе всех новостей о своем дедушке.
– Вы видели, в каком наряде вышла сегодня Мари? – спросил с долей раздражения он.
О да, видела. Мари оказалась единственной на балу, кто был в трауре – черное закрытое платье, черные же перчатки и даже вуалетка на лице. Она не танцевала, а только сидела в углу с минорным выражением лица и пару раз, кажется, всплакнула.
– То она говорит, что терпеть не может патриархальные условности, – горячился Алекс, – то является на бал в трауре – по дедушке, которого никогда в глаза не видела! Мне кажется, она все делает наперекор нам! Что за несносное создание!
– Право, Алекс, вы говорите так, будто сегодня впервые узрели Мари, – уж вы?то должны бы давно привыкнуть к ее шалостям, – легко отмахнулась я.
– Да, наверное… и не в Мари дело – просто я сегодня весь день в дурном расположении духа, потому что не выспался.
– Выдалась бурная ночь? – уточнила я с наигранным сочувствием.
– Можно и так сказать… сегодня ночью, часа в три, нас – представьте себе – посетили гости. Господин Балдинский явился с каким?то срочным разговором к деду. – Вот с этого момента я стала слушать куда внимательней. – Они, верно, думали, что никто их не слышит, да только весь дом проснулся… а моя спальня как раз над кабинетом, где они засели. У меня и так слишком чуткий сон, а они до невозможности громко говорили. Я больше и глаз не сомкнул до самого рассвета.
– А зачем же господин Балдинский приезжал? Разве не мог разговор подождать до утра?
– Вот и я о том же! Не знаю, зачем он явился, но дедушка и после его ухода остаток ночи ходил из угла в угол по кабинету и не спал. Ну, и я не спал, потому что, как уже сказал, у меня ужасно чуткий сон…
– А о чем же все?таки они говорили, да и еще так громко? Они ссорились?
– Лиди, не знаю, право, мне дела нет до того, о чем они говорили! – Алекс поморщился – он и правда был сегодня не в духе. Настаивать я не решилась, уверенная, что выясню все позже при случае.
Остаток танца я молчала, думая о том, что Балдинский ведь гораздо более других подходит на роль Сорокина – если Сорокин, разумеется, вообще в Москве. Ожог на лице мог быть жесткой, но необходимой мерой: волевой человек, шпион, вполне способен на это пойти, если бы захотел вернуться в Россию неузнанным. И пробелы в биографии – это факт, который игнорировать невозможно. А теперь еще выясняется, что у него какие?то дела с Курбатовым, ради которых он может ворваться в дом графа ночью, хотя единственное, что объединяло их, – знакомство с Щербининым много лет назад. Друг с другом же они познакомились лишь неделю назад у Полесовых.
Я чувствовала, что Балдинский очень странный персонаж! Очевидно, мне нужно доложить о своих догадках Платону Алексеевичу. И тянуть с этим нельзя – вот прямо завтра и поеду к Марго!
Музыка стихла. Алекс, который не получил от танца ни малейшего удовольствия, отвел меня на место, и я с удвоенным интересом начала выискивать взглядом теперь уже персонально графа Курбатова. Увидела Стенина, залпом осушающего очередной бокал шампанского; увидела Балдинского, нервно оглядывающегося и покидающего танцевальную залу; но Курбатова отыскать мне не удалось. Возможно, я и нашла бы его, но, когда выхватила из толпы взгляд черных, жгучих глаз, смотрящих на меня пристально, тяжело и почти не мигая, я забыла обо всем на свете.
Забыла, где я, зачем я, и вообще – реальность ли это? Только сердце билось оглушительно громко, и волнение было столь сильным, что я безотчетно вцепилась пальцами в подлокотники кресла.
Это действительно был Евгений Ильицкий.
По?прежнему неотрывно глядя на меня, он вдруг начал приближаться. Я поднялась на ноги, паникуя уже не на шутку, и не придумала ничего лучше, чем быстрым шагом, с трудом продираясь сквозь толпу гостей, направиться к дверям из танцевальной залы.
Глава шестая
Снаружи, в просторном холле, царил полумрак. Зато было настежь раскрыто несколько дверей – в гостиную, где часть гостей играли в карты и откуда доносились смех вперемешку с нестройными звуками фортепиано; и в столовую, где тоже смеялись и звенели бокалами. Из холла же вела парадная лестница на первый этаж дома.
Я, слушая биение собственного сердца, остановилась, понятия не имея, что мне делать дальше, как дверь вдруг открылась. Снова это был Ильицкий, – и снова его глаза, лишающие меня самообладания. Однако на этот раз панику мне удалось подавить, и, будто так и нужно, я развернулась и неспешно направилась в глубь коридора, зная, что он идет за мной. Наугад толкнула первую попавшуюся дверь – это оказалась библиотека, к счастью, пустующая сейчас.
Тотчас следом вошел Ильицкий, не думая просить у меня позволения. Я потянулась было, чтобы подкрутить потухшую лампу, но он так и не позволил мне этого сделать. Ильицкий обхватил мое лицо руками, приблизил к себе и глядел в него жадно, настороженно, будто не верил еще, что это я.
– Женя… – прошептала я и легонько погладила пальцами его щеку.
Поверить и впрямь было трудно. Как? Откуда? Никто из прежних друзей не знал, что я в Москве…
Но он уже поймал мою ладонь – сжал ее крепко, прильнул к ней губами. А после, будто опомнившись, начал торопливо и беспорядочно целовать мои виски, лоб, веки.
– Лидушка, – выдохнул он мне в ухо, – я думал, уж никогда не увижу тебя больше.
– И я так думала, – улыбалась я в темноте, скользя щекой по его щеке.
Губы наши встретились как будто случайно. Женя замер, наверное ожидая, что я отстранюсь, – не дождался. А меня покинули все разумные мысли, хотелось расплакаться от счастья, поскольку я уже стала забывать вкус его поцелуев и те чувства, которые рождали они во мне. И кажется, даже тогда не было так хорошо.
А после мое сознание, которое мне временами хотелось выключить вовсе, чтобы не мешало, начало развивать логическую цепочку. Как вообще случилось, что мы встретились? Ежели он сумел меня найти, то сумеют и другие. Поймут, зачем я здесь, и выйдут на Платона Алексеевича…
Я потеряла к поцелуям интерес и отстранилась. Испуганно смотрела в любимые глаза, желая отыскать ответ.
– Как ты нашел меня? Кто сказал, что я здесь? – я спросила это излишне резко и требовательно: страх, что я разоблачена, оказался сильнее прочего.
– Никто не сказал, – Ильицкий нахмурился – кажется, ему тоже стало не до поцелуев. – Я случайно попал на этот вечер: приехал с приятелем по академии Генштаба – он однокашник покойного Щербатова…
– Щербинина, – поправила я.
Жутко признавать, но я снова не доверяла этому мужчине, снова ждала от него подвоха.
– Да хоть Пушкина, – бесстрастно отозвался Ильицкий, позволяя мне на этот раз зажечь светильник.
У меня же все мысли сейчас были о том, что это за однокашник. Еще один приятель Сорокина? Еще один подозреваемый? Или все?таки случайность?
А повернувшись, я даже смутилась. Ильицкий, пока я возилась со светильником, жадно вглядывался в мой профиль – в его глазах не было теперь того жара, что еще минуту назад, но он смотрел так, будто опять не верил, что это я. Будто боялся, что я сейчас исчезну.
Но скоро опомнился, и во взгляде снова появилась усмешка, как броня, за которой он – настоящий – прятался.
– Значит, ты все же стала гувернанткой, – произнес Ильицкий, улыбаясь уголком губ, – с твоими талантами и приданым твоего попечителя – право, я думал ты давно уже располневшая, глубоко беременная барыня.
– Увы, – я почему?то улыбнулась в ответ на дерзость. Странно, мне сперва показалось, что Ильицкий изменился, став чуть более галантным. Но мне лишь показалось, слава богу. И еще я решила, что наша встреча – это все?таки случайность, а о Сорокине я вполне могу подумать позже. Я имею на это право, в конце концов! – Платон Алексеевич лишил меня приданого и своей милости, когда… ты слышал, наверное, что я отказала жениху, которого он для меня нашел?
– Слышал, – подтвердил он и поправил локон, упавший на мой лоб, – разумеется, ведь карьера гувернантки – это куда интереснее, чем стать женой какого?то там князя.
– Всего лишь графа.
– Тем более.
И снова он заключил меня в плен своих рук, целуя так, что посторонние мысли окончательно перестали меня тревожить. А потом, как гром среди ясного неба, Ильицкий сказал:
– Я надеюсь, дети Полесовых не слишком расстроятся, если ты уйдешь из этого дома? Я хочу, чтобы ты вернулась в Петербург и стала моей женой.
От неожиданности я даже охнула. Я надеялась услышать от него эти слова – надеялась и уже не чаяла дождаться. Мечтала, конечно, что он скажет их не таким дежурным тоном, хотя… ничего более нежного и романтичного я от Ильицкого действительно не слышала. Но – боже мой, как же не вовремя!
