скачать книгу бесплатно
«Вот это номер!» – ошарашенно подумал я.
А вслух произнес:
– Видите ли, Адель Гарипович, это, конечно, очень лестно. И мне как члену семьи приятно, что в Казанском ветеринарном институте помнят и чтут прадеда, но я ведь не ученый, а – журналист, редактор… Я, конечно, имею представление о трудах Павла Алексеевича…
Это была наглая ложь.
– …но моих знаний, полагаю, недостаточно, чтобы участвовать в таком сборнике на должном уровне…
А вот это было чистой правдой.
– Одним словом, не стоит ли поручить это человеку более подготовленному? – выдохнул я.
– Алексей Петрович, речь не идет о научной статье в классическом, так сказать, понимании, скорее, о биографической! – воскликнул Адель, смешно всплеснув руками. – Задача конференции – дать широкую картину научной и общественной деятельности выпускников института. Тут не надо будет углубляться в детали. Наше мероприятие, скорее, просветительское и историческое… в смысле, посвященное истории… Тут ваши журналистские умения придутся как нельзя кстати.
Меня вдруг охватило чувство смутной тревоги, причину которой я не мог объяснить. Казалось бы, причин беспокоиться не было никаких – заслуженный прадед, почтенная конференция, безобидный Адель. В чем, собственно, дело? Неясно…
– Откуда вы… я хотел сказать, как вы меня нашли? – спросил я.
– Ну, это наша работа, – скромно сказал Адель, – мы разыскиваем людей, их родственников по всей стране…
– Понятно, – сказал я довольно сухо.
«Проходимец какой-то! Явился тут неизвестно откуда… – подумал я с раздражением, но тут же одернул себя: – Ну, почему сразу проходимец? Он делает свою работу. Ну, допустим, не нравится он тебе, и что? В конце концов, ты можешь просто отказаться… Соврать, что занят, что уезжаешь в отпуск в Кабо-Верде. На два месяца. Эх, хорошо бы на два месяца, да кто же отпустит?.. Но, собственно, почему ты должен отказываться? Ведь господин Хабибуллин просит тебя написать о твоем прадедушке, а не о своем. Так чего упираешься? Спасибо ему надо сказать! Да и матери будет приятно. Давно ли ты встречал в печати упоминания о славном предке и его научных трудах? Если уж быть до конца честным, ты их вообще никогда не встречал. Как говорится, а был ли прадедушка? Может, прадедушки-то и не было? Так возьмись за дело, олух, прославь фамилию!»
– Ну, что же, Адель Гарипович… Повторяю, ваше предложение несколько… э-э-э… неожиданно… И я не до конца уверен, что подхожу для этой работы, но… Пожалуй, я возьмусь за это!
– Алексей Петрович, я очень рад! – расплылся в улыбке Хабибулин. – Для нас будет большой честью, если вы, потомок знаменитого ученого и журналист солидного столичного журнала, примете участие в нашем мероприятии. Кстати, конференция проходит под патронажем президента Республики Татарстан Минтемира Шараповича Баймухаметова!
– Ну, это – решающий аргумент! – сказал я с усмешкой, но Адель Гарипович, кажется, не расслышал иронии. Он уже собирал свои бумажки.
– Мы хотели бы получить от вас текст где-нибудь через месяц-полтора, – деловито произнес Хабибуллин. – Объем – примерно 12–14 тысяч знаков с пробелами.
«Всю жизнь и деяния Павла Алексеевича Заблудовского мне предстоит упаковать всего-то в четыре журнальные страницы, – недовольно подумал я. И тут же сам себе подивился: – Минуту назад хотел вообще отказаться, а теперь тебе мало. Где логика?» Приходилось признать, что логики в этом не было.
– Очень рад был с вами познакомиться, Алексей Петрович, – произнес Адель Гарипович, поднимаясь.
– Мне тоже было приятно, – ответил я. – Надеюсь, мы с вами еще увидимся.
– Непременно, – откликнулся Хабибуллин.
Он пожал мне руку, взял свой портфель, развернулся и пошел к двери, весь такой высокий, прямой, черный. «Человек, одетый в черном, учтиво поклонившись, заказал мне Requiem и скрылся… – почему-то пришло мне в голову. – Какой реквием? При чем здесь это?»
Москва, 1970-е годы
О существовании прадеда я узнал благодаря медной табличке, долгие годы украшавшей дверь нашей квартиры на Новинском бульваре. «Профессор Павел Алексеевич Заблудовский» было выгравировано на ней. В детстве табличка эта причинила мне немалые неприятности. Мои дворовые кореша, среди из которых попадались вполне законченные малолетние преступники, прочитав надпись на табличке, решили, что Заблудовский – это и моя фамилия. Вследствие этого я получил во дворе неблагозвучное и обидное прозвище Лешка-Заблуда. Все мои попытки объяснить, что Заблудовский – это фамилия моего прадедушки, которого я и в глаза-то никогда не видел, и что моя фамилия – Кораблев, ни к чему не привели. Табличка провисела на двери до конца 70-х годов, а потом куда-то исчезла, когда дверь решили обить дерматином.
Кроме таблички с фамилией о прадеде напоминали чашки и молочник из тончайшего полупрозрачного китайского фарфора. Они казались такими хрупкими, что было страшно даже прикоснуться к ним, не то что пить из них.
– Откуда у нас это? – спросил я однажды маму.
– Это прадедушка привез с Русско-японской войны, – ответила она.
Я был поражен. Подумать только, оказывается, прадедушка был участником исторических событий! Я, домашний книжный мальчик, уже одолел к тому времени «Цусиму» Новикова-Прибоя и знал кое-что о провальной политике царизма на Дальнем Востоке.
– А где прадедушка воевал? – поинтересовался я, в душе надеясь услышать про оборону Порт-Артура.
– Не знаю, – ответила мама.
– А в каких войсках он служил?
– В кавалерии, я полагаю.
Вот здорово! Я представил себе прадедушку скачущим в атаку с шашкой наголо, но следующее мамино сообщение меня сильно обескуражило.
– Он лечил казацких лошадей, – сказала она будничным голосом.
– Почему лошадей? – удивился я.
– Потому что он был ветеринар.
Героический образ предка померк. Я видел живого ветеринара. Когда жившая у нас в доме лайка Чарли заболела, лечить ее пришел несимпатичный дядька в мятых брюках и грязноватом халате. Звали дядьку, как сейчас помню, Игорь Евсеевич, и от него неприятно пахло. Видимо, мама почувствовала, что принизила прадеда.
– Он начинал как ветеринар, – поправилась она, – вообще-то он был физиологом.
Слово «физиолог» ничего мне не говорило.
– Он изобрел лизаты, – добавила мама что-то уж совсем непонятное.
Услышав это слово, я снова вспомнил Чарли, который любил лизать мне лицо.
– Лизаты? Что такое лизаты? – спросил я.
– Э-э-э… Ну, это такие вещества… специальные, с помощью которых можно лечить разные болезни.
Видимо, мама тоже не слишком хорошо разбиралась в научных теориях Павла Алексеевича Заблудовского.
– Это как лекарства? – продолжал допытываться я.
– Вроде того…
Итак, прадедушка Павел Алексеевич был физиологом и изобретал лекарства. Этого было вполне достаточно для восьмилетнего мальчика. Беда в том, что и сорок лет спустя мои представления о работах академика Заблудовского оставались примерно на том же уровне. В семье обсуждалась, да и то редко, только смерть прадеда. Официальная версия гласила, что Павел Алексеевич почувствовал себя на работе плохо, вернулся домой, где в это время никого не было, прилег отдохнуть, заснул и во сне умер от сердечного приступа. «Благословенная смерть!» – всякий раз повторяла мама. Несколько коротких фраз, которые никогда не менялись и со временем превратились в некий канонический текст. Так это предание и передавалось в нашей семье из поколения в поколение. Так оно дошло до меня, и я впитал его вместе с другими семейными преданиями и мифами. Да, так оно все и было… Но мне отчего-то всегда чудилось в кончине прадеда что-то загадочное, что-то странное.
Москва, наши дни
Взятые мною на себя обязательства делали неизбежным визит на Новинский и истребование у мамы прадедова архива. Я решил не откладывать дело в долгий ящик и в тот же вечер отправился повидать родственников.
…Я вошел в прохладный подъезд и огляделся. Есть места и предметы, которые остались такими же, какими они были давным-давно, такими, какими их видели люди, которых уже нет… На Новинском все или почти все было так же, как и восемьдесят лет назад. И Павел Алексеевич Заблудовский, который вошел сюда в тот роковой день 19 сентября, видел то же самое, что видел и я. Ну, разве что был еще стол, за которым сидела консьержка. И стены, возможно, были выкрашены в другой цвет. И вообще все было поновее, стекла в парадном – чистые и прозрачные, лак на деревянных перилах – свежий.
Я поднялся к лифту и нажал кнопку вызова. Где-то в вышине мягко ухнул мотор, и механизм пришел в движение. Противовес поплыл вверх, а кабина начала спускаться, как-то по-особенному цокая на каждом этаже. Я помнил все эти звуки с детства. И еще я помнил, каким лифт был раньше – буржуазным, отделанным коричневым деревом, с дверями-половинками, которые надо было открывать и закрывать руками. А еще в кабине был маленький диванчик, чтобы пассажиры могли присесть, и зеркало. Потом этот лифт заменили на другой, более современный. Но мне было жалко, что больше нет того старого лифта. Я всегда любил старые вещи и с трудом привыкал к новым…
Дверь открыла сестра Катерина. Она была на восемь лет моложе меня и жила в нашей старой квартире вместе с мамой и сыном Виктором. Катин муж – наследник грузинских князей, веселый гуляка и редкостный бездельник Георгий Лордкипанидзе – безвестно отсутствовал уже пятый год. Время от времени я заводил с сестрой разговор о том, что надо бы как-то определиться.
– Кому надо определиться? – безмятежно спрашивала Катя, глядя на меня своими прозрачными голубыми глазами.
– Ну, с Георгием определиться…
– Это как же?
– Развестись с ним.
– А можно заочно?
– Не знаю… Наверное. Надо посоветоваться с юристом.
– Надо, – соглашалась Катя, но ничего не предпринимала, и все оставалось по-прежнему.
Я пытался ее вразумить, говорил, что такое положение дел ненормально. Указывал на то, что оно чревато разными осложнениями, в том числе имущественного характера.
– Что ты имеешь в виду? – щурилась Катя. – На квартиру он претендовать не может, она не совместно нажитая.
– Ну а наследство там… Придется делить его между Георгием и Витькой…
– Наследство? Какое наследство? – смеялась Катя. – У меня нет ничего, кроме долгов. К тому же я еще молода и умирать не собираюсь.
– Молода, – соглашался я и заходил с другой стороны: – И можешь встретить хорошего, порядочного человека, с которым…
– С которым что?
– С которым захочешь связать себя узами брака, но не сможешь, потому что двоемужество запрещено, – продолжал канючить я.
– Ах, оставь! К чему все эти формальности? – махала на меня рукой Катька. – Если я встречу, как ты говоришь, порядочного человека, с которым захочу, то не сомневайся, я смогу!
Это было правдой. После бегства князя у Катерины постоянно кто-то был. Иногда она знакомила меня со своими любовниками. И среди них даже попадались симпатичные мужики, но никто не удерживался на первой строчке хит-парада дольше шестнадцати недель. Все довольно скоро отчаливали, не оставляя в Катькиной жизни заметного следа. Я терялся в догадках. За ее нежеланием прервать формальную связь с непутевым мужем что-то скрывалось, но я не понимал что. В остальном жизнь Катина протекала без приключений. Она зарабатывала, строча статьи сразу для четырех журналов одновременно. Катькин сын Виктор к тому времени благополучно окончил школу и поступил на бюджет в Бауманку, чем глубоко поразил все наше гуманитарное семейство. Мама сидела на пенсии и, как сама говорила, «вела дом».
– Привет! – сказала Катерина, пропуская меня в прихожую. – Какими судьбами?
– Привет, – ответил я. – Мама дома?
– Дома. Случилось что?
– Да не случилось ничего. Почему сразу случилось? Зашел вас проведать.
– А-а-а… Ну, раздевайся.
Я повесил куртку на вешалку и поглядел на себя в зеркало. Зеркало было старинное, из какого-то ценного красного дерева, высоченное, уходившее во тьму под потолок.
– Слушай, Кать, а сколько этому зеркалу лет? – спросил я. – Оно при прадеде было?
– Не знаю, у мамы спроси.
– А где она?
– В кабинете.
– Что делает?
– Одно из двух – или переписывается с кем-то в «Одноклассниках», или режется в «тетрис».
– В «тетрис»?
– Да. Она пыталась еще освоить «сапера», но как-то у нее не пошло.
– Понятно. А чем еще она занимается?
– Слушает «Эхо Москвы» или вяжет.
– Вяжет? Что она вяжет?
– Решила связать Витьке шарф на зиму.
– Вас ждет что-то грандиозное. Помнишь, какой шарф она связала мне в десятом классе? Я обматывал его вокруг шеи раз шесть.
– Как не помнить? Но пусть лучше вяжет. Если она ничем не занята, начинает меня воспитывать. Так ты по что пришел?
– Было мне сегодня видение…
– Хм! И что же тебе привиделось?
– Явился ко мне человек и заказал статью о прадеде Павле Алексеевиче.
– Ого! А зачем?
– Юбилей Казанского ветеринарного института. Сборник статей о выдающихся выпускниках. Не хочешь ли!
– Ну, что же, очень приятно. Хотя я, честно говоря, очень мало знаю о прадеде и о том, чем он занимался.
– Я знаю не намного больше твоего.
– Хочешь поговорить об этом с мамой?
– Да. И попросить выдать мне архив.
– Ну, архив – это громко сказано. Там не так уж много бумаг.
– А ты откуда знаешь?
– Да перекладывала недавно. Комод старый совсем рассохся. Мы его выкинули.
