Весы Правосудия Божиего. Книга вторая

Не так-то и плох на первый взгляд казался продукт, но, жуя, разглядел еще раз наклейку на борту жестяной банки с изображением «улыбающегося» на все тридцать два клыка бордер-колли, старейшей породы пастушьих собак и гордости англо-шотландских овцеводов.

Перед тем как проглотить данный продукт, переварив информацию с данной наклейки, он задумался о том, что пока еще себя все-таки считает человеком.

А посему спокойно, без особого отвращения, но и не сожалея о не принятых собачьих витаминах, Гарри выплюнул сей редкий деликатес в мусорный бак и, с презрением глядя на свое отражение в протертом временем зеркальце, закрепленном над мизерной по своим размерам раковиной умывальника, пару минут тщательно чистил зубы, вспоминая ту бесспорно народную мудрость, в которой говорится о том, что, дескать, волка ноги кормят…

И пусть я буду проклят, если это не так, а как нам уже известно, то народные мудрости – они безошибочно правы, так вот, подбодренный именно верой в эту элементарную доктрину, он побрился, надел свой лучший гардеробчик, состоящий из джинсов, подпоясанных все тем же ремнем, что дарила ему сестра на освобождение из тюрьмы еще в девяносто четвертом году, натурально шерстяного водолазного свитера ручной работы его же жены Инны, редкой мастерицы вязального искусства, кожаного плаща, что ему посоветовала купить еще та самая королева «Уральских пельменей» в Екатеринбурге с присказкой, мол, ты должен выглядеть лучше, чем отставной прапорщик: кто бредет без цента в кармане, на ноги обул пару ну очень серьезных горных ботинок, в которых, наверно, можно было бы обойти весь земной шар, что он, кстати, и продолжал неустанно делать, и, сам себе подмигнув в то самое старое зеркальце, вышел на улицу просыпающегося мегаполиса Туманного Альбиона, седого и весьма уважаемого в целом мире старого доброго Лондона.

«Если в этом городе нету всего того, что мне нужно, то один из нас не стоит и ломаного цента, и черт возьми меня, в таком случае со всеми моими тупыми мозгами… ну надо же хранить свои кровные гроши на чужой кухне, и не баран ли я после такого?»

На этой бодрящей ноте он двинулся к станции метро, где, легко перескочив через турникеты, оказался в трубе, по которой мчатся подземные поезда, доставляя законопослушных граждан, и без разбора, даже таких как он, выскочивших из колеи жизни, искателей приключений, чудаков к местам их боевой славы.

Куда ехать, он сам не ведал пока, но то, что по направлению к центру города, оно было решено точно, а там как карта ляжет, без средств на проживание вернуться он попросту не имел больше права…

Предновогоднее настроение царило везде, уже с раннего утра люди устремлялись на распродажи с новогодними скидками, так что центр Лондона был так переполнен, что и плюнуть точно было некуда.

Странно, но его внимание почему-то привязалось не к пестрым витринам многообещающих бутиков, а к тому, как рабочие электрики, забравшись на высокие столбы уличного освещения, развешивали гирлянды или их ремонтировали, что ли, как вдруг лестница одного из них, поставленная, видимо, слишком круто, отделилась от фонарного столба и, медленно миновав мертвую точку, откуда уже нету возврата обратно, пошла крениться, набирая скорость падения.

Бедолага, видимо, неопытный юноша-электрик, размахивая руками, пытался вернуть равновесие, но Гарри, заметив, что пацан это делает тщетно, мгновенно рассчитав траекторию падения, подскочил к вероятному месту приземления и успел-таки сбить в сторону явного самоубийцу, этим своим действием спасая молодого человека от натыкания тела на острые, вроде старинных копей прутья кованого ограждения искусного палисадника.

Прохожие как спешили, так и продолжали свой путь, спасенный от явной героической смерти юный электрик, прокатившись кубарем по тротуару, отделался легким испугом, а второй, видимо, главный в этом рискованном деле верхолаз, быстренько спустился и, охлопав счастливчика, уверяясь, что тот не пострадал, обратился к рослому спасителю юноши с глубочайшей благодарностью в своих карих глазах индуса.

Пока молодой как ни в чем не бывало пристраивал свою лестницу-стремянку на исходное положение, старший мастер уже деловито разговаривал со случайным спасителем о стоимости его бесценной услуги.

Наверно, врожденная скромность, не позволявшая ему перегибать палку, заставляла Гарри только разводить руками после получения пятидесятифунтовой купюры, а Рафа, на самом деле индус по национальности, старший мастер, просто показывал пустой кошелек, объясняя, что вечером ему выплатят зарплату за прошлую неделю и плюс праздничную премию вдогонку.

Тут Гарри, благо уже хорошо говорящий на английском, нашелся предложить свою помощь, с тем укоротить выполнение задания индусу в этот предпраздничный рабочий день и заодно еще и подзаработать, конечно, если это возможно.

На что незамедлительно получил положительный ответ.

Теперь мелкий самоубивец исправно подавал лампочки, а серьезные мужики их меняли в местах, где оные перегорели за те пару недель, что уже радовали глаза ночным гостям центра города.

За пару часов на данном участке работы были успешно закончены, и мужики, теперь уже серьезные друзья и коллеги по цеху, отправились за зарплатой на служебной машине электриков на Ковент-Гарден, где индус, получив немалую пачку фунтов, охотно отсчитал в пользу бюджета Гарри еще две с половиной сотни, этим отблагодарив и заодно осчастливив бедолагу, нашего героя, на новогодний вечер. Пожелав друг другу больше так не падать в новом году и обменявшись телефонами, они расстались, чтобы податься по домам и встретить новый 1999 год.

Вот что значит оказаться в нужное время…

Надо же, столько разных совпадений должно произойти, чтобы вот так вот волей судьбы быть на месте в точно ту минуту, нет, секунду, когда кто-то с высоты падает на смертоносные штыки, это, друзья мои, вовсе не случайно, Гарри ехал домой в более чем прекрасном расположении духа… а значит, еще не все потеряно, говорил он сам себе, было такое ощущение, как будто он за день заработал намного больше, чем за три года.

Той же новогодней ночью, сидя на своем излюбленном месте, в кресле у окна, ему удалось понаблюдать, как маленький паучок в декоративном изгибе между стойкой и держаком уличного фонаря сосредоточенно плел свою паутину.

Чудо-членистоногий, закрепив конец своей нити к железу и безошибочно рассчитав силу ветра, раскачиваясь, словно акробат на страховочной лонже, свисающей из-под купола цирка, пустился в свой путь, протягивая первую стропу.

Гарри замер от магии момента, на самом деле тут было на что посмотреть, ветер дул с вовсе не слабой скоростью, а искусный мастер высотных трюков как раз и использовал его силу, чтобы практически по горизонтали пересечь пространство. Закрепив им самим производимую шелковую пряжу на свой же, человеку неизвестной формулы моментальный клей, он отправлялся на следующую точку.

Маленький маэстро напряженно трудился с точностью, наверно, до человеком не исчислимой доли йоктоньютона, натягивая каким-то мистическим образом производимую в его крошечном теле нескончаемую супертонкую, но ведь же относительно своему поперечному сечению исключительно крепкую нить.

Провозившись почти час, чудо-мастер-гуру текстильного дела по окончании строительства своего шедевра затаился в домике, что также сам сплел за считанные минуты в укромном углу из той же пряжи, и, запрятавшись внутрь, невзирая на прохладный ветер, терпеливо ждал последнюю свою жертву в этом году, стало быть, подарок природы на Новый год…

Шансы на удачу у него, наверно, уж не были велики, а посему Гарри, тщательно осмотрев свою комнату, все же увидел, поймал единственную муху и, лишив ее возможности летать, решил вмешаться в течение природного равнодушия и, открыв окно, бросил лакомый кусок угощения в сеть паучка.

Во мгновение ока еще живая жертва была усыплена ядовитым укусом членистоногого охотника, затем укутана паутиной и занесена в домик, что, судя по размерам, и был построен как раз на двоих, этой еды пауку должно было хватить уж, наверно, надолго, ведь он был всего-то на миллиметр побольше добычи.

Спустя еще несколько минут вход в домик был заплетен, похоже, что паучок, запасшись провизией, закрылся в своем коконе на зимнюю спячку. Ведь на холоде его гидравлические ножки застывают, и двигаться не представляется возможным, до тех пор пока солнышко снова не нагреет атмосферу до нужной температуры.

Вот надо же, сколько чудес все еще есть на нашей планете.

И после такого кто скажет, что нету Господа Бога?

Глава 2

Праздник, здоровье и деньги – эти три вещи несовместимы, то есть шагают вроде и в ногу, но идут все три в разные стороны.

Как правило, по мере продолжения веселья купюры имеют свойство исчезать из карманов гуляки, и чем выше волну бьет развлечение, тем быстрей происходит опустошительный, а также и разрушительный процесс.

Да и ладно, Новый год ведь, сколько той жизни осталось.

Он тоже принимал активное участие в празднике по случаю встречи последнего года тысячелетия, но далеко не ходил, ограничившись весельем в местном баре, куда спустился, просмотрев представление паучка.

Было, конечно же, веселей выпить кружку-другую свежего пива в окружении торжественно настроенных людей, чем сидеть у окна и сходить с ума от одиночества.

Наутро немного потрескивала голова, но после большой кружки чифира в одну глотку, чему позавидовал бы любой сиделец, ему значительно полегчало, а поскольку, попивая чай, он накатил и немного виски, прям из горла старого «Джека Дэниелса», то буквально через полчаса похмелье было забыто и Гарри пошел погулять уже в 1999 году.

То ли нос, то ли ноги его привели, но через полчаса как бы бесцельного брожения по району Хакни он в конце-то концов оказался у газетного ларька, что у станции метро.

Аргументы и факты были на том же месте, спустя четыре года ничего не изменилось. «Вот, блин, консервативная Англия», он уже ничему не удивлялся, и старик тот же на своем потертом, но все же кожаном стуле работы мастера ушедших времен, и та же замшевая жилеточка на его исхудалых плечах.

– Ну и как дела да здоровье? – Гарри обратился к нему вроде как к старому другу.

Старик просто не мог его вспомнить, это нереально, но после того, как он рассказал ему о своей записке, что однажды оставил для курьера, а старый сам степлером закрепил его послание на «Аргументы и Факты», газетчик вроде бы признал своего старинного клиента или был уж неплохим артистом.

– А то как же, отдал я ему твою записку, но безрезультатно, не так ли?

Практически уверенный в своей правоте старик задал ему не обязывающий вопрос.

Ну конечно, не надо обладать супердедуктивным умом, чтобы вытащить квадратный корень из такой ситуации.

Так раз уж человек пришел и спрашивает о своем послании, то, наверно же, не встретился с тем, кому он его адресовал.

– Ты прав, старина Хэнк, – Гарри усмехнулся.

– А я так с ходу понял, что за птица этот курьер русской газеты, ну раз уж человек другому в глаза вообще не смотрит, так вот, и пусть тебе будет известно, это первая примета недобрых людей, таких надо сторониться. А вон смотри, они теперь еще и другую издали, местного разлива… но уже не тот, другой, открытой души человек ее завозит.

– Спасибо за информацию, старина, с Новым годом, здоровья и успехов.

– Ты редкого сорта человек, у меня масса знакомых, сам понимаешь, по роду деятельности моей, но таких, как ты, может быть десяток из всех, кого видел вообще за время моей жизни торговца газетами… уж можешь представить, сколько народу проходит перед моими глазами ежедневно.

– И какой же я, по-твоему, раз уж заговорили мы обо мне?

– Так я и говорю, что редкий, глаза у тебя очень грустные, потерял ты много чего-то и не можешь найти.

– Ну да, ты, старина, прав, я все потерял, все, и, наверно, даже надежду.

– Так не говори и не смей даже думать о негативных явлениях, они могут стать материальны, мысль, сынок, это великая сила, иди и думай о счастье, как бы ни было худо, думай о счастье, мечтай, это бесплатно.

– Как же я рад быть знакомым с тобой, старина Хэнк, да будешь здоров ты еще долгие годы.

– Все в руках Господних, удачи, так как тебя хоть зовут, добрый молодец?

– Бронислав, Климов Бронислав Юрьевич.

Он даже не задумываясь сказал свое полное настоящее имя этому человеку.

Странно оно прозвучало на русском языке, вот уже четыре года, с тех пор как он его не слышал и даже привык быть Гарри Блейдом.

– Красивое имя, будь счастлив и заходи, если что.

Так они познакомились и расстались, но слова старого индуса ему, на самом деле, словно щедрый сосуд прохладной воды, что, оросив просохшее тело, прогнал мираж из души, возникший от жажды духовной, ведь жил он без близких, родных, без друзей, без мечты, без доброго слова, ни надежды, ни веры во что-либо…

«Оказывается, что я жил словно в пустыне, и силы мои уже были на исходе, ну да, лишь пару дней назад пережив близость крушения всяких надежд на благополучный конец, ведь мысли шли уже только о финише жизни, а тут – на тебе, спасающая меня и того пацана, кто падал на острые копья забора, встреча с электриками, теперь опять этот старик, все это никак не случайно, меня Бог бережет, это точно, и я благодарен ему».

Более четырех лет назад покинутая родина для него была просто какой-то запрещенной им самим для него самого темой, видимо, таким образом он спасал свою душу от лишних страданий и самоедства, хотя от себя, от своей тени прошлого, пусть как бы тебе этого ни хотелось, ведь никуда не уйдешь.

Именно по этой причине он не искал знакомств с кем-либо из бывшего Союза, а благодаря случаю закрывшись на кухне иранца, старался выжить чуть ли не физической силой, отталкивая дурные мысли о прошлом.

На самом деле Гарри не встретил ни одного русскоговорящего за вот уже четыре с половиной года, но ведь они должны где-то быть, раз уж даже газету тут издают.

Прикупив «Аргументы и Факты», а также и новую газетенку, он направился в сторону дома, чтобы, сев в свое кресло, прочитать, о чем идет речь в новой периодике, и глянуть через строки репортажей «Аргументов» на нетронутую за все это время Родину даже как тему размышлений.

Он не то что не имел телевизора, а попросту его не включал до сих пор. Так что знал о родине всего то, что сменились президенты, но этот факт в его ситуации погоды не делал, возможность вернуться, может быть, подвернется лишь под старость, и то вряд ли этому суждено свершиться, и ведь надо же было самому себя обречь на такую глупую участь.

Пока трудился в харчевне, то там голубой экран вообще не выключался, но был постоянно на арабских каналах, поскольку хозяин иранец, хотя и основную часть жизни проживши в Англии, но очень уж бдел свои национальные чувства и вероисповедание, так что Гарри, пусть даже не в значительной мере, а все-таки разобрался в языке фарси, что и есть одно из основных направлений в арабских наречиях.

Специально он не учился, конечно, но некоторые фразы стал понимать, разбираясь по крайней мере в сути разговора настолько, чтобы не быть беспомощным слушателем, а хоть на английском, но ответить на заданный вопрос.

Теперь, когда благодаря пожару в харчевне Гарри понемногу стал выходить из состояния прострации, начиная интересоваться об окружающем мире, двигаться и общаться с людьми, хотя бы в том самом пабе за пинтой пива гоняя бильярд, к нему стало возвращаться ощущение сексуального влечения, а с ним и все остальные чувства и мысли, так важные для нормального существования, без которых человек не то что не получает развития, он деградирует.

Пробыв столько времени в одном и том же, весьма ограниченном, рутинном круговороте, теперь он понял, что такой образ жизни не для него, ведь тупеет мозг и жиреет тело.

Благо не так чтобы совершенно без пользы для него прошли эти унылые годы на кухне, да, деньги сгорели, но остались духовные ценности, которых пожар отобрать все же не смог. Осознав это все, он чуть было не ликовал от счастья, вовсе не задумываясь о том, что принесет ему грядущее.

Этот теперь уже на самом деле взрослый человек был готов ко всему, что бы ни подала ему на своем блюде кухарка-судьба.

Главное, жить надо так, чтобы твои действия не приносили вреда другому, и будет все получаться. Эту гипотезу он, похоже, вычитал в Библии или, возможно, вывел сам из своих размышлений, то не важно, главное, что человек обрел надежду и уверенность в себе.

Новая эмигрантская газета не блистала скандальными репортажами, но одну важную для себя деталь Гарри в ней все же заметил. На последней строке первой страницы был лондонский адрес редакции, вот туда-то он и собрался поехать.

Совершенно в другой стороне города находящееся заведение располагалось в трехкомнатной квартире, где жилая была переоборудована в печатную, а кабинет единственного и главного редактора находился в одной из трех спален.

В момент знакомства редактор, похоже, и не догадался о том, что перед ним стоит русский человек, поскольку Гарри, назвав свое имя на английском языке, так быстро заговорил о том, что ищет работу, и хотя в журналистике не разбирается вовсе, но пару стихов он сложить вполне бы мог, и если господина заинтересовало его предложение, то у него нашлось бы пару строк, дескать, для пробы.

Но редактор, не изъявив интереса к предложению, уже открыл рот для объявления своего отрицательного ответа, как Гарри, переходя с английского на русский язык, перебил интеллигента в здоровенных очках, не дав ему высказать своего, видимо, субъективного мнения о предложенной поэзии на английском языке.

– Слышь, брат, на самом деле туго пришлось в последнее время, может, есть хоть какая-то работенка.

Редактор изменился в лице за долю секунды и тут же предложил присесть земляку.

– Какими судьбами в Лондоне? И, по-видимому, говоришь отлично, а значит, не в первый раз посещаешь Королевство.

– Да в первый, но живу тут уже четыре года, по ходу дела, да, блин, сгорело заведение, где работал, был у меня постоянный доходик, но вот пришло время, и все изменилось, как видишь, обиваю пороги.

– Как так получилось, что обиваешь пороги, ты производишь впечатление вроде неглупого человека. Но перед тем, как предложить работу, я должен знать, с кем имею дело. Надеюсь, ты водишь машину.

– А то как же, даже английские права вон имеются, – Гарри показал пластиковую карту удостоверения водителя.

– Верю на слово, а то, что сдал на английские права, так это прекрасно. Работа такая, что надо возить газеты по Лондону, и мы с коллегами думаем, что пора расширяться по всему острову, ведь хватает нашего брата теперь уже везде, я русскоговорящих имею в виду. А что ты там про стихи говорил, имеется при себе или прочитать что-то можешь?

– Да есть кое-что, иногда набрасываю по строчке, но не так чтобы профессионально.

– Ну-ка, ну-ка, изобрази, всегда интересно что-то новое, – заинтригованный папарацци уселся поудобней и, впившись очками в лицо Гарри, был готов на любую сенсацию.

Бродяга, кто идет по направленью к Богу,Ни паспорта, ни карты не неся с собой,Кто он такой, о том лишь сам он знаетИ переспит там, где настигнет ночь.Не помнит родины, ни дома и ни флага,Сей жизни путь сквозь терни к звездам лег.Остановись, ночлег, харчи вон предлагаю,Спасибо, но я выбрал путь, свое несу с собой.Да, мой халат протерт, но мысли мои крепки,Не пересыщен, худ, зато мне нечего терять.Конец пути, к чему иду я, смело приближаясь,Примет, как сына блудного седой принял отец.

Внимательно выслушав его поэтический монолог, редактор вдруг тоже заговорил в стихотворной форме, что, в общем-то, и не удивительно для профессионала.

О да, земляк, то явно, что тебе досталось,По не балуйся самые видать,Ведь неспроста стихами белыми глаголешь,Не ради шутки ты о Боге говоришь.

– Более чем исчерпывающий ответ, маэстро, да, довелось, уж малость повидал, так что же насчет работы, договоримся?

– Так договорились уже, контракт не предлагаю, а машину просто сей же час получишь, и газетами загрузим. Ты вообще бывал в других городах Королевства?

– Манчестер, Шеффилд, Донкастер, Йорк, дальше не довелось, а куда ехать-то надо?

– Полагаю, начнем с Эдинбурга и Глазго, а там по карте вниз. Один раз в месяц выпускаем номер, так что как раз по кругу, пока объедешь все города, и заново можно будет выезжать. Ну что, по рукам?

– С великим удовольствием.

– Машина малолитражная, так что много бензина не пьет, будем надеяться, что предприятие окупится. Расходы на топливо от фирмы, разумеется, ну а зарплата от проданных газет. Тут по Лондону я сам кручусь, и один пацан со мной, а тебе дальнобойку припишем. Насколько понял, тебе все равно, что в Лондоне, что Эдинбурге ночевать, имею в виду, ты сам один тут проживаешь, без семьи?

– Да, к сожалению, семья там осталась, так что я свободен как рыба в воде.

– Вот с этого и надо было начинать, как раз такой ты нам и нужен, жить придется в машине, но зато всю Великобританию исколесишь. Связь благо есть, раз в месяц будешь сдавать отчет, тебе, полагаю, двадцать пять центов с проданной газеты должно хватать. Много не набежит, но лучше, чем ничего. А стишок неплохой, давай-ка мы его в следующий номер воткнем, вроде актуальная тема – про эмигрантов, и вообще духовное направление, это хорошо. Если согласен, то вот твои пятьдесят фунтов за три четверостишия, наверно, не плохо для начала.

– В первый раз продал свои стихи, даже и не мечтая об этом.

– Ну, считай, что это хандикап, чисто рука взаимопомощи.

– Что же, попытаюсь чего-то еще накропать.

– Ты садись и записывай, как только муза придет, кто знает, в какой момент шедевр может родиться, искусство слова, оно ведь откуда-то оттуда идет, не каждый же день и далеко не всякому дается шанс написать что-то достойное печати, уж не будем говорить о классике.

– Да какие там музы, такие стихи в борьбе с депрессией пишутся.

– Искусство рождается в страдании и не без труда, тут задействован мозг, душа и еще многие факторы из более тонких материй, нежели материальный мир. Ведь не выстрадав, ты не написал бы ни строчки, поверь.

Не важно, чего бы ни творил человек, ему требуется на это талант и еще одна немаловажная деталь, а называется она состоянием души. Некий творит под влиянием любви, другой, ее потеряв, а тебя явно мучает нечто из прошлого, и не только любовная мука, тут, похоже, целый букет превратностей судьбы.

– Ты прав, маэстро, я и сам толком не знаю, что меня мучает больше или меньше, но материала для анализа у меня более чем достаточно, так что в сражении с гнетущей меланхолией писать есть о чем.

– Сейчас не до депрессий будет, пошли вон машину грузить. Вот тебе деньги на бензин, ну и аванс на проживание, конечно, так что можешь прямо сразу и отправляться.

Бумага – тяжелый материал, они загрузили три тысячи экземпляров, а «воксхолл» уже просел так, как будто в него наложили груду железа.

Гарри расположил кипы газет по сидениям так, чтобы получилось равновесие, и, подписав фактуру полученного товара, отправился в путь, конечно, заехав домой по дороге, и чтобы не выезжать на ночь глядя, остался переспать.

Сидя опять в своем кресле, он снова зафилософствовался на ту же обшарпанную тему, к которой принадлежал весь сам.

«Это сколько же людей убежало из бывшего Союза, раз уж только в Англии сотни тысяч кантуются, вон аж газету издали.

Сколько же их, перемолотых судеб, так что не стоит думать, дескать, твоя доля – она самая тяжкая выпала, бывает, наверно, и похуже. Людей вон болезни в могилу загоняют, как друга Игорька, например, а какой мужик был хороший».

Завтра рано выезжать, так что надо ложиться и пробовать заснуть, но силой сон не вызовешь и мысли не прогонишь, так что лишь глаза закрыл, как реки эмигрантов со стороны востока потекли на запад в поисках новой жизни на заветный, при коммунистах запретный чудо-Запад.

Туда, о чем грезил, словно о потустороннем мире, всякий подросток семидесятых, восьмидесятых, и вот в девяностых пал железный щит, теперь практически каждый пожелавший мог без особых проблем сесть и улететь куда глаза глядят. Многие не вернутся вообще никогда, некоторые, кому повезло и удалось заработать, измученные ностальгией, все-таки приедут на Родину, но пробыв пару недель, поймут, что тут им уже не жить, попрощаются и уедут обратно на запад, туда, где даже собаки – и те улыбаются.

На пороге тысячелетий началась пора великих перемен, эпоха, когда смешаются народы, вот только странно, сколько эмигрантов сможет принять старушка Европа, ведь реки переселенцев текут не только с востока, а еще и с юга, через всю Африку черными вереницами пешком идут люди, чтобы, преодолев целый континент, рискнуть пересечь Гибралтар на какой-нибудь лодочке, дабы попасть на заветную землю Европы, но ведь есть какой-то лимит возможностей этого не такого-то и большого Старого мира. Никто, об этом не задумываясь, вроде лунатиков тянутся к мечте о безоблачной жизни…