скачать книгу бесплатно
Воительница Ольга. Книга первая
Валерий Лобков
Время – четвертый век от Р. Х. Место – где-то на территории современной России. Дозорный отряд случайно находит на лугу маленькую нагую девочку. Сам факт её появления – тайна за семью печатями. Необыкновенные способности превращают её в Великую Воительницу. Верность к приютившему её отечеству, битвы, нерушимая воинская дружба, любовь, предательство и многое другое – в этой книге.
Воительница Ольга
Книга первая
Валерий Лобков
© Валерий Лобков, 2017
ISBN 978-5-4490-0981-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Она очнулась от влажного холода. Веки были тяжелыми-тяжелыми, будто шляпки маслят набухшие после осеннего дождя. С трудом приоткрыв один глаз, она ничего, кроме зелёных полос не увидела. Не сумев пробиться через помеху, он снова закрылся.
Медленно, словно после долгого сна, в голове родилась короткая мысль, требующая подробного ответа. Где я? Что со мной? Но, не успев закрепиться в сознании, она куда-то улетучилась. Её место заняла тупая, тяжелая, боль в затылке. Откуда она взялась и какова её природа, знать хотелось не меньше.
Веки, живущие как бы самостоятельно, предприняли новую попытку взглянуть на белый свет, но опять безуспешно. Что – то им мешало и вместо привычной картины мира, предъявляла непонятную, ту же самую зелень для зрительного восприятия. Она сделала попытку повернуть голову в другую сторону, но боль оказалась проворнее. Ударила в затылок с такой силой, что сознание вновь стыдливо спряталось за пелену мрака.
Сколько прошло времени, когда она снова приподняла шляпки маслят, разум не определил. Но, на всякий случай, тут же напомнил вопрос, оставшийся без ответа в предыдущей попытке осознания мира. Где я? Что со мной? Ответа не находилось. Оказавшись без контроля со стороны сознания, память, в момент обленившись, отказывалась работать.
Зато тело заголосило в полный голос, не согласное с нестерпимым, пронизывающим до самых костей холодом. Зрение не возвращалось, хотя, кроме зеленых полос, перед очами появились какие-то желто-розовые тени. Они, то наплывали на зелень, то убегали в сторону. Как будто кто-то посторонний размахивал перед лицом куском цветной материи. Во рту явственно чувствовался вкус мокрой земли или, что вероятнее, ила. С опозданием, наконец, пробудился слух и сразу послышался плеск воды, шелест камыша, птичий щебет и монотонный комариный зуд.
Медленно, с огромным трудом, подвигала сначала руками, потом ногами. Радостно отметила, что конечности, хоть и с задержкой, но команды выполняют. И тут же, как молнией пронзило: я ведь по грудь лежу в воде! Десницей (десница – правая рука) провела по лицу и стащила с него приличный пук водорослей. И сразу узрела голубое, безоблачное, толи утреннее, толи закатное небо. Осмотрелась: вокруг высокий, жирно-зеленый камыш. Она, почти по шею, лежит в прозрачной, прохладной воде. Голова покоилась на мшистой кочке-отмели. До песчаного, поросшего невысокой ракитой берега, локтей (локоть – 35,6см) пятнадцать-двадцать.
Неспешно, чтобы не колыхнуть таившуюся в затылке боль, встала на ноги и побрела к берегу. Благо воды – чуть выше колена. До овальной, песчаной проплешины – почти рядом, всего несколько шагов. Холодный, береговой песок принял мало послушное, окоченевшее тело.
Солнце стояло низкое и через ракитник на песок не пробивалось. Значит ещё утро, решила она. Будь это вечер, песок бы за день прогрелся, и остыть не успел. Ум, без всякой команды, привычно сориентировался по сторонам света. На душе потеплело. Первый шаг сделан. Мозг проснулся!
Голова кружилась, волнами накатывалась тошнота. Попытка сесть, вызвала мощный приступ рвоты. Вернее не самой рвоты, а её позывов. Желудок был пуст, и изо рта текла горькая, жиденькая слюна. Когда спазмы улеглись, вымыла лицо и сделала несколько глотков стоялой воды. Стало немного легче. Тело трясло мелкой дрожью и просило живительного, солнечного тепла. Сидя, с трудом сохраняя равновесие, стащила с себя всю мокрую одежду. Не обращая внимания на полную наготу и мгновенно облепивших голое тело комаров, поползла к маленькому пяточку песка, куда через прореху в кустах, заглядывало солнце. Взгляд упал на шуйцу (шуйца – левая рука). На безымянном персте (перст – палец) одет массивный серебряный перстень с тремя черными, сверкающими камнями. В голове что – то щелкнуло, и память выбросила из своих закромов сотни имен, тысячи событий и огромную кучу крупных и мелких подробностей. Сознание помутилось от такого обилия узнаваний прошлой жизни. Застучало в висках и потемнело в очах.
Но это уже было не очень важно. Организм запел песнь жизни: – Я ЖИВА! Я ЖИВУ!
Часть 1
1
Вставать не хотелось. Под легкой холщевой накидкой было уютно. Лежанка находилась под открытым навесом, но комариные стаи не беспокоили:
– Если есть важные известия, то Симак, обязательно доложит: – Сквозь легкую полудрему подумал старшина.
Вот уже всю весну и начало лета ходил Симак во главе дозорного отряда правой руки. Его задача сменить караулы вдоль берега реки – кормилицы Ратыни, вверх по течению. На два поприща (поприще – 21,2км) от городища, где обитал народ племени Береговых Ласточек.
В каждом секрете – двое дозорных. Секретов на всем пути – полтора десятка. Ставили их, на две версты (верста – 1,06км) друг от друга и оставляли для наблюдения на одну седмицу (неделю). Дружинников в дозор назначали не самых быстрых и обученных, а верных слову, терпимых и семейных. Такие гридни (гридни – воины княжеской дружины) острее чувствовали ответственность за охрану рубежей. И не расслаблялись без надзора десятников.
Через седмицу – замена. На крайнем секрете от городища, встречались под вечер с дозором породненного народа Бобровников из племени Речных Бобров. Они, двигаясь навстречу, меняли свои посты. Гриден из княжеской дружины в их землях не было. Воинскую службу в караулах, у них несли подготовленные вои. Так назывались ополченцы из рода.
Свидание, всегда проходило одинаково. Слали скатерти, выставляли заранее привезенную с собой снедь. Пили хмельной мед, ячменное пиво и до полуночи делились новинами. По – утру прощались и разъезжались. Бобры – вверх по течению, в своё поселение под названием Бурта. Ласточки назад, в родную Игрицу. Через седмицу все повторялось снова.
Одновременно с Симаком, вниз по течению, под рукой сотника Вяхиря, отправлялся дозорный отряд левой руки. Для смены того же числа секретов и встречи с другим породнённым народом – Армяками. У них службу тоже несли вои – ополченцы из их рода. Возвращались в Игрецу оба отряда в одно время, с разницей в половину ночи.
Сегодня, дозорщики Вяхиря расседлали коней ещё перед закатом. Поделились новинами, раздали гостинцы от Армяков и разошлись на отдых. Кто к семьям, кто в пристройку, на полати.
Сотник Вяхирь, на отчете перед старшиной Михеем, поведал о тревоге Армяков. Тревоги необычной, а поэтому серьезной. Все, как один секреты по их берегу глаголют, что в прошлую седмицу, в третий день, перед рассветом, при ясном небе им явился Перун (Перун – бог громовержец). Громом без туч и ветра. Раскаты шли вроде со стороны земель Ласточек, а может и дальше, от Бобровников. И без молний и всполохов. Гром был какой-то странный, не такой как всегда. Как не Перунов. Но земля стонала. Это отмечали все вои.
– А что вещают наши гриди? – Михею стало интересно. Вяхирь наклонил голову:
– Ничего не слышали, не видели. Говорят, тем утром, не уютно, на душе у всех было. Земля вроде бы стонала в голос. Брови Михея поползли на лоб:
– Как так возможно? У них дюжина секретов слышала! А наши что, спали все? Или мякиной уши затыкали? – Вяхирь тяжело задышал:
– Не возможно! Никогда такого не было! Я своим всем верю. Тем более, что был час волка, а в это время глядят в три глаза! Понимают, что не только себя хранят. Берегут стариков, жен, детей малых. Не возможно! – Пальцы нервно вцепились в кожу боевого пояса.
– Всю обратную дорогу думал, но дума пустая. Надо ждать Симака с караулом. Что они поведают. В чудо, я давно не верю.
Вяхирю зимой пришел тридцать третий год, жизнь выдалась у него, не легкая. Не один раз был в сечи, шрамов на теле – больше чем родинок. В двадцать три, попал в полон к секуртам (секурты – степной кочевой народ). Через год бежал. Полгода добирался до родных становий, а дома его никто не признал. Лишь родная мать, по родимому пятну под коленом, смогла убедить соплеменников, что старик, напоминающий мертвеца – это её сын.
Всю осень и половину весны лекарили* его мудрые старухи. Отпаивали настоями и взварами, да и ел он сам в большую охотку. И встал, и окреп, и оттаял Вяхирь к лету. Вернулся в дружину, в воинском искусстве никому не уступая.
Михей очень любил и уважал, ныне статного, чернобородого, отчаянно смелого, мужа и отца троих отроков, – сотенного. Тем более, что женат Вяхирь был на его дочери, Агате. Но это не мешало старшему дружиннику спрашивать с родственника подчас строже, чем с других гридей:
– Добро, подождем Симака, авось, не долго, скучать. Но загадку ты мне принес диковинную. Почему, Перун Армякам явился, а от нас утаился? Что наше правое крыло и секреты Бобровников видали, слыхали? И у нас в Игрице, почему никто про грозу не сказывал? – Вяхирь в ответ только пожал в ответ плечами.
– Иди, отдыхай. Поклон матери, Агате и отрокам передай! Скажи, что на седмице, на вечеру загляну.
2
Михей отбросил покрывало, сел, нашаривая возле лежанки сапоги. Кто-то шумно пил из ковша воду в деревянной загородке.
– Не иначе Симак. Кроме него, некому меня будить. Значить ему есть, что сказать, на ночь глядя, прикинул он. И точно: под навес протиснулся второй сотник. Симак принес с собой запах лошадиного пота, пыли и свежих огурцов. Видать перекусил на скорую.
– Здрав будь, старшина!
– И тебе не хворать! Как дозор, как дружинники?
– Спокойно все в секретах. На реке тихо, чужой берег безлюдный, чистый. Гриди и лошади здравы. И у Бобровников спокойно. На Купалу к нам будут. Тебе и посаднику поклон передавали за приглашение. – Симак, как всегда, начал доклад не важных новин:
Три дня назад старая Нилина представилась, ведунья бобровнинская. До девяноста мало не добрав! У сотника Смира внучка родилась, Липой нарекли. Пожар был в Бурте: три семьи в погорельцах, всем миром будут заново отстраиваться. Вот и все от них новины!
Лица Симака под навесом видно не было, хотя ночь была лунная. А вот глаза, иногда посверкивали:
– Значит добро на рубежье. И это любо! Жаль Нилину, её сын, Симага, меня три года уму-разуму наставлял, когда я в дружину князя пришел. – Кряхтя, Михей надевал второй сапог.
– Ты вот, что мне растолкуй! Весточку мне Вяхирь привез необъяснимую. Армяки гром Перунов на третий день седмицы слышали перед утром, да какой-то не правильный, без огня и облаков. А наши, вяхиревские секреты – ни сном ни духом! Может твои дозорные, или Бобровницкие, с тобой какими видениями поделились? Вижу, что искришь очами, знать есть, что еще поведать?
Молодой еще Симак, двадцать пять только исполнилось. Кровь так и кипит, играет. Хочется ему уважаемого старшину Михея удивить. Не сразу все новины выкладывает. Но слишком опытный, да мудрый его наставник. Даже во тьме разглядел озорные глаза и догадался, что не все доложил ему сотник. – Прав ты как всегда старшина: если бы не эта новость, не стал будить тебя ночью.
Странность и у нас, одна приключилась! В тот день, о котором тебе Вяхирь поведал. Ты уж меня не торопи, слушать долго придется. Все равно скоро светать станет, не заснешь более. Разреши я сяду, а то от седла ноги к ровной земле еще не привыкли. – Симак подвинул тяжеленную скамью и сел напротив наставника. Теперь, наметанные в ночных дозорах, очи Михея различали молодого сотника.
– Я тебе донесу общий доклад от всех наших сторожей. – Погодя начал молодой дружинник:
– От первого до последнего секрета одинаково кажут. Да и бобровницкие в один голос об том же ведают. Сотник умолк, с мыслями собираясь и речь выстраивая:
– Началось это диво перед рассветом, когда звезды гаснуть начинают. Небо чистое, почти полная луна. С реки, ветерок туман тянет. Это я тебе, со слов девятого секрета передаю. Тот, что над русальным заливом. на яру укрывался. Там Сазан с Архипкой дозор несли. Я с ними еще Немтыря (Немтырь – немой) оставил. Пусть обвыкается, да науку у опытных перенимает. Днем, они вместе доглядом занимались, а на ночь Немтыря к лошадям отправили. Которые, за полверсты от них, в балке, стреноженные паслись. На лугу там серый объявился. Прошлой ночью, полнолунию песню пел.
– Михей обратился вслух. Завлекательно начал молодой сотник!
– Так вот: службу, как велено тобой, в час волка бдели оба. Было тихо, только русалки, а может рыбины, в заливе иногда плескались. Как вдруг, показалось, что стих ветер и замолкли утренние птахи. Сазан с Архипкой, аж по сторонам осматриваться начали. Жутко им обоим вмиг стало. И вот тут началось! – Симак громко сглотнул, закхекал горлом: видно и его, собственное повествование взволновало.
– Гул послышался с другого берега, как бы с правой руки, от десятого секрета. Вроде собралась тьма – тьмущая шмелей в рой и поутру решили с того берега, на наш перебраться! Уши закладывает! И не зги не видно. Рой уже над рекой, теперь над головой, а там и за спину мчится! Головами вертят дозорные. За роем развернулись. Оба спиной к реке стали, на восход смотрят. А все равно ничего не узрели.
Тут и вздрогнула земля крупной дрожью. Вздохнула тяжко и наступил покой. Ветерок опять поплыл от Ратани. Птахи, рассвет встречать вспомнили. А там и Ярила (Ярила – бог весны и солнечного света) лик показал. Сазан с Архипкой страх свой утренний друг – другу поведали. Объяснять взялись, но ничего похожего в их жизни не было. От отцов и дедов о подобном никогда не слыхивали, поэтому загрустили сильно. Что старшине, сотнику и товарищам рассказывать?
А когда, через время, на своей лошади объявился Немтырь, с девчушкой малой на руках – совсем приуныли. Непонятного – все больше! Как расспросить Немтыря откуда ребенок, если не говорит он по – нашему? Хотя и понимает, почти все. И порешили, ждать меня со сменой. Пусть я и молодой, но властью отмечен, мне и разбор делать.
Подумали: девчушку побережем, чай не грудничок, годиков пять, а то и более. Припасы есть, а не хватит – и рыбки взять можно и птичий живности, на окрестных лугах добудем. Да и смирная, девчушка пристала! Молчит, глазенками зелеными вертит, сырость не разводит. Перебедуем четыре дня!
Симак выдохнул полной грудью. Видно тяжело ему далась такая длинная речь. Пока вел свой рассказ, почти светло стало. Михей протянул ему ковш, с прохладным квасом:
– Промочи и досказывай!
– Да остальное уже обыденно. Семен с Архипкой на пальцах Немтыря распытывали. На песке рисовали круги с линиями. С грехом пополам дознались, что после качания земли, обвалился песчаный скат в балке, где кони, в ночном, паслись. Он решил их перегнать на луг, поближе к круче, где секрет хоронился. Сам он не спужался: на его земле, где жил раньше, такие качания не в диковенку! Там у них, каждый год так трясло, что горшки с полок валились!
На пол – пути к реке, когда уже рассвело, возле старого кургана, на Сивкином лугу, девчушку он и нашел. Стояла нагая по пояс в траве и смотрела в сторону Лукмышского леса. Даже не заметила, как к ней вплотную на трех конях подъехал Немтырь. Спрашивать он ничего не стал. Знал, что не поймет она его птичий язык. Просто наклонился и втащил её на лошадь, завернул в походный плащ и посадил спереди себя. Говорит, что она не сопротивлялась и не промолвила ни единого слова. На одну странность обратил внимание: следов к тому месту, где она стояла – не было. Роса на траве сохранилась не сбитая.
Так она оказалась у нас: – Симак смахнул надоедливого комара:
– И по сей день молчит, но к нашим разговорам прислушивается, глазами следит за говорящим. Поначалу думали, что на одного немтыря у нас больше стало. Ан нет: ошиблись!
Она после встречи с Бобровниками, почивать легла на кошму рядом с Архипкой. Он услышал, как во сне она бормотала, не на нашем языке, и вроде, звала кого-то: – Симак тяжело вздохнул.
– Ты чего, как старый мерин перед вспашкой, вздыхаешь?
– Поверишь наставник, покой потерял, после как увидел её. Нет у меня ни женки, ни детишек и я спокойно живу. Знаю, мой черед настанет, когда созрею, семью заводить. А вот запала она в душу, да так, что мнится мне, будто она – дочка моя. Снилось, что тятей меня назвала. Проснулся, а в глазах роса холодная. Веришь?
Тяжко мне жить стало. Балагурю, службу правлю, а какой-то лед в грудине. Был бы семейный – просил у тебя, у всего народа Ласточек, отдать мне её в дочки. Отцом бы названным стал!
Молодой сотник так ударил ладонью по колену, что скамья, на которой сидел, казалось, в землю просела.
– Так о чем кручина? Девок красных, на выданье, и у нас и у Бобровников и у Армяков – пруд-пруди, За тебя любая пойдет. Женись, обзаводись семьей. Хоромы, подворье у тебя справные. Потом и найдену к себе возьмешь! Да и пора тебе, ступень парня на мужа менять. Сотник, чай уже! А в заднице ветер по вечерам гуляет! – Михей не зло насупил брови. Помнил еще себя молодым. Симак, на последнюю колючку, внимания не обратил:
– Не все так просто старшина. Я не о женитьбе, о ребенке. Еще тебе случай поведаю. Перед отъездом Бобровников, как обычно, подошел к нам пожелать удачной дороги дядька Смир. Найдена возле меня на пеньке сидела. Глаголем мы со Смиром, а он не на меня, а на неё глядит. Очей не отводит. Двумя руками, на свой знаменитый боевой посох, облокотился, и подбородок на ладони положил. А потом и молвит:
– А давай, брат Симак, я находку вашу к себе заберу! К сыну с невесткой! У них малая Липка объявилась, а тут ей еще сестренка, старшая, в радость прибудет! Не обидим сиротку, да и мне лепота. Сразу двойной дед!
Я ничего и ответить не успел, как к нему Немтырь, почти вплотную, подскочил. Завизжал по – звериному, десницей махнул – и посох пополам! А он ведь, толщины в два вершка, да не из сосны! Из дуба маренного! Смир вперед посунулся, опору потеряв. Немтырь обе половинки посоха в дланях сжал, да как завертит их перед собой! Только свист стоит, а палок не видно! Смир, назад попятится. Мои к Немтырю кинулись. Да и я, гаркнул на него во все горло!
Затих он, половинки посоха под ноги Смиру кинул и пошел к ребенку. Хоть и очи у него узкие, раскосые, да я узрел, что белые они у него от гнева. А найдена к нему навстречу с пенька кинулась! К коленям молча прижалась и замерла. Так и стояли. Он ей волосы гладит и что-то по – своему чирикает. Все в момент притихли, успокоились. Даже Смир, подняв обломки посоха, не взъярился. Долго рассматривал срезы разруба, потом, подойдя ко мне, прохрипел:
– Оружия не было, ладонью дерево перерубил. Ты бы присмотрелся к этому пришлому. – Расстались с Бобровниками, как обычно: душевно, но туманный осадок остался.
Я так мыслю: если Немтырь на найдену права предъявит, надо не перечить, а дать согласие. Он её нашел, ему и право. Да и девчонка к нему тянется. Смотреть будем за её судьбой. Всегда изменить или поправить сможем. А в общем, тебе рядить: тебе с родом глаголать. Как представишь вид – так и Ласточки и решат. Но помни мой посыл: найдена без Немтыря – зачахнет. Я хоть и молодой, но душой чувствую. Даже – уверен! А на себя, сапогом наступить смогу. Делу помехи не будет!
Замолчали надолго. Каждый думал о своем. Сотник о том, как тяжело ему будет отказаться от мечты, назвать найденыша – дочкой. Михей – как расхлебать кашу, им не варенную. Прервал молчание старшой:
– Ладно, поглядим сначала на твою находку, когда проснется. Думаю, спит она сейчас после переездов, а потом и рядить будем. Иди, обмойся, поешь с дороги. Стряпухи уже проснулись, посудой гремят. Я же Ярило встречу, да совета у него попытаю.
3
Игрица была самым большим поселением в роду Береговых Ласточек, И самым большим городищем, по сравнению с селениями других родов, живущих под рукой державного князя Романа. За трехсаженным тыном в ней проживало, без малого, семь сотен семей, в просторных, бревенчатых избах. Еще в посаде ютились, в халупах и землянках, две сотни пришлых из других родов мужиков, баб и детишек ремесленного, мастерового и землепашного народа.
Зажиточно жили люди рода Береговых Ласточек. Занимались ремеслами, добычей зверя и рыбы, уходом за пашней. Но главный достаток имели от торговли с ближними и дальними народами. По могучей Ратыни, как только она освобождалась ото льда, вверх и вниз по течению уходили княжеские ладьи. Тяжело груженные мехом, зерном, мукой, медом, пенькой, кузнечным скарбом, боевым оружием и другим товаром, имеющим спрос у соседей. Назад привозили заморскую невидаль и все, чего нет у них на лугах и в лесах.
На берегу, для своего торгового сословия, для чужеземных и заморских гостей, возведены из векового дуба, пристаньна толстенных сваях, лабазы, вечные ледники и склады. Постоялые дворы с ночлегом, пропитанием и помещениями для служивого люда, притулились с обеих сторон пристани.
Привезенные товары с причала, на конной тяге, каждый день везли, за две версты, на торговую площадь в Игрицу. Там их ждали заезжие и свои купцы. Они затем, собирались в большие обозные гурты. Для доставки покупок в стольный город Ивель и другие родовые городища.
Богатый город Ивель, пристанище державного князя, вольно раскинулся на берегу озера-моря, под названием Белыха. От Игрицы, до Ивеля – более пяти сотен верст. Почти шесть дней конного пути.
Земли у князя богатые, густонаселенные. Кроме Ласточек, Армяков, Бобровников на заходе, в вотчине Романа, еще дюжина родов обитало. Они вольно расселись, вдоль берегов Белыхи на истоке. Вдоль предгорий Караньского хребта – на полдне. Возле Смиглых трясин, в густых лесах, примыкавших к берегам Ратыни – на полночи.
По водам озера-моря, в Ивель город, приплывали купцы из полночных стран, завозя свои товары для торга и загружаясь, для себя, всем необходимым.
Лакомым куском, для лихих людей, были и стольный город, и торговый тракт, и Игрица. С пристанью и торгом. Княжеская охранная дружина состояла из четырнадцати сотен гридней, под рукой тысяцкого Ерофея. И это не предел, что мог позволить, по своему достатку Роман. Обороняя стольный город от лиходеев из полночных стран и торговый тракт от лесных разбойников, при надобности, князь мог положиться еще на пятнадцать сотен воев из ивельских горожан.
Для обороны Иерицы, которую еще прозвали речными воротами, на берегах Ратыни, князь Роман постоянно держал в городище две сотни своих лучших гридней. Приставив к ним мудрого, осторожного, храброго старшину Михея. В случае нападения степняков, при созыве игрицких воев, число защитников под рукой Михея утраивалось. Левое и правое крыло от речных ворот – боронили вои Армяков и Бобровников.
Меньше полутора сотен от княжеской дружины в Игрице, постоянно дневали и ночевали на михеевском подворье. Остальные, кто обзавелся семьями, на ночь отпускались к женам, деткам. Семь десятков воев посменно бдели в секретах. Дружинники, наиболее боевитые и в ратном деле гораздые, под присмотром сотников и старшины, днями напролет, в занятиях и воинских играх оттачивали ратное мастерство. К мирным работам воинство привлекалось редко, только при большой в них нужде.
Просторное михеевское подворье расположилось в центре Игрицы, в ста саженях от торжища. Две зимы назад, став бобылем, затосковал от одиночества еще не старый воин Михей. Еще полвека не стукнуло! Единственная дочь замужем. Другими детьми боги не пожаловали.
Немилыми ему стали его высокие, на большую семью уготовленные, каменные хоромы. До самого первого снега, не смотря на непогоду и надоедливых комаров, старшина ночевать, почитал под деревянным навесом. Нравилось ему слышать перекличку дозорных гридней, улавливать сквозь утренний сон приближение рассвета. А в ясную погоду – встречать миг явления Ярило миру.
Вот и сейчас, отведав с общего котла добрую порцию кулеша с прошлогодним вепревым салом, прикрыв веки, сидел Михей обласканный нежными утренними лучами. Ладно думалось ему под теплым, пахнущим рекой и луговыми травами слабым ветерком. Не был помехой ему шум воинских забав. Ими, на плотно утоптанной площади, под приглядом сотников Вяхиря и Симака, придавались свободные от дозорной службы дружинники. Думалось легко:
– Что хотел сделать – сделал! Поглядел на найдену и Немтыря после их побудки. Найдена ему приглянулась. Не чуралась незнакомого дядьки. Не отвадила зеленые, в пол лица очи, смотрела прямо, с интересом. Взгляд казался добрым.
Кто-то из сердобольных стряпух принес ношеную, стираную рубаху, великую для её роста, скрывавшую ноги почти до пят. Русые, густые, в косу не уложенные волосы, были на локоть ниже плеч. И отливали, казалось, солнечным пламенем. Руки чистые, без цыпок, коими щеголяла вся местная детвора. Без весеннего загара и всяких царапок. Ногти ровные, без черных ободков.
Не простая деточка! Княжеские отроки так глядятся! Поговорить не удалось: она просто хлопала длиннющими ресницами и молчала.
Немтырь на перстах, нового ничего не поведал или Михей не смог уразуметь. Поразил конец знакомства. Вопросил Немтыря, особо не надеясь на ясный ответ: «Найдену, себе оставить мыслишь?» И зело удивился: девчонка прильнула щекой к руке Немтыря и часто закивала головкой. За ней, и желанный ею опекун, затряс черными, без единой седины волосами, связанными на затылке в хвостик.
– Ну так тому и быть! За сиротку спрашивать буду строго, животом за неё отвечаешь!
А сам дивился. Что, малая, нашу речь разумеет? Ведь понятно, что язык ей в новину еще четыре дня назад был! Вопросов становилось все больше.
