скачать книгу бесплатно
Битва под Острой Брамой
Андрей Лютых
Багратион, Барклай де Толли, Ермолов… – практически все, чьими портретами украшена галерея героев войны 1812 года, сделали самые значительные подвижки в своих карьерах в 1794 году, участвуя в подавлении восстания Костюшко. Но за свою Отчизну тогда сражались не они, а их побежденные противники, безлико именуемые в документах того времени как «толпы мятежников». История написана победителями. Но и побежденные, понимавшие, что силы слишком неравны, но боровшиеся до конца, достойны того, чтобы о них рассказали. Ведь они наши соотечественники. Читатель увидит череду бурных событий 1794 года глазами российского офицера, которому против его воли поручено защищать марионеточного литовского гетмана Косаковского.
Андрей Лютых
Битва под Острой Брамой
Исторический роман
© Лютых А., 2016
© Терещенко А., иллюстрации, 2017
© Оформление. ЧУИП «Галiяфы», 2017
© Оформление и распространение e-book, ТОО «Электронная книгарня», 2019
Костюшко. Помнить, чтобы быть белорусами
Беларусь славится своими историческими личностями. Благодаря таким людям, как Ф. Скорина, Л. Сапега, С. Будный, И. Домейко, Я. Колас, Я Купала, нашу страну знают во всем мире. Важное место в ряду белорусских исторических личностей занимает и уроженец Брестчины – Андрей Тадеуш Бонавентура Костюшко. Однако несмотря на то, что этого знаменитого человека почитают как национального героя в США, Польше и других странах, белорусы незаслуженно забыли эту историческую личность.
Парадокс заключается и в том, что до сегодняшнего дня в Беларуси почитают память русского полководца А. Суворова, кроваво подавившего восстание 1794 года. В чем же причина такой необычной ситуации? На формирование исторической памяти белорусов влияло несколько идеологических направлений, основными из которых были российско-советское (проимперское), западное (пропольское) и национальное. С того момента, как Беларусь провозгласила независимость, эти три направления ведут ожесточенную схватку за умы белорусов. Вторая половина 1980-х – начало 1990-х гг. были не только временем попыток экономических реформ и относительной либерализации общественной и политической жизни в СССР и в Беларуси, но и периодом строительства национальной идентичности через изучение исторического прошлого.
После распада СССР в получивших независимость республиках начинает возрождаться интерес к национальной истории. Появляются новые исторические работы, возвращаются многие ранее запрещенные темы. Тогда же, пожалуй, впервые в Беларусь возвращается и Тадеуш Костюшко. В стране были изданы первые масштабные работы по истории Восстания 1794 года и истории жизни знаменитого уроженца Беларуси. В 1994 году в республике отпраздновали 200-летие событий 1794 года. Однако все эти мероприятия проходили как бы незаметно для обычных белорусов. В стране никто не переименовал улицы имени А. Суворова, не изменил экспозицию музея в Кобрине. По-прежнему продолжали набирать учащихся в Суворовские училища. В целом первая половина 1990-х гг. отличались жаждой познания белорусским обществом неизвестных ранее страниц своей истории, и ответом на этот информационный голод стало появление целого ряда научно-популярных работ, в первую очередь по истории Беларуси периода Великого княжества Литовского.
В середине 1990-х годов прошлого века национальная концепция развития исторической науки существенно изменилась. Возвращение к догмам белорусской советской историографии привело к их заимствованию и в систему школьного исторического образования. За короткий промежуток времени из исторического обихода вновь стали исчезать события истории Беларуси, связанные с конфликтами ВКЛ и Речи Посполитой с Московской державой и Российской империей. Таким образом, под удар попала и история восстания 1794 года. Костюшковской тематикой продолжали заниматься лишь энтузиасты. В это же время белорусам вновь, как и в советское время, продолжали прививать «западнорусские» ценности. Большими тиражами издавались учебники, в которых восстания 1794 под руководством Т. Костюшко и 1863 под руководством К. Калиновского называются «реакционными», направленными не на защиту белорусского народа, а на восстановление польского государства. При этом данную концепцию поддерживали и белорусские государственные СМИ. Особо негативное влияние на формирование отношения современных белорусов к личности Т. Костюшко оказывает деятельность на территории Республики Беларусь организаций западнорусской направленности. Они посредством своих изданий и интернет-ресурсов пытаются обосновать постулат об «искусственности» белорусской нации, а историю войн с восточным соседом относят лишь к «проискам поляков» и прочих «врагов славянского единства». В разряд недругов России представители западнорусизма в Беларуси записывают всех, кто участвовал в выступлениях против Российской империи на ее западных окраинах.
Ситуация немного изменилась в лучшую сторону после того, когда частная инициатива брестских историков по возрождению родового дома Т. Костюшко в Меречевщине совпала с решением белорусского правительства начать развитие национальной туристической отрасли. Лишь после того, когда исторические места, связанные с историей ВКЛ, в том числе и с историей Т. Костюшко, стали активно посещать иностранцы, власти Беларуси пошли на большую популяризацию средневековой истории и среди собственных граждан. Стали издаваться буклеты, книги, туристические проспекты. Активнее к освещению досоветского прошлого Беларуси подключились и официальные газеты и телевидение.
По моему мнению, для того, чтобы Т. Костюшко занял достойное место в общественном сознании современных белорусов, должны быть преодолены многие «постимперские» стереотипы мышления, которые были присущи советскому человеку. Сегодня уже очень сложно полностью перечеркнуть имя Т. Костюшко, вновь «выбросить» его из истории страны, ведь белорусы постепенно приходят к осознанию того, что именно они являются наследниками исторического прошлого ВКЛ, а значит, должны гордиться государственными и историческими деятелями той знаменитой древней восточноевропейской державы.
В этой связи важнейшую роль играет популяризация различных аспектов истории Беларуси в общем и истории Тадеуша Костюшко в частности. В этом контексте свою роль играют и литературные произведения. Исторический роман «Битва под Острой Брамой» Андрея Лютых целиком посвящен восстанию Тадеуша Костюшко. Книга содержит в себе не только литературный вымысел, но и огромное количество искусно вплетенных в сюжет достоверных фактов, имеющих отношение к истории боевых действий повстанцев 1794 года против российских войск на территории Беларуси. Автор стремится реконструировать события XVIII века, уделяя внимание деталям, без которых современному читателю сложно понять события, происходившие во времена Восстания 1794 года на белорусской земле в частности и на территории Речи Посполитой в целом. Вместе с героями романа читатель побывает в Петербурге, Вильно, Варшаве, на полях, где солдаты и косинеры под предводительством Якуба Ясинского, Стефана Грабовского, Михала Клеофаса Огинского сходились в смертельной схватке с российскими войсками. Предательство и верность, дружба и коварство, мужество и трусость – все это и многое другое вы найдете в «Битве под Острой Брамой».
Современным белорусам, как и россиянам, необходимо понять, что у каждой страны есть собственные герои. Для России – это полководец А. Суворов. Для Беларуси – генерал Т. Костюшко. На одном из исторических форумов мне удалось прочитать великолепные слова: «Белорусы слишком долго изучали историю других государств и почитали чужих героев, совершенно не задумываясь о том, что их родная земля дала миру сотни знаменитых личностей. Нам пора повернуться к своему прошлому лицом, ведь такой историей надо гордиться». По-моему, сказано в точку.
Игорь Мельников, кандидат исторических наук,
Заславль, 07.11.2017
Книга посвящается памяти моего отца, простого военного технаря, которому по долгу службы пришлось участвовать в подавлении Пражской весны 1968 года
Часть первая
Последний гетман
Глава 1
При равном счете
Наверное, происходящее и не заслуживало того, чтобы называть это позором русского оружия. Все же паркет в зале для фехтования – не бранное поле. Однако, что ни говори, – конфуз.
А ведь маэстро Лафоше, затевая этот ангажемент, всего-навсего хотел заполучить нескольких состоятельных учеников с известными в столице фамилиями. Их рекомендации теперь очень пригодились бы знаменитому учителю фехтования, потерявшему почти все, что у него было. Якобинцы, эти проклятые головорезы, для которых излюбленным оружием была гильотина, а не рапира, стали преследовать Лафоше только за то, что он когда-то давал уроки в королевском доме. Пришлось, бросив недавно открытую собственную школу, бежать сначала в Берлин, а потом сюда, в северный Петербург, ужасно холодный, зато горячо сочувствующий французским роялистам. Здесь нужно было снова взять в руки рапиру и жить частными уроками. Вот Лафоше и явил здешней элите, какой он есть маэстро. Но, кажется, несколько перестарался.
Ладно, если бы по пять быстрых туше получали молодые люди, не так давно начавшие постигать шпажную науку. Но ведь и самые блестящие офицеры гвардейских полков, некоторые из которых слыли едва ли не бретерами, покидали ристалище столь же бесславно.
Деликатный француз своим видом старательно показывал, что у его партнеров нет повода для огорчения, все-таки для него фехтование – ремесло, которым он зарабатывает. Но лишь немногие воспринимали свое безоговорочное поражение как должное – обреченно разводили руками и говорили себе в оправдание: «Искусен, да уж!» Другие не могли скрыть раздражения, пыхтели и рвались отыгрываться, будто в карточной игре: черт возьми, они ведь тоже получают жалование за то, чтобы уметь обращаться с оружием! И фехтмейстеру порой приходилось с недоумением смотреть на своего партнера, получившего очевидный укол и не торопящегося, подняв вверх руку, произнести слово «туше». Именно так предписывалось поступать благородным господам, участвующим в фехтовальном состязании, именуемом ассо. В конце концов туше, конечно, признавалось, однако с таким видом, будто это досадная случайность и сей же час все будет исправлено… Но против Лафоше вышли один за другим уже семь или восемь противников, а наконечник рапиры, утолщенный и от этого напоминающий цветочный бутон, лишь дважды коснулся его колета.
Офицеры российской гвардии, желавшие проверить себя в поединке с маэстро, держали в руке рапиру не в первый раз. Иные из них брали уроки у самого Бальтазара Фишера, хозяина этого зала, любезно предоставленного коллеге для его ангажемента. Они и стойку принимали верную, и, несколько отклонив корпус назад, как учили, делали изящные пассы оружием, демонстрируя даже знание недавно изобретенной восьмой защиты, и пытались выполнять уклонения – вольты… Но все это не мешало фехтмейстеру раз за разом обходить кажущуюся безукоризненной защиту, спокойно, едва ли не издевательски выбирая место, куда бы теперь нанести ему укол. И, уткнувшись в белый колет партнера, его рапира снова и снова выгибалась удочкой, тянущей тяжеленную рыбу, – вуаля!
Царь Петр, построивший этот необычный для России город и заселивший его самыми предприимчивыми людьми, заставил их постигать чужие премудрости, среди которых одной из первых значилась и шпажная наука. Но он же строгостью своей не дал этой науке владения тонким клинком как следует здесь прижиться. Смертная казнь, грозившая не только участнику, но даже свидетелю дуэли, вывела фехтование из разряда полезных практических навыков в категорию изящных искусств, вроде бальных танцев. И, пожалуй, в танцевальном вицмундире офицеры лейб-гвардии чувствовали себя увереннее, чем в фехтовальной маске с рапирой в руке. Свидетельством тому и стал открытый урок маэстро Лафоше, ожививший один из студеных февральских вечеров 1794 года.
Опытным взглядом Лафоше определял, чего можно ожидать от очередного соискателя славы, выходившего против него, уже по тому, как тот выполняет приветствие. Как правило, было ясно, что эти старательные взмахи клинком и удары пяткой в пол – лучшее, что он умеет. А вот этот – посерьезнее, явно ученик Бальтазара. Нужно показать, что уроки у коллеги не напрасны, пропустить туше. Бальтазар Фишер, занимавшийся своим ремеслом здесь уже больше двадцати лет, очень ему помог. Причем совсем не опасаясь конкуренции со стороны маэстро Фоше: в этом городе учеников обоим хватит с избытком. Фишеру довольно того, что он преподает фехтование в кадетском корпусе, а к тому же дает уроки наследнику российского престола цесаревичу Павлу. Он даже книгу для него написал. Хорошо бы и ему, Лафоше, вместо того, чтобы париться в этом плотном колете и протирать плешь на затылке, поднимая и опуская защитную маску[1 - Фехтовальная маска была изобретена во Франции восемнадцатью годами ранее и дала ощутимый толчок для развития учебного фехтования.], в тиши кабинета изложить то, что он постиг в этой замечательной науке…
…Кажется, этот партнер будет интереснее других. Поприветствовал четко, без пренебрежения к обязательному ритуалу, однако с некоторым автоматизмом: мысль занята уже следующим действием. Да и среди публики послышалось оживленное:
«Княжнин!» Очевидно, это имя человека, на которого надеются более, нежели на других. Да-да, Лафоше его заприметил несколько минут назад. Он опоздал, торопливо вошел, как завсегдатай в этом зале. Фоше обратил внимание больше даже не на него, а на его слугу, мальчишку, который очень ловко подхватывал все, что офицер, спешащий в комнату для переодевания, не глядя бросал в его сторону: шляпу, трость, перчатки. Блестящая реакция! Лафоше сделал бы из паренька отличного фехтовальщика. Начинать обучение нужно именно в таком возрасте, когда ум и тело к нему особенно восприимчивы…
А вот лица нового партнера маэстро так и не разглядел, тот уже опустил маску. Что ж, проверим: действие на оружие, атака, перевод… Вуаля! Нет, то же, что и остальные. Правда, туше признал сразу и очень сосредоточенно снова встал в стойку. Мсье Княжнин, это делается так: действие на оружие, атака, перевод… Нет, каков парад-рипост[2 - До сих пор применяющийся в фехтовании французский термин, обозначающий «защита – ответ».], будто в железный капкан угодил! Браво! Этот господин умеет быстро усваивать уроки. Что ж, тем интереснее!
Когда в следующей схватке Княжнин сам провел атаку с действием на оружие и двумя переводами, после которой Фоше опять вынужден был признать туше, публика взорвалась восторженными возгласами и аплодисментами. Кажется, маэстро здесь недолюбливают. Что ж, прочь вальяжность, с этим нужно фехтовать в полную силу.
Лафоше ниже опустился в стойку и стал действовать быстрее. При этом его соперник обнаружил прекрасное чувство дистанции, поспевая реагировать на все резкие перемещения фехтмейстера. Он вел поединок в стиле, характерном для людей с настоящим боевым опытом, лишенном вычурности, но очень жестком, а порой агрессивном. Да, сейчас появляется такое новомодное «практическое» направление в фехтовании, и Лафоше давно старается доказать его последователям, что тех же целей можно добиваться изящно. Маэстро скоро обнаружил, что из восьми существующих защит его противник использует только две – четвертую и шестую. Зато его четвертая и шестая в нужный момент включаются молниеносно – уже несколько весьма резких выпадов француза отпарированы намертво. Впрочем, и Лафоше с атаками русского справляется уверенно. Но что это? Когда маэстро, отступив на два шага, ушел от выпада, и «фехтовальная фраза», казалось бы, на этом завершилась, произошло неожиданное. Княжнин, наклонясь вперед, продолжил атаку, перешел на бег и достал-таки своим клинком соперника. При том, что таким образом были грубо попраны все фехтовальные каноны, приходилось признать – это туше, такое очевидное, что даже больно.
После этого оба фехтовальщика, как по команде, сорвали маски, то ли для того, чтобы вытереть со лба пот, то ли чтобы просто взглянуть друг другу в глаза. У этого русского хорошие, не пустые глаза – ему интересен сам бой, а не завоевание славы. Вообще, располагающее лицо, никакого высокомерия, так свойственного здешней высшей знати. Он к ней явно не относится, но черты лица благородные, тонкие; небольшой шрам на щеке, недавно отпустил бакенбарды, видимо, чтобы его скрыть.
– Прошу прощения, я, кажется, воспользовался тем, что свежее вас, ведь вы фехтуете уже несколько поединков подряд, – сказал Княжнин, обнаружив хорошее знание не только французской школы фехтования, но и французского языка. – Впрочем, и мне пришлось немного пробежать по ступенькам. Торопился из караула, не мог упустить случай скрестить рапиру с самим Лафоше!
Мило. На самом деле Лафоше понравились слова соперника.
– Не стоит извинений, мсье, – любезно ответил француз. – До сих пор мне не пришлось особенно утруждаться. Здесь дело не в моей усталости, а в неожиданности вашей атаки. Если я буду когда-нибудь писать книгу о фехтовании, обязательно упомяну о ней и назову «атака флешью»!
– По-нашему – стрелой… – улыбнулся Княжнин, в самом деле польщенный. – Благодарю вас, стану называть сию авантюру так же.
– Продолжим?
Вместо ответа Княжнин опустил маску.
Фехтмейстеру нужно было исправлять ситуацию: он пропустил уже три туше подряд, а нанес только одно. Поражение не входило в планы маэстро, оно хоть и порадовало бы публику, но, безусловно, повредило бы его репутации.
Теперь Лафоше не рисковал. Но и его соперник защищался очень внимательно. Вообще создавалось впечатление, что он так опасается получить укол, будто на конце учебной рапиры не «бутон», а настоящее острие. Звеня гардами, как бьющимися друг о друга фужерами, рапиры скрещивались, будто вязальные спицы, плетущие какой-то длиннющий чулок. И Лафоше при всей своей осторожности вновь угодил в эту мертвую четвертую защиту своего противника. Парад – рипост! Один – четыре!
Новый взрыв восторга в зале сменился напряженной тишиной. Все ждали развязки.
Фоше вновь приподнял маску и тут же ее опустил. Говорить не о чем, нужно фехтовать. Что ж, он тоже еще умеет извлекать уроки из своих ошибок… А как вам такая атака? Третья защита не так убедительна? Два – четыре. Снова недолгий хрустальный перезвон клинков, и опять маэстро чуть-чуть точнее: три – четыре! А ведь этот мсье Княжнин был прав – поначалу сказывалось то, что он более свеж, теперь, когда устали оба, верх берет мастерство фехтмейстера. Но соперник по-прежнему опасен. Сейчас снова бросится в свою флешь…
Четвертое туше маэстро нанес не по-гроссмейстерски. Увернулся, изловчился, ткнул навстречу. Хоть счет и сравнялся, за такой корявый укол самому было стыдно. Но Лафоше понимал, что еще более стыдно ему будет сейчас, когда соперник нанесет ему последнее, решающее туше. Обычно победный укол в такой ситуации наносит тот, кого догнали. Княжнин застыл в безупречной стойке, собранный и отрешенный от всего. А он, маэстро, даже не знает, что попробовать еще. Меньше всего на свете Лафоше хотел сейчас продолжать этот бой.
Именно в эту секунду появился повод оставить все как есть.
Поводов было даже два, и каждый из них стоил того, чтобы Бальтазар Фишер немедленно остановил поединок. Никто не вспомнил бы теперь, кто из двух посыльных, стоявших у дверей, появился раньше, они будто бежали наперегонки. Княжнин долго не мог понять, что ассо прервалось как раз из-за того, что оба курьера хотели незамедлительно видеть именно его, капитан-поручика егерской команды Преображенского полка Дмитрия Сергеевича Княжнина. Причем тот посыльный, который твердо намеревался выполнить свое поручение первым, был одним из личных адъютантов всемогущего фаворита императрицы Платона Зубова! К чему бы это?
Княжнин опустил рапиру и вопросительно взглянул на Лафоше. Тот развел руками:
– Продолжим наш славный поединок в другой раз. Поздравляю, вы великолепно фехтовали! – француз говорил это вовсе не из вежливости. Он смотрел на человека, по глазам которого больше не было нужды угадывать очередную каверзу, с неподдельным интересом. Ситуация его только подогревала.
Княжнин подошел к посыльным как был, в колете. Только маску и рапиру подхватил расторопный мальчишка-денщик.
– Вам надлежит незамедлительно исполнить сие предписание, – с важностью проговорил порученец графа Зубова, протягивая озадаченному капитану отяжеленный сургучом пакет. При этом из-под епанчи, на которой еще не растаял снег, открылся пышный аксельбант и красный артиллерийский мундир адъютанта, подчеркивающий, что приславший его всесильный фаворит – не только вершитель всех судеб в Российской империи, но еще и генерал-фельдцейхмейстер[3 - Воинское звание, чин и должность главного начальника артиллерии в Российской империи и ряде европейских стран. Последний фаворит Екатерины II Платон Зубов получил этот чин в 1793 году в возрасте 26 лет.].
Ничего не добавив от себя и не дожидаясь, пока капитан Княжнин хотя бы вскроет пакет, красавчик адъютант покинул фехтовальный зал, потеснив в дверях другого посыльного. Тот позволил себе что-то недовольно буркнуть по-немецки. Этот не очень молодой господин в подбитой дорогим мехом шубе не был военным и субординацией подчеркнуто пренебрегал. Причина такого независимого поведения простого посыльного стала понятной, когда «немец» передал Княжнину маленькую, без конверта, записку, напоминавшую медицинский рецепт. Записка и в самом деле была от медика. И вес этот крохотный листок бумаги имел не меньший, чем тот солидный пакет, который Княжнин уже держал в руке. Значимости придавала ему подпись лейбмедика самой Государыни Императрицы господина Роджерса, уведомлявшего, что он готов принять Княжнина у себя завтра в десятом часу утра.
Княжнин все еще тяжело дышал. Запоздалая струйка пота побежала по щеке, и в ту же секунду смышленый Андрюха подал своему господину полотенце. Княжнин ничего не понимал. Вытерев пот, он вскрыл пакет в надежде хоть что-то прояснить.
В зале вновь зазвенели рапиры, но Княжнин даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто из товарищей занял его место против маэстро. Капитан-поручику Княжнину предписывалось отправляться в Варшаву в распоряжение российского посланника и командующего войсками в Польше генерала Игельстрома с тем, чтобы обеспечивать его личную безопасность. Ехать следовало немедленно, разве что не в ночь, а на рассвете. Уже и подорожная была вложена в пакет.
Такая спешка, будто открыт заговор против нашего посланника, и без хорошего фехтовальщика Княжнина в Польше теперь никак не обойтись. Но на самом-то деле причина совсем другая. Все стало ясно.
Нынче, когда Княжнин со своими егерями стоял во внешнем карауле Зимнего дворца, его заметила государыня. На секунду – именно что на секунду – задержала взгляд и даже бросила фразу. Княжнин, стоявший смирно, как истукан, расслышал дословно:
«Какие бравые офицеры у нас во внешнем карауле! Вот этот- просто куколка!»
И все. Ведь обыкновенная шутка! Однако в укутанной в меха свите сделалось какое-то движение, кто-то еще что-то сказал тихонько, уже, конечно, не разобрать. Княжнин, хоть и не смел шелохнуться, ловил на себе любопытствующие взгляды. Государыня, не любившая мороза, уже шла дальше, а бывший при ней в этот несчастный момент встревоженный Платон Зубов все еще смотрел на статного капитана Преображенских егерей, и взгляд фаворита не сулил ничего хорошего.
Стало быть, кто-то шутку государыни всерьез воспринял и решил, что следует «бравого офицера» незамедлительно осмотреть лейб-медику. Для начала. Чтобы, ежели доведется «случай», по части физического здоровья нового фаворита сомнений не было. Но дабы никакого такого «случая» произойти не могло, граф Зубов поспешил, пока более ясного намека от императрицы не сделано, услать приглянувшегося ей преображенца в Варшаву. Спасибо, что не в Тмутаракань какую-нибудь.
Впрочем, Княжнин там уже был. Батюшка его строил крепости на южно-сибирском порубежье империи, направленный туда вместе с другими военными инженерами указом императрицы Елизаветы. Фортификационной работы хватило не на один десяток лет – границы империи тянулись на тысячи верст, при этом то и дело изменяясь. Там, в Сибири, Дмитрий Сергеевич и появился на свет, в этом суровом и всегда неспокойном краю прошли его детство и юность, там четырнадцатилетним мальчишкой, аккурат в год подавления Пугачевского бунта, он поступил на военную службу. И не на бумаге, как было принято у высшей знати, записывавшей своих годовалых чад в лучшие полки, а в самом настоящем эскадроне Колыванских драгун. И служба была самая настоящая, военная, та, на которой в любой день можно сложить голову. Всегда нужно было опасаться набегов джунгарцев, киргизов-кайсаков и прочих кочевников, некогда пополнявших непобедимое войско Чингисхана. Хватало на дорогах и лихих людей из беглых крепостных, искавших волюшки на окраинах империи.
Однажды эти разбойнички, отчаянные и безжалостные, захватили даже полковую казну вместе с артельными солдатскими деньгами. Тогда молодой корнет Княжнин на всю Колывано-Кузнецкую линию прославился тем, что с несколькими драгунами казну отбил. Часть денег злодеи успели передать киргизам за коней, на которых собирались убраться с Алтая еще дальше, так Княжнин отобрал полковые деньги и у киргизов. Только сам он гораздо больше этого своего «подвига» ценил то, что однажды ему удалось у тех же киргизов отбить из неволи двух солдатских жен, а в другой раз освободить беглых мужиков, хоть и «лихих» людей, но своих, православных. Итак, уже с юных лет наш герой сумел проявить в схватках, которых выпало на его долю немало, решительность и отвагу, свойственную настоящему бывалому воину.
– Вот свезло французу! Уж он всяко выворачивался, только вы бы ему боле ни в жизнь не дали себя уколоть! – позволил себе без спросу заговорить с господином денщик Андрюха, когда они вышли на продуваемую студеным ветром набережную Невы. Да, сейчас бы посмаковать только что проведенный бой, прокрутить эту фехтовальную феерию в памяти фразу за фразой… Но новые обстоятельства, вмешавшиеся в его жизнь, все перешибали. Думалось только о них.
С молодости Княжнин привык к караульной службе относиться не как к формальному театральному действу, а очень ответственно, именно как к службе, от которой зависит безопасность его и товарищей. Однако как раз в карауле и не уберегся.
Тут, в Петербурге, оказалось, опасности иные, нежели в лихой Колывани…
Однажды он уже с обычной для себя решимостью пошел навстречу схожей столичной опасности, каковой была любовь, или даже страсть.
Глава 2
Лиза
Свою любовь Княжнин встретил здесь, в Санкт-Петербурге, куда его, уже драгунского поручика, отправили с ежегодным отчетом отдельного Сибирского корпуса Сенату и Военной коллегии. Коллежский советник, принимавший у Княжнина депеши, на свою беду пригласил юношу, утомленного долгим путешествием, к себе ужинать, где Княжнин и познакомился с Лизой, его дочерью. Девушке сразу приглянулся молодой, но уже немало повидавший офицер, в котором чувствовалась некая суровая природная сила. Хотя юность Дмитрия Княжнина прошла в тысячах верст от столиц, в крепостях и казармах, он не был неотесанным провинциалом, от которого веет «солдатчиной». Отец Дмитрия, человек очень образованный, привил сыну любовь к знаниям. Тот приблизительно поровну делил время между «полем» и библиотекой. Уверенный в себе, когда нужно было насмерть драться с разбойниками где-нибудь на постоялом дворе, Княжнин не терялся и среди каменных дворцов. К тому же большой город он видел и прежде, еще ребенком ездил в Москву к одру умирающего деда.
В век, когда супружеские партии составлялись расчетливо, будто в пасьянсе, у них с Лизой все произошло иначе, в каком-то диком порыве. Как будто из далекой вольной Сибири Княжнин привез сюда, в витиеватый Петербург, совсем иные – простые, взятые из природы – представления о том, как нужно жить.
Взаимная симпатия, установившаяся между молодыми людьми с первых минут знакомства, стремительно перерастала в такую же взаимную страсть. Всегдашняя решительность Княжнина привела к тому, что уже на другой день он, как благородный человек, должен был вести Лизу под венец. Таковым было их общее желание. Вот только Лизин батюшка, когда все открылось, пришел в ужас: дочь готова была уехать за любимым в его Тмутаракань, или, как там ее, Колывань, одним словом, туда, откуда по столичным представлениям просто нет возврата!
Хорошо, беде Лизиного батюшки помог его давний покровитель – сенатор, который припомнил, что учился в кадетском корпусе с Сержем Княжниным, ставшим потом военным инженером и куда-то пропавшим. Оказалось, что Лизонькин жених – его сын. Стало быть, он, хоть и из Сибири, не татарин какой-нибудь, а человек благородного происхождения. Вот сенатор и посодействовал, чтобы молодого офицера перевели из Сибирского корпуса в расквартированный в Петербурге Невский пехотный полк. Княжнин, понимая, что в этом переводе состоит важное условие его счастья, решительно поменял синий драгунский мундир на зеленый пехотный.
Новый мундир пришелся ему к лицу не хуже прежнего. И новая служба оказалась вполне по плечу. Ничего специально не предпринимая для того, чтобы выслужиться, Княжнин, тем не менее, быстро зарекомендовал себя одним из лучших офицеров полка и через пять лет почти без содействия Лизонькиного покровителя заслужил перевод в гвардию, где другие офицеры почти сплошь были выпускниками пажеского корпуса. Тогда этим элитным полкам очень потребовались люди, прошедшие суровую боевую школу, такие как Княжнин. Начиналась очередная война с королем Густавом, а основные силы Российской армии уже воевали с Турцией. Поэтому сражаться со шведами в Финляндию были отправлены сводные батальоны всех гвардейских полков.
Княжнин был зачислен в егерскую команду лейб-гвардии Преображенского полка, шефом которого значилась сама Государыня Императрица.
О том, что сама императрица проявила к нему интерес, Княжнин по дороге домой даже не вспоминал. Он думал только о том, какие нужно успеть отдать распоряжения в своей роте до отъезда в Варшаву, который считал делом решенным.
Оказалось, существуют иные варианты. И увидела их – этого Княжнин никогда и представить себе не мог – Лиза!
Княжнин рассказал жене обо всем случившемся прямо с порога, времени на деликатную подготовку не было: дел еще много, а впереди одна только ночь. Сделав изумленные глаза и будто бы сразу даже потеряв дар речи, Лиза, однако, быстро пришла в себя. Еще бы, у такого славного фехтовальщика не может быть жены с медленной реакцией.
– Не спеши уезжать в Варшаву, ступай сначала к доктору, к господину Роджерсу, – сказала она весьма решительно.
Это туше Княжнин пропустил, даже не попытавшись как-то защищаться, он был к такому попросту не готов.
– Зачем, Лизонька? – задал он довольно глупый вопрос.
– Затем, что личный лекарь императрицы должен тебя осмотреть.
– Понимаешь ли ты – зачем?
– Я не должна задаваться этим вопросом. Но я понимаю.
– Понимаешь ли ты, что, явившись в десять часов утра к лейб-медику, я нарушу предписание военной коллегии и – на самом деле – графа Зубова?
– Нет! Час-другой ровным счетом ничего не решают в этом дурацком предписании, зато все могут повернуть в твоей судьбе. В нашей судьбе! Отправиться с рассветом… Когда теперь рассвет в Санкт-Петербурге? Да здесь в феврале вовсе света не видно, от того даже на душе тошно! А вот для нас забрезжил лучик…
Когда Лиза сердилась, а это происходило в последнее время не так уж и редко, искорки в ее глазах превращались в колючки, а пухлые губки становились надутыми. Ее лицо, казалось Дмитрию Сергеевичу, в такие минуты переставало быть даже просто привлекательным. Вообще с годами то чертовски обаятельное озорное выражение, которое он так полюбил с первой их встречи, все реже возникало на ее лице. Зато с рождением сына в Лизе появилась какая-то взрослая томность, за которую Княжнин полюбил свою супругу с новой силой. А теперь он не знал, то ли ему вдумываться в ее неожиданные слова, то ли всматриваться в ее на этот раз отнюдь не томные глаза, пытаясь в них найти ответ – правильно ли он понимает смысл сказанного ею. Занятый этим, Княжнин молчал. Говорить продолжала Лиза:
– Его светлость граф Зубов, конечно, самый влиятельный в государстве сановник, мы перед ним никто. Высоко вознесен! Но кем он вознесен? Слава богу, он пока в России решает не все, есть еще матушка государыня! И ее личный медикус, который и сам выше тебя в табеле на два чина, не по своей прихоти тебе записку прислал. Зубов, каким бы он всесильным ни был, ослушаться воли государыни не посмеет.
– Не могло у государыни быть такой воли, не от чего! – Княжнин начинал раздражаться.
– Пока нам сие не ведомо. После визита к Роджерсу все станет куда как яснее. Лейб-медик всего-навсего засвидетельствует, что ты здоров.
– …И всего-навсего направит к пробир-фрейлине!
Лиза вспыхнула, но вдруг выказала удивительную выдержку, подтвердив:
– Всего-навсего.
Терпения у Княжнина надолго не хватило. Он провел ладонью по лбу, словно снимая с глаз какую-то пелену.
– Лиза, о чем мы с тобой говорим? Достойно ли вовсе обсуждать это?
– А что, по-твоему, достойно, Дмитрий? Жить в этой крохотной квартире рядом с полковой слободой? Тратить последние деньги ради поддержания образа жизни, достойного гвардейского офицера?
– Лиза, ты ведь сама только что обмолвилась – матушка государыня… Ведь ей шестьдесят лет! Ведь я только родился, когда она уже на престол взошла!
– Ну и что? Граф Зубов еще моложе тебя…
