скачать книгу бесплатно
– Лиза, о чем ты говоришь? Я ведь тебя люблю!
– И я тебя люблю, мой капитан-поручик! Но и от меня не убудет, как говорит наша Марта, когда ходит к мяснику и приносит от него самую лучшую говядину. А ты просто закроешь глаза и представишь, что это я.
Княжнин в самом деле закрыл глаза. Наверное, лучше всего воображение развито у мужчин, имеющих некрасивых жен. Капитан-поручик Княжнин к таковым не относился.
– Лиза, что ты говоришь… – лишь пробормотал он.
Сочтя это проявлением слабости, Лиза заговорила очень мягко:
Дмитрий, я все понимаю, зная тебя, я представляю, каково тебе. И очень ценю твою любовь. Но ты подумай, какими милостями осыпаны фавориты! Пустые, никчемные люди… Ты же честный, умный, подумай, твое возвышение принесло бы немалую пользу для империи!
В это время в горницу, где разговаривали разгоряченные супруги, опасно покачнувшись на повороте, вбежал трехлетний Кирюша, кудрявый красавчик. Ему бы ментик на плечо – был бы совсем как игрушечный гусар. «Гусар», тем не менее, проявил сдержанность, не бросился отцу на руки, остановился, сделав почтительный поклон.
– Бррранитесь? Еунда, пустое, – поучительно сказал он.
Четкое «р» удавалось ему еще не всегда.
– Марта, почему Кирюша до сих пор не в постели? – сказала Лиза служанке, не угнавшейся за сорванцом.
– Погоди, я должен проститься с сыном, – остановил всех Княжнин.
– Так, стало быть, ты… Значит, ты все решил иначе? – проговорила Лиза со стремительно заполняющей все обозримые годы жизни обидой. Сдерживая слезы, она вышла вон.
Кирюша не обратил на это внимания, он смеялся, потому что появившийся за спиной у батюшки Андрюшка строил малышу забавные рожи. Как всегда, мальчишка-слуга угадал, когда понадобится барину.
– Завтра чуть свет мы уезжаем. Далеко, в Варшаву. Скажи Селифану, чтобы собрал вещи и собирался сам, – распорядился тот и поднял на руки сына.
– Ты уезжаешь, батюшка? – пролепетал тот, перестав смеяться и заставив отца в сентиментальном порыве прижать его к груди.
– Я тоже хочу в Варрршаву! – отчеканил Кирюша, вернувшись на пол, своим раскатистым «р» как бы убеждая отца, что уже готов к любому путешествию.
– Ежели мое пребывание там затянется, ты, конечно, приедешь ко мне. Вместе с матушкой, – сказал Княжнин так, чтобы его слова были слышны не только малышу.
Через четверть часа он уже шагал через февральскую метель в слободу, занимаемую его полком. Невиданное доселе новшество – каменные казармы – для преображенцев еще только собирались строить.
Путь был недолгим. Княжнин снимал квартиру в двухэтажном деревянном доме совсем рядом со слободой, немало при этом экономя – вообще-то гвардейскому офицеру не подобало расхаживать по городу пешком (так же как занимать дешевые места в театре или посещать недорогие ресторации), предписывалось ездить на извозчике.
Как мерзко все получалось. Таким ли должно было стать расставание с Лизой? Вместо нежности, которую следовало подарить друг другу перед долгой разлукой, – упреки, обиды. Что ж, стало быть, Великий пост для капитан-поручика Княжнина начинается на две недели раньше. А если у кого-то из них двоих и есть поводы для обиды, так это у него.
И, слава богу, у него есть другая семья, прощание с которой обойдется без таких вот непереносимых сцен. Оно будет хоть и сдержанным, но по-настоящему братским. Особенно с теми, с кем довелось вместе повоевать в Финляндии. Раньше гвардия была иной – одни только кутежи да интриги. С легкостью возвели на престол немку, низвергнув законного императора, лишь бы не отправляться на войну, не менять своего развеселого образа жизни. Теперь против привычного противника, шведа, гвардейцы проявили отменное мужество и кровь проливали наравне с обычной армейской пехотой. Наград только не удостоились – не случилось в той войне славных побед, а без них пролитая кровь не в счет. Впрочем, Княжнину грех было жаловаться, сразу после подписания мира с королем Густавом он был произведен в капитан-поручики, свой нынешний чин. Оставалась одна ступенька до капитана гвардии, после чего можно было из гвардии уйти сразу командиром армейского полка, к чему Княжнин давно стремился – столичная служба была ему не по душе. Будто чувствовал, чем все может обернуться.
Воспоминания о войне непроизвольно направили мысли Княжнина к сегодняшнему его поединку с Лафоше. При мысли о фехтовани внутри Княжнина сам собой проснулся воин. Который тут же почувствовал опасность: за ним следят.
Да, эти двое определенно шли за ним. Вот как все серьезно, Лизонька, а ты говоришь: «Ступай к Роджерсу». Можно, конечно, сейчас дойти до караула на входе в слободу, и тогда незнакомцы либо отвяжутся, либо вынуждены будут открыться. Можно просто заколоть обоих.
Нет, ни то, ни другое. Княжнин назначен охранять нашего посланника в Польше? Хорош бы он был охранник, ежели бы не знал, как управиться в такой ситуации. Не желают ли эти господа, или те, кто их послал, его проверить?
Княжнин не подал вида, что почувствовал слежку, но в следующую минуту соглядатаи просто перестали его видеть. Слившись в темноте с фонарным столбом (фонарь, как водится, не горел), Княжнин пропустил ускоривших шаг преследователей вперед себя и тут же одному из них отвесил такую оплеуху, что тот вслед за своей шапкой отлетел в сугроб, где долго барахтался, слыша только тяжкий колокольный звон в ушах. Другому в ту же секунду в грудь уткнулось острие шпаги.
– Не стану вас спрашивать, что вам от меня нужно. Полагаю, не кошелек, – спокойно сказал Княжнин, без особого любопытства осматривая ничем не примечательную внешность, судя по всему, обычного полицейского ярыжки. – Вам нет нужды мерзнуть и за мною бегать. Дожидайтесь меня на почтовой станции за Нарвской заставой. Я там буду поутру. Сможете донести, что я, как и предписано, город покинул, ведь вам сие велено проверить? А ежели я вас еще раз за собой увижу – найду прорубь и искупаю. Все, ступайте прочь!
Княжнин вложил шпагу в ножны, но и после этого незадачливый ярыжка не перестал ее побаиваться. Он помог товарищу выбраться из сугроба, и скоро оба скрылись в темноте. Княжнин, почти чеканя шаг, отправился в противоположную сторону – на улицу, отведенную его второму батальону. В некоторых избах там еще в окнах не погас свет.
Глава 3
Уроки польского
Дорога не кажется такой однообразной, скучной и дальней, если в пути найти себе полезное занятие. Барин, Дмитрий Сергеевич, не был бы тем, кем его знают, если бы в холодном возке под скрип полозьев и треньканье бубенцов только дремал да попивал водку для сугреву. Что такого не будет, Андрюха понял, когда еще помогал Селифану собирать в дорогу незамысловатый офицерский багаж, в котором едва ли не главную тяжесть составляли книги. Но книги – это так, только для барина развлечение. А вот старая тетрадка, которую Дмитрий Сергеевич велел далеко не прятать, оказалась весьма пригодной к тому, чтобы и Андрюха по дороге не скучал.
Листки в тетради были исписаны еще детским почерком самого Дмитрия Сергеевича. На них слова стояли, будто фехтовальщики в зале, в две колонны, разделенные черточками – шпагами. Эти слова-супротивники барин стал вспоминать сам, а заодно и Андрюху начал учить польской речи. По их назначению служить в Варшаве разумение тамошнего языка было весьма полезным. Дмитрий Сергеевич сказал, что его батюшка всегда поучал, дескать, лишних знаний не бывает. Так он своему сыну приговаривал, когда тот в юные годы стал учиться у сосланных в Сибирь поляков их языку, да еще записывать новые слова в тетрадку. Вот тетрадка и пригодилась, старший Княжнин будто в воду глядел. Уж куда как умен и знающ Дмитрий Сергеевич, а его батюшка в науках еще больше силен – военный инженер!
Наказу отца о полезности всякого знания барин всегда послушно следовал (а особое пристрастие испытывал он к науке шпажной, хотя старший Княжнин вряд ли почитал фехтование самой важной из наук). Дмитрий Сергеевич позаботился, чтобы и Андрюха учился, сказал, что сапоги чистить любой дурак может, а ему нужен такой слуга, который бы и письмо мог грамотно написать, и в лавке не дал себя обсчитать. Потому Андрюхе давалось время, чтобы тот ходил в полковую школу. Барин даже строго спрашивал, как Андрюха запомнил урок да выполнил ли то, что задано.
Постигать грамоту в школе для солдатских детей Андрюхе сам бог велел. Ведь его отца и в самом деле забрали в рекруты, когда Андрюше Буканову было всего четыре года. А родился Андрюха в Москве в семье дворовых, принадлежавших богатому барину, который, осерчав за какую-то мелкую провинность, отправил своего слугу в солдаты на 25 лет. Еще через четыре года у Андрюхи померла мать, и барин мальчишку продал. Его купил вернувшийся в Москву после долгой сибирской службы старший Княжнин, чтобы подарить сыну по случаю перевода того в гвардию. Может быть, породистому жеребцу Дмитрий Сергеевич радовался бы больше, но его батюшка своей безупречной службой состояния на дорогие подарки не нажил.
Что ж, Дмитрий Сергеевич быстро оценил смышленого мальчишку, даже привязался к нему, смеялся: «А вдруг ты у меня станешь этаким котом в сапогах?» И дал уже научившемуся читать Андрюхе интересную сказку про великана, хитроумного кота и его хозяина. То ли для смеха, то ли просто по доброте барин и на славные сапожки для Андрюхи потратился. Сапоги, правда, были великоваты, но наперед, на вырост в самый раз, Андрюха их очень берег.
Вот и в Варшаву барин Андрюху с собой взял. А ведь все могло сложиться иначе. Перед отъездом Дмитрий Сергеевич с барыней Елизаветой Осиповной как-то очень уж серьезно повздорили. Когда шли сборы, барыня сказала: «Оставь мне Андрюху, Кирюша с ним очень хорошо играет». И тут же, не дождавшись от мужа быстрого согласия, все переиначила: «Впрочем, забирай! Тебе он нужнее, ты ведь надолго уезжаешь, гляди, как бы не навсегда. Будет кому слушать твои нравоучения о том, что подобает и чего не подобает благородному человеку. Я, слава богу, от них теперь буду избавлена!»
Тут Андрюха испугался, что барин, чтобы с Елизаветой Осиповной скорей помириться, скажет ей: «Полно, матушка, конечно, оставляй Андрюху себе, я обойдусь!» Ан нет. Только челюсти сжал, чтобы сдержать обиду. И сказал сухо, будто перед солдатским строем: «Андрюха уже числится в полковом штате моим денщиком. Стало быть, поедет со мной». Андрюхе даже неловко, что из-за него у господ обида друг на друга еще пуще. Ну да ничего, Кирюша прав: пустое. Помирятся.
– Барин, а за что тех поляков государыня сослала в Сибирь? – спросил денщик, когда пауза в их уроке затянулась, потому что Дмитрий Сергеевич надолго задумался, как показалось Андрюхе, о чем-то не очень приятном. Другой бы барин выгнал мальчишку прочь из возка к Селифану на козлы за дерзость побеспокоить господина, когда они размышляют, а Дмитрий Сергеевич просто взял и ответил. Истинно благородный человек уважает любого собеседника.
– За то, что бунтовали против своего короля. Хотели его вовсе низвести с престола, покушались даже.
– Так коли они супротив своего короля бунтовали, отчего же не он их сослал, а наша государыня? Потому что у польского короля своей Сибири нету? – задал Андрюха еще один детский вопрос, вызвавший у Дмитрия Сергеевича улыбку. Между тем ответить было не так уж просто.
– Оттого, что государыня этот бунт и усмирила. Нашими войсками.
– А зачем нашей государыне помогать польскому королю?
– Пусть бы сам попробовал, – не унимался Андрюха.
– Затем, что Станислав Август – наш король, к России привержен. К тому ж бунтовщики, барские конфедераты, не хотели дать в Польше равенства всякой вере – только католикам все права. А государыня наша о православных людях печется в любом государстве. Понял?
– Понял. Польские баре только за католическую веру. Им в Сибирь дорога.
Княжнин рассмеялся такому выводу своего денщика. Но все же решил его поправить. Как-никак, им обоим предстоит жить среди поляков, и не будет ничего дурного, если Андрюха будет иметь представление, какая вокруг них происходит политика.
– Барские конфедераты они зовутся не потому, что баре, а потому, что о своем мятеже, сиречь конфедерации, сговорились в городке Бар, – терпеливо объяснил капитан-поручик. – А люди они, те, кого я знал, вовсе не дурные, некоторые со мной в одном полку служили. Иные там и по сей день служат, хотя государыня по давности дела их простила и дозволила из Сибири вернуться домой. А два года назад они с нами опять воевали, мы их опять побили, и теперь у государыни новые губернии, белорусские.
– Они, стало быть, опять о конфедерации сговорились?
(Очень хорошо Андрюха запоминал новые слова.)
– В этот раз конфедерация была другая, государыня ее поддерживала[4 - Речь идет о пророссийской Тарговицкой конфедерации.].
– Стало быть, есть хорошие конфедераты, а есть плохие?
– Стало быть, так.
Княжнин почесал в затылке. Кажется, он совсем запутал мальчишку. Верно, потому, что и сам в этой сложной политике не до конца все понимал, хоть и следил за тем, что пишут газеты. Это не очень хорошо для офицера, которому предстоит служба при посольстве. Ничего, сей пробел можно будет быстро устранить по прибытии в Варшаву, поговорив там с более искушенными людьми.
– Давай-ка лучше продолжим польские слова учить, – сказал Княжнин, чтобы закончить не слишком внятную политическую дискуссию.
– А чы не зэхчял бы пан цощ зйешч? – осмелился предложить иной вариант Андрюха, заставив Княжнина снова рассмеяться. Положительно, он верно поступил, взяв денщика с собой.
И в самом деле, перекусить не мешало бы, Андрюха, как всегда, прав. Княжнин ехал к новому месту службы стремительно, будто выдвигался к театру военных действий, где нельзя опоздать к началу сражения. На остановки много времени не тратили, часто обедали на ходу, а уж если останавливались хотя бы ненадолго, Андрюхе этого хватало, чтобы вскипятить небольшой походный самовар (у него были приготовлены сухие щепки). Горячий чай пили уже по дороге, порой обливаясь на ухабах. Дмитрий Сергеевич разворачивал карту, назначал место ночлега, и никогда не допускал, чтобы намеченный на день путь не был проделан.
Так же, как и намеченный «от сих до сих» урок польского. Уроки эти Андрюха заучивал с удовольствием. Некоторые слова казались смешными, например «панчохи» – это, стало быть, чулки; некоторые совсем не отличались от русских, нужно было только исковеркать ударение, например «зИма», «Окно». Для иных слов, чтобы их запомнить, Андрюха придумывал объяснение по-русски: например, опасный – сиречь «небеспечный», стало быть, нельзя быть беспечным, когда опасно. Правда, были слова, вовсе на русские не похожие, их оставалось только заучить. Иначе попробуй догадайся, что если ты хочешь стакан чаю, то тебе нужно попросить «фелижанку хербаты». С каждым усвоенным уроком Андрюха относился к самому себе с все большим почтением, ведь человек, знающий иноземный язык, всегда казался ему чудо каким ученым. К тому же Дмитрий Сергеевич в первую очередь научил вежливым словам: «дженькую», «пшепрошу» (до чего же шепелявый язык!), а умение изъясняться этак галантно, да еще не по-русски, вообще свойственно только благородным господам.
Однако вскоре Андрюха понял, что нос ему задирать рано. Когда позади остались Псков, Курляндия и путешественники из пределов Российской империи въехали в Литву, здесь в корчмах и на постоялых дворах Андрюха услышал ту самую польскую речь, которую они с барином уже несколько дней учили. Только эти корчмари говорили так быстро, да еще сыпали столько слов, которых вовсе не было в тетрадке Дмитрия Сергеевича, что Андрюха почти ничего не понимал. Даже барин иной раз просил собеседника «мувить вольней». Еще труднее было объясниться самому, не прибегая к помощи жестов. Однако евреи-корчмари в этом чужом краю были люди понятливые, практика быстро приносила пользу, и с каждой новой остановкой Андрюха вступал в разговор все увереннее. Он уже умел передать своему господину смысл такого довольно длинного монолога очередного пройдохи-корчмаря:
– Он сказал, что незачем такому важному пану, то есть господину, русскому офицеру, останавливаться у него в корчме с простолюдинами. Можно проехать еще меньше версты и остановиться в усадьбе у здешнего пана, выбрать себе самый наираспрекраснейший «покой» – комнату, стало быть. Пан, дескать, не посмеет отказать и угощение подаст. Говорит, все проезжающие русские офицеры так поступают.
Только Дмитрий Сергеевич по деликатности своей здешнего помещика обременять постоем не стал, остановился в корчме, к немалому удивлению ее хозяина, на всякий случай сделавшего постояльцу немалую «знижку».
Край этот, как объяснил Дмитрий Сергеевич, назывался Жмудь, и был он частью Литвы, которая сама состояла частью Речи Посполитой – так правильнее было называть Польшу.
Край хоть и чужой, но то тут, то там по дороге встречались отряды российских войск, расположившихся здесь на зимние квартиры, то есть основательно. В одном местечке Дмитрий Сергеевич разгневался на гренадерского фельдфебеля, который собрал себе со всей деревни целую гору перин и тюфяков, на которых он «почивал», а хозяевам приходилось спать на соломе чуть ли не вместе со скотиной. Строго отругав унтер-офицера за обиды, который тот зря учиняет местному населению, Дмитрий Сергеевич сказал Андрюхе, а больше, конечно, сам себе: «Ежели так обстоят дела по всей Польше, то мне надо торопиться – нашему посланнику действительно может грозить опасность…»
Только зря Дмитрий Сергеевич так уж сильно торопился и на ходу обливался чаем, едучи уже по самой «коронной» Польше. К его приезду в Варшаву российский посланник барон Осип Андреевич Игельстром был живехонек. И гораздо больше, нежели собственной безопасностью, озабочен был делами сердечными.
Варшава, конечно, знатный город – только и глазей по сторонам, потому как прежде ничего подобного не видел, хоть тоже не из деревни приехал. Москва, которую Андрюха неплохо помнил, что и говорить, – больше. И купола колоколен там золотом горят, но Москва совсем не такая. И славный город Санкт-Петербург совсем не такой – строгий, прямой, роскошный. А здесь каждая улочка куда-то заворачивает и выпрямляется только ненадолго, упершись в такую же роскошь дворца или собора. Они здесь без золоченых куполов, но тоже величественные, каменные, поднимаются стрелами высоко в небо – можно шапку потерять. Дмитрий Сергеевич, побывавший и на востоке – в Сибири, и на севере – в Финляндии, западную границу России пересек впервые и такой старый европейский город, как Варшава, тоже видит в первый раз. Наверное, даже завидует Андрюхе, перебравшемуся на козлы: припал к окошку, затянутому по краям льдом.
Тут, на козлах, Варшава воспринимается лучше еще и на запах. Запах чем ближе к центру, тем аппетитнее, смачнее. Всюду прямо на улице что-то пекут, жарят, а на морозе запахи от этого распространяются особенно вкусные. «Лютый» февраль не дает перебить эти запахи менее приятными, быстро замораживая выбрасываемые в разные укромные места помои. (По-польски помои зовутся вообще противно – «гной».)
А может, оттого чуять все это Андрюхе так приятно, что он – кухаркин сын, и теперь от запаха паленой птицы само собой вспоминается что-то давнее…
Еще и названия улиц под стать запахам – Пекарская, Медовая.
Здесь, на Медовой, остановились у красивого двухэтажного особняка, сплошь украшенного лепниной. Это был дворец епископа Млодзеевского, в котором теперь располагался российский посланник. Более глазеть по сторонам Андрюхе не следовало. Пока барин, с утра нарядившийся в парадный мундир, отправился докладывать посланнику о своем прибытии, Андрюха, как тот кот в сапогах, должен был позаботиться о хозяине – подобрать ему квартиру. Дмитрий Сергеевич позволил ему этим заняться.
Андрюха уже заприметил двухэтажный дом, в котором нужно спросить комнату для барина и чуланчик для него с Селифаном. Расположен он был не на Медовой улице, а на Подвале, по другую сторону от дворца российского посланника, почти прилепился к крепостной стене старого города.
Соскочив с возка, Андрюха с наслаждением потянулся, очень надоело сидеть, будто на бесконечно долгом уроке. Закончено такое дальнее путешествие! Славно! И вот он шагает по улице самой Варшавы, столицы Речи Посполитой, и снег поскрипывает под его начищенными сапогами. Когда булыжники проступят из-под снега, такую обувь нужно будет носить особенно бережно. Это будет уже скоро, приближается весна. Выглянувшее ее предвестником солнышко придает сапогам блеск, подобающий денщику капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка.
Да и дом он выбрал подобающий – радующий глаз свежей штукатуркой, выкрашенной в желтый цвет. Наверное, недавно построен, еще и тараканы не завелись. И запах у дома хороший, такой несомненно понравится барину. На этот колдовской аромат Андрюха обратил внимание, еще проезжая мимо. Здесь на первом этаже была кофейня, а кофе Дмитрий Сергеевич почитает еще более, чем чай.
К тетушке, варившей кофе, Андрюха и подошел с заранее заученной польской фразой, только обращение «пан» поменял на «пани». Собственно, никакая она не тетушка, а молодая красивая женщина. Пани выслушала Андрюху с улыбкой и ответила ласково:
– Как славно мальчик говорит по-польски! Лучше, чем другие москали, которые уже целый год приходят сюда пить кофе. Так что я уже отлично разумею по-русски. Да, у нас есть свободная комната на втором этаже, можно освободить и вторую. Мы с радостью поселим у себя твоего господина. Видно, твой господин – вельможный пан, если у его слуги такие красивые сапожки! – женщина подмигнула Андрюхе.
– Так и есть, пани.
– Называй меня пани Гражина, – сказала веселая варшавянка и протянула Андрюхе сахарный крендель, формами чем-то напоминавший ее саму.
– Угощайся, мальчик!
– Дзенькую! – не забыл поблагодарить Андрюха, очень довольный, что все так удачно складывается.
– Думаю, о цене мы с твоим господином сговоримся, это не будет слишком дорого.
– Нужно прежде посмотреть комнаты.
– Какой благоразумный мальчик! Сколько же тебе лет?
– Двенадцать, пани.
– О, столько ж моему Збышеку! – пани Гражина кивнула в сторону худого рыжего паренька, вытряхивавшего из чашек кофейную гущу. – Комнаты понравятся твоему пану. Из одной можно увидеть нашего короля, когда он выезжает из своего замка. Но это теперь довольно тусклое зрелище. Настоящего короля Варшавы можно будет увидеть из окон той комнаты, что выходит на дом Млодзеевских. Я говорю про российского посланника Игельштрома. Он каждый день отправляется кататься с графиней Залуской. Вот это действительно королевский выезд! Збышек, ступай, покажи мальчику комнаты!
Пока мальчишки-одногодки по крутым деревянным ступенькам поднимались на второй этаж, Збышек без умолку болтал, вовсе не заботясь о том, чтобы Андрюха, сосредоточенно жующий вкусный крендель, еще и его поспевал понять. Но Андрюха все же разобрал, что комната освободилась совсем недавно, когда генерал Игельстром вывел из Варшавы часть войск, и что были какие-то трудности с оплатой постоя предыдущих квартирантов.
Андрюхе понравились и чистые комнаты, и вид из окна, который станет еще лучше, когда на липах, что растут вдоль мрачноватой крепостной стены, появится свежая зеленая листва.
– Я пойду за вещами, барин заплатит вперед, – сказал он решительно, чтобы никто не сомневался, что сделка заключена.
Когда Збышек догадался предложить: «давай помогу», Андрюхи уже и след простыл. Нужно было принести хотя бы один чемодан, в котором было все, что нужно барину для отдыха в дороге. Остальные вещи потом доставит Селифан, оставшийся дожидаться Дмитрия Сергеевича у посольства.
Торопясь все устроить скорее, так, чтобы ничего не сорвалось, проворный денщик будто в воду глядел. И все равно не успел.
Когда запыхавшийся Андрюха приволок пухлый чемодан в дом и, чтобы перевести дух, поставил его на нижней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, сверху стал спускаться грузный господин, который, без сомнения, пнул бы чемодан ногой, если бы Андрюха не успел сдвинуть его в сторону. Вслед за бесцеремонным толстяком спускалась пани Гражина. Увидев Андрюху, она обескуражено развела руками:
– Пан Мартин забирает обе комнаты, которые я пообещала твоему господину, – сказала она.
– Как бы не так! – возразил Андрюха, смерив пана Мартина взглядом. Никакой он не господин, такой же лакей, важный только очень. – Вы не смеете занимать комнату моего господина, он, чтоб вы знали, капитан-поручик лейб-гвардии!
– Проч с дороги, дерский малшишка! – с чухонским выговором бросил важный лакей и все же пнул своим ботинком чемодан с вещами Дмитрия Сергеевича.
– Ах ты, чухонь раздутая! Чтоб тебе лопнуть! – обругал его за это Андрюха.
– Вот я тебя! – вскипел чухонец и, схватив со столика кофейную чашку, которую не успел прибрать Збышек, швырнул ее в Андрюху. Тот, не моргнув глазом, ловко увернулся, и чашка за его спиной вдребезги разбилась о стену. По прилипшей к штукатурке кофейной гуще, наверное, можно было предсказать, чем завершится этот конфликт.
Поняв, что будет выглядеть смешным, если попытается гоняться за этим вертким мальчуганом, Мартин поспешил удалиться, пригрозив с порога:
– Ешо рас тебя увижу – поколочу!
– Это же старший лакей самого Игельштрома! – сказала пани Гражина, когда дверь за мажордомом российского послан ника закрылась. – Славно ты его обозвал: «чухонь раздутая»! Но остерегись первое время попадаться ему на глаза…
– Вот еще! – все еще ощущая себя в бою, возразил Андрюха, который на самом деле готов был расплакаться. – Так, стало быть, вы нам не сдадите квартиру? Мы же раньше сговорились.
– Ничего не могу поделать! Сегодня сюда поселится какойто музыкант итальянец. Что может быть важнее, чем увеселение графини Залуссой? Не печалься, мальчик, ни один русский офицер еще не остался в Варшаве без квартиры. Ты очень старался для своего господина. И пусть он приходит сюда бесплатно пить кофе.
Глава 4
Польская кухня
Судьба уже сводила Княжнина с генерал-поручиком Игельстромом, и не так давно. Всего два года назад в Финляндии Игельстром временно командовал русскими сухопутными войсками и успел дать шведам бой у деревни с трудно запоминающимся, но навсегда оставшимся у Княжнина в памяти названием – Пардакоски. В том бою за просто так погибло слишком много преображенцев, товарищей Княжнина, а все потому, что командующий, разделив свои войска на три колонны, не учел сложностей местности, не согласовал их движение, из-за чего колонны появлялись перед неприятелем по одной и по очереди были биты.
