От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры

– Мало того что разбойники, так они еще и наглые обманщики, – тяжко вздохнул Кауфман, ознакомившись со справкой МИДа. – Господи, с кем только ни приходится иметь дело!

Между тем произвол хивинских шаек в оренбургских степях стал нетерпимым. Теперь они разоряли уже не только мирных казаличинских казахов. Из-под Уральского и Эмбенского укреплений были угнаны все пасшиеся казенные и казачьи лошади. Чтобы хоть как-то образумить разбойников из Казалинска и Джизака были высланы в степь два рекогносцировочных отряда. Но как только отряды вернулись обратно, разбой возобновился.

– Восток всегда непредсказуем и непонятен, – рассуждал Кауфман в окружении своего генералитета. – Казалось бы, разгром Бухары должен был произвести впечатление на Хиву, но получилось все наоборот!

– В Хиве даже выше подняли голову, считая теперь себя единственной мусульманской державой, которая еще не бита русскими! – кивнул губернатор Сырдарьинской области генерал-майор Головачев, расправив свои знаменитые усы.

– Такое ощущение, что хивинцы нас просто провоцируют на нападение, полагаясь, что пустыни и в этот раз их защитят! – задумчиво произнес губернатор Семиречья генерал-майор Колпаковский.

– Покой нам только снится, – сыронизировал глава Зеравшанского округа молодой и боевой генерал-майор Абрамов. – Посудите сами! Проучили мы Коканд – тотчас ввязывается Бухара. Разгромили Бухару – вылезли со своими амбициями шахрисабзские беки. Управились с этими – подняли оружие вообще какие-то ничтожности, вроде коштутского и магианского беков. А теперь еще и хивинцы зашевелились!

– Странно не то, что невероятное поведение Хивы является очевидным, а то, что очевидность хивинской глупости является невероятной! – резюмировал начальник штаба генерал-майор Гейнс.

Генералы переглянулись, начальник штаба всегда любил выражаться предельно заумно.

– Надо принять за должное, что чужие уроки в Азии никогда никому не служат предостережением! Каждый желает испытать все на собственной шкуре, – продолжал Гейнс.

– Необходимо преподать еще один урок, теперь уже для самой Хивы! Посмотрим, насколько крепка ее шкура! – резюмировал Головачев.

Надо сказать, что Хива не ограничивалась высказыванием своего презрения к Петербургу и Ташкенту. В противоположном направлении она, наоборот, начала проявлять подозрительную инициативу. В конце 1868 года к английскому послу в Тегеране Элисону прибыли два депутата от туркмен рода Теке и Джемшиди. Посланцы просили о принятии ханства под покровительство Англии ввиду постоянного движения русских вперед. Посол уклонился от прямого ответа, но заверил депутатов, что русские не посмеют идти за Амударью. На прощание Элисон напутствовал ходатаев так:

– Я бы советовал вам составить военный союз племен, включая Хиву, чтобы вместе противостоять русским. Если такой союз состоится, Англия не останется в стороне от помощи!

Надо сказать, что тогдашний афганский эмир Шир Али-хан, по совету англичан, пытался создать обширный союз мусульманских владетелей. Сведения о деятельной переписке афганского эмира с Кашгаром, Кокандом и Хивой стекались к нам со всех сторон. Данный союз не состоялся, однако он сильно приободрил Хиву.

С весны 1869 года Хива начала вести уже откровенную подрывную работу против России. Степи наводнили провокационные прокламации хана и его министров. В одной из перехваченных прокламаций, скрепленных печатью Мухаммед Рахима, говорилось о том, что границей ханства был сначала Урал, потом Эмба и что движение русских за Эмбу есть прямое нарушение договоров, а потому хивинский хан призывает: «Отделяйтесь от неверных и разите их мечом ислама, а я посылаю вам войска!»

После этого начались беспорядки в оренбургских степях, так что почтовое сообщение Туркестана с остальной Россией было на время перерезано. Участились грабежи караванов и убийства русских мастеровых, направляющихся в Ташкент, сжигались почтовые станции, а люди угонялись в рабство.

Делать нечего, и в целях защиты от нападений в степь были посланы конные дозорные отряды.

* * *

Как только наши передовые дозоры замаячили у границ Хивы, Мухаммед Рахим-хан заволновался. Прежняя уверенность в своей недосягаемости сразу поколебалась. На очередном совещании у хана присутствовали первый министр – кушбеги, верховный судья – кази-калян и главный мулла шейх-уль-ислам. После долгого разговора было признано, что если русским удастся пройти пустыни, окружающие Хиву, то ни о каком сопротивлении нечего и думать. Полагаться на то, что Хорезм защитят пришлые разбойничьи шайки, было смешно, а большое ополчение долго содержать Хива не могла из-за недостатка хлеба. Но и сдаваться русским Мухаммед Рахим-хан не собирался.

Решено было отправить к русским послов, которые могли бы высмотреть там все, что нужно, протянуть время и поторговаться, нельзя ли отделаться подешевле. Но именно к Кауфману послов решили не посылать, зная, что его обхитрить не получится, тем более после тех оскорблений, которыми его подверг хивинский хан.

В результате послов снарядили к наместнику Кавказа и к оренбургскому генерал-губернатору. Ну а, чтобы насолить Кауфману, посла Баба-Назар-Аталыка отправили прямо в Петербург к русскому царю!

– Мне доносили купцы, что русские генералы грызутся между собой, как голодные собаки за брошенную кость! – важно разглагольствовал Мухаммед Рахим-хан. – Так мы бросим эту кость и посмеемся над их грызней!

Увы, хорезмские властители были очень далеки от российских реалий…

Прибыв в Тифлис и Оренбург, хивинцы пожаловались великому князю Михаилу Николаевичу и генералу Боборыкину на Кауфмана. Михаил Николаевич от встречи с хивинским посланцем отказался, и того опрашивали без него. Оба посла высказали притязания своего хана на левый берег Сырдарьи и пригрозили, что не выдадут русских пленных, пока вопрос о границах не будет улажен договором. Это был самый откровенный шантаж! Что касается Баба-Назар-Аталыка, то до Петербурга он не доехал. В Оренбурге, по распоряжению Министерства иностранных дел, его задержали. Послу было объявлено, что его не допустят ни к высочайшему двору и не примут от них писем, пока пленные не будут освобождены и пока не будет послано такое же посольство к Кауфману.

Впрочем, в чем-то Мухаммед Рахим-хан все же оказался прав. Понимая, что хивинский вопрос идет к развязке, наместник Кавказа великий князь Михаил Николаевич начал строчить в столицу письма, что с Хивой могут управиться только его кавказские войска, а другие военные округа, включая Туркестанский, тревожить вообще не стоит.

– Конечно, через Каспий до Хивы по карте не так уж далеко, но ведь там одни пустыни! Кавказцы поднаторели воевать в горах, но воевать в пустынях – это совсем иное! – сомневались в реальности кавказских претензий трезвомыслящие офицеры-операторы в окружных штабах.

– Ишь чего захотели! Всю славу и все ордена одним заграбастать! – заволновались карьеристы от Варшавы до Амура.

Несмотря на все мелкие дрязги, решающее слово в хивинском вопросе должно было остаться за Кауфманом.

…Получив от ворот поворот в попытке шантажа России, Мухаммед Рахим-хан послал своих людей в Индию к англичанам. В Калькутте взвесили все за и против и пришли к выводу, что вступать в открытую конфронтацию из-за Хивы им нет необходимости, так как игра не стоит свеч. Другое дело, если хан договорится с Россией, пойдя на уступки – отпустит рабов и на какое-то время затаится. Тогда появится реальный шанс послать в Хиву и советников, и оружие, а также «пободаться» с русскими относительно очередного пересмотра зон влияния, отторгнув Хиву себе.

Именно это и посоветовал вице-король Джон Лоуренс посланцам далекого Хорезма:

– Смиритесь перед Россией, исполняйте все ее требования, да и впредь не подавайте ей никаких поводов к неудовольствию. Пусть русские успокоятся и забудут о вас. Ну а мы вас не забудем!

Расставшись с послами, Лоуренс принял из рук мальчика-пажа раскуренную трубку:

– Доведенная до крайности хивинскими разбоями, Россия рано или поздно, но раздавит Хиву, после чего, без сомнения, станет твердой ногой на Амударье. А это не может быть желательно для нас. Не уверен, что хивинский хан последует моему совету, который дал бы ему какой-то шанс, как, впрочем, и нам!

– Что же мы можем сделать в отношении Хивы? – спросил его губернатор Мадраса Фрэнсис Непир.

– Увы, ничего! Пока нам придется перейти в зрительный зал и уже оттуда наблюдать за разворачивающейся драмой, – ответил вице-король.

– И мы ничего не можем предпринять? – воскликнул фальцетом женоподобный Непир.

– Ну почему же, – саркастически хмыкнул Лоуренс и пыхнул трубкой. – Сидя в зале, мы можем аплодировать или свистеть, в зависимости от того, как будет разворачиваться драма!

* * *

Непростой была в это время ситуация и в Бухаре. Эмир Бухары Музаффар оказался не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Вскоре в Ташкент Кауфману стали приходить вести, что Музаффар, несмотря на всю оказанную ему помощь, пытается сколотить собственный союз против России, для чего устанавливает контакты с афганским эмиром, ведет переговоры с Хивой и даже со своими недавними врагами – шахрисабзскими беками. Ситуация осложнялась тем, что из-за холодной и малоснежной зимы 1870 года в ряде областей Бухарского ханства случился неурожай. Как это обычно бывает, из-за бескормицы начался падеж скота. Из доклада Кауфмана: «Шайки голодных бедняков стали бродить по ханству, производя серьезные беспорядки. Фанатичное же духовенство всеми мерами подстрекало эмира против нас, указывая ему в один голос на важность утраченной в 1868 году житницы (то есть Самаркандского оазиса. – В.Ш.)».

После заключения мира с Петербургом и фактического превращения ханства в российский протекторат, а также начавшегося голода на эмира Музаффара снова ополчились воинственные шахрисабзские беки, увидевшие в этом ущемление своей власти. Вслед за ними отказались подчиняться Бухаре и беки верховьев Зеравшана. Будучи не в силах совладать с мятежниками, Музаффар обратился за помощью к генерал-губернатору Туркестана.

Непосредственным поводом к началу боевых действий послужило то, что в Шахрисабзе нашел убежище предводитель разбойничьей шайки Айдар-ходжа, совершавший набеги на границы Зеравшанского округа. Начальник округа генерал-майор Абрамов потребовал выдачи разбойника, но получил отказ.

Кауфман принял решение наказать ослушников. Весной 1870 года для усмирения буйных беков им были направлены отряды генерал-майора Абрамова (усиленный батальон) и полковника Деннета (усиленная рота).

Отряд Абрамова покинул Самарканд 25 апреля, пройдя полтораста верст вверх по Зеравшану и достиг кишлака Обурдан. Туда же подошел и отряд Деннета, который двигался из Ура-Тюбе через горный Аучинский перевал. Объединенный отряд двинулся к кишлаку Пальдорак, ставке матчинского бека, который, не испытывая судьбу, бежал. После этого Абрамов двинулся на восток, к ледникам Зеравшана, а Деннет повернул на север к перевалу Янги-Сабах. Перейдя перевал, Деннет обнаружил перед собой многотысячное войско матчинского бека и, не став испытывать судьбу, вернулся, чтобы снова объединиться с Абрамовым. После этого объединенный отряд снова двинулись на север, настиг противника и 9 июля разгромил его у северного выхода из перевала Янги-Сабах. Затем Абрамов и Деннет обследовали земли вдоль рек Ягноб и Фан-Дарья и озера Искандер-Куль.

В том же году Кауфман включил эти территории в состав Зеравшанского округа, назвав их – Нагорные Тюмени.

11 августа Абрамов подошел под стены города Китаба в Шахрисабзском оазисе. 12 августа, заложив батареи, наши начали осаду. Гарнизон Китаба насчитывал восемь тысяч человек, а его укрепления были достаточно мощны. Но Абрамов был уже опытен в штурме среднеазиатских крепостей. Поставив осадные батареи, он приказал начать обстрел крепости. 14 августа орудия пробили в стене первую брешь, после чего Абрамов решился на штурм. Солдаты штурмовой колонны, под началом полковника Михайловского, стремительно ворвались в город через брешь и поднялись на стены по приставным лестницам. За авангардом последовала резервная колонна майора Полторацкого, солдаты которого подожгли городской склад сена. После ожесточенных уличных боев Китаба пала. Потери составили более шестисот защитников города и два десятка наших солдат. Желая подчеркнуть, что карательный поход направлен исключительно против мятежников, Абрамов передал управление Шахрисабзскими оазисом эмиру Музаффару.

Тем временем шахрисабзские военачальники Джура-бек и Баба-бек собрали трехтысячное войско в Магианском бекстве. Против них немедленно выступили три роты нашей пехоты, и беки отступили. Шахрисабзская экспедиция ознаменовалась полным успехом, а мощь русской армии заставила эмира Музаффара отказаться от всех своих козней.

Таким образом, Россия навела порядок в Бухарском ханстве, а также совершила несколько рекогносцировочных походов в горный Таджикистан и в глубь туркменских земель.

Теперь оставалось лишь принудить к миру и спокойствию Хивинское ханство, которое по-прежнему держалось по отношению к нам не только вызывающе, но и откровенно враждебно, при этом все еще был злободневен вопрос «освобождения наших соотечественников, томящихся в тяжелом плену».

* * *

Мы уже говорили, что в 1871 году командиром Красноводского отряда вместо полковника Столетова был назначен полковник Генерального штаба Василий Маркозов (Маркозашвили). Сын генерала, он начал службу юнкером, участвовал в Крымской войне на Кавказе, отличился при штурме Карса, дрался с горцами, штурмовал аул Гуниб. Назначение Маркозова было закономерным: так как его отряд формировался на основе кавказских войск, то и командовать им должен был кавказец.

Военное министерство требовало от командира Красноводского отряда не отсиживаться в прикаспийских укреплениях, а проводить активную разведку в направлении Хивы, готовя плацдарм для возможного будущего генерального наступления.

Осенью 1871 года Маркозов произвел глубокую рекогносцировку территорий по Атреку и к Сарыкамышу. Когда туркмены отказались предоставить ему верблюдов, он отнял их силой и, составив большой караван, двинулся к Сарыкамышу, основывая по пути укрепленные пункты. Главной трудностью экспедиции стала нехватка воды. Тем не менее Маркозову удалось достичь далекого колодца Декча. После этого он перевел гарнизон Михайловского укрепления в более удобное селение Чикишляр на берегу Гассанкулийского залива, у впадения в него реки Атрек, по которой пролегал путь к главному кишлаку туркмен-текинцев Кизыл-Арвату.

Летом 1872 года Маркозов организовал еще одну экспедицию. Увы, прослужив всю жизнь на Кавказе, Маркозов не имел представления о специфике войны в пустыне. А в силу своего южного горячего характера к мнению более опытных подчиненных не слишком прислушивался. Все это имело негативные последствия. Началось с того, что в поход двинулись, не имея нужного количества верблюдов. Поэтому пришлось на имевшихся навьючивать гораздо больше, чем можно. Это привело к тому, что начался массовый падеж верблюдов, а это в свою очередь привело к тому, что пришлось бросать среди пустыни ценный груз…

Маркозов выступил из Чикишляра с двумя ротами пехотного Кабардинского полка. После 12-дневного марша достиг озера Топиатан в сухом русле Узбоя, где захватил караван, шедший из Хивы на Атрек. Затем к нему подтянулся почти весь Красноводский отряд. После этого Маркозов повел солдат вверх по Узбою и затем на Кизыл-Арват. 25 октября русские добрались до крепости Кизыл-Арват, но выяснилось, что туркмены оттуда ушли. Далее отряд двигался от колодца к колодцу, ожидая столкновения с противником, но туркмены всегда уходили, не принимая боя. Это выматывало людей и физически, и психологически.

После Кизыл-Арвата Маркозов направился на юго-восток, но и здесь все кишлаки пустовали. Отряд прошел кишлаки Кодж, Кизыл-Чешме, Бами и только в кишлаке Баурма обнаружил отряд текинцев, с которым имел перестрелку.

Одновременно пришло известие, что туркмены собираются напасть на ранее основанное нами Джамальское укрепление. Туда Маркозов выслал пять рот, во главе с полковником Клугеном, к колодцу Гяур и затем к Джамалу для «поднятия остальных войск». Когда Клуген подошел к Джамалу, тот уже осадили более двух тысяч туркмен и хивинских сарбазов. Клуген с ходу бросился в атаку и разбил противника. После чего снова направился на соединение с Маркозовым. Этот переход был очень тяжелым, так как пало много верблюдов.

Маркозов к этому времени дошел до колодца Декча, где начинался уже Хивинский оазис. Хивинский хан, по воле случая, как раз охотился в тех местах. Узнав о приближении русских, Мухаммед Рахим перепугался и поскакал в Хиву, сея по дороге панику. Добравшись до столицы, он наскоро собрал ополчение и двинул его к Декче.

Тем временем, соединившись, отряды Маркозова и Клугена двинулись через предгорную равнину Кюрендага назад к Чикишляру, куда и прибыли 18 декабря 1872 года. Возвращение было также очень тяжелым. Верблюды обессилили так, что приходилось бросать грузы, а это вело к сокращению провианта. К тому же пошли дожди, и в размытой глине вязли и люди, и верблюды. К концу похода в отряде осталось чуть больше трети верблюдов, да и те едва переставляли ноги. Закончилась вода, и люди пили собственную мочу…

К концу похода среди офицеров царило недовольство командиром. Многие сомневались, следовало ли ради мизерных успехов так выматывать людей, губить припасы и вьючных животных. Но сам Маркозов считал себя правым и любые советы, не слушая, отвергал.

Разумеется, хивинское ополчение уже не застало русских у колодца Декча. Обрадованный Мухаммед Рахим-хан хвастался, что это он прогнал неверных. Но, будучи неглупым человеком, он правильно расценил рекогносцировочный поход Красноводского отряда как преддверие большой войны и начал лихорадочно к ней готовиться.

Глава пятая

Одновременно с завоеванием среднеазиатских ханств Россия продолжила движение по направлению к Китайскому Туркестану, примыкавшему к нашему Заилийскому краю. Там тоже было не все спокойно – кочевые калмыки Китайского Туркестана давно донимали набегами наших подданных – казахов. Когда же дунгане (китайцы-мусульмане) подняли мятеж против китайцев и образовали собственный Кульджийский (или Илийский) султанат. Располагался новый султанат к северо-востоку от Кашгара вдоль границ владений Якуб-бека. При этом новая мусульманская территория в долине реки Или контролировала стратегически важные проходы в нашу Южную Сибирь.

Почувствовав силу, кульджийцы стали нападать как на нас, так и на китайцев, все более яростно. Не имея возможности справиться с мятежниками, китайцы обращались за помощью к нашим властям. Но до поры до времени у нас тоже не было сил наказать разбойных дунган. Однако произвол на границах недавно завоеванного края был недопустим и опасен. Чтобы замирить население приграничных китайских областей, в 1869 году военный губернатор Семиреченской области генерал-майор Герасим Колпаковский с отрядом из трех рот и трех казачьих сотен двинулся в западнокитайские владения. Около озера Сайрам-Нор, встретив огромные скопища таранчинцев (так в России именовали жителей Кульджи), он вступил с ними в бой и рассеял их, а затем взял с боем крепость Каптагай.

Но таранчинцы и калмыки вскоре снова начали скапливаться у речки Борахудзир, поэтому Колпаковский направился туда и, наголову разгромив кочевников, занял крепостицы Мазор и Хоргос. Впрочем, из-за недостатка сил Мазор вскоре пришлось оставить. После этого в Заилийском крае стало тихо, но, как оказалось, ненадолго. Набеги, разбой и грабежи Большой Орды в русской приграничной полосе продолжились.

Что касается Кульджийского султаната, то он тоже проводил враждебную политику по отношению к России. Шайки с его территории постоянно грабили казахов Большой Орды в русской приграничной полосе и скрывались от возмездия в султанате. Тамошний правитель султан Алахан на все запросы и требования Колпаковского прекратить беспредел отвечал отказом. Более того, узнав о прибытии нашего отряда на реке Уртен-Музарт, он заявил:

– Если русские не уберутся, то я их просто вырежу!

Теряя терпение, Колпаковский чуть ли не ежемесячно запрашивал у Кауфмана разрешения на новый карательный поход, но тот отказывал, ссылаясь на нежелание Петербурга ввязываться в пограничные разборки с Китаем:

– Кульджа – мятежная провинция Поднебесной. Пусть китайцы сами принимают меры против наглого султана Алахана.

Понимая, что тучи над его головой сгущаются, Алахан обратился за помощью к правителю соседней Кашгарии Якуб-беку, предложив вместе выступить против России.

– Этот безумец хочет моей смерти! – заявил Якуб-бек, выслушав посланца султана. – Я слишком хорошо знаю могущество русских, чтобы на них нападать. Пусть Алахан потягается с Ярым-падишахом, а мы посмотрим, что из этого выйдет!

Ярым-падишахом в Средней Азии именовали Кауфмана. Якуб-бек свою карьеру начинал в Бухаре и Коканде, поэтому был достаточно осведомлен о силе русского оружия и ввязываться в авантюру с ними не желал. Он мечтал захватить Кульджу.

Надо сказать, что занятие Кульджи имело бы для нас стратегическое значение. Дело в том, что в этом случае перекрывался горный проход, по которому некогда ринулись на Русь орды монгольских завоевателей. Поэтому этот проход расценивался Главным штабом как аналог ведущего в Индию Хайберского коридора. Однако это было не единственным достоинством долины Или. Геологи Кауфмана прекрасно знали о богатых залежах полезных ископаемых. Одновременно долина служила главной житницей огромного региона. Принятие решения ускорило сообщение лазутчиков, что Якуб-бек сам собирается захватить Кульджу. Если бы это ему удалось, на нашей границе появилось бы достаточно мощное мусульманское ханство с предприимчивым правителем, пользующимся расположением англичан. Последствия этого для нас могли быть печальными.

В апреле 1871 года, после консультаций с Петербургом, Кауфман дал разрешение Колпаковскому навести порядок в разбойничьих землях. Вскоре Кульджа получила ультиматум от Колпаковского, в котором тот требовал выдать грабителей и разбойников, скрывающихся в султанате, возместить российским подданным нанесенный ущерб, а также разрешить русским купцам торговать в Кульдже. Это был ультиматум.

– Если же ваш султан откажется выполнить мои требования, то горько пожалеет! – сказал Колпаковский передавая свое письмо посланцам.

Получив письмо, султан Алахан медлил с ответом. Понять его было можно. Пчелы не могут воевать против меда, и Алахан, сам первейший из разбойников, не мог отдать на расправу свое ближайшее окружение.

Между тем грабежи и беспорядки на границе только множились.

* * *

По истечении срока ультиматума, в начале мая 1871 года, к границе с Кульджой выступил небольшой рекогносцировочный отряд полковника Михаила Ждан-Пушкина. Полковник был из артиллеристов, участвовал в Крымской войне и боях на Кавказе. Практически все свои чины Ждан-Пушкин получил вне очереди за боевые отличия, поэтому опыта ему было не занимать.

На границе Ждан-Пушкин соединился с небольшим Тяньшанским отрядом подполковника Елинского. Объединенный отряд подошел к Кетменскому перевалу, где был встречен огнем засевших на высотах таранчинцев. Но остановить русских не получилось, и разбойники были быстро выбиты с перевала. Ночевать солдатам и казакам пришлось на высоте 9 тысяч футов. Ночью ударил мороз, началась метель, поэтому к утру часть лошадей и верблюдов замерзла.

На следующий день, посланные в дозор казаки обнаружили огромную толпу таранчинцев, поджидавших спуска нашего отряда с перевала. Не стремясь вступать в бой в столь неблагоприятных условиях, Ждан-Пушкин решил отойти назад в долину реки Чалкадысу. Разбойники начали было преследовать наших, но, нарвавшись на картечь, бежали, понеся большие потери.

Теперь они преследовали отходящий отряд Ждан-Пушкина, не приближаясь, пока не получили еще несколько тысяч подкрепления. После этого последовала новая атаку, которая также была отбита с большими потерями для нападавших.

На следующий день кульджийцам удалось окружить наших и с возвышенностей открыть огонь. Однако в ходе шестичасового упорного боя противник снова понес большие потери и откатился за Кетменский перевал. После этого наш отряд перешел границу и вернулся к месту своей постоянной дислокации. За время боев наши потери составили трое убиты и восемь раненых.

Поняв, что надо действовать серьезно, Колпаковский начал формировать для похода на Кульджу более мощный отряд. Чтобы отвлечь противника от главного пути наступления, полковник Михайловский с двумя ротами пехоты, четырьмя орудиями и полусотней казаков, а также группой джигитов выдвинулся к таранчинскому кишлаку Кетмень. Навстречу им выступили кульджийцы, но после атаки казаков быстро разбежались по местным оврагам, откуда вели беспорядочный и неточный огонь.

Постепенно выбивая местных из оврагов, казаки и пехота к вечеру подошли к Кетменю. На следующий день, выбив противника с выгодных позиций, Михайловский занял кишлак, обратив кульджийцев в бегство. Казаки преследовали беглецов еще десять верст. Но на этом сражение за Кетмень не закончилось.