скачать книгу бесплатно
– А что же случилось, вы с Катей расстались?
– Типа того.
– А почему? – Маша уставилась на зевающего брата. – Не держи в себе, я же твоя сестра!
Глеб ощутил знакомое чувство раздражения. Начался классический допрос. Почему присутствия его сестры хватало на пару минут, прежде чем оно начинало ему досаждать? Он мотнул головой, отбрасывая эту мысль – ведь он знал, что о родных нельзя думать плохо. Вместо этого он попытался сосредоточиться на глазах Маши – зелёных, как ни у кого больше из близких родственников. Когда-то она была красивой и даже сейчас могла бы быть такой, если бы не вечное выражение её лица – хронически недовольное, такое, словно лицо было вылеплено из нагретого пластелина и медленно стекало вниз: заметные морщинки во внешних уголках глаз, щёки, мешки под глазами, чувственные когда-то губы – всё словно стремилось оттянуться под воздействием гравитации. Только лишь густые каштановые волосы по-прежнему держали форму и, даже завязанные в узел, стремились куда-то вверх. Словно прочитав его мысли, Маша неожиданно сказала, присев к нему на кровать:
– Мне всего сорок пять, а я чувствую, что меня уже все избегают – даже ты не хочешь со мной делиться.
– Маша, я всегда с тобой делился всем, что у меня было, – возразил Глеб. – Честно говоря, – он посмотрел на неё исподлобья, – тебе всегда доставалось даже больше. Ты и отнимать не брезговала.
Она махнула рукой и совсем по-девичьи надула губы, отчего стала выглядеть нелепо.
– Да я не об этом. Я о том, что ты со мной не разговариваешь, не рассказываешь о личном.
– Ну извини, такой уж я человек, – отрезал Глеб. Он терпеть не мог все эти пытки сестры, всё-то ей надо было знать. Всё, кроме того, что знать ей действительно следовало бы. Оттого и подруг у неё не осталось – даже им приелась пустая болтовня и сплетни, особенно о них самих.
Глеб встал с кровати, залез в шкаф и достал оттуда мятые домашние штаны.
– О, в самый раз, – сказал он, надевая их.
– Конечно, в самый раз, – язвительно отреагировала Маша. – Ты же не толстеешь. Ты что, ничего не ешь? Тебя не кормят в твоей пиццерии?
– Сестрёнка, ты в свои сорок пять всё ещё думаешь, что все, кто ест, толстеют? – Глеб поставил ладони на пол, вытянулся и начал уверенно отжиматься, продолжая разговаривать. – Нет… едят… все… а толстеют… некоторые.
Маша поджала губы и встала с кровати.
– Пойду поставлю чай. Скажу Максиму, что ты приехал, куда ж деваться. Ему всё равно придётся об этом узнать.
И она вышла.
Сделав комплекс своих стандатных упражнений, Глеб только успел надеть футболку, как в дверь коротко постучали и тут же показалась узкая, словно приплюснутая голова Максима. Он и так был похож на инопланетянина из фильмов, а сейчас так выпучил глаза, что сходство стало даже комичным.
– Привет, Макс, – отозвался Глеб, и тот в майке-алкоголичке и растянутых зеленых тренировочных штанах заскочил в комнату, едва не припрыгивая, и протянул Глебу худую руку.
– Я так рад, так рад, что ты приехал! – заверещал он. Глеб подал руку, и тот судорожно её затряс.
– Не думал, что ты так рад будешь меня видеть, – Глеб неловко улыбнулся. Он, конечно, знал, что слова сестры про то, что Максим не хочет его видеть – ерунда, ведь она любила приписывать другим людям качества, которых в них нет, но не предполагал, что настолько. Максим словно всю жизнь его ждал и вёл себя как пёс, к которому вернулся оставивший его на долгое время хозяин.
– Да ты что, я всегда рад, всегда рад, – заливался он, чуть не задыхаясь. – Пойдем на кухню, ты, наверное, есть хочешь?
– Не откажусь, – признался Глеб, и они вышли из комнаты.
Маша уже поставила на плиту чайник, но самой её видно не было. Максим стал хлопотать с яичницей, ссутулившись над сковородкой.
– Помочь? – спросил Глеб.
– Да нет, садись, сейчас всё будет.
Глеб сел за стол. Он не привык, чтобы кто-то готовил ему еду. Катя поначалу порывалась это делать, но из-за разницы в графиках они ели в разное время, так что вскоре и готовить стали отдельно. К тому же Глеб всегда довольствовался малым, и готовка затруднений у него не вызывала. Было не так уж сложно кинуть в воду пельмени или заварить сублимированную лапшу.
– Ты так и ездишь на своем «вольво»? – спросил Максим, заглушаемый треском яичницы на разогретой сковороде.
– Да, на новую не накопил, – улыбнулся Глеб. – А что?
– И как она? Ещё на ходу? И вообще?
Глеб так давно не общался с Максимом, что уже и забыл, что тот любой разговор умудрялся сводить к своей машине. Теперь он понял, что беседу будет сложно перевести в другое русло, да впрочем, и незачем. Он беззаботно ответил:
– Да, старушка на ходу, работаю на ней. Конечно, дно проржавело, да и так, по мелочи, то одно, то другое. Экологичная машина, потихоньку перегниёт целиком… но тарахтит пока.
– Вот как так? – В голосе Максима сквозила обида. Он начал неистово разбивать вилкой глазунью. – Она ж какого года у тебя? А ты даже и ремонта не делал крупного. Вот что значит – иномарка. А моя постоянно ломается, чтоб её.
Глеб промолчал, понимая, что муж сестры ещё не выговорился. Максим выключил чайник и поставил на стол две тарелки с яичницей с сосисками и помидорами. Глеб предположил, что он частенько готовит для себя. Пока Глеб закидывал в рот еду, Максим возил вилкой по тарелке, не начиная есть, и нудел:
– То одно с ней приключится, то другое. Тут недавно подшипники поменял, так бракованный попался, и что ты думаешь? По дороге на работу понял, что колесо не крутится! Встал, а там уже горелым запахло! Ступица аж приварилась. Еле отодрали, молотком стучали в сервисе, думал, всё, конец, достучатся сейчас. А неделю назад только все в порядок привёл – так какие-то хулиганы окно разбили, ну вот как мне так «везёт»?
– Да уж, – промямлил Глеб с полным ртом. Он теперь старался есть быстрее. Историю про подшипник и приваренную ступицу он слышал уже раза три, и каждый раз Максим говорил, что это случилось недавно.
– А сейчас там что-то стучит постоянно. Слушай, может, посмотришь её?
Тут Глеб понял, что не успел вовремя улизнуть. Из-за того, что его старенький автомобиль практически никогда не ломался, Максим решил, что Глеб обладает какими-то уникальными знаниями автомобильного мастера, и постоянно просил его посмотреть машину. Глеб из раза в раз честно отвечал ему, что хотя и работал в автомастерской много лет назад, опыта и больших познаний он в этом деле не накопил, но Максим никогда ему не верил и постоянно упрашивал посмотреть его «жигули». В итоге Глеб тупо стоял и смотрел на очередной столб дыма из капота или слушал визг, треск или скрежет, доносившийся оттуда же, и говорил неизменно: «обратись в автомастерскую, я не знаю». Но Максим всё равно не верил ему и продолжал доставать.
Глеб проглотил последний кусок яичницы и встал.
– Слушай, я тороплюсь. Давай в другой раз.
– Ну одним глазком взгляни, буквально минута.
Глеб выглянул в окно. Морского цвета «семёрка» стояла под окном перед тропинкой, мешая людям проходить.
– Тебе окно разбили, потому что ты весь проход загородил. Перепаркуйся по-человечески.
– Так некуда же!
– Тогда скажи спасибо, что капот не поцарапали.
Максим нахмурился, словно не ожидал, что Глеб не примет его сторону как водитель. И всё же в голосе его по-прежнему звучала надежда:
– Так посмотришь?
– Тороплюсь, – повторил Глеб.
– А чай?
– Не успеваю, в другой раз. Спасибо за завтрак.
Глеб метнулся в свою комнату, искренне браня себя за враньё, но не в силах в сотый раз смотреть на машину Максима.
3
«Муха»
Когда кофемашина с утробным звуком извергла из себя кофе, Свет взял маленькую белую чашку и сел на светлой, со вкусом обставленной кухне, больше похожей на кухню в элитном доме в центре Москвы, чем в том месте, где она на самом деле находилась. Включив ноутбук и открыв афишу на апрель, он пробежался глазами по датам. Ага, сегодня намечался хороший концерт. Тут же осёкся – не принято хозяину заведения называть мероприятие хорошим, если оно заведомо не принесёт прибыли. Как странно было, что самые унылые мероприятия приносили больше денег, а мероприятия весёлые, бодрые, и те, которых больше просили и ждали – меньше. Какой уж тут шоу-бизнес, когда шоу есть, а бизнеса нет, или наоборот. Свет взгрустнул, подумав о том, что его музыкальный вкус не совпадает со вкусом большинства, иначе бизнес шёл бы иначе. Говорили ему знакомые – не делай панк-клуб, делай кальянную. Но ведь это такой моветон. К тому же у некоторых получалось делать деньги и на панкухе, и Свет думал: «Чем я хуже?»
А сегодня группы были кайфовые – как из больших городов, так и местные. Конечно, ввиду размера городка, достойных внимания местных групп было немного. И никто из них не мог собрать полный зал зрителей, хоть в лепёшку расшибись. Свет запускал рекламу в социальных сетях, даже привлекал маркетологов какое-то время – всё без толку. И то и другое просто высасывало деньги, ничего не давая взамен. Сначала он грешил на таргетологов и сммщиков, но поменяв их пару десятков раз, признал, что дело не в них. Возможно, думал он, такая реклама стала использоваться всеми так часто, что просто исчерпала собственный КПД. Рекламы различных мероприятий было куда больше, чем гипотетических людей, способных на них пойти.
В самый хороший день в клуб под названием «Муха» вместимостью триста человек приходили человек пятьдесят, и это была большая удача. В понедельник, вторник и среду можно было и не открываться вовсе, но всё же Свет открывал клуб почти во все дни, порой игнорируя просьбы своих сотрудников дать им выходные и надеясь на то, что несколько местных алкашей опустошат его бар. По четвергам концерты шли тухлее некуда, обычно это была какая-нибудь сборная солянка из начинающих групп, которые играли кто в лес, кто по дрова, а у бара ошивалась пара каких-нибудь залётных; по пятницам и субботам был небольшой шанс на неплохие мероприятия, а в воскресенье всё вновь шло на убыль… Но Свет расстраивался только отчасти, ведь иметь свой клуб было мечтой его юности, и сливать это дело он не собирался, по-прежнему мечтая о полных залах. Поступив в университет в семнадцать лет, он уже твердо знал – или он будет хозяином рок-клуба, или не будет никем. Не мог представить себя трудягой, да и вообще, выросший в благополучной семье при деньгах, плохо понимал суть рабочих профессий. И управленческое образование не прибавило ему такого понимания.
Он любил свой клуб. И хотя он мечтал о больших концертах и фестивалях, ему вновь и вновь приходилось возвращаться в реальность и признать – в маленьком городишке сложно развернуться.
Свет, конечно, подумывал о том, чтобы открыть клуб в каком-нибудь городе-милионнике, но деньги на это нужны были гораздо большие, чем он мог себе сейчас позволить, да и переезжать не хотелось – Свет был не большой любитель перемен. Плюс, в больших городах существовала и конкуренция, и клубы, по слухам, также были полупустыми, если не брать в расчет мастодонтов, которые привозили к себе звёзд мировой величины. Нет уж, думал Свет, лучше выращивать капусту на своём огороде.
Вот и сейчас он пил свой кофе и задумчиво смотрел на афишу сегодняшнего концерта. Пробуждение раньше одиннадцати утра всегда давалось ему с трудом. Сонный настрой сбил телефонный звонок.
– Да, Глеб, привет, – отлепив губу от горячей кружки, ответил Свет.
Глеб уверенным борым голосом поздоровался.
– Как настрой, дружище? На концерт сегодняшний.
– Нуу… Как обычно, группы хорошие, но, боюсь, к слушателям у меня будут претензии, – печально ответил Свет, сделав большой глоток «американо».
– Какие?
– «Какого хрена вы не пришли?» Вот такие, – усмехнулся Свет.
Глеб как будто его не услышал. Он с энтузиазмом сообщил:
– Я посмотрел афишу, группы молодые, но шикарные. Не переживай, что народу мало будет. Я обязательно приду!
– Ага, замётано, – ответил с добродушной улыбкой Свет. – Приходи, я тебя впишу.
– Благодарен! Ты во сколько в клубе будешь?
– Думаю подтянуться к пяти часам, на саунд-чек. Надо всё проверить, сам понимаешь. Арт-директора ведь у меня нет, – Свет вздохнул, думая, что с удовольствием приезжал бы в клуб просто за выручкой, да заодно послушать хорошей музыки и пропустить стаканчик пшеничного пивка, а не вот это всё. Интересно, возможно ли такое?
– Всё пучком будет, – сказал Глеб.
Свету порой резали уши словечки Глеба, давно вышедшие из моды. Свет был совсем немного младше Глеба, но выглядел значительно моложе и старался вести себя так же, как вели себя хотя бы тридцатилетние. И ему это удавалось в полной мере: никто бы и не подумал, что этому стройному белокожему и ухоженному юнцу скоро стукнет сорок. Он и сам не мог в это поверить – чувствовал себя на двадцать семь или около того. Зачастую его выдавали привычки в парфюме или одежде – он носил то, что было в моде в начале нулевых, но в остальном мог обмануть даже работников паспортного стола.
Глеб на свои сорок и выглядел – жизнь успела его потрепать. Но зато он, в отличие от своих сидящих вечерами дома ровесников, приходил почти на все концерты, и мало того, ещё и рубился, как двадцатилетний пацан.
Так что за Глеба Свет не волновался – он точно придёт. А вот придёт ли кто-нибудь ещё? Ведь одного его недостаточно, и слова Глеба про «не волноваться» о том, что в клубе мало посетителей, немного его раздражали – как бизнесмен может не волноваться об этом?
– Увидимся, – сказал Свет.
– Давай, до встречи.
Свет посидел часа два в социальных сетях, полюбовался на своих ровесников, якобы живущих полной жизнью, в Instagram. Судя по фотографиям, все его знакомые были ярыми путешественниками. Только одни катались по новым городам и странам, а другие бороздили глубины своего подсознания и выкладывали фотографии, характеризующие их либо как деятелей авангардных искусств, либо как умственно отсталых. Ещё Свет пересмотрел фотографии с большого фестиваля, недавно прошедшего в Европе, и задумался о том, сколько будет стоить привезти в город какую-нибудь из участвовавших там групп, но не смог даже приблизительно прикинуть сумму. Прикрыв глаза, он несколько минут погрезил о том, что в «Мухе» каждый день биток, а на кранах постоянно заканчивается пиво, причём, самое дорогое. Однажды он пролистал пару книг по визуализации и всё еще верил в неё. Потом начал неспешно собираться в клуб: сходил в душ, поскрёб бритвой по неравномерной светлой щетине, долго выбирал соответствующий настроению парфюм, с сожалением обнаружив, что флаконы, купленные последними, гораздо дешевле тех старых, которые он покупал на родительские деньги. Одежду Свет выбирал ещё дольше, предпочтя в итоге светло-серые узкие джинсы, зеленое поло «Fred Perry» и новые кеды «Vans», ещё не заляпанные грязью, которой был залит весь город, словно каждое утро вместо дворников на улицу выходил говномонстр и обмазывал собой дороги и дома.
Первое время Свет старался содержать в чистоте вывеску и стены клуба, а также прилежащий дворик, однако единственный подходящий дворник, который брал плату меньше стандартной, частенько уходил в запой и не выходил на работу. Со временем Свет перестал замечать россыпь пластиковых стаканчиков и грязевые ванны перед дверью клуба, разве что вспоминал о них после относительно удачных концертов и дождей, когда толпа людей, тусующихся у клуба перед концертом, заносила коричневую жижу на танцпол, да и сама же в неё и падала во время сёркл-пита, моша и других панковских телодвижений. Хотя, казалось, панки не особенно расстраивались из-за этого, даже наоборот. Если концерт был хороший – выходили из клуба побитые, с кровавыми носами, рассечёнными коленками и бровями, грязные, но жутко довольные. Разве что девчонки иногда поднывали, но как можно было их за это винить? Свет искренне считал, что девчонки созданы, чтобы ныть. Возможно, благодаря этому их парни оказывались целее одиноких, тех, кого никто не останавливал своим нытьем, пока они совершали безрассудные и опасные для здоровья и жизни поступки. В то же время, девчачье нытьё быстро тормозило любые знакомства самого Света, время от времени происходившие в стенах «Мухи». Он не любил, когда ему что-то запрещали или капризничали, а девушки начинали это делать, едва он подпускал их поближе. Но тут же у него срабатывал какой-то защитный механизм, и они в мгновение ока исчезали из клуба и жизни Света навсегда. Ни разу за всю свою жизнь он не испытал глубокой привязанности к представительницам противоположного пола, разве что печалился о том, что их красота (порой просто невероятная) достанется кому-то другому.
Свет наконец собрался и дошёл до клуба пешком. Серебристый «лексус» давно пришлось продать, а оставшийся недорогой «форд», в основном, стоял в гараже, чтобы Свет лишний раз не вспоминал о своём ухудшившемся благосостоянии. Родители перестали спонсировать сына после того, как ему исполнилось тридцать, да и клуб находился в нескольких минутах ходьбы от дома, а больше никуда Свет не ходил – в маленьком городке не было достойных развлечений, а ездить в Петербург или в Москву надоело – всё равно ничего нового там не происходило. В конце концов перемещение между квартирой и клубом стало его единственной физической активностью. Очень и очень редко он, впрочем, мог уехать в Питер потусоваться со старыми знакомыми в баре, но всё реже хотел это делать. То ли знакомые с возрастом становились скучнее, то ли лень стала ощутимей, но ехать в большой город, чтобы посидеть за кружкой пива, стало Свету неинтересно.
Добравшись до «Мухи», он глянул на вывеску, поморщился и вздохнул. Пыльная. Но если включить её, красные лампы пробьют этот слой пыли и вечером можно будет разглядеть название клуба, так что почистить можно было и в другой раз. Свет поднял ролеты, открыл дверь ключом, зажёг свет в зале и стал, как обычно, любоваться своим детищем.
Длинная черная барная стойка справа от входа, предполагающая двух барменов (но в смене всегда был только один), десять кранов на баре (но пиво было только в трех), пара таких же чёрных диванов из кожезаменителя в дальнем углу, недалеко от небольшого закутка со звукорежиссёрским пультом. Стробоскопические лампы над сценой и танцполом, несколько высоких барных стульев, абстрактные картины и плакаты на рыжем кирпиче левой стены и, конечно, сама сцена, на метр возвышающаяся над танцполом. Деревянный пол из-за многих литров пролитого пива приобрёл пятнистый окрас, отопление отсутствовало, но вентиляция – самое главное, по словам Глеба – работала хорошо. Звуковое оборудование хотя и не было новым, но пока ещё казалось исправным, впрочем, Свет в этом и не разбирался. И он надеялся, что оно будет работать ещё долго. Своим родителям Свет это место не показывал. Они знали, что он открыл рок-клуб, но были далеки от таких сомнительных видов предпринимательства, поэтому просто считали, что всё хорошо, а Свет не стремился их разочаровывать, признаваясь в том, что бизнесмен из него получился так себе.
Постепенно в клубе начали появляться работники. Сначала пришёл Лис – бармен с треугольным лицом и низкими бровями, получивший своё прозвище за рыжие волосы и такую же яркую острую бородку. Лис был стройным жилистым парнем лет двадцати семи-восьми, очень высоким, грозно смотрящим на посетителей, словно каждый из них был мешающей ему шелупонью. Тем не менее, Лис был с клиентами неожиданно вежлив и обходителен, пока ему никто не возражал. С пьяными, потерявшими чувство такта и реальности клиентами, он обходился легко, выполняя роль вышибалы – просто выволакивал быдло за дверь. После этого возвращался, обязательно мыл руки, выпивал стопку клюквенной настойки и продолжал как ни в чём ни бывало работать. Музыкантов, в отличие от Глеба, Лис не любил. Он посмеивался над самомнением большинства из них: на похвалу они реагировали спокойно, но стоило даже вежливо и деликатно сказать «мне не очень нравится то, что ты делаешь», как они тут же разражались тирадами в духе «не нравится, не лезь, и кто ты такой, чтобы судить». Ответ «слушатель» их не устраивал. Лис придерживался иного мнения: если ты публично демонстрируешь своё творчество, будь готов к любому мнению, даже самому неприятному или, на твой взгляд, неадекватному. Либо высылай песни своей бабушке, для которой ты всегда будешь «милый пирожочек». Лис не скрывал своей позиции, отчего друзей среди музыкантов у него почти не было. Впрочем, он не переживал. Несмотря на свою не самую привлекательную внешность, девчонок он завораживал, и они постоянно крутились у бара, даже ничего не заказывая. Свет в какой-то мере восхищался им и думал, что Лис мог бы стать здесь и арт-директором. Свет бы ему и предложил занять эту должность, будь у него чуть больше денег и другие варианты на должность бармена. Особенно нравилось Свету в Лисе то, что тот никогда ни о чём его не просил: молча занимался пополнением бара и внутренними барными вопросами. Если денег в конце месяца было мало, ему Свет выплачивал зарплату в первую очередь – из уважения и, в какой-то мере, из страха, что Лис посмотрит на него своим испепеляющим взглядом и выкинет за дверь, словно Свет не владелец клуба, а местный алкаш, просящий налить в долг.
Потом появилась Таша – звукорежиссёр. Свет знал, что ей тридцать один год, но выглядела она моложе своих лет – едва ли дашь двадцать пять. Возможно, виной тому был её маленький рост и розовые волосы. Однако, если присмотреться, то можно было заметить, что Таша медленно, но верно набирает вес, а глаза её уже не светятся кокетливыми лучиками, а источают серьёзную уверенность, граничащую с презрением ко всему и вся. Она была самой настоящей любимицей постоянных тусовщиков и занозой в заднице для Света. Вот и сейчас она, только скинув кожаную чёрную куртку, сразу подошла к нему.
– Свет, – деловито обратилась она к директору. – Нам нужны новые микрофоны и кабели.
– А что со старыми микрофонами?
Таша показала зажатый в руке микрофон, сунув его Свету под нос, так что он даже вынужден был отстраниться. Сетка микрофона была вогнута и словно покусана, а сам он замотан изолентой.
– Ну он же еще работает? – с надеждой в голосе спросил Свет.
– Свет, – Таша затрясла микрофоном в руке, – он работает только на распространение ротавируса, посмотри на это!
– Хреново. Сколько надо денег?
– Ну, – прикинула Таша, уставившись большими круглыми глазами куда-то в потолок, – на всё вместе хотя бы тысяч двадцать пять. Минимум.
Свет глубоко вздохнул.
– А остальные совсем-совсем не работают, да? Может, пока один заменим? – снова с надеждой спросил он.
Таша скорчила недовольную гримасу, посмотрела с упрёком.
– Я же не в первый раз к тебе с этим подхожу. Когда подходила в первый раз, было еще приемлемо, но сейчас… Ты сам это видишь? Как будто я много прошу, Свет.
Он поджал губы, думая, что она, вероятно, права.
– Ладно, я подумаю, как это побыстрее сделать. А ты поищи в интернете, где можно взять подешевле, может, из Китая закажем?
Таша закатила глаза, махнула рукой и пошла к звукорежиссёрскому пульту, пробурчав на ходу: «Бабу себе резиновую из Китая закажи».
Свет понимал, что выглядел сейчас жмотом, да ещё и дураком, но что он мог ещё сказать? К сожалению, деньги не лились на него ручьями.
– Двадцать пять тысяч! Почему эти вокалисты сами себе инструмент купить не могут? – возмущённо сказал он себе под нос. Нужно было всё хорошенько расчитать. И дать, например, пятнадцать. Именно так поступали его знакомые мелкие предприниматели.
Пройдя в конец зала и открыв зеленую фанерную дверь с надписью «Staff only», Свет оказался в небольшом помещении, заваленным всякими вещами – музыкальным оборудованием, которое когда-нибудь могло бы пригодиться, обмотанными изолентой микрофонными стойками, которые ждали момента, когда их кто-то починит, ящиками с алкоголем про запас и личными вещами сотрудников. Оттуда он прошёл в совсем уж крохотную комнатку, звавшуюся его кабинетом. Чтобы просочиться внутрь, нужно было толкнуть дверь от себя, но не слишком сильно – иначе она бы ударилась о стол. Впрочем, уголок стола из ДСП и так был уже смят от многочисленных столкновений. Свет, будучи довольно стройным, втиснулся в узкое пространство между скрипучим протёртым офисным креслом и столом, сел и принялся разбирать ворох бумаг, периодически чихая от пыли. Через несколько минут среди них он, наконец, нашёл то, что искал – распечатанные счета за аренду.
– Что это? – спрашивал он себя тихо. – Так… А. Вот, март, ага, апрель… А это что? Февраль? – Он на секунду запаниковал, но потом выдохнул. – Уф, февраль оплачен. Значит, за март и апрель…
