скачать книгу бесплатно
А может, он не женатый.
Как же, лет сорок с лишним, поди. Кто-то всё одно есть. Да и дети в такие годы – тоже.
Да замолчи ты. Разбухтелась. Смотри – перестал. Просит что-то.
Ну вот, и заговаривается. Врача все же надо. Теперь будет, не он первый, не он последний, не дай Господи. Там еще троих привели, тоже побитые.
Сама ты заговариваешься. Это он пить просит. И не улыбается уже. Пойду, принесу сладенькой водички. Ему теперь глюкоза нужна. А врачи свое уже сделали. Считай, без наркоза восемнадцать швов наложили, только поцарапали немного. Прямо на маковке – цензура теперь будет.
Над его лицом наклонилась фигура, потом голова его стала подниматься, ко рту поднесли стаканчик, но кофе там не было. В горле после глотка стало приятно скользко и холодно.
– Где я? – и не узнал голос. Спросил кто-то снаружи, хриплый, тихий, чужой.
– Лежи, лежи спокойно. Тебе сейчас нельзя резко. Может, попьешь еще?
– Телефон. Мне позвонить надо.
– Я заряжаться включила. Пусть немного зарядится.
Звонит и нервничает, а дочь успокаивает, говоря, он же не один там, а она ну тогда давай позвоним Лёне они вместе там вместе где и все. Все там вместе. А тот в ответ нету его и не знаю где я ему не нянька и так привез и деньги должны заплатить а он не отрабатывает. А потом покажут по новостям, и она еще больше будет переживать, и полное неведение вокруг. И она снова будет звонить и не спать будет, но когда рядом, то всё совсем иначе, шумно и сбежать хочется. Но только не сейчас, как всегда, когда она не рядом, когда что-нибудь происходит.
Резкая боль в голове.
И уже не захотелось подняться, позвонить, чтобы найти ее, чтобы успокоить их, чтобы успокоиться самому, чтобы пожалеть о том, что приехал и пришел сюда, когда можно было оставаться в семейном благоденствии, – всё стало безразличным и ненужным, отсутствующим, и только небытие тихо и безмятежно склонялось над ним, прикрывая веки, и он не находил за что можно было бы зацепиться, чтобы сопротивляться, за какую выбоину или выпуклость ухватиться, чтобы потом оправдаться хотя бы в попытке.
Он все же попробовал приподняться и увидел, что находится на дощатом помосте, на котором настелено одеяло, а у изголовья лежит его куртка, свернутая валиком. Палатка изнутри, в углу армейская буржуйка, и дрова потрескивают, разгораясь, как в тех зимних лагерях и учениях, когда сами заготавливали дрова дневальные и топили до вечера, пока войско выполняло задание. Даже зеркало, под которым на самодельном столике кружка и крем для бритья, и бритвенный станок, а напротив кусочек головы с лицом, в белом на белом. Чья голова, если никого, кроме него, нет больше. Глаза начали заплывать. Пчелы искусали, подумалось, – а кто же та бабочка с детскими глазами?
Тепло тянулось от печки к нему, приятно трогая обоняние смолистым запахом. Но подошвы ног мерзли, он пошевелил пальцами, натягивая невидимое одеяло на ступни, чтобы прикрыть от холода.
И снова сомкнулись глаза, и поплыло мимо разноцветным узором и галлюцинациями в виде снов. Кто-то кормил его с ложки бульоном, нежирным, но зато с ароматным запахом зелени, наполовину горячим, нежным и мягким, как когда-то в детстве во время респиратурки, а может быть чего-то посложнее, когда взрослые грудились вокруг, советуя друг другу горчичники, скипидар (чистейший, с концентрированным запахом и холодящим душу ощущением после растирки), только разве не банки, потому что их не было в доме…
«Зарядное есть? Мне позвонить надо», – сказала Наташа, потянувшись к сумочке и доставая цветастый плоский. «Саша, у тебя есть такой разъем?»
«Сейчас посмотрю, я не очень разбираюсь в этих тонкостях».
«Толстые уже не в моде», – сказал он тогда, прямо глядя ей в глаза. Холодно глядя.
«В моде любые толстосумчатые».
«Тебе уже хватит», – сказала она так же холодно и покосилась на бутылку.
«У меня еще есть. Я принесу», – сказал Саша рьяно и взмахнул дирижерской палочкой. На её четырехпалом оконечнике оказался кусочек нарезанной колбасы с сыром в придачу.
«Не надо».
Ее тоненькие пальцы мелькнули в движении сквозь солнечные лучи в окно. Бисквит, где бисквит – ломая? Прозрачных пальцев белизна. Только не май еще. И вина нет. Для контраста. Дайте даме вина!
«Какой бисквит? У меня нет бисквита», – воскликнул Саша. Она только глянула косо, но тоже в недоумении.
«Тоненький», – сказал снова. Сами напросились, подумал, съежился, ожидая подвоха от неё.
«Кажется, бредит. То-то смотрю, нарывается на неприятность. Ладно, мы все свои, а так…». Николай проглотил кусок и сжал кулак.
«А я вижу, как все бредят вокруг уже второй месяц».
«Витя, тебе хватит. Саша!»
«А помянуть? Сегодня нельзя отказывать. Он был бы против, тем более, что и сам был не прочь. Саша!»
Понесло смешанным аллюром к трем чертям. Наверное, не стоило в такой час, но само вырвалось, вполне себе трагическая фраза, построенная определенным образом, вдруг выглядит аляповатой и неуместной в эпитетах и падежах. Вряд ли церемония повлияла на возникновение такого возбужденного пессимизма, а вот она, Татьяна, вполне могла оставить свой шлейф воспоминаний.
«Ты же знаешь, я медицинский заканчивала. Знаю, как выводить из похмелья». А сама вся тоненькая, приталенная, миниатюрная. «Дюймовочка» – называли ее в первых классах, когда она стояла на уроках физкультуры в самом конце шеренги, незаметная для всех, и даже прыгать через козел или в длину с разбега ее не приглашали, оставляя в углу зала на скамейке, но после как-то само собой забылось, сменились фразеологизмы общения, произошло отчуждение полов, а она всё продолжала оставаться мини-девочкой с такими же мини-округленными формами, а вот характер утвердился горделивый и неподступный, едкий – прямо, как дядюшка Фридрих тонко заметил, слизав с языка у сумасшедшего по-еврейски галлюциногера – ненависть полов. У нее сразу ненависть, и без любви. Холод и мерзлость снежной королевы.
«Неужели ты дождешься и этого?» С нею так можно, подумал, она медицинский закончила.
Саша разливал тем временем.
«Ты не дождешься», – сказала она с ударением.
Он и не ждал. Особенно от неё.
Она почти демонстративно взглянула на маленькие, такие же миниатюрные часики (было бы странно увидеть на ее руке нечто крупное). И добавила: «Саша, мне домой пора».
«Что, муж ревнивый?» – спросил Саша.
«Нет. Сын без ключей. Потерял свои где-то, а заказать некогда. Всё на маме».
«Гуляет с девчонками, скорее всего». Саша наливал.
«А муж?»
«Мы разошлись через пять лет. Так что я девушка свободная. Но дорогая».
Она улыбнулась открыто, ни на кого не глядя. Редкость для нее, он даже не успел уловить движение губ.
«Вот и Кося был занят, а не то я бы его уберегла».
«Даже деньги не всегда спасают».
Это уже Саша.
«Сколько же нас осталось?» – спросил он задумчиво.
«Чуть больше половины, наверное, – ответил Николай. – Теперь Кося ушел. Наташа, что у него было?»
«Саспенс», – вставил вместо нее Саша.
«Сепсис», – холодно, без эмоций поправила. Медицинский.
«Я и говорю – саспенс».
Саспенс. Сейчас особенно. И надолго теперь. Есть уже примеры из недалекого невозможного.
«Помянем».
Земля пухом. Стелется пухом под ним, под ряженым.
«Жестоко получается. Хорошие люди ни с того ни с сего уходят, а всякая нечисть живет и блаженствует. И зараза никакая их не берет», – сказал Саша мягко.
Тогда и выпрямился над тарелкой.
«Значит, я буду жить вечно», – это как бы невзначай.
Николай лихо встрепенулся.
«Ты чего?!»
Она посмотрела на него понимающе. Возможно, читала или где-то слышала. Возможно, это он из прошлой жизни выудил. Но могла и так – и так достаточно чуткая и медицинская. Это точно о женщинах, это у них как любовь, как любовь самок, убивающих после соития. Или как Рома и Юля. Но не про неё, у неё этого нет, как и он лишен этого, только отстраненно-умозрительно… Кроме одного, но страсть эта, все же болезненная, остается нереализована, несмотря на многочисленные полигамные попытки. Возможно, с нею бы получилось, но не при ее характере. У неё всё выверено и прагматично, как в бизнесе, – так и в семье. Уж лучше без неё, не приведи…
«Ты, кажется, родился в России?» – уточнил Саша.
«Я родился в Союзе».
«Скоро у всех будет такая возможность», – ввинтил Николай. – «Сегодня мы строим будущее Истории, о котором потомки будут слагать легенды!»
Он подхватил на вилку кружево лимона и патетически воздел вверх, синхронно с той, которая держала наполненную рюмку – Наташа дернулась, отстраняясь. Вилка пронеслась рядом и сбросила кружево в тарелку с соленым огурцом. Николай замолчал на паузе и перевел движение в пике, штопором пронзил ускользнувший элемент, не содрогая рукой с рюмкой. Затем гордо осмотрел прибор, капающий сок и сахарную корочку сверху, перевел взор на призрачный уровень между пальцев и едва сам не ринулся вверх из-за стола.
Снова нарываясь.
«А ты хотел бы вернуть наше прошлое?» – спросила Наташа.
«Вот уж нет. Как и настоящее».
«…И исправить?» – настаивала она в ожидании желаемого ответа.
«А тут много чего хотел бы. Но увы – невозможно дважды срубить одно дерево».
«А между прочим, – вставил Николай, – между прочим, вчера войска на танках и бэтэрах пытались прорваться к границе, а люди вышли из сел и не пустили. Ложились под гусеницы и голыми руками держали броню. Тогда командир танка – ирод – гранатами стал бросаться».
«Это которые потом без взрывателя оказались?» – спросил Саша.
«Какая разница!» – обрезал Николай.
«А Ирод – это комплимент или ругательство?» – спросил. Выглядело, будто он выручает Сашу, попавшего в неловкость.
Издевка зазвучала в его голосе.
«Что-то ты не по времени радостный», – произнес Николай.
«Да, бессмысленно радостный», – добавил Саша.
«Тревожно радостный», – осторожно молвила Наташа.
«О, нет – это вы бойтесь улыбки татарина, – торжественно продолжил и склонился над тарелкой. – Особенно ты, Коля».
«Нужно покурить».
Она встала из-за стола, взяла пачку сигарет. Снова тонкие пальцы ее элегантно коснулись ля мажором, унося прочь. Умная, поняла и развела нависшую бурю. Только драки не хватало, но он видел лишь заблуждение и не знал, стоит ли силой убеждения пытаться изменить мнение, которое уже перерастало в действие. Для него они все еще были одноклассниками.
Он вышел со всеми. Апрельский воздух резал пространство и мозг, но через несколько мгновений тлетворный запах заструился в его сторону, размножаясь в объеме, вызывая тошноту и рвотный рефлекс.
«Он дом начал строить. Не закончил», – говорила Наташа.
«Сейчас ему и не дали бы».
Он сделал шаг в сторону, прячась от струйки дыма.
«Сейчас только все и начнется, – Николай воспрянул духом и телом. – Теперь никто нам не указ».
«Вам?» – спросил.
«У него, кажется, были проблемы с финансами», – сказал Саша, перебивая.
«Проблемы с деньгами у него были раньше, но, как видите, он успешно с ними справился».
«Витя, ты знаешь, чем он занимался?»
«Сначала квартиры «в черную» продавал, а затем агентство открыл».
«Риэлторское», – уточнила она.
Он пожал плечами.
«Можно и так сказать».
Будто бы не знает слова «риэлтор», но тогда это было совсем другое, особенно, когда он помогал их общему знакомому, но всего более своему товарищу продать квартиру, чтобы тот мог переехать в другой город, и никого не мог найти, или цену предлагали мизерную, как он сам говорил, пока по-дружески не выкупил сам, в рассрочку, правда, но вроде бы чуточку дороже, чем называл от имени покупателей, сильно жаловавшихся на ветхость, отдаленность и что-то там еще. А через год цены утроились. Но разве кто знал об этом?
«Зато он не видит всего ужаса, который происходит».
Это Наташа, по-женски жесткая, но все равно правильно акцентированная, почти чуткая. Только холодный поцелуй медсестры. Который не пришлось отведать.
«Где ты видишь ужас? Это просто апокалипсис и падение в бездну». И саспенс, добавил, повернувшись к Саше.
Увидел, как по толстой ветке дерева карабкается кошка, устремляя взгляд на сидящего несколько выше скворца, правда, без особого энтузиазма и надежды на удачу, но все же подчиняясь своей природе.
«Это на тебя похороны подействовали, – сказал Саша. – Ничего не случилось. Город живет, как раньше, работает. Все как раньше. И будет только лучше».
«Ты живешь почти рядом с Косей. Так?»
