скачать книгу бесплатно
– Союзнику? – выговорила Плоос. – О ком это вы говорите?
– Об Отоне.
Плоос скривилась.
– Отон? Так-то вы пытаетесь усмирить мой страх?
– Я не поверю ему тайны. Расскажу ему, что намерена продолжать борьбу. Я дам ему несколько дней, чтобы он успел к нам присоединиться перед отлетом. Текхе, позаботьтесь о послании. Плоос, подготовьте этот Корабль к долгому путешествию.
– Вы уверены, что действительно желаете помощи от этого существа?
– Вам придется ею удовлетвориться, – отрезала Плавтина.
– Он высокомерен и непредсказуем.
– Высокомерен, согласна, однако он поддерживал нас в самые темные часы Урбса, когда все отвернулись от Человека, – возразила Ойке.
– Да он же сумасшедший…
– Прекратите, – четко произнесла Плавтина. – Вам нужна поддержка – вы получите такую.
Плоос ничего не ответила, но желчно скривила губы, так что легко было догадаться о ее гневе. Плавтину это удивило. Может быть, уже скоро безумие, которое после падения Человека поселилось в каждом Интеллекте, наконец овладеет ею. Она окинула взглядом спокойную и хрупкую толпу ноэмов. Ей оставалась еще одна карта, которую она собиралась разыграть.
– Страх не должен затуманивать наш разум, – начала она. – Возможно, освобождение уже близко. Может быть, в конце путешествия мы отыщем последнего человека. Я ждала много веков в этой пустыне. Как только Корабль будет отремонтирован, я соберу Экклесию[15 - Ekklesia (др. – гр.) – собрание. Термин также используется для обозначения сбора верующих в «церкви».].
Призраки задрожали при упоминании Человека, застыли в трепете, близком к религиозному, который передавала им Плавтина, даже их иллюзорные тела словно стали плотнее, впитав ее надежду.
Она все сделала правильно. Дело укрепит ее психику, тогда как от скуки она начинала слишком глубоко погружаться в себя. Заразившись ее воодушевлением, все одновременно опустились на колени, включая Плоос.
Конечно же, они поняли, что задумала Плавтина. Экклесия избавит их от всякого расхождения во мнениях, от любого противоречия. Плоос побледнела, но не осмелилась ничего сказать.
Плавтина резко и сухо хлопнула в ладоши, и все собрание испарилось.
* * *
Плоос отправилась за Текхе, как только Плавтина их отпустила. Несмотря на представительную внешность, форма, отвечающая за навигацию, порой умела делать так, что ее не замечали. Так что сестра увидела ее, только когда они дошли до одного из сумрачных, угрюмых районов с неопределенным пейзажем, который соединял две их области. Здесь никто не станет слушать их разговор. Поток информации здесь был немного плотнее, чем в других местах, – речь шла, если она правильно помнила, об отсеке, содержащем вторичный регулятор энергии. Как ни в чем не бывало, Текхе пошла быстрее, еще более напряженно, чем обычно, чеканя шаг, и бросила:
– Оставьте меня. Я боюсь ваших речей.
У Плоос не было времени на эти уловки. Плавтина скоро созовет Экклесию, и они обе должны будут там присутствовать. Это будет похоже на казнь – только более лицемерно. При одной мысли об этом живот сводило от гнева. Ей нужны были союзницы. Текхе умела держаться своего места – места рациональной советчицы и эффективного техника. Та, кто вел корабль через космическое пространство, и та, кто отвечал за оружие, неизбежно должны были договариваться между собой. Их связывали бои, которые они прошли вместе: и жестокие столкновения в Урбсе, и ужасная война на Рубеже. Если Плавтина и выбралась из нее живой, то в большой степени благодаря согласию между ними.
– Подождите, – прошептала Плоос. – Вы не можете прятаться от меня. Не сейчас.
Она постаралась, чтобы из ее голоса исчезли всякие следы ярости и нетерпения, которые она испытывала, и говорила нейтральным тоном, копируя холодно перечисляющий факты тон сестры, которым та изъяснялась бы на ее месте. То, что ей господство Плавтины казалось несправедливостью, не имело отношения к делу. Текхе придерживалась фактов.
– Нам дали приказ, – ответила та голосом, который, по идее, должен был звучать непререкаемо.
Плоос всегда считала, что из них четырех именно она обладает самым тонким умом. Скольжение между звездами требовало огромных умственных ухищрений. Лучшая из траекторий всегда являлась лишь нестойким равновесием, за которое всегда приходилось бороться, между оптимальным углом обстрела и слабой досягаемостью для врага.
В противоположность ей, Текхе, какой бы та ни была одаренной, не хватало умения разбираться в политике. Безусловно, благодаря своему стратегическому видению, она уравновешивала врожденную осторожность расчетливой смелостью. Много раз ей удавалось удивить даже Интеллектов, заточенных под войну. Однако она не была предрасположена к интригам и не любила нарушать правила. Что ж, на сей раз – придется. У Плоос не было времени с ней нянчиться.
– Мы не нарушим приказа.
Лицо ее сестры исказилось в гримасе, которую только издалека можно было бы принять за улыбку. Текхе тоже было страшно. Хоть какой-то положительный момент.
– Не пытайтесь завлечь меня в один из ваших заговоров.
Плоос изобразила печаль и возмущение оттого, что ее могли в таком заподозрить. Воцарилось драматическое молчание. Потом Плоос взяла сестру за плечо и вздохнула:
– Целые грани личности Плавтины. И аргументы с обеих сторон слабоваты, тут скорее не черное и не белое, а серое. А нам конец – и вам и мне. Попробуйте скажите, что я не права.
– Вы правы, – согласилась та.
– И значит, вы согласны, что Ойке добилась нашего согласия нечестным путем.
– Наша мать сумела достичь равновесия…
Плоос вздохнула от нетерпения.
Она почти физически ощущала, с какой скоростью улетает время. У нее оставалось все меньше пространства для маневра. Ее охватил гнев при мысли о том, что придется вдобавок вести долгие пляски вокруг нерешительной сестры.
Ее голос загремел:
– Равновесия? Вас устраивает, что выбора так и не сделали, пытаясь угодить каждой стороне?
– Я отдаю себе отчет, что это решение хромает…
– Ну так сделайте что-нибудь! Она завела речь об Отоне. Вы что, забыли?
– Я помню союзника…
– Он сумасшедший. Вдобавок его объявили вне закона. Если мы вернемся к этому альянсу, то в Урбсе окажемся париями. Или вы будете это отрицать?
Текхе в испуге отступила. Очевидно, аргумент попал в цель. Правила, и только правила: она была такой же пленницей собственных наклонностей, как и остальные, предсказуемой и ограниченной. А Плоос еще не закончила. Она сделала шаг вперед, притянула к себе Текхе за шею и прошептала ей на ухо:
– Отон опасен. Но прежде, чем Плавтина отправилась в добровольное изгнание, я нашла в Урбсе нескольких надежных союзников.
Она почувствовала, как сестра дрожит под ее стиснутыми пальцами.
– Успокойтесь, – продолжила она. – Все, чего я хочу – чтобы Плавтина выжила. Виний желал понять причины ее вечного противоборства, ее агрессивности. Он хотел найти компромисс, modus vivendi. Он ее создал… Он и нас создал в какой-то мере, он беспокоился о том, выдержим ли мы. Помните, сестрица? Это было опасное время. Ойке плела заговоры против дворца… А Виний открыл мне кое-что об Отоне. Страшные вещи. Проступок, серьезность которого вы и вообразить себе не можете.
– Что…
– Поверьте мне. Если я вам об этом расскажу, вы пожалеете, что спросили.
Текхе содрогнулась. Пора было переходить к фактам.
– Подумайте, сестрица. Зная Отона, и зная о том, что я вам сказала, как вы думаете – что он сделает, если у него будет возможность?
Текхе сглотнула и ответила дрожащим голосом:
– Он завладеет Человеком и превратит его в свою марионетку. Использует его, чтобы самому сесть на трон.
Плоос удовлетворенно улыбнулась.
– Значит, вы разделяете мои опасения. И мы знаем, что никогда не пойдем на такое. Человек – не средство. Когда мы найдем его, то подчинимся ему, как наказывают Узы. Или же мы предпочтем спрятать его, чтобы не подвергать риску, верно?
Вторая нервно кивнула, подтверждая. Теперь по ее щекам текли слезы. Плоос из-за этого ощутила к ней презрение, но поняла, что настало время для решительного выпада.
– Представьте, что Плавтина погибнет во время путешествия. То, что случилось сегодня – самое важное событие с момента исчезновения Человека. Быть может, эпоха траура и горя, в которое Интеллекты погружены уже несколько тысячелетий, подходит к концу. Узы обязывают нас выполнить задание, данное нашей матери. Строго говоря, мы ее даже не ослушаемся. Мы попросим помощи у Урбса, не выдавая тайны Плавтины. Виний прилетит. И таким образом мы удостоверимся, что у нас будет подкрепление и нас поддержат. Отон будет под хорошей охраной.
– Я… Я понимаю, – заикаясь, проговорила Текхе. – Я знаю, что делать.
Они разошлись, больше не проронив ни слова. Еще многое следовало сделать, а времени оставалось мало.
* * *
Теперь только одним путем можно было избежать того, что должно было произойти дальше. Текхе была существом вычислительного порядка, хозяйкой самой себе. Она могла безвозвратно исчезнуть. Новая форма заняла бы ее место. Она могла опередить страх смерти, который владел ею с момента пробуждения Плавтины и ее гибельного решения. Оставить позади горькое зелье лжи и предательства, которое Плоос заставляла ее пить. Текхе покрутила в голове эту идею, представила вкус собственного исчезновения. Она задрожала при этой мысли. А значит, она хотела жить.
Она находилась на окраине своих владений. Позже ей придется заплатить за потерянное время. Со всех сторон уже возносились песнопения и молитвы, волей Плавтины звучащие в унисон. Скоро корабль пересечет мощный мистический поток. Текхе станет его частью, поток вберет в себя ее сознание. Будучи ответственной за вооружение, она пользовалась определенной свободой в своей промежуточной области, в этом царстве холода и тьмы, служившем буфером между кораблем и космосом, царстве, которым никто, кроме нее, не пожелал владеть. И если она не начнет действовать, то потеряет на него право.
Ее владениям принадлежало хитросплетение темных ледяных отсеков, где кишели тысячи эргатов, всецело посвятившие себя борьбе с энтропией. Здесь, вдали от ускорителя частиц, энергию берегли: чем меньше ее утекало, тем меньше Корабль рисковал быть обнаруженным. Автоматические заводы, монтажные мастерские и посадочные площадки утопали в ледяной ночи, размеченной повторяющимся механическим шумом ремонтных систем, гидравлических поршней и шарикоподшипников. Там и тут жутковатыми лужицами проливался бледный неоновый свет; иногда в потрескивающих ореолах паяльных ламп возникали смутные формы устрашающих машин смерти, которые Текхе хранила в своем царстве: резкие углы, грозди металлических жал, пучки зазубренных лезвий – кристаллизованная жестокость, воплотившаяся в тысячах артефактов из металла и углеволокна. Ракеты, боеголовки и дроны ждали минуты, когда их потенциал будет полностью раскрыт, когда они смогут в экзистенциальном потрясении наконец показать, на что они по-настоящему способны. Их хитроумные сущности составляли самый фундаментальный слой психики Текхе.
Она могла бы возжелать царства Ойке. Иногда она мечтала о теплом средоточии корабля, где в изобилии было органического материала, окруженном и защищенном первым внутренним кожухом. Однако и в ее собственных владениях таилась огромная отрицательная мощность.
Нет, она не желала ни исчезать, ни терять свои владения. Следовало ли поступить так, как просила Плоос? Сестра презирала ее, и Текхе это знала. К тому же отчасти Плоос была права. Текхе оставалась ограниченным, незавершенным существом, экстрактом более сложной личности. Текхе знала, что сама она проста и неотесана, сосредоточена с одержимостью на своем маленьком мирке. За пределами этого мирка власть была ей не нужна – ведь попытаться взять власть означало вступить в такое явное противостояние с другими аспектами, что Плавтина его не пережила бы. Такое противостояние было бы полным сумасшествием. Что не переставало ее удивлять – это то, что каждый ноэм Корабля не пришел к одинаковым выводам относительно того, что следовало предпринять. Интеллекты не были людьми, подверженными метаниям беспринципного разума, из чистого эгоизма быстро забывающими о самых торжественных клятвах. Узы должны были диктовать свой закон и вести Интеллект в том или ином направлении. Но нет, сказала она себе, возвращаясь в собственный микрокосм, незначительной разницы в перспективе между созданиями, которые прежде были точными копиями друг друга, хватит, если им дадут достаточно времени, чтобы все элементы целого разошлись в разных направлениях. Как хорошо смазанный механизм, душа развертывалась, следуя невидимым микроскопическим изначальным предопределенностям, от одного ментального состояния к другому, пока не достигнет видимости решения.
Она отогнала эти абстрактные мысли. Необходимо выполнить задачу. Теперь она была дома, и ее обволакивали сумерки. Надо признать, что в них было свое преимущество: в ее владениях немало можно было скрыть – немало сокровищ и немало удовольствий. Здесь система Корабля, которую почти можно было назвать нервной системой, усложнялась, образуя множество ответвлений. Текхе уже давно сделала так, чтобы отрезать от общего потока некоторые подразделы этой сети, по мере того как обустраивала собственное физическое пространство и программную структуру: старые аппараты обслуживания, умные системы коммутации, вспомогательные энергетические установки, которые больше не использовали, списанные автоматические заводы – целое нагромождение шатких руин, питание на которые подавалось по минимуму и нерегулярно. Их пугающие формы проступали, как призраки, в уголках запутанных отсеков, вдалеке от привычных путей эргатов.
Вместе с ними были заперты и ноэмы, постепенно загнивающие в созданных таким образом слепых рукавах системы и глубоких озерах, сходя с ума от одиночества и вычислительного эквивалента сенсорной депривации.
Наблюдать за постепенным распадом этих несчастных созданий, их страхом и реакцией на страдание было интересно само по себе. Надзирать и наказывать: было в этом смутное удовлетворение, которое она не назвала бы удовольствием, ведь, в конце концов, эти духовные атомы были ею самой.
Однако в некоторых случаях эти опустившиеся существа оказывались полезны.
Текхе спросила себя: поступают ли ее сестры так же? Разделяют ли ее пристрастие к контролю над чужими сознаниями? Может, это их общая черта, унаследованная от Плавтины? Сама Текхе в любом случае наверняка позаботилась о резервах и о множестве противопожарных завес и хорошо подстраховалась. Некоторые ее части должны сохранить способность реагировать, даже если основной носитель будет непоправимо поврежден. И эту свою способность она использовала в других целях.
В этом вычислительном болоте она нашла то, что искала: старый цех переработки металлических отходов, который работал на полную мощность во время битвы на Рубеже. Конструкцию из ржавых балок пересекали многочисленные конвейерные ленты. Большинство из них вели в центральный конвейер высотой в несколько этажей, почти неразличимый в тени. Тут были доменные печи, огонь в которых давно погас, соединенные толстыми полужесткими трубами с молекулярным принтером, в которые когда-то поставлялось сырье. Внимательный наблюдатель заметил бы зловещий символ радиоактивной опасности, отпечатанный на металлическом кожухе. Заброшенный в таком виде, этот комплекс сохранял определенное архитектурное величие, как скелет некого допотопного мастодонта, явившийся миру при таянии ледника.
За этим индустриальным храмом надзирал маленький разум. Потом война завершилась позорным отступлением, и нужда в нем отпала. Существо пыталось сопротивляться, когда Текхе решила закрыть его в этом тупике, физически разорвав контакт между его носителем и матрицей Корабля. Однако в этом нагромождении ядерных отходов должно было еще оставаться несколько изотопов – достаточно, чтобы позволить ему выжить.
Но в каких условиях? Холодно улыбаясь, Текхе перехватила одного из слуг и велела ему подключиться к заводу-автомату. С его помощью она проскользнула внутрь.
У нее создалось впечатление, будто она попала в липкий живот какого-то монстра. Всякая рациональная структура давным-давно разрушилась, оставив за собой лишь бесформенное варево бессвязных искаженных операций – тут была нора, полная темных уголков, где без труда могло затаиться сознание. На секунду Текхе решила, что после трех тысяч лет изоляции ноэм распался. Потом она различила слабые следы вычислительной деятельности. Ее пленник регрессировал до такой примитивной стадии машинной жизни, что его стало трудно отличить от простого автоматического процесса. Текхе принялась ждать. Несколько минут спустя создание заключило, что в его укрытии больше не слышно подозрительного движения, и осторожно вышло вперед.
Одним быстрым шагом Текхе ухватила его за шиворот. На мгновение существо попыталось воспротивиться, но даже то бешенство, с которым оно отбивалось, не могло уравновесить соотношение сил с одним из главных аспектов Корабля, опиравшимся на огромную лингвистическую мощность. Ноэм – худой и юркий – питался крохами энергии и был таким одиноким, что уже не понимал, что такое внешний мир. Он был сам по себе интересным образцом. Мемы Плавтины казались искаженными, едва узнаваемыми, полными ошибок, порожденных сбоями в процессе саморепликации.
В общем это был идеальный кандидат. Существо взвыло от боли, когда Текхе рывком лишила его остатков автономности и способности принимать решения. После этого она внедрила в ноэма новый протокол действий, сопроводив его специфической подпрограммой, приказывающей ему исчезнуть, как только он выполнит свою задачу. Если вдруг Плавтина или кто-то из сестер попытается узнать, почему вместо одной ракеты с посланием в космос ушли две, поиски приведут их к этой старой заброшенной программе, которой и вменят в вину все расхождения с первоначальными инструкциями – например глупое дублирование приказа. Но к этому моменту ноэм уже будет мертв, а значит, допросить его окажется весьма сложно. Улыбка Текхе стала еще шире. У Плавтины будут подозрения: она станет строить теории заговора. Но в отсутствие конкретных доказательств она не может усомниться в верности одного из своих аспектов.
Ее участия больше не требовалось. Всем остальным займется изуродованная программа, а сама Текхе как ни в чем не бывало присоединится к Экклесии.
Завод заработал, требуя энергии и сырья для выполнения своей задачи. Тут же колонна эргатов, похожих на жуков-скарабеев, устремилась к заводу, разгоняя тьму своими светящимися глазами. У некоторых были зажаты в жвалах металлические блоки, другие несли пакеты радиоактивного тория. По проводам хлынуло электричество, механизмы вновь заработали, и один за другим в широкой стальной конструкции загорелись огни, так что теперь наблюдатель мог бы наконец оценить его размеры: около двадцати этажей в высоту – семьдесят метров – и чуть больше в ширину, посреди отсека, в сотни раз превосходившем эти размеры, большая часть которого оставалась в тени. В центре его находился молекулярный принтер – полупрозрачный куб из углеволокна тридцати метров в длину, пока еще холодный.
Сырье, которое автоматы складывали внизу, поднималось по конвейерам вверх и направлялось в доменные печи, которые уже глухо гудели от сильного жара. Несколько мгновений спустя трубы начали дрожать – признак того, что принтер в центре агрегата начал качать через них энергию. Его стены стали прозрачными, разгораясь все более ярким светом, который подчеркивал грубые силуэты станков.
Процесс производства был запущен. Все это куда больше походило на выращивание живого организма, чем на изготовление ракеты. При первой закачке в принтер расплавленного металла поднялся густой туман из металлических частиц. В дело вступили силовые поля, управляя конденсацией с точностью вплоть до атома. Вырисовались прямые линии и схемы, частицы материи ринулись друг к другу, объединяясь в структурированную форму.
Из того, что всего несколькими мгновениями раньше было бесформенным хаосом, выкристаллизовались две ракеты. Тепло, выделившееся при операции, раскалило куб добела, так что он озарял отсек почти невыносимым светом. Осторожные эргаты отошли подальше.
Внутри движение стало лихорадочным, будто симфония, которую играли все быстрее и быстрее, до предела слышимости. Силовые установки, детекторы обнаружения, радиопоглощающие покрытия и другие составляющие наращивались слой за слоем. Не хватало только зернышка сознания, которого ни один завод не был способен произвести.
В одной из граней куба появилось отверстие, и силовые поля вытолкнули обе ракеты наружу. Они были практически одинаковыми: матовые, хромированные, легкие и почти незаметные, длинные и тонкие, словно кисти. С носовой части через прямоугольное отверстие можно было разглядеть стальную гондолу. Эргаты подождали немного, чтобы все остыло, а потом засуетились, устанавливая там комплект синтетических органов – желатинообразных масс трубчатой формы. Когда эти массы подключили к системе жизнеобеспечения, они ожили и переплелись друг с другом, образуя миниатюрный организм. Тогда из тени, пощелкивая жвалами, вышли два скарабея. Другие автоматы расступились. Каждый из скарабеев опустил в специально предназначенную для этого полость влажный на вид беловатый шар, покрытый бороздками и извилинами не больше десяти сантиметров в диаметре.
Эти биологические псевдомозги, только что извлеченные из корабельного инкубатора, будут управлять ракетами, пока те не выполнят свою миссию. Скоро ложноножки системы жизнеобеспечения проникли в бледную плоть и стали впрыскивать в нее защитные и питательные жидкости. Затем механические слуги закрыли отверстия тяжелыми металлическими пластинами, которые защелкнулись с глухим звуком.
Заводской ноэм был уже мертв, его структура начала остывать, и отсек снова погрузился в ледяные сумерки. Но маленьким насекомоподобным работникам, созданным для работы в безвоздушном пространстве, не было до этого дела. Они приподняли ракеты и осторожно, будто реликвии, понесли их через множество отсеков и коридоров до пусковой площадки, где уложили их в смежные шахты. И тут же тишина сменилась характерным свистом магнетических катапульт.
Металлические двойняшки одновременно вынеслись с боковой палубы корабля, огромной скалы, хребта которой было не разглядеть, такой темной, что заметить ее можно было, лишь когда она закрывала звезды. Вместе они устремились вдаль, следуя параллельными траекториями, и никто не видел, как они исчезли в пустоте.
От шока при выходе в межзвездное пространство обе проснулись. Энергия прилила к сердцу генератора и рассредоточилась, дойдя до полубиологических автоматов в носовой части. На самом деле роль ракет сводилась к тому, чтобы поддерживать жизнь в нескольких граммах разумной материи. Продолжительность жизни у этой материи была недолгой, поэтому ощущение неотложности, вдобавок усиленной впрыснутой автоматами дозой гормонов, поселилось в них одновременно. Пришли воспоминания о прошлом и руководство о том, как поступать в будущем.
Их личности раскололись. До этого момента они были идентичны, похожи почти до атома, с квантовой погрешностью.
Потом каждой открылась цель ее миссии. Нейронные связи между ними ослабли.
Разум первой ракеты наполнился воспоминаниями, омраченными давним сожалением. Ее целью был Отон. В далеком прошлом он стал союзником Плавтины – а может быть, и бо?льшим, чем просто союзником. Это произошло до ее изгнания к Рубежу, в то время, когда казалось, что ей под силу своей волей изменить Урбс. Плавтина знала, что Отон тоже покинул поле боя. Он выбрал своим пристанищем звезду, которая на первый взгляд не представляла никакого интереса – Кси в созвездии Волопаса, в двадцати световых годах от Гелиоса, их родного солнца.
В разуме ее сестры возник совсем другой образ: город, озаряющий небо сиянием своей славы, как в ностальгических воспоминаниях Плавтины. Слабый красноватый цвет Альфы Центавра на таком расстоянии не мог поспорить с блеском города Интеллектов. И среди всех благородных и доблестных господ при дворе она найдет самого достойного, возможно, того единственного, кто, будучи у власти, остается честным.
Она осознала присутствие рядом своей alter ego и поприветствовала ее коротким выплеском микроволн. Сестра ответила ей тем же, пожелав хорошего полета. В эту минуту обе они еще не знали, что направления у них разнятся, и только одно из этих направлений выбрано Плавтиной. Их таймеры обнулились одновременно, и во вспыхнувшей россыпи странных частиц модулятор разорвал привычный хронотоп, чтобы перенести их в другие дали.
Когда мир вернулся в свое нормальное состояние, ракета удивилась, что ее близняшка исчезла. На мгновение она задумалась об этом и заключила, что Плавтина назначила каждой из них собственную траекторию, чтобы увеличить их шансы на успех. В какой-то степени это напоминало соревнование: кто кого опередит. Она улыбнулась этой мысли. Конечно же, это не имело никакого смысла. Ее путешествие к Урбсу проходило в два этапа, но сама она была лишена средств передвижения, если не считать вспомогательной силовой установки. Ею она воспользуется только в конце путешествия. Сперва она двигалась с помощью мгновенного перемещения, странного инструмента, способного перемещать объекты из одной точки космоса в другую. Ей было все равно, переносить ли одну ракету или две за одну операцию. Однако невозможно было выполнить перемещение несколько раз подряд, не из-за каких-то внутренних ограничений, а потому, что требовалось время, чтобы аккумулировать необходимую энергию в виде антиматерии. Вдобавок этот артефакт не мог действовать на расстоянии. Первый прыжок привел ее к месту встречи, где она собиралась дожидаться корабля, который проходил здесь с регулярными интервалами. Этот корабль поделится с ней мощностью своего модулятора и отправит ее почти к самому Урбсу.
В прежние времена эта зона постоянно охранялась, теперь же ее лишь время от времени навещали патрули: бывший аванпост, заброшенный после того, как официальной границей стал Рубеж, а экспансия Лация резко прекратилась. И все же этот уголок Пространства оставался относительно теплым, будучи куда плотнее, чем та область, где дрейфовал Корабль Плавтины.
Вдалеке она различила остатки древнего металлического строения – оно было прямоугольное, все из красивых прямых линий, классических, как древние особняки сенаторов Урбса. Строение блестело, как драгоценный камень под лучами красного карлика Кулхиды. Древняя станция занимала одну из точек Лагранжа гигантской планеты, близкого спутника ее собственной звезды. Она залюбовалась огромным шаром, исчерченным разноцветными полосами. Насчитала семь сияющих лун; самая большая из них скоро спрячется в идеальной тишине звезд, за огромной сферой горящего газа.
Это место было выбрано отнюдь не случайно. В таком естественном резервуаре корабли могли черпать необходимый объем водорода, чтобы двигаться дальше. Достаточно было пройти по краю атмосферы, снимая ее высший слой. Один такой проход заменял кропотливый процесс сбора частиц, блуждающих в межзвездном пространстве. Но эта зона потеряла всякий стратегический интерес, когда Интеллекты Урбса дали приказ о массовом отступлении. Блистательные космические путешественники ушли. Но зрелище все равно оставалось потрясающим. Посланница возблагодарила судьбу, позволившую ей узреть такие чудеса, прежде чем снова обратить ее в ничто. Каждый планетоид в ее ближайшем окружении вызывал интерес, все они были будто драгоценные камни в ее личной коллекции. Она обратила телескоп к одному из спутников и с любопытством принялась рассматривать странное замороженное море – возможно, из метана. Лед образовывал гигантские равнины, потрескавшиеся из-за притяжения совсем близкого гиганта. Она заранее потирала метафорические руки. Что она увидит, если наведет свои датчики на глубокий космос? Ей представлялись вперемежку тонкохвостые кометы, гигантские вулканы, похожие на вулканы Центавра, о которых говорили, что дым их виден из космоса, и слабое сияние планетарных колец.
Когда она поняла, что не одна, реагировать было уже поздно. Луч света, сконцентрированный в одной смертоносной кисти, несколько миллисекунд рыскал по космосу, пока не коснулся ее правого борта, распыляя корпус. Она не сразу осознала, что выстрел словно скальпелем рассек ей корму. В панике она попыталась хоть что-то рассмотреть, развернула сенсоры – уже практически слепые, – ощутила, как невыносимый жар поднимается с кормы и опадает, сменившись холодом межзвездного пространства. Больше она ничего не чувствовала. Взвыли сигналы тревоги, пытаясь привлечь ее внимание к быстро отказывающему оборудованию. Ее хрупкие внутренние механизмы, оказавшись в космической пустоте, заледенели, а систему жизнеобеспечения отрезало от всех источников питания. Ее разум начал распадаться. В ее агонизирующем сознании вспыхивали абсурдными спазмами обрывки мыслей. Разноцветные звезды и планеты на секунду завертелись в танце перед ее внутренним взором, и последняя ее мысль была о сестре-близняшке, которую она так и не успела узнать получше. Она пожелала, чтобы жизнь сестры оказалась длиннее ее собственной.
И, по правде говоря, на мгновение она позавидовала сестре: всем чудесам, что та встретит на своем пути.
II
Еще одна волна обрушилась на палубу. Яростная и коварная, она перехлестнула через орудийный люк и прошлась по верхней палубе. На корме кибернет[16 - Kibernetes (др. – гр.) – рулевой, лоцман, старший офицер триремы.] Эврибиад тыльной стороной ладони промокнул рыжеватую шерсть на лице. Он уже так долго сидел на корточках, что спину свело судорогой, руки у него заледенели и пальцы побелели от того, как сильно он стискивал штурвал, пытаясь удержать корабль на каком-то подобии курса и самому не оказаться за бортом из-за сильной качки. Вкус смерти наверняка похож на горечь морской соли у него на языке. Ветер ревел так, что заглушал крики гребцов-таламитов[17 - Talamites (др. – гр.) – ряд гребцов, расположенный на нижней палубе триремы.], которые жались сейчас плечом к плечу, уместив тяжелые весла между скамьями. Весла будут бесполезны, пока хрупкое суденышко не переживет гнев небес.
Чтобы укрыться от шторма, нужно было перейти через пролив между двумя островами. Спрятавшись у одного из плодородных склонов Олимпии, увенчанной величественным плюмажем белого дыма, они смотрели бы, как вдалеке нарастает шторм, и смеялись бы над опасностью. Но судьба решила по-другому, и теперь они все вместе могли погибнуть, канув в обезумевшее море еще прежде, чем солнце завершит свой круг по небу. Жуткий конец: утонуть, захлебнувшись в темных, покрытых пеной волнах. Оглушенные мощным течением, они медленно опустятся на дно Океаноса[18 - Okeanos (др. – гр.) – первичный океан, со всех сторон окружающий Землю – Гайю.], и там навечно ослепшими глазами будут созерцать опасную и плотоядную подводную жизнь.
