Восстание павших

– Что ты задумал?

– Постарайся узнать мнение народа. Что кто думает, считает. Каковы их мысли по этому поводу.

– Что тебе это даст?

– Пока не знаю. Но сам понимаешь, настроение общины для нас сейчас важно.

Андрей одобрительно кивнул, соглашаясь с предложением приятеля.

В отличии от Федерации, здесь всегда учитывалось мнение народа. Все делалось для его благополучия и комфорта. Здесь каждый имел свое мнение, порой весомей самого мнения       Шкано.

Андрей глубоко уважал и почитал старосту общины Анастасию Шкано. Далеко не молодую женщину, что встретила этим летом свое восьмидесяти трехлетие. И не взирая на преклонный возраст, была у власти с самого начала основания этого клочка Рая. Она со своей сестрой была в числе первых скитальцев, кто выжил после Большой зачистки. Одна из тех, кого Влас называет предателями и бунтарями. Она была той, на кого охотилась старая власть. И она же выжила и повела остальных своей дорогой. Две женщины и их мужья, возглавили первый совет, и отыскали это место, где живут по сей день.       Овдовев, похоронив сестру, Анастасия продолжала держать нейтралитет против Федерации, прекрасно понимая, что никогда не позволит приклониться перед теми, кто лишил их мирного неба над головой. И учила всех здесь не падать духом, и ни при каких обстоятельствах не принимать подачки власти. В отличие от ее племянника Петра Меланина, что рьяно агитировал совет проголосовать за то, чтобы выйти с Федерацией на переговоры. Он не видел ничего дурного в том, чтобы перестать прятаться и примкнуть к великой державе. И не просто примкнуть, а просить автономии, полной независимости на условиях Федерации. Но для Шкано даже такой исход сродни самоубийству. Ведь всю свою жизнь она боролась против власти, а к своему концу возьмет и перечеркнет всю свою жизнь и покорится? Пешарин был приближенным Анастасии Шкано, правой рукой. Он так же разделял ее взгляды, только по тому, что прекрасно понимал – предложение Меланина невозможно. Федерация никогда не примет условия беженцев и не допустит кого-то даже после себя. Только полное поглощение, никак не иначе.

Глеб Хромов, военный советник, рьяно агитирует восстать против Федерации. Маленькая горстка, слон и Моська. И против кого? Что может армия, исключительно из стариков и калек, против мощной армии Федерации? Ничтожная капля в море.

Но и жить так, как живет община тоже невозможно. За последние годы они существуют. Личные запасы истощились, ни топлива, ни энергии. Вся еда, которую община имеет с полей выращенных за счет заброшенных селений. Стыдно признаться, но гордые и независимые живут за счет подаяния стариков и калек, от которых отказалась власть. А вооружение? Оно скудеет, а связь с продажными мародерами всегда была как прогулка по тонкому льду.

Решение должно быть и его нужно будет принять. Вот только все сводится к двум вариантам и оба хуже другого. Смириться, либо сгинуть. Гордыми, не покоренными.

Пешарин не хотел войны и уж тем более слияния с властью. Оба варианта страшнее самоубийства. Как советник, он прекрасно понимал, что других вариантов нет. Нет иного пути. Как священник верил в чудо. В то, что все-таки есть третий вариант. Он рядом, и он скоро найдется. Бог приведет.

Глава 5. Каждый сам за себя.

10.

Они преодолели половину пути, встретив первый рассвет на развалинах некогда города.

Аня никогда прежде не видела руины. Отец мало рассказывал о прошлом, только то, что знал сам, а все остальное слухи и байки стариков, что малость, приукрашивали те времена. Отец так же никогда воочию не видел того, что происходит за пределами Федерации. Лишь увидев собственными глазами, Аня осознала всю утопичность того мира, что существовал за пределами цивилизации.

Она слышала о пустоши. Всех колонистов с рождения пугали мрачной, бесконечной долиной пустоты, где любой сгинет, оказавшись там.

Целые города руин, разрухи и смерти. Полуразвалившиеся, черные от копоти здания, целые барханы месива бетона, грязи и стекла. Заросшие сорняками и бурьяном. За годы не востребованности, почти все высокие здания полу развалились, не сохранив высоты даже в два этажа. Здесь не скажешь, улица это была или некогда высилось здание. Была ли аллея или парк. А быть может, эти деревья выросли позже. Горы руин, настоящие высоченные горы.

Могильник, под которым погребены все те, кто боролся за свои права.

Ступая по руинам, Аня чувствовала себя некомфортно. Так, как если бы она ступала по могилам, или куда ужасней – трупам.

И ведь на самом деле, по словам Майкла и Инги под этими руинами покоились люди. Никому не пришло в голову, после бомбежки расчищать эти завалы и извлекать тела. Новая власть устроила чистку, стерев с лица земли не только всех бунтарей, но и весь белый свет, решив начать с чистого листа. А по мнению Ани, они построили новый свет на костях.

– Простите, бабушка. – Подала голос Аня, обращаясь к старушке, что уютно сидела за спиной Ибрагима. Практически за сутки, девушка успела попривыкнуть к этой странной четверке. Все они были пусть и диковатыми, странными, но по-своему интересными. В особенности эта милая старушка. Ане нравились ее рассказы о былом. Что-то девушка уже слышала, а что-то было в диковинку.

– Да, дитятка! – Улыбаясь, беззубым ртом старушка. Почему-то она всегда улыбалась, стоило Ане заговорить с ней.

– Вы помните время Большой зачистки? – Ступая рядом, Аня поинтересовалась.

– А как же. Я много что помню. Помню, как целые города стирались с земли людской, как память из моей головы. Вот ложишься спать, а утром городок, что когда-то был рядышком с тобой уже вот такой. Уродливый, могильник, оскверненный взрывами бомб и ракет. Целые семьи полегли. Сегодня есть семья, а к утру все мертвы.

– Одна ты старая все топчешь эту землю. Все никак не сдохнешь, – бормотал Майкл. – Удивляюсь, как ты старая смогла на своих костлявых улизнуть от скрешцев и не сгнить в колонии, как все твои подруги.

– Уметь надо. – Старушка продолжала улыбаться, не взирая на все колкости и оскорбления темнокожего парня. – Я была не достаточна, молода и не интересна власти. Меня если бы и взяли, то только в колонию.

– С чего это вы были не интересны власти? – Не понимала Аня, ступая по руинам. Теперь непроходимые дебри леса казались легкой прогулкой, в сравнении с преодолением руин. Здесь, не ровен час, можно свернуть шею, свалившись с горы мусора или распороть ногу о торчащий обломок или штырь.

– После Большой зачистки новая власть стала рыскать всюду в поисках выживших. – Пояснил Майкл. Он двигался и здесь уверенно, правильно выбирая путь. – Искать тех, кто построит им этот новым мир, который они придумали себе. Первые рабы. Молодых в колонии, а детей в селения.

– Детей? – Аня кивнула, вспоминая рассказы отца и бабушки Хельги. – Я помню, что именно детей тогда отбирали. Но вот не пойму, почему именно дети были интересны власти?

– Новые граждане исключительно младенцы и дети. – Усмехнулся скрешец, припоминая уроки истории. Парень двигался последним в группе. – Детское государство, так назвали то время в народе.

– Дети не спроста интересовали власть. – Обмолвилась Инга. – Новая власть хотела начать все с чистого листа. И выбрала для своего нового государства новых граждан с чистыми умами. Их память не запятнана грязным прошлым приведших их к сиротству.

– Не только по этой причине. – Хихикнула старуха. Она подмигнула Ане, уловив ее взгляд. – Дети ведь чисты и невинны, но они, и гораздо, сговорчивы. Детский разум как губка впитает все, что туда вольют. Что из ребенка слепишь, то он и породит в себе. Поэтому первые граждане и были столь преданны и покорны.

Первая власть точно знала, какой народ ему нужен в новом государстве. Покорный, подчиняющийся непрекословно и верующий слепо власти. Но откуда взяться такому народу. Совсем недавно прошла война заставившая уничтожить половину населения Земли. Вряд ли те, кто выжил согласятся стать частью новой власти, что лишила их дома. Да и сколько волка не корми, все равно будет смотреть в лес. По этой причине было принято решение воспитать новых граждан. А в ком, как не в детях можно воспитать то, к чему стремилась власть. Были организованы целые селения, куда свозили выживших детей от младенчества и до десяти. Редко, но брали старше, в основном тех, кто родился на улице и не помнил войны. Целые отряды рыскали по континенту в поисках детей, что изымались, порой насильно из семей. А потом обучали в спецшколах, где каждый день, заставляли зубрить новую конституцию и прививали любовь к новой власти.

– Недостаточно, раз после в колонии пошли толпы забракованных. – Усмехнулся Майкл. Он остановился у разрушенного здания, переведя дух. – Привал. Надо бы подкрепиться.

И правда, с рассветом их маленькая группка двинулась с первого места ночевки, так и не останавливаясь на привал. А солнце было в зените, и надвигалась вторая половина дня.

Майкл осмотрелся, остановив свой взгляд на том самом здании, около которого они стояли. Он шагнул внутрь и спустя мгновение подозвал остальных войти.

Все оказались внутри просторного помещения первого этажа. Здесь было много мусора, осколков бетона и плит и что важно сухих веток, которые Майкл принялся подбирать для огня. Высоченный потолок здания подпирали толстенные колонны из бетона, а у некоторых стен даже уцелели рамы, некогда окна. Здесь лютовал небольшой сквозняк, но в целом находиться можно и при желании, даже переночевать.

– Везде есть упущения. – Улыбнулась старушка. Ибрагим опустил ее на огромную плиту, на которую заблаговременно подстелил вязаную шаль. – А тогда их было много. Какие, удалось искоренить, как например, с единым языком. А какие, до сих пор, не дают покоя. Как, например с именами. Как думаете от чего у президента столь необычное имя? Влас!

– Хрен его знает? – Выругался Майкл. Он собрал немного дров, организовав небольшой костер из мусора и щепок. Инга притащила старый диван, без спинки весь разодранный, но пригодный, чтобы на нем можно было сидеть. Ибрагим приволок огромный пень, иссохший, но подходящий для розжига. Все это время на его груди висел маленький топорик, который он снял и одним легким движением руки превратил пень в кучу мелких щепок.

– Оно происходит от слова власть. – Подал голос Адам. Скрешец помог Майклу разжечь огонь. – У первого президента было другое имя, но он сменил его, выбрав новое. Новая власть и новое имя. Многие из его круга последовали его примеру. А в целом акцентов не ставилось.

– Влас сменил имя не только поэтому. – Хихикнула старушка. Она подползла к огню, протянув руки. На улице было тепло, пусть постепенно небо затягивало тучами. Надвигалась непогода. Но старое тело всегда просило тепла. – Он сменил не только имя, он отрекся от него и от своих корней. – Ощутив тепло в руках, старая довольно улыбнулась, взглянув на Адама. – Вот что выдает в тебе, дружок, твои еврейские корни? Или твои Аня, русские? Хотя, судя по твоему разрезу глаз, кто-то из твоих родителей был не вполне европейской внешности.

– Имя. – Майкл присел на корточки, так же принявшись тянуться к огню. – Наций не существует, лишь имя напомнит.

Наций не существует, все едины. Один из законов в конституции. Влас строил новую империю, новое государство. По его мнению, в новом государстве должно быть все новым, даже национальность. А в данном случае ее полное отсутствие. Лишь внешность напоминала изредка о былом. Но и это, все временно и со временем исчезнет. Как, например, спустя несколько десятков лет назад, почти забыли о некоторых национальностях, малые коренные народы сгинули, прекратив свое существование. Все азиаты не делились на народы и национальности, к которым относились, а стали просто азиаты. А люди со смуглой кожей упоминались как выходцы из восточных страх. Перестали существовать страны, и никто не говорит теперь откуда он родом и в какой стране жил. Не помнят они, да и стран таких уже не помнят.

– Мой отец не русский. – Шепнула Аня. Девушка единственная, кто не стала садиться у костра, стояла поодаль, обняв плечи. Воспоминания о семье причиняли ей боль. – Мама русская. Она родилась в колонии. А отец… Он из граждан. Отец не помнил имени родителей, но знал, что они несли восточные корни. Его родители дали ему другое имя. Август, в честь месяца его рождения. Попав в колонию, он отрекся от своего имени, взяв имя своих степных предков. А мама дала мне имя своей матери.

– Граждане могут сменить имя при желании. Но есть и те, кто нарочно носит имя своих предков, как знак покорения бывшей нации новой властью. Подобно воину, надевшему ожерелье из частей тела поверженного. – Произнес скрешец.

– И что же ты не сменил свое? – Недовольно Аня произнесла. Она косо взглянула на скрешца.

Парень внимательно взглянул на девушку взглядом полным грусти.

– Мое имя, данное матерью и отцом. И пусть я смутно помню их, но уважение к ним не терял. – Пробормотал он. – Я не знаю какими были они и как относились к власти, но не считаю поводом менять имя, которое выбирал не я.

Аня отвернулась, подумав о том, что скрешец опять врал. Будь он истинным воином, то с легкостью сменил бы имя. Возможно, были другие причины, по которым парень оставил имя. А быть может, он носил его нарочно в знак назидания.

– Твой отец был из первого поколения? – Раздался голос Адама, вернув девушку из раздумий. – Если так, то он никак не мог быть ребенком граждан, потому, как где-то лет тридцать существуют детские поселения. И первое поколении появилось примерно лет двадцать назад.

Этот скрешец начинал раздражать Аню. Вечно сует свой длинный нос.

– Верно, милок, говоришь. Но не забывай, когда объединенная восьмерка создавала Первую Федерацию, у них были семьи, друзья, сторонники. А у них дети. И дабы доказать свою преданность добровольно отдавали детей в спецшколы.

– Мои предки из северных континентов. Там была такая страна Америка. – Майкл задумчиво вздохнул. – Я родился там, и там поговаривают, тоже была война и зачистка. Только другая. После той зачистки ничто не уцелело, даже земля. Там нет теперь вообще жизни. – Майкл произнес слова с печалью в голосе. Он погрустнел, вспоминая свое прошлое и предков. Возможно, он помнил родной дом и прошлую жизнь до того, как оказался здесь. Аня видела, как на его лице поселилась грусть.

– А я не помню своих родных. – Инга произнесла. Но и та была от чего-то опечалена. – Вся моя жизнь – это поселение. А после братство мародеров. И имя мое мне ничего не говорит. Я даже не скажу, кто дал мне мое имя. Есть ли те, кто знает о моих настоящий родителях. Быть может, они были из граждан, а быть может из беженцев.

– А Ибрагим? – Аня кивнула на детину, что уселся возле костра и по-детски стал разглядывать огонь.

– Я Ибрагим. – Произнес детина тяжелым голосом. Впервые Аня услышала его голос со странным акцентом.

– Имя у него восточное, как у президента. Они внешне чем-то схожи. Быть может, и корни одни происходят. – Произнесла старуха. – Внучок не разговаривает совсем. Он, малость, того. – Старуха постучала кулаком по лбу.

– Того? – Не понимала Аня. Она взглянула на детину. С виду он обычный мужчина, лет тридцать не больше. Высоченный, очень сильный. Молчалив, правда, и почти всегда без эмоционален.

– Дурочек. – Буркнул Майкл. – Тронутый умом, ребенок, застрявший в теле, мужчины.

Аня никогда прежде не слышала о таком.

– Это как старик. Старики все становятся как дети, немощные и глупенькие. – Улыбнулась старая.

– Ага, прям, как ты. – Хихикнул Майкл. – Этот не старик, а дурак. Но толк от него есть. Дури в нем, как в скрешце.

– Кстати, о скрешцах. – Инга взглянула на Адама с любопытством. – Столько слышала про вас, но никогда не видела в деле. Вы, правда, умеете все, благодаря своей модификации? И как вообще вас делают такими?

– Да, как это происходит? Как вы становитесь сверхлюдьми? – Кивнул Майкл.

– Достигнув возраста, всех нас модифицируют. Лет с двадцати. – Обмолвился Адам. – На самом деле мы об этом не особо любим распространяться.

– А как вы оказываетесь в армии? – Спросила Инга. – Я слышала, с четырнадцати происходит какое-то распределение.

– Первый этап в пять лет, когда всех детей измают из семей граждан и передают на воспитание. Я не проходил этот этап. Я родился и вырос в семье. И был обычным ребенком с матерью, и сестрой. – Парень задумался.

– Тот самый закон, дабы не испортить будущего гражданина влиянием семьи их лишают этой самой семьи. Уже смолоду приучают идти на крайние меры и отрекаться от всего. – Аня ненавидела этот факт. Для нее это сродни самоубийству.

– Потом до четырнадцати лет дети проходят этапы, тестирования, при которых понимают, пригоден ли ребенок или нет. – Продолжил Адам. – В четырнадцать проходит второй этап, при котором детей распределяют по их навыкам. При этом этапе и отбираются те, у кого склонность к военному делу, или развита физическая подготовка. Эти дети поступают в военные академии. А затем в восемнадцать лет уже идут узкие направленности. Пехота, разведка, механика. После окончания обучения, в двадцать лет, все солдаты проходят последний этап, после которого вводят препараты и тело подвергается модификации. В течении месяца тело трансформируется и привыкает к новым изменениям. Тело, разум и вся жизнь изменяется.

– Это больно? – Спросила Инга. Праздное любопытство пропало, на ее лице возникло подобие жалости. Она обратила внимание на то, как рассказывая лицо парня изменилось. Оно больше селило печаль. Неужели модификации в сверхчеловека настолько неприятны? Аня задумалась. Ведь каждый солдат хвалится своей силой и особенностью, а тут грусть и неприязнь. Аня закусила губу, вновь поймав себя на мысли о том, что скрешец, возможно снова врет, втирается в доверие.

– Иногда. Когда у меня развивался сверхслух, страдал бессонницей. А иногда… ну, в общем, были некие гормональные сбои…

Майкл захихикал, поняла, о чем шла речь и Инга со старухой.

– Но в целом этот процесс безболезненный. Это не как раньше, когда первые модификации претерпевали и внешние мутации.

– Помню, – посмеялась старушка. – Первые скрешцы были сплошь полу люди, полу животные. Некто Саид Фатх, прогремевший с скрешцами на весь мир. Эти твари с мордами зверей, пытались подавить первые протесты и восстания. Я видела парочку «таких». Страшные, как сама преисподняя.

– Буд-то ты видела, эту самую преисподнюю, – выругался Майкл.

– Но со временем биоинженеры побороли это и отныне внешне скрешец нисколько не видоизменяется. Фатх создал первых скрешцев, я слышал эти полулюди были не просто уродливы, но и созданы не естественным путем, а из пробирки. – Закивал Адам. – Упоминание о первых скрешцах всегда было вскользь. Преподаватели академии не очень любили упоминать тот факт, что первые солдаты были неполноценны по многим фактам. Но со временем тот самый Фатх после упорных разработок нашел способ не взращивать солдат путем инкубации, а создавать из обычных смертных. Правда на момент основания Федерации достойной армии у власти не было и Фатху пришлось прибегнуть, все той же, инкубации и создать целую армию из пробирки. А метод ускоренного деления, позволил за год вырастить полноценных особей. Уже им и была введена новая сыворотка, которая модифицировала их в современных скрешцев. Половина офицерского состава армии Федерации – это те самые пробирочные скрешцы. Когда Влас пришел к власти, он оказался от выращивания армии путем генной инженерии, решив взрастить идеальную армию самим. А сыворотка позволяла миновать мутации внешне, но придавала мутацию в самом гене. Модификацией мы приобретаем сверх слух, силу, скорость, зрение, способность хорошо видеть в темноте. У нас обостренное обоняние. Мы никогда не болеем, можем не спать несколько суток и не есть, и не пить. Отлично переносим любой климат, жар или холод. Наш организм устойчив к большинству видов ядов. Практически не ощущаем боль. И еще, жизненный цикл иногда длиннее, чем у человеческого.

– Идеальные солдаты. – Покачал головой Майкл. – Одни сплошные плюсы! Вот только я одного не пойму, раз этот ученый придумал, как создать идеальных солдат убийц, куда тогда делись мутанты? Померли, что ли?

– Верно, сказанул, – кивнула старуха. – Эти самые мутанты были пусть и уродами, но с большим сердцем. И целыми отрядами отказывались заниматься истреблением. Был такой Генерал Ган, знаменитый скрешец, что организовал целое восстание против старой власти. Они хотели свергнуть власть и установить свои порядки. Но тогда уже появилась великая восьмерка, страны объединившие усилия против сопротивления и подписали тот самый приказ о массовом истреблении бунтарей.

– Большая зачистка, – шепнула Аня.

– На самом деле быть воином Федерации не так уж и весело. – Адам без улыбки произнес. – Жизнь у скрешцев не такая уж и сладкая. У солдат есть много запретов. Помимо, следованию уставу и конституции. Мы всю свою жизнь обязаны служить Власти, смолоду и до самой смерти. Ни один из воинов не имеет право создать семью, это запрещено. Уйти в отставку и оставить службу. Нет вариантов, перевестись на гражданскую должность.

– А как же продолжение рода? – Не понимала Инга. – Ведь власти нужны новые ячейки общества?

– Скрешцам запрещено продолжать род. Тем более не понятно, какое потомство мы можем дать со своими мутациями.

– Ой, и что никто разок не ходил налево? – Пошути Майкл.

– Может, и ходил, но все равно ничего не получится. Скажем так, мы лишены репродуктивной функции. – В голосе Адама послышалась нотка неловкости.

– Вас что там того? – Ужаснулась Инга.

– Мы бесплодны. В процессе модификации лишают возможности продолжать род.

– Вот же… – Выругался Майкл, явно озабоченный этим вопросом. Ему не очень хотелось бы стать бесплодным, и тем более, никогда не думать о физической близости. Он как бы сам, о этом мало думал, хоть и имел некоторые привязанности к одной девушке. – И что, вас никогда не влекло ну типа погулять с сослуживцем девушкой?

– Никогда. – Спокойно ответил Адам. Ему уж точно не хотелось воспринимать сослуживцев девушке. – Они дерзкие бабы с яйцами, но никак не предмет вожделения. Среди нас девушки и что бы не возникло, в частях непотребства, снижают в нас уровень либидо.

– А женщины скрешцы тоже бесплодны? – Подала голос Аня. Она была в ужасе от откровений Адама. Что касалось ее, то она о любви никогда не думала. Разве что о дочерней и сестринской. Но понимание того, что парней и девушке лишали права продолжать род, звучало дико.

– Да.

–Ужас. – Закачав головой Аня. – Что за пунктик у власти насчет детородной способности человека. Одних заставляют родить и изымают у них детей. Другим ставят контроль, а третьих вовсе лишают этой возможности!

– Зато эффективно. Не на что отвлекаться кроме как служению Федерации. – Равнодушно ответил Адам. – Все граждане смолоду воспитаны так, чтобы не возникало лишних эмоций. Дети, любовь, родственность, все это отвлекает от главной цели – служить Власти. И потом нас так воспитали с самого рождения и для граждан это норма.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Ты хоть понимаешь, что никогда не сможешь продолжить свой род? – Аня видела это равнодушие, и от того ей было гораздо не по себе.

– Понимаю. И это, пожалуй, еще одна из причин, по которой я сбежал. Я чувствовал, что не гожусь быть скрешцем, и не всегда был готов преданным власти. – Произнес Адам, внимательно взглянув на Аню.

Аня отвернулась, она слышала искренность в его голосе, но его глаза говорили об обратном. Ему было все равно и это пугало. Он, как всегда, ей лгал. Ей и всем остальным. Вот только распознать эту лож могла лишь она одна.

Вдруг, пронзительный и внезапный вой разорвал тишину, окутывавшую момент. Каждый из путников, встрепенулся и насторожился. Средь белого дня, звериный вопль, пронизанный мистической опасностью, внушал ужас не меньше, чем самый мрачный час полуночи. Ветер уносил звуки в бескрайние просторы, и все живое с замиранием сердца прислушивалось к этому жуткому крику.

– Что это? – настороженно произнесла Аня.

– Дикие псы. – Майкл крепко вцепился в оружие, озираясь по сторонам.

– Одичавшие псы, выжившие после зачистки. Поговаривают они скрещивались с волками. – Пояснила Инга, так же приготовив ружье.

– Эти твари страшнее любого другого хищника, собираются в стаи и бьют жертву из-под тишка. – Адам единственный кто выглядел спокойно. Он был не вооружен, но при все уверен в том, что стая псов ему не угроза. – В патрулях мы часто встречали таких, стая до тридцати псов. Нападают внезапно, не как волки. Стоит одному кинуться, и вся свора накроет тебя. Тяжело отбиться, но, если разорвать одну шавку на глазах у остальных, прыть поубавится в миг.