Всякая Всячина I

Один раз ей пришла идея в голову пойти исповедаться, чем она сразу зажглась, вышла в своем тряпье и направилась по привычной тропинке к церкви. Идя маленькими шажочками по протоптанной траве, она с улыбкой на лице представляла у себя в воображении как пройдет вся эта церемония и что стоит ожидать от этих неблагожелательных хозяев:

« Ха-ха! Уже знаю как эти ненормальные на меня набросятся, когда я подойду к батюшке. Бить, конечно, вряд ли будут, но отдернут меня от него. А если нет, то можно будет еще дальше пойти, раскрыв ему все свои „сокровенные тайны“… Ха! »

Размышляла она весь путь, пока в конечном итоге не встала у главных ворот. В тот момент она поняла, что забыла взять платочек. Подумав с минуту, она пришла к решению, что смешно будет оторвать от, и так уже истрепанного платья, кусок ткани и наложить его на головку, как-то завязав его под подбородком. Вышло, конечно, ужасно – естественно о приличности здесь и говорить не о чем было: разорванные, длинные нитки свисали с платка и нежно порхали перед ее сморщенным, усталым, но при этом смешным лицом; ткань налегала на голову совершенно не так, как должна была – это было похоже больше на остроконечную, плоскую в виде ромба шляпу. Но добиться желаемого результата у нее получилось – все взоры были направлены к ее персоне; кто-то шептался, кто-то прямо укорял ее взглядом, не скрывая своего негодования.

– Здравствуй, Серафима. – поздоровалась с матерью Рудольфа одна старая женщина, которая фенотипически напоминала собой очень набожную, но при этом не фанатичную религиозную женщину.

Маму на самом деле не звали Серафима, но ей показалась смешно, если она представиться людям этим именем (и так мы ее будем называть в нашем рассказе). Но знакома она пока была только с этой старой женщиной.

– Привет, привет! – иронично и энергично поприветствовалась с ней и даже, ради идиотской шутки, протянула руку, что совсем было не к месту.

Женщина пока удивилась такому жесту, но заметив, что Серафима не шутит, легко пожала руку, однако Серафиме было это недостаточно и она сжала ее сильнее, раскачивая вверх и вниз. Женщину это смутило, но никак, кроме как взгляда, она этого не выказала.

– Ну, что, дорогая моя, началось небось это все?..

– Что? – спросила она в ответ, искренне не понимая о чем идет речь.

– Ха! Ну что ты не поняла, подружка – я про это… ну… – Серафима здесь нарочно запнулась, желая, чтобы собеседница сама докончила ее мысль, но осознав, что это не произойдет, она сказала, – Ах, да! Причастие, когда начинается? Сегодня же?

– Вообще-то нет, завтра.

– Ах, черт возьми! – наигранно вскликнула она. – А так хотелось сегодня исповедаться…

– Вы и сегодня можете это сделать, но…

– Вот и отлично! – не дала договорить Серафима своему товарищу.

– Но, – все же настояла женщина, легонько прихватив руку Серафимы и развернув ее. – вы держали пост?

– Какой это пост? Я не дежурный, ха-ха! – продолжала она играть ту же самую дурочку; но она и вправду не постилась.

– Ну, да ладно вам…

– Хорошо, хорошо. – перебила Серафима опять тоном капризного ребенка. – Пошутила и хватит. Конечно держала, а что вы думали? – соврала она и с фальшивым осуждением в глазах взглянула на женщину.

– Так нет, ничего, упаси Господи. Просто поинтересовалась, не более. – поддалась она этому наглому ходу со стороны Серафимы. – Вы не подумайте, что я как-то усомнилась в вас, ни в коем случае.

– Ну ладно, хорошо. – произнесла она в ответ с глупо-подозрительным взором, сощурив глаза, и направилась в церковь.

Перед тем как поставить ногу на первую ступень, ведущую внутрь, она остановилась, медленно подняла свою голову и тупо посмотрела на крест, вмонтированный в стену над главным входом. Стоя вот так у паперти, ее знакомая предположила, что Серафима готовится перекреститься, однако правая рука у нее так и не поднималась. Женщине стало интересно и она обошла Серафиму, чтобы взглянуть на эту картину полностью, но сделать ей этого не дали – Серафима, как только почувствовала легкое прикосновение верхней одежды старушки, сразу вернулась будто б из небытия и пришла в себя. Продолжая подъем, старушка прямо перед входом остановила Серафиму и без слов показала жестом, что она забыла перекреститься. Серафима прекрасно все поняла, но опять выстроила из себя дурочку:

– Что-то не так?

– Перед тем как зайти в церковь, каждый человек должен перекреститься.

– Ах, точно, совсем уж забыла! – сказала она и перекрестилась настолько небрежно, насколько это было возможно. – Что-то в последнее время не так со мной: то перекреститься забуду, то вообще одежду чужую надену… Не жизнь, а цирк шапито, ха-ха!

Старушка ничего не сказала и молча вошла вместе с ней внутрь, надеясь, что ничего страшного ее спутница не сотворит.

А вот Серафима была, как можно догадаться, другого мнения, хотя и ее тоже, что сейчас происходило не устраивало, так как это были пока детские игры – ей хотелось идти дальше, задействовать большую публику, а не только бедную пенсионерку. Пока у нее в голове ясного плана действий не было, но задатки на что-то грандиозное были.

Зачем вообще она этим занималась? Никто не знал. Ей было скучно, но рассеять это чувство можно было бы и по-другому, что Серафима прекрасно понимала. У нее было неосознанное желание разыграть перед этой невинной публикой странную, непонятную, бредовую сцену. Желание сопоставимо с желанием некоторых людей в аристократической среде выругаться нецензурной бранью либо рассказать о слишком пошлых вещах – кто-то это делает ради некоего удовлетворения, а кто-то руководствуясь некоторыми высшими или нет идеями.

Зайдя внутрь храма, слева стоял прилавок, где можно было купить свечки и разную церковную утварь, книжки и другое. У Серафимы не было ни копейки в кармане, поэтому она повернулась к старушке и без стыда попросила купить для нее две свечки:

– Одну за упокоенных, другую святой Матрене. – сказала она удивительным образом сменив тон на жалостливо-слезный. – Эх… Всегда, когда захожу, вспоминаю бедного дедушку… Господи…

Выглядело это ужасно мерзко, но Серафиму, конечно же, это не останавливало, а наоборот подбадривало; однако, жаль рядом с ней не было никого, кто мог бы ей открыть глаза и сказать всю правду об ее ужасном актерском мастерстве. Старушка, несмотря на подозрительность всех этих действий, все же поверила Серафиме, поддавшись той искренней, чистой вере, царившей внутри нее уже многие годы.

Пенсионерка протянула ей вместо двух, четыре свечки. Серафима взяла их, не сказав даже спасибо, резко повернулась и вместо того, чтобы подойти к месту, куда ставят свечки в песочек за упокой души, она пошла прямо в центральную залу, где уже шла процессия. Старуха глубоко вздохнула и пошла вслед за ней.

Серафима проходила мимо разных канделябров, высоких подставок для свечей и рассматривала всю эту утварь с не наигранным любопытством – ее вправду все это заинтересовало. Каждую икону она тщательно обводила взглядом; когда появился священник в светящейся рясе с кадилом, она не отводила глаз от его плавных движений рукой. Старуха смотрела на нее и теперь точно была запутанна и обескураженна: «Ничего не понимаю…» – подумала она в ту секунду.

Все остальные присутствующие в зале пока не обращали сильно внимания на Серафиму, но кто-то уже начинал поглядывать на эту странную женщину.

Уже подойдя близко, насколько это было возможно, к иконостасу, Серафима опомнилась и огляделась вокруг себя, дабы оценить ситуацию… Батюшка, читающий молитву монотонным голосом, все же не выдержал и на секунду поднял свой взор на нее, но много времени на это не ушло и он сразу вернулся к книге. Также женщины, стоявшие у аналоя, во время коротких пауз все-таки поддавались любопытству и посматривали на Серафиму. Поначалу она не ощущала на себе взглядов, но затем, хорошенько осмотрев все пространство вокруг себя, ей все стало понятно – все шло так, как она надеялась.

« Хи-хи! Не знаю почему, но мне нравится. »

Старушке стало стыдно и она уже сожалела о том, что решила с ней связаться – ей пришло в голову просто взять и сразу уйти, но не решившись резко на такой ход, ее уже застала сама Серафима, которая положив грубо свою руку на ее плечо, таким полушепотом, спросила:

– Слушай, а как зовут вот того старичка, который читает сейчас молитву, не знаешь?

– Отец Сергий. А зачем тебе? – поинтересовалась женщина. – Ему исповедоваться ты не сможешь сегодня.

– Да нет, я так, для себя хотела узнать. – после этих слов она отошла в очередной раз от спутницы и направилась в сторону большого распятия.

Слишком долго она вглядывалась в лицо Мученика и продолжила бы это делать, если бы не одна маленькая девочка, лет пяти, подошедшая к ней и дернувшая ее за разорванный подол платья. Серафима опустила взгляд – перед ней предстало милейшее создание с маленьким платочком на голове, которое растрогало бы каждого, но не Серафиму. Детей она не любила и здесь, практически, отсутствовали какие-либо „но“. Конечно, она с ней ничего не сделала, но встретила девочку с холодным выражением лица.

– А-та-та! – подошла мать девочки. – Я же говорила, не уходи далеко от меня. Извините, ради бога.

На это Серафима просто отвернулась, ничего не сказав в ответ. Женщину это немного смутило, но она ничего не добавила после этого и просто отошла к прежнему месту.

Странная волна неожиданного гнева наплыла на нее: глаза зажглись, руки сжались крепко в кулаки… Если бы не старушка, взор которой смог утихомирить Серафиму, могло случиться что-то нехорошее.

Спустя время в центр зала вышли два батюшки и встали пропорционально друг другу, знаком показывая людям, что можно начинать. Серафима быстро выступила вперед, немного растолкнув нескольких человек, чем вызвало негодование, но ее это никак не волновало. Она думала о предстоящем разговоре, который сильно ее привлекал.

« Главное, слишком не наглеть и с первых самых слов не отпугнуть его. Здесь нужно быть максимально аккуратной. Ха-ха! Прямо наполеоновский план выходит. »

Батюшка с длинной, седой бородой наклонился ухом к ней и показал всем видом, что готов ее выслушать. Серафима исповедалась в первый раз и сначала она правда понятия не имела о чем стоит говорить и как начать. Но ей достаточно было нескольких секунд, чтобы прийти в общем с мыслями и осознать, что ее неподготовленность и незнание только сыграет ей на руку.

– Знайте, – громко начала она, но после успокаивающего жеста батюшка продолжила, понизив свой голос, однако и этого не было достаточно для полной убежденности в конфиденциальности всего процесса; батюшка решил более не прерывать ее и забыл про это, все внимание уделив Серафиме. – вот недавно, например, я украла из магазина три хлеба. Вы не переживайте, – сказала она как только увидела его реакцию. – сделала я это не из-за себя, так что все хорошо. Понимаете, я многодетная мать. В одной каморке мы вшестером живем уже несколько лет и естественно еды тоже не хватает, поэтому иногда приходится опускаться до этой мерзости. Не переживайте, меня точно в тюрьму не посадят, так как я давно дала на лапу местному менту. Вы скорее всего зададите справедливый вопрос: а откуда деньги-то на это взялись, раз тебе приходится аж хлеб воровать? А я вам честно отвечу: подкупать можно также без денег. Вы же понимаете о чем я, да?

Серафима хитро посмотрела на лицо батюшки и подмигнула ему. Он стоял ошеломленный, смотрел на нее с ужасом и глубоко дышал, не говоря ни одного слова. Она, убедившись что все идет так, как она и рассчитывала, продолжала, но уже совсем-совсем шепотом:

– Что-то вы изменились в лице. Ну, да ладно. Я, с вашего позволения, продолжу. – тогда батюшка уже хотел было встрять в ее рассказ, но она своей настырностью и наглостью не позволила ему этого сделать. – Так, вы, пожалуйста, дайте мне нормально высказаться и излить душу перед вами – а точнее, конечно, перед богом – так что я продолжу свое покаяние.

Батюшка стоял как вкопанный и искренне не понимал, почему эта женщина так легко им управляет, а он ничегошеньки не мог сделать в ответ. Тем временем Серафима продолжала, не обращая на него внимания:

– …и как мне стоило в таком случае поступить, а? – только сейчас батюшка прислушался к „исповеди“ этой странной женщины, про которую нельзя было с уверенностью сказать, что она намеренно занимается богохульством и кощунством, так как таких неоднозначных персонажей в церкви присутствует огромное количество; да и в не морали отказывать людям, даже отошедшим временно от верного пути. – Подруга-то моя – это правда, но не могу же я ради нее голая прийти к незнакомому человеку, так ведь? Вот если бы вас попросил товарищ о таком одолжении, вы бы согласились? – она не дождалась и продолжила. – Можете даже не отвечать, вижу вы адекватный человек и нашли бы другой выход. Но… Я не смогла и согласилась. Ха-ха! Но самое смешное знаете что было? – спросила она уже правда в ожидании какого-либо ответа, но ничего не услышав сказала. – Когда я пошла ночью к нужной квартире и постучалась по двери… Мне знаете кто открыл? – продолжила она с улыбкой издеваться над ним. – А ну-ка, попробуйте угадать? Ну, давайте, поддержите как-то разговор. – очень неудобная тишина встала между ними.

– Знайте… – начал батюшка.

– Ну, ладно, скажу сама. – сразу перебила она его, будто бы не расслышав слов. – Передо мной предстал старый священник с огромным крестом, понимаете?! Вот вы с этим не сталкивались, но все же, как бы поступили в тот момент? Потому что, например, я почувствовала себя неловко: все же человек глубоко религиозный и теперь я должна заняться с ним этим ужасом, впасть в эту похоть, с человеком, который возможно в будущем будет проповедовать о чистой душе моим детям и внукам?! Ох, сложно-то как было мне тогда… – она настолько театрально, тяжело вздохнула, что даже самый заядлый критик крикнул бы: верю! – Деваться, к сожалению, было некуда, так что мне пришлось согласиться на этот грех, хотя… – тут она сделала долгую паузу и неожиданно выкрикнула. – Видит Бог! – я этого не хотела.

Тут уже она привлекла внимание всех находящихся верующих: каждый отвлекся от молитвы, даже сами чтецы, и направил свой взор на нее. Но Серафиму уже было не остановить: она продолжала говорить на высоком тоне и ни капли не смущалась. Батюшка, слушавший ее терпимо все это время, теперь окончательно вернулся и в ясности увидел, насколько эта сцена, развивающаяся перед ним, глупа и кощунственна, поэтому, не медля ни секунды, он сделал тщетную попытку прервать весь этот цирк:

– Извините, женщина, но вы…

– Так что ж вы молчите, люди добрые?! – кричала Серафима во всю мощь, покрывая этой волной голос бедного батюшки. – Куда катится наше верующее общество, вы понимаете?! – она начала переходить в наигранную, но очень правдоподобную истерику. – Господи! – подняла она руки ввысь. – Покажи нам, грешникам, праведную дорогу! Мы точно свернули с правильного пути, так сделай что-то с этим! Все мы преклоняемся перед тобой!..

Серафима упала на колени, продолжая смотреть на исписанный потолок внутри храма. Все смотрели на это страшное, но одновременно и любопытное зрелище – именно по этой причине ее и не выгнали из храма в самом начале этого спектакля. Каждый здесь видел свое: кто-то смотрел исключительно из любопытства, кто-то ей верил, кто-то жалел, но – как говорится – в чужом горе есть всегда что-то приятное… Конечно были и те, которые в этом видели некое послание свыше – одним из таких был сам отец Сергий из-за чего он продолжал наблюдать и только крестился часто, насколько позволяло его здоровье. Но, неужто не нашелся среди всей этой публики хоть один человек, который желал бы всей душой остановить весь этот непрекращающийся акт богохульства? Конечно, нашелся. Этим человеком оказалась та самая старушка, единственная знакомая Серафимы в этом обществе, которая не выдержала, хотя терпела долгое время и заставляла себя быть милосердной по отношению к таким людям, но ее усидчивость подвела: пенсионерка подошла к Серафиме резвым шагом, встало сзади нее и со всей дури ладонью ударила по голове, после чего платочек слетел, а сама Серафима, упав спиной на пол, огненными, сверкающими глазами впилась в старуху, приправив бесовской улыбкой – это старушка явно не восприняла адекватно и страх охватил все ее старое, дряхлое, немощное тело. Она развернулась и выбежала вон из храма, вся в слезах. Серафиме взбрело в голову встать и преследовать эту пожилую женщину дальше, но ее окружила толпа смотрящих и не дала никак пропихнуться мимо них: ну а где это видано выпускать зверя из клетки просто по его воле изъявлению?

Это был последний день, когда ее спокойно принимали в эту церковь, но она, иногда проходя мимо, поддавалась все же искушению и заходила внутрь, чтобы хотя бы погулять по внутреннему дворику, в случае если ей не позволяли зайти в сам храм.

Скука делает с человеком страшные вещи, что можно доказать примером Серафимы – не только рассматривая случай в церкви, но у ею также было совершено множество других глупых поступков. Но не всех людей стоит причислить к такому типажу, например, далеко ходить не надо, сам родной сын Серафимы – Рудольф. В такие ситуации он попадал крайне редко, а если это и происходило, то только из-за нужды и потребности в повседневных, обычных, бытовых вещах – устроить намеренно какую-то историю ради потехи было не про него, чем кардинально он отличался от своей матери. Вообще все знакомые, – коих было немного – когда встречали маму и сына вместе всегда замечали, что он совсем на нее не похож. Сравнить же с отцом было невозможно – как это бывает обычно в неблагополучных семьях…

Рудольф выделялся своей эгоцентричностью; например: если он от кого-то услышит новость о смерти известного человека (даже им почитаемого) либо же об ужасной катастрофе, в которой погибло множество человек – ему будет это совершенно безразлично, только, пожалуй, специально подделает свою реакцию ближе к жалости, но не слишком сильно. Его, казалось, ничего не может задеть и прострация в нем достигло того недосягаемого для среднестатистического человека уровня.

Сейчас пришло самое время ввести в повествование того самого товарища, который фактически был единственным другом Рудольфа. Познакомились они еще будучи учениками третьего класса: его друга выгнали из другой школы по справедливой причине – ему пришло в голову зачинить массовую драку среди младших классов, при том он не скрывал, что является главным организатором. Конечно, школа в которой он учился не слыла как важное, достойное заведение для всех детей – учились здесь в основном бедняки и, следовательно, уровень образования далеко не был на высоте. Однако, мальчик был вполне себе смышленый – к сожалению, ему просто не повезло с судьбой.

Назовем этого товарища – Адольф (пусть имена фонетически будут немного схожи, потому что сами они мыслили примерно в одинаковом направлении и имели схожие потребности). Сейчас, оба учились в десятом классе. С другими одноклассниками они не поддерживали близких отношений, но при этом, во время нахождения в школе, были отдаленны и друг от друга, по непонятным причинам, поэтому над ними не смеяоись как: два сапога – пара. Проводили они время вместе только после занятий: естественно никто, никогда не делал домашние задания в школе, включая и Рудольфа. Единственный раз ему пришлось сесть за книжку истории и то, он просто ознакомился с параграфом, так как его заставили это сделать из-за грядущей проверки, а в случае непослушания пригрозили выговором и после этого обязательным выгоном. Хоть и Рудольфу было по-барабану, но расстраивать маму не хотелось, скорее даже потенциальной беседы на эту тему.

Адольф же, после того случая в третьем классе, больше не бунтарил, но главной причиной стал не его уход из школы, а просто нехотение заниматься более такими скучными вещами.

Рудольф и Адольф были как настоящие братья, которые проводят время вместе слишком часто из-за чего их времяпрепровождение состоит не из бесконечной беседы друг с другом, а в основном из молчания, которое намного яснее показывает все состояние души чем любые другие слова. Им нравилось ходить по улицам и изучать новые места, где они ни разу не были до этого. В принципе очень занятная вещь, но это явно не для всех – им же было абсолютно комфортно.

Адольф редко приходил в гости к нашему герою по понятным причинам – просто нечего было делать, кроме как сидеть на одном месте и смотреть на одни и те же грязные стены. Один раз он посетил квартиру и их у дверей встретила мать, которая до этого разговаривала сама с собой, улыбаясь во весь рот – скорее всего новая глупая идея взбрела в ее странную голову. Из-за такой нежданности появления людей, она немного растерялась, быстро поздоровалась и сразу пошла своей дорогой, ускорив шаги. «А что-то случилось?» – спросил Адольф после этой сцены; Рудольф в ответ ограничился пожиманием плечей.

Странны и удивительны такие случаи, когда люди никак не связные родственной кровью, настолько привыкают, что чувствуют себя настоящими братьями, чего никогда у них не было, но в чем они точно нуждались. И здесь я говорю про абсолютную братскую близость – не просто лучший друг, который знает твои секреты и общаетесь вы свободно – а что-то более глубокое…

Они говорили мало, но при этом знали друг о друге все. Прогуливаясь по улицам, часто взор их перенаправлялся с одного объекта на другой одновременно, к чему они давно привыкли и не было нужды что-то вставить, априори ненужное. Будь у них миллионы – от этого занятия они бы все равно не отказались, единственное может дополнили его, приобретая средствами разные вкусности, напитки и т.д. Разговоры были всегда коротки и не включали в себя ненужной информации – в основном все говорилось только по делу, но бывали – правда редко – длинные беседы, которые затягивались на минимум два часа. Включали они в себя, в большинстве случаев, гуляния в фантазиях и представление о чем-либо утопичном, либо же еще рассуждения о высших, отдаленных идеях.

Один из таких диалогов состоялся осенью. Погода была ужасная для кого-то, но не для наших путешественников: лил сильнейший ливень, гроза за грозой протыкали черный, громкий небосвод… Людей не было совсем, только раз в несколько минут проезжали машины по дороге, расплескивая колесами большие лужи собравшиеся на асфальте из-за отсутствия ливневок. Рудольфу и Адольфу было замечательно – они смогли найти навес, сквозь который все равно просачивалось какое-то количество капель дождя, но это им только нравилось. Атмосферу они ощущали должным образом, что не всем дано. Первый час никто не хотел нарушать этой тишины и они просто сидели на деревянной лавочке, из которой по бокам торчали ржавые прибитые гвозди. Обувь вся промокла, поэтому цвет их поменялся под водой моментально в черный, но верх у них был более или менее сухой.

Первый час пролетел мгновенно. Часов наручных ни у кого не было, а телефоны разрядились, но эти обстоятельства только добавили утонченности и деликатности этому мимолетному моменту. Первый все же произнес слово Адольф, которому захотелось просто сказать тихо и с душой:

– Как же здесь хорошо…

Рудольф не повернул головы и ничего не сказал в ответ: он сидел на этой доске, придерживаясь руками на нее. Капли падали у их ног и впитывались в уже сырую землю.

Рудольф, глядя на одно облако и глубоко вздохнув, начал говорить плавно на выдохе:

– Не знаю, рассказывал ли я тебе это или нет, но в детстве, когда мне было семь лет, со мной случилась одна история, которую я запомнил на всю жизнь. – Рудольф медленно отвел голову назад на несколько секунд, протер глаза, вернул в прежнее положение и продолжил. – Короче, я сидел на полу у себя дома и смотрел на палки, разложенные ровно передо мной. – общий тон его повествования оставался прежним до самого конца, только иногда он останавливался из-за кашля. – Тогда я думал, какую мне выбрать, используя в виде оружия. Было их три: одна большая, другая среднего размера и с какой-то резкой загогулиной в конце, ну и последняя самая маленькая, визуализированная мною как пистолет. Вынести с собой во двор все было бы неудобно и опасно, потому что шанс потери одной из них сразу увеличивался. Поэтому я остановился на „пистолете“. На улице были темные тучи и солнечный свет никак не проходил сквозь них. Такая погода мне еще больше нравится, чем обычная солнечная, но это ты, в принципе, знаешь… – тут ударила громко молния, из-за чего оба друга повернули головы, но затем Рудольф вернулся к мысли. – Так вот, я уже стоял во дворе с этой палкой в руках. Никого из детей кроме меня не было, но вдалеке стояла лавочка, на которой спал человек. Конечно же меня это никак не удивило и я подумал, что это типичный бомж либо же наркоман, что как и ты знаешь не редкость. Заметив, что у меня развязался шнурок, я опустился на корты, чтобы исправить эту ситуацию. Когда я поднялся и оглянулся, то заметил, что на той скамейки уже никого не было. Конечно, меня это встревожило, но пока не испугало, так как интерес более преобладал над страхом. Я пытался найти неизвестного глазами, но ничего не вышло. Тучи сгущались сильнее и намечался сильный дождь, но, как ты понимаешь, я был этому только рад. Спустя минуту, я заметил как у стены дома лежит тот самый пропавший на некоторое время мужчина. Я понял, что скорее всего он не спит, а пьян и, в надежде как можно быстрее уснуть, ходит бессознательно по разным местам: то падая в лужу, грязь, то спотыкаясь о выпирающие выступы. Мне было любопытно и я не сводил с него взгляда, даже подошел поближе, чтобы получше разглядеть его внешность – все было ожидаемо: старая, грязная куртка с дырками, из которых торчало белое наполнение, сальные, серые волосы, смуглая кожа, черные ногти… Типичный портрет обычного бездомного в любой точке мира. Подойти еще ближе я уже боялся, хотя очень хотелось. Иногда он громко кашлял и переворачивался на другой бок – в один из таких моментов, когда его лицо упиралось в стену и он не мог меня видеть, я подошел к нему вплотную, чуть протянул голову вперед, чтобы посмотреть на его лицо и с ужасом заметил, что глаза были открыты и сияли всей свежестью жизни! Я откинулся назад и быстро засеменил ногами, чтобы как можно скорее уйти, но меня остановил его хриплый, грубый голос: «Подожди!». Я послушался и остановился – в такой ситуации стоило бы убежать ради безопасности, но из-за страха погони я решил этого не делать. Когда я повернул свою голову, мужчина подзывал меня рукой, оперевшись другой на асфальт и согнув немного ноги в коленях: поза настоящей русалки. Я медленно развернулся и, не торопясь, направился к нему. С каждым шагом биение моего сердца увеличивалось. Я понимал, что совершаю, быть может, ужасную ошибку, но других выходов, на тот момент, я не видел перед собой. Теплилась наивная надежда в моем сердце, что когда я подойду, он просто попросит у меня сигаретки и я ему откажу, однако сценарий пошел по другому пути, чему я не был удивлен. Встав перед ним как столб, он поднял свой расплывчатый взгляд на меня и протянул руку для поддержки в поднятии. Я ему помог насколько позволили мне мои детские силы: при поднятии рука у меня дрожала, а мужчина наклонялся то в одну, то в другую сторону, скривив напряженную гримасу. «Пойдем.» – сказал он мне и я последовал за ним, хотя, конечно, подозрение в нечто неладном снедало меня…