Свадебные Дары Дракона

Ну, конечно… Пробуждённая кровь, преступница, нарушившая самый важный закон Ордара. И никому ведь не докажешь, что я не желала подобного, что не принимала препарат, который являлся катализатором к пробуждению.

В глазах их всех я осознанно пошла на риск. Видимо, полагала – в их домыслах – что сумею скрыть случившееся и остаться безнаказанной.

Герцогская дочка – бесстыдница! И это были не мои мысли, а слова людей, следующих за мной по пятам. Шикарное ведь представилось им развлечение!

Когда первый помидор просвистел над ухом, я не сразу поняла, в чём дело. А вот когда второй врезался в меня чуть ниже шеи… И это при том, что до дома оставалось всего триста метров!

Я сбилась с шага. Остановилась, ловя спиной и затылком новые «подарки».

«Мама, папа! Надеюсь, вы этого не видите…» – мысленно произнесла я.

Как быстро люди забыли то добро, что делали для них мои родители! Все любили герцога и герцогиню тар Кальнесс за их отзывчивость и милосердие, за благотворительность. Могли бы в память о них и не трогать то единственное, что от них осталось – меня.

Но… все спасовали перед нарушенным мною запретом. Никто из них не захотел преодолеть страх.

Господин Ривол предлагал мне экипаж, предлагал защиту. Но это бы подставило под удар его самого и раньше времени раскрыло истинное отношение начальника тюрьмы ко мне, чего я не могла допустить.

Закон един, а толпа везде одинакова. Я не первая и не последняя, с кем обращаются таким образом. Власти не станут останавливать толпу, жаждущую выразить своё негодование и неудовольствие за самое страшное преступление – пробуждение крови.

Резко обернувшись, я чудом не получила гнилым овощем в лицо. Мальчишки-оборванцы замерли под моим взглядом. Кто с поднятой рукой, в которой были зажаты новые овощи, кто, согнувшись с уже подобранными камнями. Я увидела горожан славного Эримана: в добротных одеждах и лохмотьях, упитанных и оголодавших, старых и молодых – единых в порыве причинить мне боль. Ни проблеска разума не было в их глазах. Они будто бы превратились в стадо.

И лишь один выделялся среди всех. Рыжеволосый парень расталкивал толпу локтями и отпинывал ногами, прорываясь ко мне. И я видела, знала и чувствовала, что он желал не обидеть, а, наоборот, защитить, прикрыть собой, помочь.

Дриан Тароска, наследник торговца тканями. Он был далеко не ровней герцогской дочери. Но это с ним мы в детстве лазали по деревьям в нашем саду, бегали наперегонки и объедались вишней и яблоками. Пока живы были мои родители. А после…

Я тряхнула головой, прогоняя эти мысли. И одновременно властно выставила руку перед собой, не позволяя никому ко мне приблизиться.

Я – леди! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс! И я не позволю никому об этом забыть! Я не жертва и никогда ею не стану!

Всего на секунду наши взгляды с Дрианом встретились. Секунда, которой хватило, чтобы он понял, что его помощь не нужна.

Ему здесь предстояло ещё жить, а вот я уеду. Я не могла так подставить того, кто, несмотря на годы отчуждения, сохранил ко мне тёплые чувства. Настолько тёплые, что бросился защищать, не думая ни о чём.

– Вы! Да, Вы! – я сделала шаг вперёд, указывая на девушку немногим старше меня. – На Вас чудесное платье. Очень Вам к лицу.

Злость, которая была отчётливо видна в её взгляде несколько мгновений назад, пропала, сменяясь удивлением и смущением. А ещё чуть погодя – и робкой улыбкой. Похвала всем приятна. Но я не собиралась расточать комплименты.

– Вам подарили его в лавке «Голубика», не так ли?

– Откуда Вы знаете? – даже не пытаясь отнекиваться, спросила девушка.

– Знаю, потому что это платье – моё, – жёстко произнесла я и шагнула к мальчишкам с камнями в ладошках. – А вас дядюшка Тутта вкусно кормит каждый день, не правда ли?

– Д-да…

– И не берёт за это деньги, верно?

– Да.

– Мой отец всегда говорил, что добрые дела любят тишину. И я свято следовала его завету – не кричать о том, что делаешь, а делать. Вот уже десять лет из содержания, завещанного мне моим отцом, покойным герцогом Александром тар Кальнесс, выделяются средства аптекарской лавке «Лилия» для того, чтобы каждый нуждающийся смог получить лекарство.

Я сделала паузу, давая горожанам возможность услышать и понять то, что говорю.

– А также и мастерской по пошиву одежды «Голубика», в которую, помимо прочего, я отдаю и свои вещи. Именно из моих средств оплачиваются обеды и ужины в таверне «Куколка» для всех, кто не может купить себе еду. А мастерская «Красный каблучок», что на улице Монеток, обует любого, кто по каким-то причинам не может себе позволить зимние сапожки или туфельки к свадьбе.

Я говорила, внимательно оглядывая притихшую толпу.

– Мой отец, герцог Александр, родился и вырос на этой земле! Он нёс ответственность за каждого, кто жил в Эримане и его окрестностях. Похоже, вы не помните, вы уже забыли, что до его смерти у нас не было градоначальника. Был герцог, который понимал нужды простых людей и делал всё, чтобы на его земле всем жилось хорошо. Была герцогиня, светлейшая Мариэла, которая следила за тем, чтобы ни одна сирота не осталась голодной и без крыши над головой, чтобы ни один старик не чувствовал себя брошенным и ненужным.

У меня дрожало тело, а голос охрип. Я не плакала, сдерживая слёзы. И говорила сущую правду. Десять лет назад я отстояла битву с дядюшкой и в память о родителях продолжила их добрые дела. Да, мой опекун не пожелал брать такие расходы из основного родового счёта, ведь на землях Эримана был назначен градоначальник, как того и следовало ожидать. Золото на оплату всего перечисленного мной брали из моего содержания. Но я не роптала, я знала, что эти деньги идут на благое дело.

– А знаете ли вы, что любимой маминой ягодой была голубика? А любимыми цветами – лилии? Высокие каблучки её красных сапожек всего десять лет назад стучали по мостовой во время вечернего променада герцогини. А для сироток из приютов мама шила куколки.

Горло саднило от невыплаканных слёз и оттого, что приходилось говорить громко, едва сдерживая крик.

– Мне говорили, что вы благодарны тому человеку, который вам столько лет помогал, пусть и не афишируя свою помощь. Я не называла своего имени, надеясь, что и вы однажды так же молча будете творить добро! И вот она – ваша благодарность! Вы не заслуживаете ни понимания, ни сочувствия! Я столько лет помогала людям, в которых не оказалось ни капли добра и сострадания к ближнему!

Я замолчала, осознавая, что прошлое – прошло. Для них всех то, что осталось лишь в памяти, было пустым звуком. Я думала, что самое страшное – это оказаться за пределами родины. Но ужас поджидал меня здесь, сейчас – понимание того, что деяния герцога и герцогини забыты. Что их имена стали пустым звуком. Никто уже не помнил, как мама легко могла обнять, успокоить и подлечить малышку, которая ободрала коленки, упав на улице. Её не смущало ни грязное, видавшее виды платье девочки, ни лишай и вши. Мама не чуралась ни старости, ни болезней. И вот как жители Эримана отплатили ей!..

Боги, за что же вы так?

– Слушайте все! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс, дочь Александра и Мариэлы никогда этого не забуду! Сегодня вы прогоняете меня, а уже завтра пожалеете о том, что сделали. Помните об этом!

Последний раз я окинула взглядом толпу, которая с начала моей речи лишь увеличилась, заполнив собой практически всю дорогу. А ещё многие застыли в окнах, многие выглядывали из своих ворот.

Конечно… Ведь леди Эстель устроила целое представление!

Медленно отвернулась от толпы и, не прибавляя шага, пошла к своему дому, в котором когда-то была счастлива и который вынуждена буду покинуть. Меня не останавливали. Гробовая тишина сопровождала мои шаги. Больше никто ничего не осмелился в меня кинуть. И никто не преследовал.

Я шла и уговаривала себя не плакать.

Пока я помню о родителях – они, их заветы и деяния живы. Они живут во мне. И я не сломаюсь, не предам нашу семью. Не опущусь до уровня толпы, которая готова сожрать, даже не пытаясь разобраться ни в чём.

Я выживу и вернусь. Вернусь забрать то, что принадлежит мне и моим будущим детям. Это моё наследие!

***

Дом встретил меня пустотой и тишиной: ни слуг, ни родственников. Хотя последние наверняка понимали, что я приду. Не могу не прийти.

Ворота отворились, словно бы только и ждали, когда я коснусь их рукой. Я брела к парадной, уже ничему не удивляясь. Интуиция буквально вопила о том, что те, кто въехали сюда десять лет назад, спешно покинули дом.

А чуть позже и доказательства появились. Пустая конюшня, отсутствие слуг, которых на дворе всегда было много. Осталось всего десять человек, как выяснилось позже.

Пока же я поднималась по лестнице, ощущая тревогу и пустоту. Меня даже перестали беспокоить мой внешний вид и запах, который источали волосы и кожа. Всё ушло на второй план.

Двери легко поддались, пропуская меня в просторный холл. Темнота на мгновение оглушила, напугала, но отступать мне было некуда. То, что здесь не было освещения, не означало, что его не было во всём доме. Я сделала шагов десять, прежде чем остановилась перевести дух. Я знала каждый уголок своего дома, а потому не было причин бояться мрака.

– Леди! – воскликнули позади, заставив меня вздрогнуть и резко обернуться. – Леди Эстель, боги милостивые! Это Вы!

Запах чёрного хлеба яростным ветром ворвался в моё сознание. Так мог пахнуть лишь один человек. Моя камеристка. Уже довольно немолодая женщина, которую ко мне приставила ещё матушка. И я не пожелала менять её, когда тётя предложила это сделать.

– Вам нужно привести себя в порядок. Я сейчас же приготовлю ванну. И поесть. Вам непременно нужно поесть. Пойдёмте, леди.

– Благодарю, – облегченно выдохнула я. – Мейта, а где все? Почему так темно и пусто?

– Здесь теперь всегда так будет… Пока Вы не вернёте магию, – горестно выдохнула камеристка, глядя на мои руки. – Пойдёмте, леди, пойдёмте миленькая! Уж я-то знала, что Вы скоро придёте. И платья Вам собрала… Ни одной Вашей вещички не отдала. Уж будьте уверены!

Так под её уговоры я и ступила на лестницу. Я знала, что Мейта сначала повздыхает, скажет о самом важном на её взгляд и только потом пустится в объяснения. А важным для неё всегда был мой внешний вид и всё, что связано с моими личными вещами.

– Благодарю, Мейта, ты самая лучшая камеристка во всем Ордаре! – оказавшись на пороге своей комнаты, выдохнула я и тихо призналась: – Я не знаю, как буду без тебя.

Эти слова дались легко. Ещё несколько дней назад я и не помышляла о подобном. А сейчас видела, что по-настоящему близкими мне людьми были совсем не те, кто имел одну со мной кровь.

– Леди Эстель, да я с Вами пойду! Ни за что не брошу! – горячо воскликнула камеристка, шокировав меня своим заявлением. – Я и герцогинюшке обещала, что ни за что с Вами не расстанусь. Век свой подле Вас доживать стану! Только не прогоняйте уж, леди Эстель!

– Мейта…

– Уж не гоните, леди!.. Понимаю, что здесь Вам никак не остаться. Так я не боюсь! Я за своей леди и в пустыню пойду, и к драконам! Не могу я Вас бросить! Кем хотите буду, только не прогоняйте…

Я даже не заметила, как мы не только вошли в мои покои, но и как меня усадили в кресло. Мейта, удостоверившись, что я расслабилась и не собираюсь вставать, юркнула в ванную, где тотчас включила воду. Я знала, что она добавит хвойный экстракт, взобьёт пену и обязательно выставит шампунь, который я очень любила в детстве. И пусть сейчас я не пользовалась таким, но у нас давно повелось – в минуту сильнейших волнений камеристка возвращала меня в те дни, когда матушка сама купала меня. Мейта словно бы воссоздавала то, что делала моя мама.

И это работало. Я действительно успокаивалась.

Внезапно в голову пришла мысль, которая меня напугала. А так ли отличалась я от толпы, что встречала меня на улице? Я ведь заботу Мейты воспринимала как должное. И когда замуж собиралась, а следовательно, и переезжать, вообще о ней и её судьбе не думала. Полагала, что Мейта останется с родственниками. Так чем же я лучше них?

Дура влюблённая! Всё одним мигом позабыла!

– Ванная готова, леди, – Мейта появилась как нельзя вовремя. – Я приготовлю одежду, а Вы полежите в воде, расслабьтесь.

– Спасибо, – в который раз выдохнула я и последовала за камеристкой.

Не сопротивлялась, когда с меня сняли лохмотья, расплели волосы и уложили так, чтобы я не легла на них, всё-таки они были очень длинными. Я почти и не заметила, как Мейта вышла. Погрузилась в воду и закрыла глаза.

Уже лёжа в пене и вдыхая хвойный аромат, почувствовала, как меня настигла мигрень. Кратковременная, точечная. Сначала я застонала и буквально ушла под воду, но головная боль быстро прошла, а вот на смену ей пришло странное видение.

Вот я стою за тяжёлой портьерой в малой зале. На мне траурное платье. Я стою, не шелохнувшись, не желая, чтобы меня кто-то увидел. Словно бы чего-то жду…

И дожидаюсь.

– О, милый! Теперь это наш дом? – голос тётушки звучит издалека. Он восторженный, в нём угадывается восхищение и что-то ещё, чего я, маленькая я, никак не могу распознать. – Теперь это всё наше?

– Да, любимая. Всё наше.

– Моё! – глухо шепчу я, всё так же стоя в укрытии. – Моё!

– Но эти портьеры я бы переделала. Всё тут переделаю!

Этого оказывается достаточно, чтобы меня вынесло из-за штор.

– Нет! – кричу яростно. – Вы ничего здесь не переделаете!

Я вынырнула из воспоминаний так же стремительно, как и ухнула в них. Отступившая мигрень вернулась с новой силой. Голова раскалывалась, тело била крупная дрожь.

Почему я этого не помнила?

Почему я не помнила того, как приехали мои родственники, и какое впечатление на меня произвела тётушка? Ведь я была готова драться за каждый сантиметр отчего дома! И что же было дальше? Что?

Я тёрла виски, которые болезненно пульсировали, но так и не могла вспомнить до конца того, что произошло в тот день. Всё было как в тумане. Но сомнений в том, что такая некрасивая сцена имела место быть – не оставалось.

И почему именно сейчас память издевалась надо мной? Связано ли это было с тем, что подсыпали в мой бокал три дня назад? Могло ли так быть, что я упрятала неприятные воспоминания вглубь своего сознания, а теперь, потревоженная зельем, они пробуждались? Тогда чего мне ещё ждать? И что было самым странным – я помнила то, как мы жили с папой и мамой, с кем я играла и где гуляла, но первый год жизни вместе с родственниками словно и не существовал никогда. Почему же раньше меня это не тревожило?

Боги, да что со мной происходит?!

Подумать как следует не получилось. Каждая попытка сопровождалась такой яростной болью, что я бросила это тщетное занятие. Мама часто говорила, что всему всегда своё время и место, и что богиня лучше знает, когда нам должна открыться та или иная истина. Вот и я решила отдаться на милость Ильирии, богине времени, надеясь, что когда-нибудь обязательно смогу собрать целостную картинку. К тому же, у меня была Мейта, которую, видимо, давно следовало хорошенько расспросить.

А пока стоило расслабиться и помыться. Тщательно! Когда ещё доведётся нормально искупаться? Ответ на этот вопрос можно было считать риторическим.

Я практически полностью погрузилась в воду, оставив торчать на поверхности только глаза да нос. И с удовольствием отметила, что боль стихает. Постепенно, не сразу, но мигрень утихла, позволяя мне приступить к помывке волос и тела.

Обычно мне помогали Мейта и горничная. Но сейчас я справлялась самостоятельно, как это бывало в Ордарской академии.

Вообще, обо мне нельзя было сказать, что я неженка, которая привыкла к тому, что ей всё подадут, и за неё всё сделают слуги. Но когда я приезжала домой, то становилась практически хрустальной вазой. И мне это нравилось. А почему бы и нет?

Мейта появилась, когда я уже вышла из воды и закуталась в большое тёплое полотенце.

– Что же Вы, леди Эстель? – тут же всплеснула руками камеристка. – Я сейчас Вас искупаю и тщательно промою волосы.

– Не нужно, я уже справилась, Мейта. Лучше накорми меня. В тюрьме с изысками было туго, я бы не отказалась от куска хорошо прожаренного мяса.

– Тогда я Вас одену. И не спорьте, леди, – нахмурилась служанка так, словно я действительно собиралась спорить.

Спустя пятнадцать минут мы спустились в столовую. Меня напрягала темнота, она казалась неродной и неуютной.

– И всё же, Мейта, почему нельзя включить освещение?

– Отчего же нельзя? Только свечи не хотят гореть, а кристаллы перестали работать. Немного легче тем, кто на кухне. Там свечи сами собой не гаснут, да и печь опять же…

– Так происходит, потому что уехал дядя?

– Не совсем. Леди Эстель, Ваша магия под ключ заперта, правильно? Вот и шалит родовое гнездо Вашего батюшки. И будет шалить, пока не почует родную магию. А как почует, коли Вас из дома-то выгоняют?

– Но у дяди ведь тоже есть магия рода тар Кальнесс. Конечно, никакого могущественного колдовства ему не осилить, однако…

– Почём же мне знать, милая?.. Не принимает его земля тар Кальнесс, и всё тут.

– А не потому ли не принимает, что, приехав сюда, они с тётей возомнили себя хозяевами? – глухо спросила я. – Мейта, почему я не помню первый год жизни после приезда родни и смерти родителей? Ты же всегда подле меня была, неужели изменений не заметила?

Камеристка сбилась с шага и шумно выдохнула.

– Не могу я, леди… Не могу, клятву давала. Все мы дали. Все, кто верен Вам оставался, клятву принесли, чтобы рядом остаться и помогать. Простите, леди Эстель, простите!

– Клятву о неразглашении на крови? – тихо уточнила я.

– Да.

Жаль я не видела лица служанки… Но одна идея у меня всё-таки имелась.

– Мейта, вам нельзя рассказывать только мне или вообще никому? Как именно звучала эта клятва?

– Никому, – прошептала женщина. – Жизнью и сердцем, кровью и родом, леди Эстель, что ни единой живой душе…

– Я поняла, – оборвала её признание.

А сама задумалась. Ни единой живой душе… Значит, подслушать разговор, если Мейта, допустим, расскажет историю чашке с чаем, не выйдет. Однако… У меня появилась идея, которая могла сработать. Да что там могла! Она точно сработает!

– Мейта, напиши письмо своей матушке, ты так давно ей не писала. И непременно расскажи ей обо всём, что с тобой происходило за эти годы. А я отправлю письмо, мне всё равно по пути будет.

Уточнять, что мне, вообще-то, в пункт портальных перемещений для преступников, не стала, это и так было понятно. А он, кстати, действительно находился рядом с порталом почтовых отправлений. Мелких почтовых отправлений, таких, в которых вес не превышал сто грамм.

– Спасибо, леди Эстель, я приступлю сразу после того, как провожу Вас на кухню.

И я уже не удивилась тому, что Мейта повела меня не в столовую. Она ведь уже объяснила, что лучшее освещение сейчас именно на кухне.

Любую клятву можно обойти, особенно, если не задавать лишних вопросов. Я знала, что родители Мейты давно мертвы. И пункт о неразглашении ни единой живой душе мы не нарушим. Письмо-то будет обращено к матушке, а не ко мне. Мёртвым уже всё равно, кто и что им говорит. Если это, конечно, не некромант. Что, впрочем, тоже неважно. Мейта не обладала магией. Тот факт, что я его вскрою, ничего не изменит и не принесёт камеристке бед.

Дальше мы шли в молчании. Я думала над тем, что ждёт меня, а Мейта, наверное, думала о том, как много ей придётся написать. В любом случае, сейчас мне хотелось одного – покушать, а позже – немного поспать в кровати. До конца суток оставалось ещё прилично времени, так что я имела на это право.

К тому же, кто его знает, что ждёт меня за пределами Ордара? Вдруг для привала и ночлега не будет времени? Вдруг придётся убегать? Полукровок не любят…

Я вздохнула и сжала локоть Мейты, которая пару секунд назад подставила его мне, так как мы дошли до самого тёмного участка.

– Значит, дядя и тётя не вернутся сюда? – решив, что мысли о будущем лучше оставить на потом, спросила я.

– Пока Вы здесь – сомневаюсь, леди, – не стала лукавить Мейта. – После того, что случилось, по бумажкам они хозяева. Но Вы ж сами знаете, что магия всегда только Вас признавала, да Ваших родителей. Просто Вы не думали, что в поместье всё на магии завязано. Оно и неудивительно. Я вот дышу и не задумываюсь, чем именно, да как. Магия для Вас – что дыхание…

– Ты права, – я поморщилась.

Браслеты на руках не давали забыть о себе ни на секунду. Когда их только надели, я была не в том состоянии, чтобы до конца осознавать произошедшее. Но когда дурман начал покидать моё сознание, ощутила всю давящую мощь украшений на запястьях.

Меня будто бы разделили на множество частей и большую из них заморозили. При этом я могла двигаться, говорить, жить, в конце концов, но понимала, что это совершенно не то, что было раньше. И я даже не представляла, как отреагирует моё тело, когда браслеты снимут… Тем более, ещё и кровь пробуждённая… Эффект наверняка будет впечатляющим. И не факт, что я к такому буду готова.

Вот ведь, опять грустные мысли. Справлюсь, со всем справлюсь!

– Леди Эстель, осторожно, тут порожек, – предупредила Мейта, толкая передо мной дверь.

После полной темноты даже тусклое освещение показалось мне ярчайшим, ослепляющим пламенем. Я зажмурилась на несколько секунд и только потом шагнула на кухню, где витали изумительные запахи жаркого и малинового киселя. Их я учуяла в первую очередь. А потом на меня буквально обрушились все остальные запахи.

Раньше я бы и не подумала, что смогу различить травы и приправы лишь по запаху, не открывая глаз… Интересно, это драконья кровь была виновата? Или просто я так сильно проголодалась?

Глава третья

Прощаться с домом тяжело. Прощаться с местом, которое напоминает о родителях и счастливом детстве – втройне.

Я не могла взять с собой служанку. Я не знала, что ждёт меня впереди. И брать на себя ответственность за жизнь человека, когда и сама в подвешенном положении – было не просто глупо, а губительно. Для каждой из нас.

Кто я сейчас? Как я смогу защитить Мейту, если это потребуется? Даже с магией! Законы ведь никто не отменял. А незнание законов других стран не убережёт меня от наказания.

Я не могла так поступить. Зато могла обеспечить безбедную жизнь ей и другим оставшимся в доме слугам на год вперёд.

Некоторые драгоценности, которые можно было продать без зазрения совести, потому что они не являлись родовыми, продала сразу после того, как прочла письмо камеристки. Точнее, не так. Я наказала их продать, и Мейта вместе с одной из горничных, оставшихся после отъезда дражайших родственничков, исполнила мою волю. И успели они сделать это до того, как я покинула дом.

Себе я оставила только платиновый кулон с сапфиром, он достался мне от матушки. А драгоценности рода тар Кальнесс упрятала в сейф, который дядя взломать не смог.

Он не смог открыть его после того, как у меня отняли магию. Что наводило только на одну мысль – родственники знали, что со мной сотворят. В этом сомнений не было. А вот когда именно это должно было произойти – для них стало сюрпризом. Иначе ничего ценного у меня бы не осталось.

Конечно, моё решение растрогало всех слуг, что вышли во двор, прощаясь со мной. Я знала, что они остались верными мне и моим предкам, а потому не сомневалась, что в моё отсутствие за домом будет хороший присмотр, и никто чужой в него не войдёт.

А то, что не войдёт – знала наверняка. Как только с моих рук будут убраны браслеты, блокирующие магию, кристаллы в доме вновь заработают, как раньше. Следовательно, моя воля будет исполнена. Я же была настроена решительно – никаких родственников в моём доме и никого из чужих людей.

На место портального перехода я ехала в карете под присмотром двух стражников. Из багажа у меня был один саквояж. Больше я взять не могла, но надеялась, что мне хватит золота, чтобы пусть и не роскошно, но комфортно устроиться в чужой стране.

Ехала и думала о том, что всего этого можно было бы избежать, если бы слуги донесли властям о том, что натворили мои дядя и тётя. Но они дали клятву, испугавшись за мою жизнь.

Десять лет назад, когда они приехали в мой дом, то пытались вести себя как хозяева, коими не могли являться. Опекуны – да, но с ограниченными правами. Хозяйкой оставалась я.

Любому ребёнку не понравится чужая женщина в платьях матери, которая недавно погибла. Любому ребёнку не понравится заявление приезжей нищей тётки, которая, глядя ему в глаза, скажет, что пригрела сиротку из милости. В то время как на самом деле этих двоих и их детей пригрела я!

Я почти ничего не помнила из того времени, но была уверена, что однажды память пробудится, и тогда всё, что происходило в тот год, станет для меня доступным.

В своём длинном письме Мейта написала, что изначально моим опекуном был выбран лорд Акавио, который впоследствии и стал градоначальником. Но позже были найдены мои родственники. И когда у меня спросили, хочу ли я их увидеть, то я, естественно, ответила «да».