скачать книгу бесплатно
Большая чужая ладонь прошлась по ее спине, пальцы понажимали так и сяк и оказались за ремнем брезентовых штанов.
Алле стало так жарко, неловко, стыдно! Щеки и шею затопило тяжелым румянцем. Она ухватила его руку, вытащила ее из своих штанов и отшвырнула.
– Погоди ты, не брыкайся. Что со спиной?
– Не надо меня трогать!
Тут он ухмыльнулся, как Вик, – лукаво и несколько плотоядно – и протянул:
– Разве ж я трогаю?.. Когда я трогаю, то я не так трогаю. Ну-ка давай, давай, пойдем на диванчик.
И правда потянул ее в сторону дивана. Алла разозлилась всерьез.
– Уберите руки, или я дам вам по шее. Серьезно предупреждаю!..
Он сделал какое-то движение, от чего у нее на спине оказались обе его руки, молниеносное нажатие, вспышка боли – белым светом залило мозг, пот выступил над верхней губой – и ледяного кола как не бывало. Кол рассыпался мелкими горячими осколками по всему позвоночнику, стало легко и совсем не больно.
– Ложись сюда. И не брыкайся, а то я подумаю, что ты ко мне неравнодушна.
Опять он – Алла была ни при чем, совершенно ни при чем! – сделал что-то неуловимое, куда-то ее повернул, подвинул, и она оказалась лежащей на животе на диване, перед носом вытертый меховой плед. Павел присел рядом и задрал у нее на спине свитер.
– Давно болит?
– Всегда.
– Всегда – это сколько?
Он нажимал, трогал, пальцы словно разбирали ее спину на составные части, по косточкам, по мышцам. Она закрыла глаза.
– Вот так нажимаю, больно? А так? А еще? Сам вижу, больно. А если вот так?..
Что-то он там делал, как будто колдовал, как будто магические круги и линии рисовал, и еще вынимал из нее какие-то части, осматривал их и сажал на место.
– Травмировалась?
– Давно, – прокряхтела Алла. – На лыжах.
– Ясный пень, на лыжах. Да это разве травма?.. Это так, мелкие неудобства, а не травма. Вот я тебе расскажу, какие бывают травмы, ты не поверишь.
Он приговаривал, и все колдовал, колдовал, потом вдруг с силой потянул, все кости проклятого позвоночника хрустнули, будто сломались, Алла стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, капля потекла за ухом, воздуха не стало.
– Готово дело. Вставай.
Она еще немного полежала, судорожно и коротко дыша, а потом стала подниматься, некрасиво, по-дурацки, попой вверх. Павел поддержал ее.
– Ты нормально вставай, – посоветовал он серьезно. – Какое-то время болеть не будет, я тебе точно говорю.
Алла слезла с дивана, оттолкнула его руку, которая все еще держала ее за спину.
…Удивительное дело. Больно не было. Больно не было нигде. Она понаклонялась из стороны в сторону, нагнулась и подняла с пола полено, которое бросил Вик.
– Вы что, – спросила она с подозрением, – великий врач?
– Я в травмах все понимаю, – сказал он. – Теперь ты мне должна. Зря я, что ли, старался?..
– И что я тебе должна? – спросила Алла дурацким «девочкиным» голосом.
Игру он не принял.
Он встал с дивана, зачем-то отряхнул штаны, схватил свою кружку и громко и сосредоточенно потянул из нее чай.
Это было ужасно. Как будто она себя предложила, а он отказался.
Алла Ивановна сорока двух лет от роду, опытный и взрослый человек, которую время от времени мучил «проклятый радикулит», как она это называла, бывший большой начальник и бывшая женщина – сейчас-то она уж точно никакая не женщина! – аккуратно и деловито пристроила в печку полено, брошенное Виком, натянула пуховик и вышла в метель.
Дверь за собой она прикрыла аккуратно.
Петечка сидел и писал.
Писать от руки было страшно неудобно, мучительно, и поначалу слова выходили какие-то корявые, неровные, совсем не те бодрые, уверенные и самодовольные, которые получались, когда он набирал их на клавиатуре.
Дикость какая, первобытно-общинный строй!.. Говорят, этот самый Пушкин вообще пером писал. Петечка еще школьником нашел как-то перо от голубя… нет, нельзя так сказать… или можно… впрочем, долой предрассудки! Писать можно и нужно так, как нравится автору. Всякие старорежимные правила и законы – к черту!.. Только так правильно, как вылупилось из его сознания.
И главное, смысл-то понятен, смысл! Перо от голубя, да.
Так вот, попробовал он этим пером писать и не смог. Правда, макать пришлось не в чернила, конечно, их днем с огнем не найдешь, а в клюквенный морс, но и морс не помог. Перо не писало. Видимо, ошибка какая-то системная, и Пушкин перьями тоже не писал.
Или у него было другое перо, от лебедя там, от павлина. Может, поменьше, от воробья.
К черту все устаревшее и косное! Да здравствует новое и прогрессивное!..
Технологии, технологии – только они позволяют человечеству осознать свою свободу, свободу разумных. Только они позволяют использовать себе во благо весь мировой разум, весь накопленный потенциал.
Петечка уже много дней жил в информационном вакууме, вне технологий, вне мирового разума – то есть без Интернета, – и задыхался.
Он был связан по рукам и ногам и физически чувствовал путы, сковавшие его. Ничего нельзя, ничего невозможно.
Нельзя «залогиниться» в Сети, выложить в «инстаграм» фотографии, выйти в «фейсбук», написать в «твиттер»!..
Нельзя рассказать всем «зафрендившимся» о том, как. Нельзя продемонстрировать «друзьям» то, что. Нельзя показать «абонентам» там, где. А тогда – зачем?!
А мысли рождались! Они рождались, и им было наплевать на то, что технологии недоступны, и требовали немедленного оформления в слова. А как их оформлять в слова, если нет «жэжэ»?! Пером, что ли, оформлять, как Пушкин?
Петечка попробовал было писать в «заметки» – слава богу, телефон с «заметками» у него остался, – но выходило не очень.
Чтобы набрать пустячное предложение, приходилось долго мучиться, тыкать мимо буквенных символов, промахиваться, возвращаться, да и предложения получались какие-то недоделанные.
Например, «Мв продаигся вперд по ирченый рвинне засвпаноц снегом», что означало «Мы продвигались вперед по мрачной равнине, засыпанной снегом».
Слово «снегом» случайно вышло правильно. Все остальное требовало исправлений, то есть тыканья в символы, промахивания, мучительных попыток сообразить, какое слово выбрать на замену «ирченый» – перченый, меченый, реечный, – затем попыток присобачить что-либо из предложенного, и как результат – полная потеря смысла.
Петечка долго боролся с надвигающимся на него мрачным средневековьем и одичанием, а потом все же попросил у суперчемпиона Ледогорова бумагу и ручку.
Попробовал писать. Выходило плохо, коряво, как будто пером от голубя. И странно, что ошибки сами не исправляются. Как же? Они же должны сами!..
Вот как правильно написать – «мучиться» или «мучаться»? Я должен что? Мучиться среди тайги или мучаться без технологий? А технологии – «а» или «о»? Проверочное слово – «технарь», выходит, техналогии. Тогда получались какие-то «налоги», а Петечка имел в виду совсем не это.
В общем, борьба не на жизнь, а на смерть.
Да и кто потом будет набирать, чтобы выложить это в Сеть?! Сам Петечка, как последний дебил, не знакомый с технологиями?! Впрочем, есть приложения, которые переводят отсканированный рукописный текст в печатный, придется в Москве скачать.
Потом он приспособился немного. Пальцы перестали загибаться в разные стороны, ручка перестала вываливаться из горсти, хотя ладонь по-прежнему потела от усилий и язык сам по себе высовывался изо рта, когда Петечка старательно выводил каракули.
Он писал и гордился собой – все остальные бездельничали и не перерабатывали впечатления, потому что не могли, а он может. Остальных тянет на какие-то детективные дела, от скуки тянет, а Петечка не ведает скуки, он перерабатывает. Остальные живут животной жизнью – поесть, поспать, дров натаскать, – а он интеллектуальной, как и должно жителю двадцать первого века.
Как бы только сделать так, чтобы «все узнали»?! Никто ж не знает!..
Для начала, как и полагается философу, следует осмыслить свое положение в мире, и Петечка принялся за осмысление.
Он писал долго-долго, вспотел весь, а потом оказалось, что написал две страницы «картин природы» – там тайга шумит, здесь ручей бежит, тут снег идет, а впереди гора, а позади овраг. Фу, никуда не годится.
Тогда он решил начать с окружения и осмыслить сначала его, а потом себя – в этом новом для него мире.
Тут дело пошло веселее.
Петечка сидел и писал:
«В группе питекантропов есть несколько довольно любопытных экземпляров. Начну с самых интересных. Женька очень клевая и глупая, няшная и мимимишная. Вообще ничего, даже грудь приделывать не надо, своя нормальная. Сильно клюет на мужиков, а они на нее. Наш зайка олимпийский глаз с нее не сводит, а до него все тот пялился, которого потом трупом сделали. И Антоха-пилот туда же, как бы он зайке олимпийскому не навалял. Вот была бы потеха, навалять олимпийцу, я бы посмотрел! А вообще-то Женька со мной разговаривать любит, но я ее…»
Опять выходило что-то не то.
Странная штука с этой бумагой и ручкой! Почему-то то, что совершенно нормально писалось и – главное! – читалось в Интернете, на бумаге было похоже на бред малограмотного. Надо как-то по-другому, но как?..
Петечка начал сначала:
«Женька очень красивая, но довольно глупая девушка. У нее красивая фигура, и она нравится всем мужчинам без исключения, даже Марку Ледогорову, хотя он старый и все время где-то пропадает. Антон, пилот вертолета, на котором прилетел убитый Виноградов, все время за ней ухаживает, и она принимает его ухаживания. Ледогоров то ли злится, то ли он по жизни такой невеселый, не понять. Но кажется, злится. Женька очень смешно вытягивает губы, когда говорит, и вообще она смешная. Я ее передразниваю, а она хохочет. У нее какой-то богатый папаша, который ее пристрастил к лыжному спорту. Она и в поход этот пошла только для того, чтобы удивить папашу. Про мамашу ничего никогда не рассказывает, может, она умерла?.. Если так, Женьку жалко. Она всегда с удовольствием со мной разговаривает, я ей рассказываю всякие сетевые шутки. Такое впечатление, что она в Интернете совсем не шарит».
Тут он вспомнил, как, размахивая руками, задел ее грудь, покраснел, заерзал и решил, что про Женьку можно больше не писать, лучше про остальных.
«Марина строит из себя неприступную, а сама не отходит от Володьки, как будто у него нога отвалилась, а у него всего только растяжение! Она тоже красивая, но больно серьезная, не подойдешь. Да не очень-то и хотелось! Карьерные тетки – не мой профиль, я люблю, когда девушка веселая, забавная и шутки понимает. В прошлый раз я стал Женьке рассказывать…»
Стоп. Про Женьку ни слова.
«За Мариной тоже ухаживал Виноградов, и ей это льстило, видно было!.. А потом смешно, когда Женька пришла и он сразу к ней переметнулся…»
Стоп, стоп. Договорились же, про Женьку ни слова.
«Марина старается всем показать, что она не просто девушка, а врач, и это неприятно и неуместно бывает. Замуж ее никто не возьмет, я бы не взял, а если бы пришлось, я бы лучше с Женькой…»
Петечка густо замазал последнее предложение, перехватил ручку покрепче и продолжал.
«Алла Ивановна старая, хотя фигуристая тоже, как Женька. Нет, у нее грудь даже больше. Зачем она пошла с нами, непонятно, ей же трудно в таком возрасте! Любит командовать, но как-то исподтишка, и вроде ее никто не слушается, а потом получается, что слушаются. Вообще она храбрая старуха, добрая. Давала Женьке шоколад, когда еще мы шли. Склеила Володькину лыжу, а эти чемпионы потом сказали, что склеена она хорошо, не зря старалась Алла Ивановна! Все время за Женькой смотрит, как будто она ее родная дочь.
Сергей Васильевич фигура загадочная и с темным прошлым. У него на руках татуировки, почти все сведены, ничего не разберешь. Говорит вкрадчиво, на глаза не лезет, но все время как будто настороже. На Женьку внимания совсем не обращает, и это подозрительно – как можно не обращать на нее внимания?! Если бы был Интернет, я бы узнал чего-нибудь о татуировках, но у нас тут первобытно-общинный строй, узнать ничего нельзя.
Володька просто карьерист и «железный штырь». В походе командирские качества вырабатывает. Если бы лыжу не сломал, он бы нас поимел по полной программе. Не повезло ему, придется опять в поход топать, вырабатывать. Интересно, если будет еще один поход, Женька пойдет или нет? Я-то точно не пойду. Хотя, может, и пойду, если Женька попросит. То есть она, конечно, не попросит, но и так будет ясно, хочет она, чтоб я с ней пошел или не хочет!»
Да ну, что такое! Договорились же – про Женьку ни слова!..
«Степан – сила. Когда на лыжне все потерялись, он первый решил за подмогой идти. Или это я первый решил? По-моему, я!.. На лыжах хорошо идет, никого не боится, и Володьку все время осаживает с его командирскими замашками. Он какой-то инженер, что ли. Смешное слово – инженер, похоже на «инжир». У моей бабули к этому инжиру любовь-морковь, она считает, что он полезный. Они, старые, такие чудные. Все какую-то пользу ищут, хотя искать нужно не пользу, а новые ощущения, чтоб не захиреть. Бабулю я люблю, она классная, она моя подруга. Всегда за меня. Соскучился я по ней. И вкусно у нее!.. Вот вернемся, надо будет Женьку позвать на пироги с капустой, бабулины фирменные. Интересно, пойдет Женька или не пойдет? Зачем ей бабулины пироги, когда у нее папаша олигарх?..»
Петечка потянул носом. Ему показалось, что на самом деле запахло пирогами – вот ведь сила слова! Убеждает!
«По честнухе говоря, мне нравится, что у нее папаша-богатей, а она в поход пошла! Могла бы и не ходить, могла бы в Монте-Карло прогуливаться с собачкой такой маленькой. И фотки в «инстаграм» выкладывать. В общем, Степан – молоток. У него такая штука есть, похожа на диктофон, хотя он мне объяснил, что это прибор, который измеряет силу ветра, забыл, как называется. По этому прибору можно узнать, когда метель уйдет. Надо у него спросить, чего он показывает, когда же она уйдет. Скорее бы! Задрали меня эти посиделки в тереме среди тайги!
Диман просто хороший парень. Немного бестолковый, спит все время. Хотя если б он тогда в овраг не скатился и лыжу не потерял, может, нас бы уже и не было. Не могу понять, как это – не было бы!.. Все остальное на месте, а мы тогда где?.. Я как представлю, что все есть, а меня нет, прямо страшно делается. И бабуля с горя небось двинулась бы. Она говорит, я – смысл ее жизни. А Диман лыжу потерял, они там с этой лыжей ковырялись, и их Вик нашел. Вик – собака, хорошая такая, веселая. Женьке очень нравится. Она его за уши треплет, а он ничего, терпит, хоть и волкодав. Посмотрел бы я, как он волков давит! Говорят, тут есть какой-то волк, всех без разбору загрызает. Виноградов хотел на него идти, но метель началась, а потом его убили.
Вот это тоже странно – убили, и получается, кто-то из нас это сделал!.. Нет, понятно, что не я и не Женька. И не Алла Ивановна, и не Диман, и не Марина! Ну, Володька вообще ни при чем, он под обезболивающими целый день был. Степан мог бы, он – сила. Но ему – зачем?.. Да и никому незачем. Но кто-то убил. Зарезал ножом. Олимпиец, что ли? Или этот его головорез?
Между прочим, той ночью я бы мог его увидеть. Убийцу, в смысле. Я как раз по одной надобности вставал под утро, а Марина потом сказала, что под утро его и убили. Жалко, что не увидел. Можно было бы про это написать, вышел бы детектив. Почему их все так обожают, детективы эти?.. Чего в них особенного?
А может, это Зоя Петровна зарезала? Она зарежет и не поморщится! Чего-то возится, возится и все время молчит – неприятно. Чистоту наводит, котлы свои моет, полы драит. Лужу в коридоре налила и не вытерла, я когда вставал той ночью, все носки промочил, сушил потом на печке. Печки здесь знатные!.. Женька все время возле печки трется, как кошка. Вот, казалось бы, – такая дикость, первобытно-общинный строй, печь с дровами!.. А от нее тепло, приятно. Надо будет потом почитать, почему они говорят – «голландка». Голландки, что ли, такие печи топили? Голландия – передовая страна, у них там законы демократические, геи и лесбиянки друг на друге жениться могут, эвтаназия разрешена, а это гуманно, и вдруг какие-то печи!»
Тут Петечка решил передохнуть и перечел написанное.
Вроде все правильно, полные характеристики даны, а единая картина мира, в котором они живут, никак не складывается. Может, нужно как-то по-другому писать? А как?..
Пришла Женька, постояла рядом. Петечка моментально перестал читать и стал на нее коситься, но так, чтоб она не заметила.
Она заметила, улыбнулась ему и заглянула через плечо:
– Что ты делаешь, Петь? У тебя диплом, что ли, весной? Готовишься?
– Какой диплом! Я институт в прошлом году окончил.
– Ух ты! – восхитилась Женька. – А какой?
– Университет менеджмента и бизнеса.
– А ты кто? Менеджер или бизнесмен?..
Петечка, честно сказать, за пять лет в институте так и не понял, в чем, собственно, состоит обучение «менеджменту и бизнесу». Курсовые работы он скачивал из Интернета, графики ему рисовал папа-конструктор, а задачи на «рост прибыли» решал дядя Валера, прозябавший в каком-то научно-исследовательском институте в звании доктора наук. Валера над этими задачами вздыхал, морщился как-то жалостливо, потом хлопал рюмку коньяку, который ему подносила мама, за полчаса исписывал школьную тетрадку решениями – на полгода вперед – и уходил в большую комнату к накрытому столу. За столом шумели родственники – клеймили капиталистов, цены и нынешнюю молодежь за безнравственность и отсутствие целей. Когда Петечка был совсем маленьким, а родственники молодыми, они точно так же шумели за столом и клеймили коммунистов, цены и поколение «новых русских» за безнравственность и отсутствие идеалов.
Петечка родственников любил и все им прощал.
Что с них взять? Дикие люди, выросшие за «железным занавесом»! Петечка представлял себе так: вокруг аэропорта Домодедово высится высоченный железный забор, и когда нужно в Египет там или в Штаты, одну секцию этого забора снимают, чтобы самолет мог проехать, а потом обратно прилаживают. Выросшие за «железным занавесом» не знали технологий, мировой разум был им недоступен, и они не могли списаться со студентами из Омахи, чтобы узнать, как у них там жизнь в кампусе и можно ли геям жениться на лесбиянках. Сплошная отсталость!..
Петечка чувствовал Женькину теплую близость – она почти касалась грудью его плеча, пытаясь разобрать каракули, – и ему было неловко. И почему-то не хотелось, чтобы она читала, стыдно, что ли, хотя раньше он никогда не стеснялся написанного и сразу выкладывал в Сеть на всеобщее обозрение.
