Полная версия:
Оскар за убойную роль
– Спасибо, – холодно благодарит охранник. И возвещает: – Можете быть свободны.
– Я и так свободна! – улыбается ему Таня.
Она изо всех сил старается, чтобы прощальная улыбка получилась как можно более залихватской. Но лихости не получается, и к своей «Тойоте» Таня идет, понуро опустив плечи. Нет, все-таки очень обидно. И совершенно не в ее стиле – когда уходишь не сама, а «уходят» – тебя… Даже «Тойота» – а уж что там она, железка, понимает! – и то, кажется, смотрит на нее с укоризной: «Как же ты, хозяйка, так сплоховала!..»
– Все у нас еще будет! – утешила Таня машину, а заодно и себя, и с наслаждением раскинулась на сиденье кремовой кожи.
Вид новехонькой, любовно оттюнингованной «тойоточки», как всегда, улучшил настроение. Таня нежно погладила машинку по кнопке сигнала и прошептала:
– Красоточка моя! Гроза московских дорог…
На этих словах она всегда включала габаритные огни – и создавалось впечатление, что «Тойота» подмигивает ей вместо приветствия.
– Супермашина! Подружка моя! Только ты у меня и осталась…
Таня завела двигатель, с наслаждением газанула и вырвалась изпрошлого – предавшей ее «Пятой власти» – на вольные городские дороги.
* * *Первый, я – Седьмой! Она выехала. Движется в направлении Котельнической набережной. Похоже, спешит: скорость около ста. Как меня понял? Прием…
* * *«Тойота» помогала Тане лучше любого успокоительного. Зачем пить таблетки, когда есть иное средство: распахнуть окна, вдавить газ в пол, с наслаждением услышать, как под капотом урчит мощный двигатель, а в окна бьет-свистит шальной ветер… И вот уже стрелка спидометра танцует на ста двадцати, во все восемь колонок надрывается «Рамштайн», а симпатяга на «Лексусе» – только он и смог нагнать Таню, хотя на светофоре она стартовала в ряду из шести машин, – машет ей рукой в тщетной надежде выпросить телефончик… И ход мыслей – такой же стремительный, как ход ее машины. Хреново, конечно, когда тебя увольняют фактически с волчьим билетом. Но, с другой стороны, она по-прежнему молода, здорова и красива. И светлой головы у нее никто не отнимал. И с голоду она не опухнет – заначка у нее есть, целых четыре «зеленых» тысячи. Не бог весть какой капитал, да и ему Таня уже нашла применение – планировала, что на эти деньги поедет в Австралию, болеть за наших на турнире «Australian Open». Но раз жизнь так нелепо складывается, она и без Зеленого континента обойдется. Да и потом – до января, когда проходит первый в сезоне турнир Большого шлема, еще далеко. Может, до этого времени она себе новую работу найдет. С такой зарплатой, что не по экономному тарифу в Австралию поедет, а полетит первым классом и будет болеть за наших теннисистов в VIP-ложе!
«В общем, ничего страшного не случилось. Подумаешь, уволили! Всех, наверно, хоть раз да откуда-нибудь увольняют. Меня, правда, со скандалом поперли. И на всю рекламную тусовку теперь ославят, Андрей Федорович уж постарается. Но я ж не овца бессловесная! Я тоже найду, чем ему ответить! В конце концов, «объективка» на Брячихина изего агентства исчезла, а не из моего! Так что виноват он, а я просто безвинно пострадавшая сторона, меня, наоборот, все жалеть будут!»
Остатки здравого смысла – именно остатки, потому что, когда мчишься на скорости сто двадцать, здравый смысл дремлет, – подсказывали Тане, что логики в ее раздумьях нет никакой. Но когда за окном ночь, под рулем скорость, а все машины – соперницы по гонке – остались далеко позади, так хотелось думать не о том, что жизнь кончена, а о том, что все у тебя еще впереди!
* * *Первый, это Седьмой! Она свернула на шоссе Энтузиастов. В настоящий момент проезжает перекресток у метро «Авиамоторная». Скорость – больше ста двадцати. Как меня понял? Прием…
* * *Шоссе Энтузиастов – не лучшее место для прогулок. Сплошные заводы, шиномонтажи и полусдохшие НИИ. Тут даже днем прохожих мало, а ночью и вовсе никого, вымершее место. Ни припозднившегося собачника, ни влюбленных парочек, ни пьяненьких молодежных компаний. Только машины несутся – спешат побыстрее проскочить бездушные ряды труб. Даже гаишники – и те шоссе Энтузиастов не любят. Кому охота махать радаром в окружении мрачных заводских зданий? Гаишники – они эстеты и предпочитают затаиться, например, на Главной аллее Измайловского парка, где дорога окружена лесом и весною поют соловьи… Так что при гарантированном отсутствии радаров по «Энтузиастам» Таня мчалась от души: для «Тойоты» сто двадцать – это не скорость.
Впрочем, она хоть и ехала с превышением, но остальных правил дорожного движения не нарушала, хотя искушения были – практически на каждом светофоре. Нецивилизованные все-таки в России водители. Как увидят, что рядом с ними пристроилась шикарная блондинка, да на новой иномарке, так и норовят бросить вызов, инициировать гонку. Особенно гости с Кавказа стараются. Обгонять «Тойоту» на старте им, конечно, не удается – вот и используют запрещенные приемы. Когда Таня начинает притормаживать на желтый – горе-гонщики, наоборот, давят на газ и триумфально уносятся на явный красный свет. И, дураки, чувствуют себя победителями!
Но Таня останавливалась на красный даже на пустынных пешеходных светофорах. Обидно, конечно, тупо торчать перед «зеброй», когда за окном ночь и ни единого пешехода. Но лучше уж переждать, чем потом шить сатиновые трусы в колонии. Правда, пешеходы наши тоже ухари что надо. Сколько светофоров ни ставь и переходов ни рой – все равно так и норовят перебегать в неположенном месте. Да и на переходах Таня сколько раз наблюдала: горит зеленый – пешеходы стоят, болтают или целуются, а зажигается красный – лезут прямо под колеса.
Вот и сейчас она увидела: посреди шоссе, на разделительной полосе, стоит мужичок. Откуда только взялся – глухой ночью, в заводском районе? Впрочем, запойные пьяницы умеют оказываться в самых неожиданных местах, а мужчинка – точно алкаш, даже издалека видно: так перебрал, что еле на ногах держится, шатается. И никаким переходом поблизости, разумеется, и не пахнет…
«Вот гад! – почему-то разозлилась Таня. – Ведь нарушает же все, что можно: пьяный, на скоростном шоссе, в пятистах метрах от перехода! А сшибешь такого – всю жизнь себе поломаешь!» И она, убедившись, что сзади ее никто не нагоняет и «целовать» не собирается, тут же начала сбрасывать газ. Сто, восемьдесят, шестьдесят… и на всякий случай решила перестроиться из левого ряда правее – вдруг эта пьянь именно под ее машину кинется?
Впрочем, алкаш, похоже, совсем потерял ориентацию. Нет бы смирно стоять на разделительной или перебежать дорогу, пока на ней пусто, – начал кружиться вокруг своей оси: пытается, наверное, по звездам сориентироваться. Таня на всякий случай снизила скорость до пятидесяти и совсем прижалась к обочине – и все поглядывала на алкаша, так и стоявшего на разделительной: вдруг побежит? Но нет, так и остался посреди дороги. Еще не одному водителю нервы потреплет.
«Будь я мужиком, тормознула бы. И в морду хряснула – за то, что стоит прямо на шоссе и водителей нервирует. И за то, что всю гонку мне сломал!»
Таня наконец миновала алкаша, тут же прибавила газу, и в этот момент… она даже не поняла, что случилось. С тротуара, к которому она прижалась, отъезжая как можно дальше от пьяницы, ей под колеса метнулась темная тень – бесшумная, стремительная, как в фильме ужасов… Глухой удар, противный «чмок»… и самое страшное – два круглых, безумных от страха глаза на иссиня-бледном лице. На сотую долю секунды оно мелькнуло в лобовом стекле и тут же исчезло внизу, за капотом. А Таня судорожно рванула ручной тормоз и закрыла лицо руками.
* * *Совсем молодой. Светлокудрый. Лежит перед «Тойотой», фигура в темной одежде сливается с асфальтом, и видно только лицо – бледное, с пятнами крови, рот искривился в гримаске – детской, обиженной…
Парень лежал, широко разбросав руки, и не шевелился.
«Я не подойду к нему! Я боюсь!»
Таня стиснула зубы и сделала шаг вперед. Еще один. Еще полшага… До него уже можно дотянуться рукой.
«Я не смогу дотронуться! Не смогу».
Она присела на корточки и осторожно коснулась его плеча.
– Эй… ты жи…? – Голос прозвучал хрипло, а в конце и вовсе сорвался.
Парень не шевелился и не отвечал.
– Эй, эй! Очнись же! – Она схватила его за плечи.
Податливое тело обвисло на ее руках. Голова бессильно откинулась, глаза закрыты.
«Но я не могла его убить! Я ехала медленно! И удар был слабым – от сильных ботинки срывает, а у него они на месте!»
Таня дрожащей рукой взялась за пульс – не бьется. Она отбросила вялую руку, схватила парня за шею… и только здесь, на сонной артерии, нащупала вялую, слабенькую волну. Жив! Но что с ним? Лицо – все в крови, на виске – нехорошая ссадина-вмятина, и нога неловко вывернута…
«Но я ни в чем не виновата! Я ехала медленно! И перехода здесь нет! Да и откуда он взялся – вообще непонятно!»
Таня осторожно положила парня на асфальт. Кажется, в таких случаях полагается раненого не трогать, машину с дороги не убирать и звонить в милицию… Или наоборот – своими силами оказывать медицинскую помощь?! Но как ее оказывать? Массаж сердца Татьяна делать не умела, а от того, что она перевяжет ему царапины, толку явно будет немного.
Таня дрожащими руками потянулась в карман за телефоном. С третьей попытки попала в «ноль», но на «два» нажать не успела – парень вдруг застонал.
Таня тут же отшвырнула телефон, склонилась к нему и услышала, как окровавленные губы шепчут:
– Мама… мамочка… прости… зря я… зря…
Парень снова утих, и в уголке рта выступил пузырик – белый, с красными прожилками: то ли слюна, то ли кровавая пена.
«А если он умрет? Умрет прямо у меня на руках?!»
Таня снова затрясла парня:
– Очнись, ну, очнись, пожалуйста!!!
– Больна-а-а… – простонал он. И, не открывая глаз, попросил: – Пи-ить…
Таня на секунду задумалась: а можно ли ему пить? Потом вспомнила: вроде воду нельзя только при ранениях в живот, а ему, значит, можно. И бросилась к машине, достала бутылку воды, начала поить раненого… Парень мотал головой, вода расплескивалась, но пару глотков он все-таки сделал.
И снова бессильно утих – глаз не открывал, слов не произносил и даже не стонал, а Таня растерянно стояла над распластанным на асфальте телом.
А в городе по-прежнему поздний вечер, на тротуарах пусто, и по шоссе несутся редкие машины.
«И никто не останавливается! Помогать в России, ясное дело, не принято – но пусть бы кто-нибудь из любопытства притормозил, хоть как-то меня поддержал!»
Но нет, автомобили равнодушно неслись мимо… И, как назло, ни одной гаишной машины. Ладно, в милицию она сейчас позвонит. Но сколько придется прождать, пока они подъедут? А парень по-прежнему без сознания, и пузырик-пена в уголке его рта наливается кровью…
«Умрет! У меня на руках умрет!» – терзала себя Таня. Она снова достала телефон – и увидела, что руки пострадавшего вдруг задергались, заелозили по асфальту, а потом потянулись к воротнику и начали рвать ворот рубашки…
«Задыхается!» – в панике подумала Таня. И приняла мгновенное решение. Кинулась к парню, схватила его под мышки. Собрав все силы, поволокла к «Тойоте».
Парень казался неподъемным – килограммов семьдесят, плюс, Таня читала, когда человек без сознания, тело становится куда тяжелее, чем у здорового. Но до машины она его все-таки дотащила. Последнее усилие – и он уже на пассажирском сиденье.
Таня знала, что она поступает неправильно. Что не должна покидать место происшествия.
«Но я не могу ждать, пока приедет милиция. Парень за это время умрет».
Она со всей силы вдавила газ в пол и сорвала «Тойоту» с места. До ближайшей больницы отсюда всего пять минут езды.
* * *Больницу охраняли серьезно: на входе имелись и «лежачие полицейские», и шлагбаум, и будка охраны, разрисованная желтыми и черными полосами, – словно здесь не вход-выход для больных и посетителей, а государственная граница. Таня, скрежетнув тормозами, остановилась перед шлагбаумом и отчаянно засигналила.
Открывать ей не спешили. Сначала в окошке будки высветилась сонная физиономия, и только через минуту на пороге появился охранник. Он ленивой походочкой проковылял к «Тойоте», гневно спросил:
– Фиг ли ты пипикаешь?! Ночь на дворе!
Таня фурией выскочила из автомобиля:
– У меня тяжелобольной, откройте немедленно!
– А ты что, «Скорая помощь»? – издевательски спросил охранник.
– Слушай, урод!.. – Таня тоже отбросила остатки вежливости и приготовилась выдать хаму по полной программе.
Но тот, хоть и сонный, уже успел оценить ситуацию. Окинул цепким взглядом мятый капот и треснувшее лобовое стекло «Тойоты», углядел распластанное тело на переднем сиденье и ехидно констатировал:
– Ага. Проблем понятен. Доездилась, дамочка. До смерти зашибла или только до комы?
– Тебя не касается, – отрезала Татьяна. – Открывай ворота!
Охранник с нескрываемым злорадством ответствовал:
– Не положено. Въезд только для «Скорой». А так – вон калитка, и до приемного отделения триста метров пешочком.
Спорить и упрашивать было некогда. Таня протянула охраннику двести рублей, ледяным тоном спросила:
– Хватит?
Охранник среагировал молниеносно:
– Чтоб я номер твоей машины забыл? Да ни в жизнь!
– Ты мне только ворота открой. А потом что хочешь делай. Хоть сам в милицию звони, – устало откликнулась Таня.
Охранник купюры прихватил, но поднимать шлагбаум не торопился. Обошел «Тойоту», рассмотрел окровавленного пассажира, прокомментировал:
– Хорошо ты его отделала…
– Я сейчас твой шлагбаум протараню к чертям! – пригрозила Татьяна.
– Да, таранить ты, видать, уме-ешь, – издевательски протянул охранник. И гаркнул напарнику: – Митька, открой!
Проезжая наконец мимо поста охраны, Таня в зеркальце заднего вида увидела: охранник что-то чиркает в блокнотике. Наверняка номер ее машины записывает. Впрочем, это волновало ее куда меньше, чем то, что раненый на переднем сиденье стал совсем плох: дышал тяжело, с присвистом, а его пальцы скребли по груди, будто пытались разорвать кожу и впустить в легкие воздух…
Таня на предельной скорости домчалась до приемного отделения и загнала «Тойоту» на пандус, по которому въезжали машины «Скорой помощи». У входа курили двое мужчин в зеленых больничных костюмах. Таня бросилась к ним. Спокойно объяснять, что случилось, уже не было ни сил, ни нервов, и потому Таня просто взмолилась:
– Пожалуйста, помогите! Быстрее!
Если и эти сейчас начнут у нее деньги вымогать и измываться – она просто не выдержит. Достанет из-под сиденья монтировку и по меньшей мере расколошматит в приемном покое все стекла – отчим когда-то говорил, что большее преступление поглощает меньшее, так что бить окна она имеет полное право, все равно судить ее будут за убийство по неосторожности или как минимум за причинение тяжких телесных…
Но мужики в зеленых костюмах издеваться над ней не стали. Не спеша, с ленцой, покуривая, но подошли к «Тойоте». Зато, едва увидели, в каком состоянии Танин пассажир, тут же засуетились, отшвырнули недокуренные сигареты, один приказал другому:
– Носилки! Быстро!
И схватился за пульс раненого, одновременно стреляя в Татьяну короткими вопросами:
– Кто он вам? Где его так?.. Когда это случилось?
– Мне он никто, – со вздохом ответила Таня.
Искушение соврать, что просто подобрала раненого человека на обочине, Таня подавила: все равно вранье шито белыми нитками, когда у «Тойоты» вмятина на капоте, разбита фара и бампер треснул… Раньше надо было решение принимать: например, просто бросить раненого на дороге и уехать. Тогда еще был бы шанс выкрутиться (иное дело, что она никогда бы так не поступила), а сейчас легенды придумывать бесполезно.
Таня набрала в легкие побольше воздуха и закончила фразу:
– Я его сбила. На машине. Примерно полчаса назад.
Врач – он оттягивал веки раненого и светил в них фонариком – отреагировал странно:
– Молодец.
– Что? – не поняла Таня.
– Молодец, говорю, что не бросила. Что сюда его привезла.
Он на секунду оторвался от своего пациента, внимательно посмотрел на Таню и неожиданно сказал:
– Тебе сейчас придется несладко. Но все равно знай: такими, как ты, мы все должны гордиться.
– Спасибо, конечно… – пролепетала Таня. И не удержалась, всхлипнула: – Только чем тут гордиться? Я его не видела… Даже не поняла, откуда он на дороге взялся… А водитель обязан видеть все…
– Как тебя зовут? – вдруг спросил врач.
– Таня.
– Танюшка, значит, – тепло улыбнулся он. – Так вот что я тебе, Танюшка, скажу…
Но договорить он не успел – из приемного отделения наконец явились санитары с носилками, врач, медсестра… Вокруг раненого поднялась типичная больничная суматоха: перекладывали на носилки, одновременно надевали на руку манжетку для измерения давления, ставили капельницу… «Похоже на черепно-мозговую… не исключено внутреннее кровоизлияние… пульс нитевидный…»
На Таню, стоявшую в стороне, никто не обращал внимания. И вот уже носилки со светлокудрым парнем исчезли в чреве приемного отделения, торопливые шаги медиков растаяли в глубине коридора, а из окна высунулся усталый сторож и беззлобно ругнулся:
– Але! Девушка! Ты тарантас-то свой с пандуса убирай! Тут «Скорые» ездют, а она ишь – раскорячилась!
Таня послушно села в «Тойоту», съехала с пандуса, припарковалась под стенами приемного отделения. По правде говоря, она ожидала, что сейчас, вот сию минуту, к ней подойдут. Как минимум – какая-нибудь администраторша со шквалом вопросов и ледяным резюме: «Я обязана вызвать милицию!» А как максимум – сама милиция, и Таня уже смирилась с тем, что мучительным, многочасовым допросом тут дело не кончится. Скорее всего, ее посадят – на несколько дней уж точно, пока отчим не добьется, чтоб выпустили под подписку.
«И очень кстати возникает вопрос: есть ли пределы у Валериного терпения? Будь я на его месте – давно б послала такую падчерицу на все четыре стороны. Сказала бы: «Надоела ты мне со своими вечными проблемами. Все. Хватит. Не умеешь жить спокойно, как люди, – впредь выкручивайся сама».
Таня вздохнула и набрала телефон отчима. Семь, восемь, девять длинных гудков… Вот странно! Валера, верный своей комитетской закалке, никогда не отключал телефон на ночь – в отличие, скажем, от Тани, когда ей хотелось без помех выспаться. Значит, его действительно дома нет. Но где же он может шляться в половине первого ночи?
Таня нажала на «отбой» и набрала номер мобильника. Но мобильник тоже не ответил. Ни единого гудка не раздалось – тут же включился механический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». «Выключен» – такого у Валеры вообще не бывает. А «вне зоны действия» означает, что, скорее всего, отчим в метро. Интересно, откуда ж он едет в такое позднее время?
«Ну, и очень хорошо, что я до него пока не дозвонилась», – малодушно порадовалась Таня. Она не знала, подсознательно или сознательно, но ей очень хотелось оттянуть тот момент, когда придется рассказывать отчиму о своей очередной проблеме и просить – в который уже раз! – о помощи.
И что же ей делать – теперь, прямо сейчас? Раз милиция к ней не идет – самой ехать в милицию, что ли? Или сначала зайти в приемное отделение и спросить, какой у ее пациента диагноз-прогноз?
Никакого решения Татьяна принять не успела: увидела, как из приемного отделения вышел давешний врач, тот самый, который говорил, что она молодец. Доктор близоруко прищурился на яркую лампу, горящую прямо у входа в больницу, осмотрелся по сторонам… Потом увидел Танину «Тойоту» и быстрым шагом пошел к ней. По-хозяйски, не спрашивая разрешения, сел на переднее сиденье. Приказал:
– Заводи – и поехали, быстро.
– Но…
– Быстро, я сказал, – повторил он.
Было в его тоне что-то странно-притягательное – одновременно и жесткость, и сочувствие, и даже ласка… Таня удивленно взглянула на врача, но ничего не спросила. Просто тронула «Тойоту» с места.
– Прямо и направо, – приказал доктор.
Таня проехала по ухоженной широкой аллее и свернула в узенький боковой проезд. Здесь дорога оказалась куда гаже: сплошь коряги, ухабы и неухоженный парк с сучьями-растопырами – новенькая «Тойота» для них лакомый кусочек, так и норовили со всех сторон исцарапать.
– Если ехать прямо, то там будет морг, – проинформировал врач. – А ты здесь налево сверни.
Татьяна снова послушалась. Дорога стала еще отвратительней, все внимание уходило на то, чтоб не наехать на какой-нибудь кирпич или не провалиться в яму. Но Таня все-таки успевала посматривать и на доктора. Вот странный мужик! Куда он, интересно, ее направляет? Впрочем, явно не в милицию, а это уже хорошо.
– Здесь не спеши, – продолжал командовать врач. – Совсем не спеши, я тут не помню…
Он яростно щурился и напряженно вглядывался в темноту.
– Как же людей-то лечите, если не видите ничего! – пробурчала Таня.
И тут же последними словами отругала собственный болтливый язык. Сколько ни занимается она самоусовершенствованием – все равно, уж как ляпнет так ляпнет!
Но врач на ее реплику не обиделся. Объяснил:
– Я очки в кабинете оставил… Вот тут. Стоп, тормози.
Таня повиновалась. «Тойота» остановилась у глухого забора. Меж ржавыми секциями углядывались покосившиеся от времени створки ворот.
– Тормозуха у тебя есть? – поинтересовался врач.
– Должна быть, а зачем вам? – Таня смотрела на него со все возрастающим интересом. Что за мужик? Что ему, интересно, нужно? Зачем он ее на больничные задворки-то завез?
Врач между тем извлек из кармана связку ключей – каждый оказался со своей биркой. Ловкими пальцами перебрал их, один отсоединил, показал Тане:
– Вот он. Запасной выход номер два. Только, боюсь, замок заржавел. Пошли, поможешь мне.
Таня в удивлении уставилась на доктора:
– Вы хотите, чтобы я выехала отсюда?
– Ну да! – раздраженно ответил он.
– А почему?
– А потому, что в больнице тебе делать больше нечего.
– Так я бы и уехала! С главного входа. – Таня по-прежнему не понимала.
– Ага, уехала! А то я наших охранников не знаю! Те еще подлецы… Углядели уж наверняка, что у тебя машина разбита, начнут деньги вымогать. Или уже начали. Угадал?
– Угадали, – вздохнула Таня. – Но я им сказала, что платить не буду. Пусть в милицию звонят. Я скрываться не собираюсь.
– Я уже понял, что не собираешься, – вздохнул врач. – Ты что, так уж спешишь в милицию?
Таню передернуло.
– Вот-вот, – покачал головой доктор. – Милиция, думаю, тебя сама найдет. Если захочет. А ты пока езжай домой. Выспись. Приди в себя. Отдохни… А все проблемы начнешь решать уже завтра.
– Вы странную вещь сказали… – задумчиво проговорила Таня. – «Милиция найдет, если захочет». А вы разве не обязаны сами сообщать? Ну, когда вам таких… как это сказать… криминальных раненых привозят?
– Я сообщу, – кивнул доктор. – Доставила неизвестная женщина, паспорт не показывала, марку и номера ее машины не разглядел…
– А охранники все равно номер записали! – махнула рукой Таня.
– Ну, с этими шакалами я еще побеседую, – небрежно отмахнулся врач. – У меня к ним подходы есть…
Вот странный доктор! Вроде бы, наоборот, должен на нее злиться – ведь этоона человека изранила, ему работы прибавила. А он ее отмазать пытается, чудак-человек!
Таня сделала вид, что потупилась, но на самом деле впервые рассмотрела удивительного доктора. А он, оказывается, совсем еще не старый, только вокруг глаз морщинки и волосы наполовину седые. И руки у него очень красивые – бицепсы сильные, а пальцы – тонкие и длинные, как у настоящего музыканта.
– Как вас зовут? – тихо спросила Таня.
– Кирилл Евге… – Врач осекся. – То есть просто Кирилл. А тебя?
– Татьяна.
Он внимательно взглянул ей в лицо, и Таню затопило странное ощущение: будто она этого Кирилла знает давным-давно, с самого детства. Словно и в школу они вместе ходили, и яблоки из садов на пару воровали, и играли с другими детьми в «казаки-разбойники» и в войнушку… Настоящее дежа-вю: вот сейчас они стоят перед старыми воротами и Кирилл триумфально демонстрирует ей ржавый ключ, а Тане кажется: все это уже было. Он уже спасал ее – когда-то, в далеком детстве. Защищал от старших мальчишек, и помогал затирать двойку по поведению в дневнике, и занимался с ней математикой, которая Тане никак не давалась…
Она помотала головой, стряхивая наваждение.
– А что… а что с тем парнем? Которого я сбила? – тихо спросила Таня.
Кирилл поморщился:
– Не волнуйся. Жить будет.
– А почему ты морщишься? – требовательно спросила она.
Перейти на «ты» оказалось легко, и опять ее охватило странное чувство – как будто все это уже было: старшеклассник Кирилл, младшеклассница Таня… И она капризно спрашивает: «Так почему ты не принес мне «Трех мушкетеров», ведь обещал!»
